Г. П. Щедровицкий Стратегия научного поиска

Б.С.Грязнов: Она создается научными знаниями... Я так и думал, что здесь скорее терминологические расхождения, а не расхождения по существу. Но я не принял бы вашей последней формулировки и хочу предложить некоторую согласительную формулировку. Но для этого мне нужно перейти к заданию схемы научного предмета. Сейчас мне представляется совершенно бесспорным существование в науке такой технологической линии и такого режима работы, что если брать эту линию саму по себе, то она никак не может рассматриваться как научная. Это, по сути дела, чисто практическая линия, дополняемая процедурами измерения и их результатами, которые  подчеркиваю этот момент  органически входят в практику. Соответственно этому представлению я рисую здесь некоторую область практики, ввожу измерительные процедуры, организованные в определенную систему, и утверждаю, что за счет процедур измерения мы можем извлекать из области практики так называемые «данные». Эти данные не надо отождествлять с так называемыми «фактами», (хотя потом они и могут стать фактами). Важно, что данные суть определенного рода знания. Я не думаю, что сейчас кто-нибудь будет против этого спорить, хотя в популярной и околонаучной литературе постоянно высказывается и пропагандируется тот предрассудок, что «данные» и «факты» суть нечто, не зависящее от нашей деятельности и мышления. Но существо дела здесь совсем не в том, что «данные» и «факты» не зависят от нашей деятельности и мышления, а лишь в том, что они лежат «ближе всего» к объектам оперирования и получаются нами либо путем непосредственного восприятия, либо путем четко фиксируемых операций и процедур. Итак, посредством измерительных процедур мы получаем «данные», которые составляют особую группу знаний, а затем перерабатываем их в обобщенные знания, которые используются в другой области практики. Можно считать, что это  первая технологическая линия порождения и использования знаний, и я бы назвал ее преднаучной. Примечательно, что последующее развитие науки как таковой и составляющих ее иных технологических линий не только не устраняет этой технологической линии, но, наоборот, делает ее массовидной. Здесь, следовательно, нельзя пользоваться традиционными эволюционно-организмическими представлениями: развитие более сложных форм мыслительной работы на базе и из простых форм целиком сохраняет и даже поддерживает и развивает эти простые формы. Более того, между простыми и более сложными формами может возникать конкуренция, и нередко выигрыш в ней будет принадлежать более простым формам. В рамках очерченной мной организации возникает множество весьма сложных философских, методологических, эпистемологических и логических проблем. В частности, сюда должны быть отнесены многие проблемы структуры суждения и умозаключения, проблемы кванторов, проблемы индукции в ее аристотелевском и бэконовско–миллевском вариантах и многое другое. Мимоходом хочу подчеркнуть, что все проблемы индукции принадлежат принципиально донаучному этапу развития мышления (хотя обсуждение этого круга проблем внесло свою лепту в становление специфически научной организации мышления и знаний). Но за ними стояли совершенно реальные проблемы. Ведь для того, чтобы перевести «данные», полученные путем измерения и, следовательно, вырванные из контекста и всеобщей взаимосвязи практики 1, в форму обобщенных знаний, допускающих применение их в области практики 2, нужны очень сложные и изощренные методы и, в том числе, математические методы обработки и переработки «данных». И эта линия продолжает интенсивно развиваться и сейчас. Все известные нам (и интенсивно обсуждаемые ) методы статистической обработки данных, методы корреляционного анализа, методы «опознания образов» и т.п.  все это методы донаучного мышления, и они остаются таковыми, несмотря на развитие вокруг них весьма сложных методик, частных методологий и собственно математического аппарата. Можно было бы сказать, что во всех подобных случаях развитие математики и математических методов противостоит онаучиванию мышления и избавляет его от необходимости онаучиваться. Для всех таких форм характерно, что они развертываются независимо от ответа на вопрос, каков же в каждом случае объект изучения. Эти структуры мышления имеют дело с миром явлений, и они не могут дать ответ на вопрос, как из мира, в котором все со всем связано, выделить такие относительно устойчивые и инвариантные образования, какими являются объекты. В силу этого все подобные методы никогда не могут дать ответа на вопрос, какие именно данные связаны между собой за счет принадлежности к одному объекту, а какие, наоборот, не связаны, поскольку принадлежат к разным объектам. Только благодаря тому, что так называемый «закон постоянства весовых соотношений» был принят в качестве принципа, выделяющего и задающего объект собственно химических исследований  можно сказать даже резче: в качестве задающего «химическое соединение» как объект изучения в его отличии от «физической смеси»  только благодаря этому химия смогла выделить свой предмет, окуклилась на базе этого представления о своем объекте и оформилась в самостоятельную науку. И когда мы пытаемся осмыслить и зафиксировать этот момент, то приходим ко второй технологической линии получения, или формирования, знаний. Но как это ни странно на первый взгляд, и эта более сложная организация мыслительной работы является еще только преднаучной. Но это, что уже не так очевидно, как в случае с первой технологической линией, и поэтому обсуждение этого момента является и более тонким, и более интересным. Здесь очень важно, что первая линия, развертывающаяся, как я уже сказал, в преднаучных предметах, не имеет и не предполагает представления об объекте изучения, хотя обобщенные