А. В. Иванов Мир сознания Барнаул, 2000
Скачать 3.48 Mb.
|
Сознание — многомерная, динамическая действительность со-знания, обеспечивающая универсальное общение1 и творчество (познавательное, практическое, экзистенциальное и т.д.) живых существ во Вселенной. Можно использовать и европейское словосочетание «жизненный мир», рассматривая его как эквивалент термина сознание, но учитывая, что в русском языке слово «мир» сопрягается и со всей Вселенной в целом, и с человеческой общностью, общиной, и с отношениями, исключающими насилие и вражду между живыми существами. Недаром П.А.Флоренский отмечал, что в понятии мира русский язык подчеркивает «нравственное единство Вселенной» [332, 2, с.701]. Тогда определение сознания может принять и такую образно-метафорическую форму. Сознание — это поле со-знания (или «жизненного мира»), на котором разыгрывается «драма» становления индивидуальных «я». Однако такое понимание все еще требует уточнения. В этой дефиниции в силу ее предельной общности испарилась личностная компонента сознания. С другой стороны, выше говорилось о явном и неявном, рефлексивном и дорефлексивном, сознательном и бессознательном знании, что не нашло своего отражения в вышеприведенном истолковании сознания. Поэтому мы должны теперь углубиться в саму структуру со-знания, рассматриваемого с позиций индивидуального «я», связанного при этом многомерным общением («со») «горизонтального», «вертикального» и «глубинного» характера с миром, с другими «я» и с самим собой. В этом плане естественно предположить, что «жизненный мир» (или сознание) отдельного человека может трактоваться в предельно широком смысле, т.е. включать в себя и сознательные и внесознательные (неосознаваемые) компоненты. В европейской философии традиционно противополагают сознание, понимаемое как сознательность — бессознательному, как чему-то находящемуся вне предметно-фиксируемого психического «поля» личности, которое частично может осознаваться, а может и не осознаваться в принципе, являясь так называемым «глубинным бессознательным». Такой подход представляется лишь отчасти справедливым. Во-первых, граница между сознательным и бессознательным не является жесткой, ибо многие сознательно-переживаемые аффекты, мысли и образы могут погружаться в бессознательное и, наоборот, неосознаваемые пласты личного и даже сверхличного опыта всегда присутствуют в «ткани» нашей сознательной жизни в неявном виде и, как показывает медитативный опыт восточной психотехники и современные данные трансперсональной психологии, при известных условиях могут стать фактами нашего сознательного душевного опыта. Поэтому целесообразнее говорить скорее о взаимодополнительности и взаимодействии сознательных и неосознаваемых структур. «Бессознательное и сознание, — справедливо подчеркивает А.Э.Воскобойников в своей содержательной монографии, — образуют операциональное единство, опирающееся на постоянное активное взаимодействие и обмен разнообразной информацией... Объединяет их гораздо большее, чем “разъединяет”. Многие устойчивые психические процессы имеют начало в бессознательном, а продолжаются — в сознании. И наоборот, многие психические образования находились сначала в сознании, но потом переместились (частично или полностью) в бессознательную сферу»[55, с.101]. Во-вторых, само так называемое «бессознательное» отнюдь не является чем-то гомогенным. Напротив, в нем присутствуют отчетливо бинарные, контрарные составляющие, отсылающие, с одной стороны, к телесно-витальным импульсам, а, с другой, к духовным «высотам» человеческого существования. Если со-знание должно обеспечивать «вертикальную» связь человека и с тем, что «ниже» его сознательного «я» (и в нем самом и в окружающем мире), и с тем, что «выше» его (опять-таки в нем самом и во внешнем бытии), то следует внутри самого неосознаваемого вычленить оппозицию: бессознательное — сверхсознательное. Они образуют «нижнюю» и «верхнюю» границы «жизненного мира» или сознания личности. В сущности, подобная оппозиция восходит еще к платоновскому диалогу «Федр», где греческий мыслитель уподобляет душу колеснице, влекомой двумя конями различной масти. Светлый конь божественного эроса увлекает ее вверх к божественному миру первообразов. Темный конь хтонического эроса стремится, напротив, увлечь ее вниз, в бездну телесно-аффективного существования [248,2, с.155]. В нашей литературе необходимость выделения наряду с понятием бессознательного и понятия сверхсознания под разными углами зрения обосновывали М.