Плешивый/неплешивый В. А. Жуковский
Если человек теряет волос за волосом, то с которого волоса он становится лысым?
Диалектическая задача «Лысый»
Однажды к поэту Жуковскому на «субботу» пришел взбешенный Пушкин. Оказалось, цензор не пропускал в стихотворении «Пир Петра Великого» стихов: «Чудотворца-исполина Чернобровая жена». «Жуковский, — вспоминал Н. И. Иваницкий, — с свойственным ему детским поэтическим простодушием, сказал: «Странно, как это затрудняются цензоры! Устав им дан: ну, что подходит под какое-нибудь правило — не пропускай; тут только в том и труд: прикладывать правила и смотреть». — «Какой же ты чудак! — сказал ему И. А. Крылов. — Ну, слушай. Положим, поставили меня сторожем в этой зале и не велели пропускать в двери плешивых. Идешь ты (Жуковский плешив и зачесывает волосы с висков), я пропустил тебя. Меня отколотили палками — зачем пропустил плешивого. Я отвечаю: «Да ведь Жуковский не плешив: у него здесь (показывая на виски) есть волосы». Мне отвечают: «Здесь есть, да здесь-то (показывая на маковку) нет». Ну хорошо, думаю себе, теперь-то уж буду знать. Опять идешь ты. Я не пропустил. Меня опять отколотили палками. «За что?» — «А как ты смел не пропустить Жуковского». — «Да ведь он плешив: у него здесь (показывая на темя) нет волос». — «Здесь-то нет, да здесь-то (показывая на виски) есть». Черт возьми, думаю себе: не велели пропускать плешивых, а не сказали, на котором волоске остановиться». Жуковский так был поражен этой простой истиной, что не знал, что отвечать, и замолчал».1
* * *
Крайние рационалисты и барон Мюнхгаузен
«В другой раз я собрался перескочить через болото… и провалился по горло в тину недалеко от противоположного берега. Мне суждена была неминуемая гибель, если бы не сила моих рук. Ухватившись за собственную косу, я вытащил из болота как самого себя, так и коня, которого крепко стиснул между колен.»
Крайние рационалисты, абсолютизирующие разум, напоминают барона Мюнхгаузена, вытянувшего себя вместе с конем за волосы из болота. Барон (из к-ф Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен»), когда стал тонуть в болоте, подумал о мыслящей голове, которая должна была спасти его. И он схватил рукой себя за волосы и вытащил из болота вместе с конем.
* * *
Можно ли не имеющее смысла наделить смыслом или бессмысленное сделать осмысленным?
В 1957 г. Хомский приводил в качестве абсолютно бессмысленной фразу «Бесцветные зеленые идеи яростно спят». Но уже в 1959 г. Р. О. Якобсон показал, что стоит поднять уровень метафоризации на один порядок выше, как эта фраза станет осмысленной. Зеленый можно понимать как незрелый; бесцветный — как неинтересный, скучный; спать — как бездействовать, не приносить никакой пользы; яростно — в высшей степени, совершенно. В результате получится нечто вполне осмысленное: «Скучные незрелые идеи не приносят совершенно никакой пользы».2
* * *
Остроумный ответ Гегеля всем отрицающим общее в вещах
Критикуя номиналистов, Гегель отмечал, что они уподобляют человека своего рода плавильной печи, огню, который пожирает безразличное друг другу многообразие и сводит его к единству. В действительности же ни то, ни другое не существует как таковое, обособленно.1
* * *
Эмпирики не любят общих рассуждений…
Вот как их критиковал за это тургеневский Рудин:
«Пегасов:
— Так-с, так-с. Доложу вам, по моему мнению… все эти так называемые общие рассуждения, гипотезы там, системы… извините меня, я провинциал, правду-матку режу прямо… никуда не годятся. Это все одно умствование — этим только людей морочат. Передавайте, господа, факты, и будет с вас.
— В самом деле! — возразил Рудин. — Ну а смысл фактов передавать следует?