знания только потому и могут существовать как обобщенные, что в области практики по сути дела (хотя и в неявном виде) уже выделен тот инвариант, который остается одним и тем же в разных областях практики, и этот инвариант фактически уже зафиксирован и выражен в обобщенных знаниях. Но это опять-таки скрыто от нашего сознания и нашего представления, и если возникнет вопрос, что же это за объект и имеем ли мы в случаях 2 и 3 тот же самый объект, какой мы имели в случае 1, то на него мы попросту не сможем ответить. Чтобы пояснить этот тезис, я приведу совсем грубый пример. Если я исследовал некоторый практический объект X и выявил его характеристики (А), (В) и (С), то что, собственно говоря, дает мне уверенность, что те же самые свойства будут и в практическом объекте. Почему, набирая некоторые данные и констелляции этих данных в практической области 1, я могу рассчитывать, что эти же данные и их констелляции будут и в практической области 2? А если я, тем не менее, рассчитываю на это и утверждаю это, то, значит, я уже выделил в них некоторый инвариант, что-то общее, и у меня есть основания считать, что это общее остается целостным и устойчивым. Следовательно, осуществляя перенос знаний, исследователь уже работает с чем-то общим, с объектом изучения. Он пока не имеет представления об этом объекте и, может быть, даже не подозревает, что это  «объект», но он уже с ним работает, и он его в скрытой форме уже имеет. Он только не может работать с ним сознательно, поскольку пока что не имеет представления о том, каков же его объект. Вспомним, что писал Кант по поводу истинности понятий: сами по себе они не бывают ни истинными, ни ложными; ко лжи приводит неуместное употребление понятий. Но как раз для решения этой проблемы, непрерывно обсуждаемой от Аристотеля до Канта и дальше до наших дней, для решения этой проблемы уместности применения тех или иных понятий или обобщенных форм знаний и вводятся онтологии, т.е. представления об объектах как таковых (конечно, не в логике, а в самом познающем или исследовательском мышлении; логика и методология могут лишь правильно или неправильно отразить и зафиксировать этот момент). Я не совсем понимаю, почему Б.М.Кедров так резко ополчается против термина «онтология» и почему, собственно, он ругал И.С.Алексеева за употребление этого термина и говорил, что это «немарксистский термин». Мне утверждение Б.М.Кедрова кажется по меньшей мере странным, ибо, как я убежден, марксистско-ленинская философия растет и должна расти на всем опыте человеческой культуры, и все, что существует в культуре, оправдывает свое существование и характеризует то, с чем нам реально приходится иметь дело,  все это является марксистским и должно нами учитываться. Другое дело, что мы еще во многом остаемся зависимыми от гегелевских представлений и, в частности, от его трактовки логики как науки, мы до сих пор в нашей марксистской философии и методологии недостаточно разделяем логику и онтологию. И я сам 20 лет назад, принимая целиком и полностью тезис о тождестве логики, онтологии и теории познания, не хотел даже прислушиваться к суждениям В.И.Черкесова и В.И.Мальцева, которые настаивали на том, что тождества быть не может, а нужно говорить о связи и единстве этих трех систем в рамках марксистской философии. Лишь опыт последующих исследований заставил меня понять и принять этот тезис. Но я сейчас вспоминаю об этом только для того, чтобы показать, что в марксистской философии давно уже существуют подобные взгляды, как существует и противоположная им точка зрения, что все это одно и не надо трех слов. Принцип тождества логики, онтологии и теории познания был крайне важен Гегелю, без него его система просто не складывалась. Но все последующее развитие философской мысли пошло по линии показа различий между ними, необходимости этих различий и вместе с тем взаимосвязи и единства трех систем в рамках философской и методологической работы. И это происходило отнюдь не в силу логики чисто философских спекуляций, а в силу отражения реального положения дел, сложившегося в науке. Современная наука без онтологических картин и схем просто немыслима, а поэтому построение и развитие онтологических картин становится особой и самостоятельной целью и задачей методологической работы. Вернемся, однако, к обсуждению второй технологической линии исследований. Я утверждаю, что одно из необходимых направлений развития первой технологической линии заключается в том, что должно появиться представление об объекте. Без него всякое знание, выработанное с помощью механизмов первой технологической линии, если хотите, «слепо»: нет ответа на вопрос, в отношении к каким объектам оно будет истинным или же, наоборот, ложным. А этот вопрос возникает постоянно и должен получить ответ. И он дается, как я уже сказал, за счет создания онтологии, т.е. специальной системы взаимосвязанных между собой изображений объектов, за счет создания картины мира. Но решает эту задачу, как все вы хорошо знаете, сначала отнюдь не наука, а философия, которая сменяет в этом мифологию. Можно было бы сказать, что вклад философии в развитие человеческого мышления состоял прежде всего в разработке особых мыслительных средства и методов построения и развертывания онтологических картин и, уже как вторичный результат, в создании самых этих картин. Но если создаются онтологические схемы и картины  а я напомню: это изображения объектов как таковых, объектов как они существуют «на самом деле»,  то становятся возможными особые процедуры выведения из них, с одной стороны, псевдо-данных, а с другой стороны, псевдо-знаний. В этом, на мой взгляд, и состояла многовековая работа философии. Важно подчеркнуть, что эта ее работа могла идти либо в рамках только второй технологической линии, либо же при определенном соотнесении и связывании двух линий. Первая стратегия работы давала нам чистую философию и привела к возникновению того, что мы сейчас называем математикой, а вторая  привела к появлению инженерии и науки. Главное, что мы здесь должны выделить и подчеркнуть, это то, что началась работа по соорганизации двух технологических линий в одно целое. И только тогда, когда они были соорганизованы, появилось то, что Б.