Г.Ярошевский [см.388], В.В.Налимов [см.234], П.В.Симонов [см.286], А.Э.Воскобойнков [см.55]). В данной главе мы не будем эксплицировать содержание понятий «бессознательное» и «сверхсознательное»; отметим лишь, что сверхсознательное не следует понимать как что-то сугубо трансцендентное (т.е. внепсихологическое и надиндивидуальное) и генетически вторичное относительно нашего личностного «я»; а бессознательное, напротив, трактовать как нечто имманентное и генетически первичное относительно «я». Их противопоставленность связана с несколько иными моментами. Во-первых, это касается типа детерминации сознательной жизни. Бессознательное оказывает на него в основном причинно-следственное воздействие со стороны генетически врожденных инстинктов, вытесненных аффектов и комплексов, сформировавшихся автоматизмов поведения и т.д. Сверхсознательное подразумевает преимущественно целевую детерминацию, связанную с духовными императивами существования в виде творческих озарений и движущих идеалов деятельности. Во-вторых, в бессознательном таятся определенные угрозы нашему «я» со стороны телесных вожделений, страстей и болезненных воспоминаний, грозящих засосать нас в черную воронку безвременья и хаоса. Акты же сверхсознания всегда возвышают наше «я», давая ему возможность пережить сверхвременную радость творчества. В-третьих, повышение удельного веса бессознательной детерминации психики сопровождается сужением горизонта «жизненного мира». Бессознательное — всегда ниже уровня моего сегодняшнего сознательного «я». Еще З.Фрейд и К.Г.Юнг, занимавшиеся изучением психологии толпы, заметили, что ее нравственность в целом всегда ниже уровня нравственности составляющих ее членов. Сверхсознание как целевой тип детерминации высшим, всегда, напротив, расширяет творческие и ценностные горизонты нашего «жизненного мира». Оно — выше уровня моего повседневного сознательного «я»; и благодаря сверхсознательному опыту человек может контролировать, просветлять и преобразовывать как витально-хтонические импульсы тела, так и свои аффективные состояния. Если теперь обратиться к сознательной компоненте «жизненного мира», располагающейся как бы между бессознательно- и сверхсознательно-неосознаваемыми «слоями» душевной жизни, то придется констатировать, что и она, внутри себя, является противоречиво-двуаспектным образованием. Сознательное (осознаваемое) включает в себя самосознание (осознание своего «я») и противостоящее ему осознание предметностей, отличных от «я». Противоположность самосознания и «предметного сознания» была предельно четко зафиксирована и осмыслена прежде всего в немецкой классической философии. В отечественной философско-психологической традиции ее обстоятельно обсуждал еще В.М.Бехтерев [см. 35], а в советской литературе она исследовалась преимущественно под углом зрения того, что чему предшествует в онтогенезе сознания: представления о самом себе или же представления о внешних предметах. Эта проблема освещалась в трудах Н.П.Антонова [см.18], П.Я.Протасени [см.259], Ф.Н.Георгиева [см.71], П.Р.Чамата [см.363], В.П.Тугаринова [см.317], Е.В.Шороховой [см.373], Д.И.Дубровского [см. 107], Э.Ф.Звездкиной [см.118], В.М.Ермакова [см.112]. Остается еще один концептуально-методологический момент, на котором необходимо остановиться, а именно — каково взаимоотношение термина «сознание» с понятиями «душевная жизнь» и «психическое»? Начнем с последнего. В мировой и отечественной философско-психологической литературе можно встретить все четыре возможных варианта решения этого вопроса: а) полное различие; б) абсолютное тождество; в) психическое шире сознания; г) сознание шире психического. Сразу скажем, что эта проблема не кажется нам особенно принципиальной. Во-первых, «психическое» является центральной категорией психологии, а не философии; и зачастую — и здесь мы согласны с Д.