— Общие рассуждения! — продолжал Пегасов, — смерть моя эти общие рассуждения, обозрения, заключения! Все это основано на так называемых убеждениях; всякий толкует о своих убеждениях и еще уважения к ним требует, носится с ними… Эх!
— Прекрасно! — промолвил Рудин. — Стало быть, по-вашему, убеждений нет?
— Нет и не существует.
— Это ваше убеждение?
— Да.
— Как же вы говорите, что их нет? Вот вам уже одно, на первый случай.
Все в комнате улыбнулись и переглянулись. (…)
— Мы отбились от предмета спора.
— Позвольте, хладнокровно заметил Рудин, — дело очень просто. Вы не верите в пользу общих рассуждений, вы не верите в убеждения…
— Не верю, не верю, ни во что не верю.
— Очень хорошо. Вы скептик.
— Не вижу необходимости употреблять такое ученое слово. Впрочем…
— Это слово выражает мою мысль, — продолжал Рудин. — Вы его понимаете: отчего же не употреблять его? Вы ни во что не верите… Почему же верите вы в факты?
— Как почему? вот прекрасно! Факты — дело известное, всякий знает, что такое факты… Я сужу о них по опыту, по собственному чувству.
— Да разве чувство не может обмануть вас! Чувство вам говорит, что солнце вокруг земли ходит… или, может быть, вы не согласны с Коперником? Вы и ему не верите? (…)
— Вы всё изволите шутить, — заговорил Пегасов. — Конечно, это очень оригинально, но к делу нейдет.
— В том, что я сказал до сих пор, — возразил Рудин, — к сожалению, слишком мало оригинального. Это все очень давно известно и тысячу раз было говорено. Дело не в этом…
— А в чем же? — спросил не без наглости Пегасов.
— Вот в чем, — продолжал Рудин, я признаюсь, не могу не чувствовать искреннего сожаления, когда умные люди при мне нападают…
— На системы? — Перебил Пегасов.
— Да, пожалуй, хоть на системы. Что вас пугает так это слово? Всякая система основана на знании основных законов, начал жизни…
— Да и узнать, открыть их нельзя… помилуйте!
— Позвольте. Конечно, не всякому они доступны, и человеку свойственно ошибаться. Однако, вы, вероятно, согласитесь со мною, что, например, Ньютон открыл хотя бы некоторые из этих основных законов. Он был гений, положим; но открытия гениев тем и велики, что становятся достоянием всех. Стремление к отысканию общих начал в частных явлениях есть одно из коренных свойств человеческого ума, и вся наша образованность…
— Вот вы куда-с! — перебил растянутым голосом Пегасов. — Я практический человек и во все эти метафизические тонкости не вдаюсь и не хочу вдаваться.
— Прекрасно! Это в вашей воле. Но, заметьте, что самое ваше желание быть исключительно практическим человеком есть уже своего рода система, теория…
— Образованность! говорите вы, — подхватил Пегасов, — вот еще чем удивить вздумали! Очень нужна она, эта хваленая образованность! Гроша медного не дам я за вашу образованность!
— Образованность я защищать не стану, — продолжал, помолчав немного, Рудин, — она не нуждается в моей защите. Вы ее не любите… у всякого свой вкус. Притом это завело нас слишком далеко. (…) Я хотел сказать, что все эти ваши нападения на системы, на общие рассуждения и так далее потому особенно огорчительны, что вместе с системами люди отрицают вообще знание, науку и веру в нее, стало быть, и веру в самих себя, в свои силы. А людям нужна эта вера: им нельзя жить одними впечатлениями, им грешно бояться мысли и не доверять ей. Скептицизм всегда отличался бесплодностью и бессилием…
Повторяю, если у человека нет крепкого начала, в которое он верит, нет почвы, на которой он стоит твердо, как может он отдать себе отчет в потребностях, в значении, в будущности своего народа? как может он знать, что он должен сам делать…»
И. С. Тургенев. Роман «Рудин»
* * *
|