С.Грязнов называет «эмпирическим» и «теоретическим». Но это еще только появится в результате и в итоге весьма длительной истории и будет одной из возможных форм соорганизации двух линий, а пока что их правильнее называть «бытовой-измерительной» и «философско-мифологической» линиями работы. И пока что они очень мало и слабо влияют друг на друга, хотя, конечно, каждый философ держит в своей голове бытовую действительность. Но дальше начинается совершенно особая работа по сопоставлению и сличению друг с другом данных и псевдо-данных, знаний и псевдо-знаний. Возникают дополнительные линии исследовательской работы, для них создаются специальные средства и методы. Поэтому здесь я уже могу говорить и третьей технологической линии, которая развертывается на базе двух первых и особым образом соединяет их. Если мы возьмем «Беседы о двух новых научных механиках...» Галилея, то увидим совершенно отчетливо механизмы такого сличения. Но куда мы должны отнести его, по какому ведомству записать? На мой взгляд, все это пока тоже еще не наука в прямом и точном смысле слова. Это  особая методологическая организация, методология, но не та методология науки, которую мы привыкли обсуждать, а методология как более широкая форма организации мышления и деятельности, внутри которой складывается и формируется сама наука. Эта методология представляет собой исключительно сложное соотнесение и объединение философии, математики, методики, истории, техники, инженерного опыта и эксперимента, и внутри всего этого лишь намечаются будущие контуры собственно науки, инженерии и методологии того и другого. Но таковы же книги Декарта, братьев Бернулли, Дальтона и других. В «Беседах» Галилея можно найти зародыши самых разных форм организации мышления и исследования, в том числе и собственно научной организации. Из шести «дней» только третий и шестой ( да и то не целиком) можно отнести к современной науке, а все другие требуют иной квалификации. Но это-то и есть то, что я назвал методологией (в широком смысле слова). И именно с такой точки зрения, как мне кажется, мы должны характеризовать работы Николая Кузанского, Джордано Бруно и других их современников, если хотим понять, что там действительно происходило. Но здесь возникает важнейшая проблема. Мне очень понравились некоторые места из последней статьи В.Л.Рабиновича в «Вопросах философии». Он рассказывает о споре между Альбертом Великим и Фомой Аквинским: есть ли глаза у крота. Садовник, который слышал их длинный спор, предложил принести им крота, чтобы они просто посмотрели. Не надо, ибо нам это ничего не даст,  таков был их ответ.  Ведь мы решаем вопрос в принципе. Ведь нам нужно знать, могут ли быть у «принципиального» крота «принципиальные» органы зрения. Если я правильно понял, Рабиновичу их ответ показался смешным. Но это, как мне кажется, произошло из-за того, что сам Рабинович не очень-то вдумался в сущность той проблемы, которую приходилось обсуждать и решать великим философам. Даже если бы они потрогали руками рудименты глаз крота, ведь это не был бы еще ответ на вопрос, нужно ли кроту зрение и может ли он видеть и есть ли у него функционирующие органы зрения. Ведь вопрос ставился так: видит ли крот  видит ли он «в принципе»?. И на этот вопрос никакие из тех «данных» и «фактов», которые им мог предложить садовник, не отвечали. Вспомните пример Н.Ф.Овчинникова: мы видим в камере Вильсона следы конденсированного пара и на основании увиденного говорим, какая частица пролетела; мы рассматриваем спектральные линии и говорим, какой элемент их вызвал. И создается впечатление, что мы можем увидеть сами частицы и элементы. Но все это возможно только в силу того, что мы соединяем в одно сложное знание и онтологические картины, и данные. Видим мы всегда только то, что знаем. Можно сказать даже и резче: мы всегда видим только то, что знаем благодаря онтологии и из онтологии. Но ведь наша онтология может быть неверной, ошибочной, ложной. Здесь появляется эксперимент и все, что с ним связано, а вместе с тем  следующая, четвертая технологическая линия. Именно Галилей, в противоположность Леонардо да Винчи, который всю жизнь занимался опытами, создает эксперимент и тем самым науку в современном смысле слова. А рядом и, по сути дела, из того же самого начала возникают модель и моделирование. Я помню, что на меня в молодости произвела огромное впечатление книга М.А.Гуковского «Механика Леонардо да Винчи». Я считаю эту работу одной из лучших по истории науки и человеческой мысли в мировой литературе. В ней прекрасно показано и объясняется  и А.Койре, по сути дела, лишь повторяет то, что уже было сделано Гуковским,  что эксперимент есть проверка (можно сказать: прямая и непосредственная) наших онтологий. Это есть реализация в деятельности (и, следовательно, на практике) нашего идеального объекта, представленного в онтологии, средствами и методами инженерии. Это  прямой ответ на вопрос: возможен ли на практике такой идеальный объект. Не знания мы проверяем в эксперименте, а наши онтологические картины, наши идеальные объекты. Мы отвечаем на вопрос, можем ли мы создать такую ситуацию, в которой получит реальное существование зафиксированный в нашей онтологической картине идеальный объект. Но это значит, что наряду с обычной практикой возникает, создается нами еще особая, экспериментальная, практика. И из нее теперь начинают выводиться как новые, экспериментальные факты и данные, так и новые знания, которые, будучи единичными, трактуются нами как обобщенные. И далее «факты» и «знания» начинают сопоставляться и сличаться с уже имеющимися данными и знаниями, полученными в первой технологической линии, и псевдо-данными и псевдо-фактами, полученными во второй технологической линии. Это обстоятельство, по сути дела, совсем не учитывается современной логико-методологической традицией. Как ни странно, но экспериментальная ситуация непосредственно и прямо дает нам «обобщенные знания». Б.