И.Дубровским [105, с.49] — лишь вносит путаницу в философски-теоретический анализ проблем сознания. Во-вторых, спор о соотношении объема терминов — дело крайне неблагодарное, ибо здесь все зависит от конкретного смысла, который вкладывается в термины тем или иным автором, причем в существенной зависимости от его исходной концептуально-методологической установки. Так, если придерживаться феноменологического или теистического подходов к сознанию как идеально-сущей конструктивной реальности (личной или сверхличной), то оно будет шире любого психического, ибо сверхпсихично и первично по определению. Если же рассматривать сознание как высшую форму психического отражения действительности, которое присуще и животным, то психическое будет шире сознания. Подобный взгляд был наиболее распространен в советской марксистской литературе. Его придерживались А.Г.Спиркин, Д.И.Дубровский, А.М.Коршунов, В.П.Тугаринов, Е.В.Шорохова. Однако в рамках советской марксистской философии развивались и другие подходы, начиная от резкого противопоставления идеально-деятельностной природы сознания его природно-психическому субстрату (Э.В.Ильенков, Ф.Т.Михайлов) и кончая их полным отождествлением [см. работы В.Д.Евстратова — 109; Л.В.Мурейко — 230; А.Т.Бочоришвили — 41]. В основе последней позиции лежало или полное отрицание реальности бессознательно-психического, или же радикальное противополагание сознания-психики в целом материальному внешнему миру. Но в принципе, максимальное сближение психики и сознания возможно и в том случае, если признается наличие универсального со-знания во Вселенной и соответствующие универсальные переносчики взаимодействий между живыми существами. В таком случае, как это имеет место у П. Тейяра де Шардена, в ряде восточных учений, а также в русской философии, — постулируется существование особой всеначальной «психической энергии» или «тонкой материи», как материально-несущей основы сознания, неотрывной от него. На подобных философских гипотезах и их научных интерпретациях мы еще остановимся ниже. В дальнейшем мы будем крайне редко использовать термин «психическое». Что касается терминов «душа» и «душевная жизнь», то они будут рассматриваться как синонимы внутренней жизни сознания. Возвращаясь к необходимости индивидуально «заземлить» дефиницию сознания, можно сказать, что сознание личности в самом широком смысле — есть сознательная и неосознаваемая деятельность в единстве ее идеально-сущих и материально-несущих компонентов, позволяющая ей быть органической и творческой частью мировой жизни (со-знания). Теперь, после концептуального уточнения понятия сознания, осуществленного сквозь призму краеугольных интуиций отечественной философии, пришла пора вновь вернуться к парадоксам и методологическим трудностям его исследования, речь о которых шла в первом параграфе главы. Начнем с языковых сложностей описания феноменов сознания. При всей реальной ограниченности наших лингвистических возможностей освоения многомерной и антиномической действительности сознания — их тем не менее вполне достаточно для рационального философствования о сознании. Более того, следует внимательно приглядеться к латентным метафизическим ресурсам, таящимся в древних лексико-семантических и синтаксических слоях языка, об-наруживающих при правильном философском «вслушивании» многие существенные черты обозначаемых предметностей. «Язык — дом бытия» — в этом афоризме М. Хайдеггера присутствует глубочайший смысл. Идею о том, что язык народа мудрее своих единичных носителей, а анонимные творцы языка зачастую понимали фиксируемую в слове реальность тоньше нас — самоуверенных сынов технической цивилизации — высказывали до Хайдеггера в Германии В. фон Гумбольдт, а у нас — А.С.Хомяков, А.А.Потебня, С.А.Есенин [см. его гениальную работу «Ключи Марии» — 113], и, конечно, П.А.Флоренский. Тот же А.С.