С.Грязнов: Это совсем не странно. Не нужно только пользоваться словом «обобщенные» в обычном тривиальном смысле этого слова. И тогда все станет понятным и ясным. Да, необходима очень глубокая ревизия обычного смысла слова «обобщенное». А вместе с тем ревизия слов «единичное», «особенное» и «общее», и кванторов «один», «некоторые» и «все». И я целиком согласен с Б.С.Грязновым, что тогда все встанет на место и будет понятным. Вместе с тем мы поймем, что модель является единством единичного и общего. Но здесь я обращаюсь уже к пятой технологической линии, связанной с употреблением модели. Когда мы создаем модель как таковую, как аналог экспериментального объекта  а мы до сих пор путаем модель с экспериментальными объектом, и пример этого последняя, очень интересная книга А.В.Ахутина «История принципов физического эксперимента. От античности до XVII в.»,  то наша основная задача состоит уже совсем не в том, чтобы проверять реальность идеального объекта, а в том, чтобы получить на этом объекте новые знания  такие, которые мы, в силу тех или иных причин, не можем получить на наших практических и экспериментальных объектах. Именно в этом плане нам нужно анализировать историю науки и, в частности, блестящие, на мой взгляд, работы акад. Кирпичева и его школы. Но я, к сожалению, не могу останавливаться на обсуждении всего этого. Мне важно подчеркнуть, что складывается, таким образом, пятая технологическая линия  линия моделирования. Она завершает формирование основного ядра науки. Мне могут возразить, что линия моделирования предшествовала линии эксперимента. Я не буду спорить, может быть, даже приму этот тезис. Для меня важен не порядок их возникновения, а их взаимосвязь и прямая дополнительность. Линия моделирования вместе с линией экспериментирования образуют, на мой взгляд, ядро науки (в узком и точном смысле этого слова). Они создают то, что может быть названо «практикой науки». Все остальные линии и виды работ начинают подстраиваться к ним и соорганизовываться с ними. Возникает специфически научная организация мышления и исследования, для которой главными отличительными признаками, повторяю, являются моделирование и эксперимент. А все другие формы и способы получения знаний  то, о чем говорил Б.С.Грязнов,  начинают втягиваться внутрь этой организации. Но в результате  и, может быть, в этом отличие моих представлений от представлений Грязнова  и они, в свою очередь, становятся научными. Все то, что получается теперь в машине науки, есть научное. Поэтому и практические знания, если они получены под управлением «высоких» слоев науки, суть научные, но, противопоставляя их спекулятивно-философским и чисто конструктивным, мы называем их теперь «эмпирическими». И точно так же в качестве эмпирических выступают модельные и экспериментальные знания и представления. А философско-спекулятивные, чисто конструктивные, математические и т.п.  выступают теперь как «теоретические». Таким образом, внутри научной организации мышления складывается и оформляется много разных способов получения обобщенных знаний. Возникает много дополнительных линий мыслительной, исследовательской работы, как например, сопоставление объектов  практических, онтологических, экспериментальных, модельных, сопоставление данных или «фактов» и «псевдо-фактов», сопоставление знаний разного рода и псевдо-знаний и т.д., и т.п. И вот когда вся эта весьма сложная и многоплановая соорганизация науки и научной работы предстает перед нами, тогда вновь мы сталкиваемся с проблемами стратегий  стратегий научного поиска и стратегий организации научной работы. У американцев была очень широко распространена фраза: «Если вы хотите решить какую-либо проблему, то у вас есть два пути  можно взять трех высокооплачиваемых теоретиков или же десятка три низкооплачиваемых экспериментаторов». Это, конечно, шутка. Подлинная проблема, как мне кажется, состоит совсем в другом: как соединять и комбинировать между собой все эти технологические линии в процессе развития науки или же в процессах решения тех или иных практических задач. И именно её мы должны дальше обсуждать, если хотим сделать какой-то реальный вклад в определение стратегических линий развития советской науки. Благодарю вас за внимание.  Значит, у вас онтология  это представление об объекте? Да, вы совершенно правы: представление об объекте, но представление, маркированное совершенно особым образом, это  представление об объекте, каким он является на «самом деле», и, следовательно, такая схема и такое изображение объекта, которое мы отождествляем с самим объектом; мы рассматриваем это представление как сам объект. Этим онтологическое представление объекта принципиально отличается от знания.  Но это же мы строим онтологическое представление. Да, конечно, мы его конструируем. Но вопрос не в том, как оно реально получается, а в том, как мы его трактуем, какой статус мы ему приписываем. А затем, уже соответственно статусу строятся наши процедуры. Отсюда же растут все проблемы содержательного, а не формального мышления, основывающегося на использовании схем многих знаний. Современное исследование, в том числе и научное, строится на множестве разных знаний об объекте. Мы должны работать с ними всеми, а следовательно, иметь какие-то особые средства их соотнесения и связи. В качестве таких средств и используются онтологические картины объекта. Б.