Хомяков обронил исключительно важную мысль, что наиболее значительные и наиболее метафизически емкие слова оказываются и исторически наиболее устойчивыми. «Чем тверже и неизменнее самая мысль, — писал А.С.Хомяков, — чем труднее ее иносказательное выражение, тем менее звуки, когда-нибудь избранные для ее выражения, подвержены переменам» [352, с.381]. Мы отчасти попытались это продемонстрировать при метафизическом «выведывании» смысловых этимологических слоев немецкого и русского слова «сознание», многое проясняющих и в специфике философского изучения предметности, фиксированной данным словом. К этому приему мы еще прибегнем в дальнейшем. Что касается непригодности логико-рефлексивных средств сознания для схватывания себя самого, то возникающие при их использовании парадоксы и антиномии смертельны лишь для рассудочно-метафизического (в смысле антидиалектического) мышления, которое, натолкнувшись на противоречия, в ужасе начинает открещиваться от логики и рациональной рефлексии вообще, ища убежище в создании философского «новояза» или в постмодернистских произвольно-субъективистских игрищах вокруг проблемы сознания; но неизменно «протаскивая» и даже усугубляя при этом все те парадоксы, от которых пыталось избавиться. Единственно последовательным и успешным может быть диалектическое (разумное) мышление о сознании, которое, ясно осознавая свои возможности и границы, тем не менее спокойно принимает эту предельно антиномичную предметность, всесторонне и неспешно, с разных сторон, анализирует ее и стремится к посильному синтезу противоположных ипостасей и атрибутов бытия сознания, которые лишь во взаимодействии образуют его целостное и динамическое единство. Подобная стратегия диалектико-логического осмысления реальности сознания, как, впрочем, и любой другой сложной предметности — прекрасно резюмирована в словах мастера музыки, наставляющего Йозефа Кнехта, главного героя романа Г.Гессе «Игра в бисер», перед его погружением в мир культурно-символической касталийской Игры: «То, что Игра сопряжена с опасностями, несомненно. Потому-то мы и любим ее, в безопасный путь посылают только слабых. Но никогда не забывай того, что я столько раз говорил тебе: наше назначение — правильно понять противоположности, то есть сперва как противоположности, а потом как полюсы некоего единства» [72, с.127]. Данной максимы постараемся посильно придерживаться и мы, ясно отдавая себе отчет в том, что, в конечном счете, по верному замечанию С.Н.Трубецкого, познание сознания есть не чисто теоретический, но в значительной степени этико-практический вопрос овладения глубинами собственного “жизненного мира» [313, с.546]. Оставим пока данный тезис без обоснования, и обратимся к другой методологической трудности — невозможности занять относительно сознания позицию внешнего наблюдателя. Любопытно, что даже в некоторых европейских антропоцентристско-имманентистских подходах к сознанию признается, что оно есть нечто большее, чем эмпирическая реальность нашего «я». Фактически эта мысль присутствует уже в кантовском трансцендентальном единстве апперцепции. «Должно быть возможно»— пишет Кант, — чтобы я мыслю сопровождало все мои представления... Я называю его чистой апперцепцией, чтобы отделить его от эмпирической апперцепции; оно есть самосознание, порождающее (выд. нами — А.И.) представление я мыслю, которое должно иметь возможность сопровождать все остальные представления и быть одним и тем же во всяком сознании; следовательно, это самосознание не может сопровождаться никаким иным (представлением), и потому я называю его также первоначальной апперцепцией» [149, 3, с.191—192]. Ту же идею можно найти у — Г.Марселя, М.Шелера, К.Ясперса, Э.Гуссерля. М.К.Мамардашвили даже обронил мысль, что подлинная дескрипция сознания возможна лишь с позиций более совершенного сознания [208, с.260]. Мысль совершенно верная, но ведь тогда падает и жесткий тезис о невозможности «внешнего наблюдателя» (а, следовательно, и жесткая критика рациональных моделей сознания), ибо внутри нас самих потенциально (а у развитых индивидуальностей и актуально, о чем свидетельствует путь духовных праведников и подвижников как на Западе, так и на Востоке!) всегда, по-видимому, присутствует такой «наблюдатель», некое сверхсознательное «ядро» личности, — в виде нашего сверх-Я или монады в терминологии Лейбница и Н.