С.Грязнов: Считаете ли вы возможным рассматривать научное знание как самостоятельный организм, и существует ли, в силу этого, какая-то самостоятельная траектория его движения, которую можно как-то описать, или же, наоборот, вы считаете, что это в принципе невозможно? Мне кажется, что здесь два, а может быть даже три разных вопроса. Я попробую их как-то разделить. Сначала о том, что касается знания и, в частности, научного знания. Ведь это сама по себе очень сложная проблема  ответить на вопрос, что значит описать знание. На мой взгляд, описать какое-либо знание  значит описать все группы возможного функционирования и рождения его, а это для меня равносильно задаче  описать структуры науки, или научных предметов, и еще целый ряд дополняющих и окружающих ее сфер деятельности. Как видите, я очень сложно, отнюдь не прямо отвечаю на ваш вопрос. Все зависит от того, как вы понимаете знание: если как организованность внутри структур функционирования, то получится один вопрос, а если как сами эти структуры, то  другой. И то же самое  в отношении научного знания. Но я полагаю, что и у того, и у другого есть по меньшей мере две, а то и три, четыре пять разных траекторий движения. Иначе говоря, здесь мы сталкиваемся с дуализмом структурного и организационного, морфологического, представления знания. В общем виде я могу вам ответить так: во всех науках, вырастающих из теории деятельности,  а теорию знания я считаю именно такой наукой  мы должны исходить из необходимости двойного (тройного и т.д.) рассмотрения ее образований. И этому соответствует очень строгая логика анализа: сначала описываются системы деятельности, а потом, на базе полученного описания и исходя из него, развертываются описания разных организованностей деятельности и их движений. Именно поэтому могут и должны существовать семиотика и эпистемология  помимо и кроме теории деятельности  как особые и самостоятельные науки, описывающие именно то, о чем вы спрашиваете,  разные траектории развития предметов (в том числе научных) и знаний. Итак, подобные траектории есть, описание их возможно и необходимо, но только на базе теоретико-деятельностных представлений и исходя из них. Б.С.Грязнов: Вы не хотите платить ни за что. Я хочу платить и за то, и за другое. Но я действительно не хочу платить за путаницу и сумятицу.  Поскольку вы не противопоставляете факты знаниям, вы, наверное, должны отрицать возможность проверить истинность теоретических построений фактами. Да, конечно. Но ведь это отнюдь не новая проблема, и позиция, которой я здесь придерживаюсь, выдумана тоже не мною. Как вы хорошо знаете, в логическом плане она обсуждается в работах К.Поппера, и он предложил несколько вариантов ее решения. Я считаю его подход неудовлетворительным. На мой взгляд логика вообще не может дать решения этой проблемы. Как вы знаете, более 100 лет назад это было зафиксировано Марксом. Критерий истинности теоретических построений  общественно-историческая практика. Логика же исследует лишь различные виды логической истинности (или правильности), но их может быть много разных в зависимости от того, что мы принимаем за основание оценки  могут быть: а) фактическая оценка истинности, б) онтологическая оценка, в) логическая оценка, г) методологическая оценка, д) категориальная оценка истинности и т.д. Таким образом, многие затруднения и недоразумения порождены, во-первых, тем, что не признается множественность понятия истины, а во-вторых,  и это уже частность  тем, что не различаются философское и логическое понятия истинности. В конечном счете, истинность и своевременность каждого теоретического построения определяется «практикой», которая  об этом нам напомнил вчера Б.С.Грязнов  есть не частная, не сегодняшняя и сиюминутная, а общественно-историческая практика. Как здесь кто-то сказал, внутренние сопоставления различных организованностей науки, оценка каждой из них относительно других  внутреннее дело каждой дисциплины, механизм, посредством которого эта дисциплина развивается, и все это действительно очень похоже на то, как барон Мюнхгаузен себя из болота вытягивал. Но потом может оказаться  с точки зрения общественно-исторической практики,  что и научный предмет, и развитие его были уже не нужны. Так происходит нередко, но отнюдь не всегда. Кроме того, чтобы не получить слишком одностороннего представления, нужно еще отметить, что ход общественно-исторической практики отражается в различных организованностях научного предмета (в первую очередь в онтологических картинах) и в силу этого как бы по частям фиксируется в различных логических оценках истинности, имеющих очень важное технологическое значение. Но они всегда частичны, чего никогда нельзя забывать. Этот момент очень красиво подчеркивает В.Я.Дубровский; отвечая на апелляции того или иного исследователя к обнаруженным им фактам, он говорит: «Ваш факт, полученный вами в вашей индивидуальной практике, вы сопоставляете со всем общественно-историческим опытом, отраженным в онтологических картинах и в нашем мировоззрении, и почему-то считаете, что ваш индивидуальный опыт весомее, чем вся общественно-историческая практика». Но вы прекрасно понимаете, что слова Дубровского будут пустыми, если мы не укажем тех организованностей мышления, которые действительно снимают и фиксируют в себе этот опыт. Но мы знаем такие организованности: это  онтологии. И поэтому мы должны говорить об онтологической истине. И должны учитывать фундаментальные механизмы нашей исследовательской работы, в частности то, что О.И.Генисаретский назвал стратегией молевого сплава: мы выбираем в качестве основания то одно, то другое и относительно выбранного оцениваем все остальное, а потом меняем основание, и вся работа начинается по-новому. Но для этого, повторяю, нам надо дифференцировать понятия: не истина вообще, а та или иная истина. Между прочим, из всего сказанного следует, что частный опыт работы только в том случае влияет на организованности науки и оценку их истинности, если он меняет общественно-историческая практику. И именно с этой точки зрения должен рассматриваться и оцениваться всякий эксперимент.  Что значит «на самом деле», например, «объект на самом деле» или что-то другое? Я понимаю подоплеку вашего вопроса. В докладе я вынужден был из-за ограниченности времени выпустить один кусок, который ставит все на место. Прежде всего не надо считать, что когда я употребляю выражение «на самом деле», то думаю, что я сам или кто-то другой знает что-то на самом деле. Это выражение характеризует установку определенного рода, а именно то, что мы принимаем нечто за основание наших оценок, за образец, или эталон. Но мало объяснить смысл выражения, нужно еще оправдать стоящий за ним прием, или операцию. Этого я не сделал. А здесь нужно было бы, после того как я изобразил основную организацию науки, сказать, что она окукливается и начинает функционировать сама по себе с опорой только на экспериментальную практику. Ведь проблемы внутри научного предмета  это лишь особые формы фиксации разрывов между наполнениями разных блоков, составляющих систему научного предмета. Проблемы могут касаться соответствий между любыми блоками предмета. Обычно считают, что получение новых фактов вводит в эту систему «законные» рассогласования. Но почему так? А если, скажем, рассогласования возникают из-за того, что в систему вводят новый математический аппарат? Ведь все равно мы начинаем перестраивать всю систему. Именно так получаются биофизика, биохимия, биомеханика и т.д. Работа ученых состоит сегодня в том, что они сначала выводят систему научного предмета из равновесия, а затем перестраивают все так, чтобы снова привести ее в равновесие. Но опять лишь для того, чтобы опять вывести ее из равновесия за счет каких-то инноваций. Таким образом, научные предметы все время втягивают в себя самый разнообразный материал и превращают его в свое научное содержание, за счет чего наука и получает самодвижение, или спонтанное развитие. И на самом деле есть только одно  непрерывное развитие науки, конструирующей все новые и новые объекты. Но ... в этом движении исследователи все время применяют один и тот же прием, или, если хотите, механизм. Приступая к восстановлению равновесия между блоками научного предмета они обязаны  обратите внимание: обязаны  принять содержание какого-то блока за «правильное», или «истинное», основание их работы. И тогда они говорят: предположим, что это содержание отражает и фиксирует то, что есть на самом деле. Это, следовательно, особое полагание, необходимое нам для организации конструктивной работы. А потом по ходу работы они могут отвергнуть это допущение и положить, что какой-то другой блок фиксирует то, что происходит «на самом деле». И, наконец, последнее замечание. Во всем этом движении выделяется один блок, на который возлагается функция изображать то, что «имеет место на самом деле»,  блок онтологии. И тогда получается, что он становится основным блоком, направляющим и регулирующим самодвижение науки. Это самодвижение, повторяю еще раз, и есть то единственное, что существует «на самом деле», а все остальное лишь исторически меняющиеся и исторически преходящие наши представления о социальном и природном мире.  Можно ли вас понять таким образом, что философия выполняет методологические функции по отношению к науке и именно это вы сейчас обсуждали? Я старался показать, что первоначально так и было, т.е. философия выполняла функции методологии по отношению к науке. Но это мы говорим с точки зрения наших нынешних представлений и той организации человеческого мышления, которая начала складываться лишь где-то в XVI–XVII вв.,  именно тогда стали говорить о методологии и методологической организации мышления, и благодаря этому мы можем подводить исторически предшествующие формы под новые и рассматривать их с точки зрения новых форм. Именно тогда мы начинаем говорить, что философия выполняла функции методологии. И когда сейчас мы имеем в виду эту историческую традицию и функции философии на каком-то большом отрезке времени, то мы можем сказать, что философия вообще и философия диалектического материализма в частности выполняют функции методологии по отношению к частным наукам. Но все это лежит за рамками того, что я обсуждал. А говорил я уже не о методологических функциях философии по отношению к наукам, а о той специфический организации человеческой мысли и мышления, которая сложилась на стыках философии с практикой и с наукой, а также на стыках науки с практикой где-то, по-видимому, в XVI–XVII вв.  все это надо еще исследовать в деталях и тонкостях,  постепенно развивалась и оформлялась и вот только теперь в XX в. становится признаваемой и сознательно развиваемой формой организации мыслительной работы. Здесь, следовательно, речь идет не о методологических функциях чего-то по отношению к чему-то, а именно об особой форме организации человеческого мышления и исследования, лежащей как бы наряду с философией, историей, методикой, инженерией и наукой (как другими формами организации мышления и исследования) и называемой методологической формой, или методологией. Я исходил и исхожу именно из такого представления, и во всех моих докладах и публикациях именно такое представление составляет основу и рамки всякого обсуждения и анализа. Но сегодня это, опять-таки, не обсуждалось, а лишь присутствовало как фон, на котором я разворачивал все мои рассуждения и представления. Сегодня обсуждались специфические организованности науки, их состав, основные процессуальные и функциональные структуры, линия становления и развития их и т.