О.Лосского — которое имманентно-трансцендентно (как бы парадоксально это ни звучало!) нашему земному эмпирическому «я». Из того, что оно непосредственно не дано в опыте обычному сознанию — еще не следует, что его нет вовсе и что оно бездействует. Чтобы это сверх-Я, этот внутренний, скорее даже сверхрефлексивный, «наблюдатель» стал в конце концов явным, — нужна соответствующая теоретическая, а самое главное — практическая установка сознания, отличная от европейской антропоцентрическо-эгоцентрической установки. О природе такого сверх-Я и его связях с нашим эмпирическим «я» у нас еще будет возможность поговорить подробнее; но общий вывод, следующий из данных рассуждений, опять-таки подтверждает возможность рационального освоения предметности сознания. Другое дело, что чисто логическими средствами целостный философский анализ сознания ограничиться не может, учитывая наличие внелогических — эмоциональных, бессознательно-дорефлексивных и ценностных — составляющих сознания, а, значит, он обязательно будет включать в себя элементы фантазии, воображения, интуиции и использовать метафорические средства понимания, подобно образам «потока» и «поля», которые уже неоднократно применялись в нашей работе. Закончим это несколько затянувшееся методологическое введение в проблему сознания, построенным в форме ответа на кантовский вопрос «как возможно познание сознания?», тем принадлежащим Гегелю соображением, что любые базовые посылки исследования раскрываются лишь самим процессом его развертывания, где только полученный результат подтверждает истинность исходно введенных оснований. «...В философии, — говорит великий диалектик, — движение вперед есть скорее возвращение назад и обоснование, благодаря которому только и получается уверенность, что то, с чего начали, не есть только принятое произвольно, а в самом деле есть частью истинное, частью первое истинное» [67, с.54]. Намечая план дальнейшего изложения, вернемся к вопросу, с которого мы начали анализ методологических трудностей изучения сознания — что есть сознание? В третьей главе нас будет интересовать онтология сознания, природа той противоречивой действительности, которая лежит в основе со-знания многих индивидуальных «жизненных миров». Иными словами, мы постараемся ответить на вопрос «что есть сознание?» как некий универсальный антропокосмический феномен. В четвертой главе, отталкиваясь от полученных онтологических результатов, мы сосредоточимся на культурном измерении бытия сознания, т.е. постараемся ответить на вопрос «как существует сознание в культуре?» и каким условиям должен отвечать ее символический мир, дабы обеспечить реализацию творческого потенциала отдельной личности и гармоничное взаимообогащающее со-знание многих индивидуальных сознаний? Что касается второй главы, то нас будет интересовать вопрос «что есть сознание?» с точки зрения устойчивых инвариантов индивидуального «жизненного мира». Подобный вопрос предполагает построение гносеологической модели сознания как системы познавательных способностей (актов) сознания и соответствующих им видов знания. Такая модель должна, по нашему мнению, удовлетворять ряду требований: — отражать вскрытую ранее антиномическую противоречивость и многомерность «жизненного мира», т.