д., и т.п. Я действительно полагаю, что все организованности науки как бы плавают в методологии, они в методологии и через методологию возникали, они в ней остались, ибо именно она приводит их во взаимодействие друг с другом и с практикой, в ней и из нее они породили специфические организованности методологии науки и сейчас, следуя требованиям времени, в ней же они расплавляются, деформируются и частично растворяются, в то время как специфические организованности самой методологии фиксируются и «затвердевают». Но об этом, повторяю, речь сегодня не шла; меня интересовали лишь внутренние организованности самой науки.  Я не уловил, как вы соотносите и связываете друг с другом логику и онтологию. Вроде бы получалось, что сначала язык и математика надстраиваются у вас над низшими этажами научного (даже преднаучного) предмета, потом над всем этим надстраивается онтология; но как она сама связана с языком и логикой и как они влияют на нее  все это осталось неясным. Грубо говоря: онтология ли определяется языком или же, наоборот, язык определяется онтологией? В последнем случае по логике ваших схем язык и логика должны были бы стоять выше онтологии, над ней. У вас очень серьезные и интересные вопросы, хотя отчасти они вызваны недостатками моего изложения. Блоки языка и средства разного рода, а также блоки методик стоят как бы в стороне от основных блоков, конституирующих основные технологические линии; они определяют преобразование наполнений одних блоков в наполнение других блоков и формы выражения наполнений в каждом блоке. Здесь происходит очень сложный процесс оформления содержания и преобразования его из одной формы в другую. Когда происходит усложнение технологических линий, их присоединение друг к другу и структуризация в одно целое, а в месте с тем увеличивается число возможных линий и способов преобразования материала (или содержания), тогда в блоках языков-средств и методик появляются новые единицы материала, эти блоки растут, дифференцируются, организуются, но они все время остаются как бы в стороне, обеспечивая и обслуживая все усложняющиеся структуры основных технологических линий. Так или примерно так, как мне представляется, это можно было бы зафиксировать и изобразить. Поэтому нельзя спрашивать, строится ли онтология над или под логикой. Онтология строится в основных технологических линиях, а языки-средства и методики суть обеспечение и обслуживание их (см. схему ). В качестве следующего надстроечного слоя (следующего, конечно, в логическом плане) выступят блоки проблем и задач, поэтому они отмечены цифрой 3. Но далее все это будет рефлексивно отражаться в блоках языков-средств и методик, а затем опускаться в технологические линии и сниматься в них. Здесь, следовательно, нет линейной последовательности и упорядоченности, выражаемой движениями в двух измерениях  «слевасправа», «вышениже», «поднад», а есть очень сложная функциональная структура, непрерывно снимаемая и по-новому выражаемая в структурах организованностей и в довольно свободно развертывающихся на них процессах функционирования и развития научного предмета. Но все это очень сложные вопросы и проблемы, которые можно эффективно обсуждать только работая в специально организованном методологическом пространстве, где мы различаем подпространства: а) системно-структурных представлений, б) деятельности, в) мышления, г) знаков, или семиотики, д) знаний и, наконец, е) самого научного предмета. В первом подпространстве нам придется ставить и обсуждать, к примеру, такие вопросы, как относительная свобода, и независимость (друг от друга) функциональных структур, организованностей материала и процессов, а в следующих подпространствах  актуализацию этой относительной независимости в процессах снятия мышления и деятельности в знаках и знаниях и обратного развертывания процессов мышления и деятельности в связи с теми или иными знаковыми цепочками и системами знаний. Только на таком, очень сложном и длительном пути многих челночно организованных исследований, восходящих от абстрактного к конкретному, мы можем получить достаточно серьезный ответ на ваш вопрос об отношениях и связях между онтологией и логикой, ибо они постоянно рефлексивно отражают друг друга. В ходе исторического развития происходит постоянное оборачивание и они как бы меняются местами: то логика отражает онтологию, то онтология отражает логику. Но даже эти, весьма общие замечания позволяют мне в принципе ответить на ваши вопросы. Нельзя ставить их таким образом, ибо разделительное «или» здесь не соответствует сути дела. Онтология и логика взаимосвязаны, и если мы берем эту взаимосвязь структурно, ахронически, то говорить об «или» просто нельзя. А для того, чтобы оно получило какой-то определенный смысл, надо эту взаимосвязь представлять в историческом времени, а следовательно  конкретно. Тогда нам придется обсуждать вопрос, в каких именно структурах, когда именно и как именно онтология определяет логику, а в каких структурах, когда и как логика определяет онтологию. Но это в свою очередь приведет нас к обсуждению вопроса о том, что представляет собой онтология и как она отражает и снимает с себя другие блоки научного предмета и объемлющей его методологии. В этом плане опять-таки очень интересны работы Галилея. Его онтологическая картина механики содержит конструктивное ядро (третий день), а вокруг ядра расположены «картинные» части, фиксирующие среду, ее сопротивление падающим телом, неявно  силы сопротивления, различные в зависимости от плотности среды и т.д., и т.п. Но механического понятия силы у Галилея еще нет  его, как известно, впервые вводит Ньютон,  а поэтому сопротивление среды и силы сопротивления присутствуют у Галилея лишь картинно и в этом картинном виде фиксируются в онтологии, а затем словесно описываются в речи. Ньютон продолжает работу Галилея и производит конструктивизацию картинных частей онтологии за счет введения понятия силы и ряда соотношений  законов, связывающих статические и кинетические силы, силу, массу и ускорение и др. Позднее вводятся понятия энергии, поля, и т.п., позволяющие еще дальше продвинуть конструктивизацию онтологических представлений. Но теперь в связи с этими представлениями я хотел бы вновь поставить ваш вопрос: так, что от чего зависит  онтология от языка и логики или логика и язык от онтологии? И я отвечаю: каждый шаг в развертывании наших онтологических представлений связан с введением новых языковых (в широком смысле) средств и понятий, а развертывание и развитие онтологии позволяет нам создавать новые понятия и ставит новые требования к языку, заставляя нас развивать его. Вместе с тем все более усложняются процедуры и приемы работы, соотносящие и связывающие друг с другом онтологические картины, языковые средства и понятия, а это значит  меняется и развивается логика (как методика и технология нашей мыслительной работы). В результате формируется  что очень важно иметь в виду, ибо без этого наше представление будет однобоким и неверным  не один язык, а много языков, не одна логика, а много логик, и все они участвуют в едином процессе мышления и мыслительной работы. Но если языков и логик много и все они участвуют в едином процессе, то мы обязаны задать вопрос: что же именно из объединяет и структурирует в одно целое, что задает их внутреннюю связь и единство? И на этот вопрос я ответил бы так: по-видимому онтологическая картина, представляющая единство и целостность содержания, мыслимого нами через множество знаний и множество выражающих их языков. Но тем самым, как вы понимаете, нисколько не умаляются роль и значение языка.  Может быть, у вас не онтология, а онтологическая картина мира, и тогда многие возражения просто снимаются? Конечно, у меня речь идет об онтологических картинах и схемах объектов, а отнюдь не о той онтологии, о которой говорили наивные натурфилософы. Подобную онтологию и онтологические разработки я критиковал во многих своих работах. И, может быть, какие-то четкие терминологические различения сняли бы здесь многие недоразумения и обусловленные ими дискуссии.

Похожие:

	Методические рекомендации студентам по написанию рефератОВ Написание реферата является одной из форм обучения, направленной на организацию и повышение уровня самостоятельной работы студентов,...		П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка... Методические указания предназначены для студентов, обучающихся по направлению 020400. 68 Биология, магистерские программы 020400....
	Конспект урока по информатике для учащихся 11 класса «Средства поиска данных в Интернете» Введение. Содержание дисциплины и порядок ее изучения. Фактографический поиск. Математические модели фактографического поиска. Информационная...		Для поступающих в аспирантуру Требования к содержанию и оформлению рефератов по специальности Четкое определение временных и пространственных границ научного поиска. Разработка плана
	Рабочая программа дисциплины в. Од. 2 Методология науки и методы... Целью освоения дисциплины «Методология науки и методы научных исследований» является формирование у магистрантов углубленных знаний...		Методические указания по написанию и оформлению рефератов Реферат помогает выработать навыки и приемы самостоятельного научного поиска, грамотного и логического изложения избранной проблемы...
	Частное образовательное учреждение высшего профессионального образования Реферат помогает выработать навыки и приемы самостоятельного научного поиска, грамотного и логического изложения избранной проблемы...		Методические указания по написанию рефератов по дисциплине «Финансовый менеджмент» Реферат помогает выработать навыки и приемы самостоятельного научного поиска, грамотного и логического изложения избранной проблемы...
	«Рецепты научного поиска» Суть реферативной работы – в выборе материала из первоисточников, наиболее полно освещающих избранную проблему. Реферат может рассматриваться...		Стратегия социально-экономического развития Самарская область, стратегия, факторы развития, конкурентный анализ, цели, задачи, сценарий, муниципальное образование, стратегические...
	Методические указания по написанию и оформлению рефератов Назначение реферата реферат Реферат помогает выработать навыки и приемы самостоятельного научного поиска, грамотного и логического изложения избранной проблемы...		Миссия и стратегия детского дома №6 «Ласточка» Наша миссия – делать... Стратегия детского дома до 2013 года – создавать условия максимально, приближенные к домашним, всесторонне воспитывать, качественно...
	Контрольная работа по «Информатике» На тему: Исследование эффективности... Результат своих подсчетов я свела в таблицу, заполнила её в соответствии с требованиями (сосчитала кол-во полезных ссылок, определила...		Контрольная работа по «Информатике» На тему: Исследование эффективности... Результат своих подсчетов я свела в таблицу, заполнила её в соответствии с требованиями (сосчитала кол-во полезных ссылок, определила...
	Накопление научной информации Учебные вопросы Структура и содержание... А созданные до него средства исследования не являются адекватными проблеме. Это противоречие источник творческого состояния исследователя,...		Исследование эффективности поиска сведений в интернете Хх столетия. Эта дисциплина возникла в ответ на увеличившуюся потребность в эффективных методах сбора, обработки, хранения, поиска...