е. зафиксировать структурное единство разнообразных состояний сознания, способностей и видов знания. Отрицание структурной упорядоченности сознания невозможно, ибо в противном случае о нем следует просто молчать; — прояснять не только структуру, но и динамику сознания; — опираться не только на логические, но и на наглядно-метафорические средства понимания; — включать в себя те аспекты термина «сознание», которые были выделены выше. Использование слова «гносеологическая» применительно к будущей модели не является тавтологией. Мы вынуждены ввести его, ибо абстрагируемся: во-первых, от анализа условий и факторов становления сознания в онто- и филогенетическом планах; во-вторых, от социокультурных условий становления сознания, в значительной мере определяющих потребности личности и, соответственно, специфику ее душевного опыта; в-третьих, от личностно-экзистенциального контекста и биографических особенностей становления сознания индивида; в-четвертых, от психопатологических аномалий и отклонений в функционировании сознания. Целостный анализ «жизненного мира» человека с учетом всех вышеприведенных аспектов — дело будущего, ибо требует целенаправленных коллективных исследовательских усилий. Мы же сосредоточимся в основном на когнитивном потенциале знания, обеспечивающем органическое включение индивида и его «жизненного мира» в окружающий «поток жизни» и со-знания. К построению конкретной гносеологической модели сознания мы и переходим. |
Похожие:
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Иванов А. В. Духовно-экологическая цивилизация: устои и перспективы: монография / А. В. Иванов, И. В. Фотиева, М. Ю. Шишин. Изд.... |  | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Это прежде всего воспитание сознания человека, чутко и интеллигентно воспринимающего мир (не только произведения литературы и художественной... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... И. Нифонтова, змс по дзюдо, С. Хорохордина, змс россии по спортивной гимнастике (г. Барнаул), А. Гречина, змс россии по плаванию,... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Зинченко В. П. Миры сознания и структура сознания. // Вопросы психологии. – 1991.№2 |
| Е. В. Иванов 2008г. Утверждаю: Директор Чебоксарского филиала фгоу... Гос впо по специальности 080105. 65 Финансы и кредит, утвержденный Министерством образования РФ «17» марта 2000 г., протокол №180... | | Алтайкий краевой центр народного творчества и досуга «Спасибо солдату за мир на Земле!»: Информационно-сценарные материалы по итогам краевого конкурса детских тематических программ,... |
| Планы семинарских занятий Специальность 030501. 65 Юриспруденция Барнаул 2006 Международное право: Планы семинарских занятий для высшего профессионального образования мвд россии. – Барнаул: Барнаульский юридический... | | Планы семинарских занятий Специальность 030500. 62 Бакалавр юриспруденции Барнаул 2007 Международное право: Планы семинарских занятий для высшего профессионального образования мвд россии. – Барнаул: Барнаульский юридический... |
| П л а н «Философские концепции сознания и духовной реальности» (4 часа). Семинар №1: «Понятие и сущность сознания» (2 часа) | | Новосибирский филиал Дать представление об основных психологических свойствах, процессах и явлениях, о сущности сознания, его взаимоотношении с бессознательным,... |
| Организация и планирование профориентации в общеобразовательной школе г. Барнаул, 2007г Организация и планирование профориентации в общеобразовательной школе: Методическое пособие Алт. Краев. Центр проф ориентации молодежи... | | Отчет о мероприятиях по патриотическому воспитанию молодежи в 2013 году «70-летие Сталинградской битвы в вов», «Как это было», «Барнаул глазами его постоянных жителей и тех, кто приехал сюда учиться»,... |
| Программа курса и методические указания для студентов специальности 031401 «Культурология» Охватывает содержание сознания и его воздействие на реальность, то семиосфера – это система знаковых опор сознания, т е носителей... | | Е-mail; название статьи; номер квитанции почтового перевода или платежного... Иванов, И. И. Перспективные технологии безопасного обслуживания и ремонта подвижного состава / И. И. Иванов, А. А. Петров // Приоритетные... |
| Иванов И. И. Библиография: учебник / И. И. Иванов. 5-е изд Как ответите по билету, буду спрашивать по всему курсу, то, что заложено в билетах. Из этого складывается оценка + занятия в течение... | | Патент- роторно-импульсный аппарат С2, 27. 02. 2002. Su 829155 A, 15. 05. 1981. Ru 2159901 C2, 27. 11. 2000. Ru 2149713 C1, 22. 06. 2000. Ru 2179896 С2, 27. 02. 2000.... |
