Воспоминания о сне
Я зарастаю памятью
Как лесом зарастает пустошь,
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут…
Д.Самойлов
Эти воспоминания, свои размышления о жизни и о себе я посвящаю в первую очередь маме, подарившей мне этот огромный мир, и Литературной Гостиной за ее уроки величайшей мудрости и доброты, за то, что она учила понимать, прощать и любить себя и окружающих…
Обратила внимание, что когда мне особенно плохо и некомфортно, то память мне услужливо предлагает воспоминание о моем давнем-давнем сне.
Я всегда любила одиночество, по крайней мере, оно меня не тяготило. Я любила посидеть в тишине с книжечкой, да и просто так. Мне не тоскливо было быть одной - не скучно. Вероятно, это характер, а не только состояние души на сегодняшний день…
Время от времени память возвращает меня к давнему сну – будто живу я в каком-то лесничестве, Не с кем-то – одна. В каком качестве неизвестно. И так мне тут хорошо и уютно, так комфортно… Утреннее холодное умывание у весело журчащего ручья. Долгие и длительные прогулки по лесу под разноголосое пение птиц и рядом со мной перебежки по ветвям деревьев грациозных белочек. А вечером, вечером визит к моей старой, но еще крепкой избушке маленького медвежонка, который приходит за уже привычным для него лакомством – кусочком сахара. И потом я долго-долго смотрю ему вслед, смотрю, как он смешно подпрыгивая и раскачиваясь, убегает в чащу леса. Убегает, чтобы завтра вернуться вновь…. Прибежать и смотреть на меня живыми бусинками черных глаз, тыкаться прохладным, влажным носом в мои ладони и бережно подбирать очередной кусочек сахара с ладони. Такой во всем этом покой, такая отрада… Когда я утром рассказала маме о своем сне, то она, рассмеявшись, сказала, что это мне, наверное, передалось на генетическом уровне. И вот тогда-то я впервые услышала о первой маминой любви. Он был студентом лесотехнического института, с кем война и последующая жизнь ее развела.
Этот сон, доверительный разговор с мамой, если не первый, то один из немногих, надолго запали мне в душу, заставили задуматься над вечными вопросами: «Что такое жизнь и время? Что такое прошлое и будущее? Что такое настоящее? Неужели это «лишь только миг между прошлым и будущим», как поется в одной известной песне?! И что сегодняшний день уже завтра станет прошлым. Я тогда задумалась и продолжаю думать сейчас, что сегодняшняя наша жизнь, ее ритм, суматошность, призрачная нужность и видимость повседневных дел, уверенность в их полезности уводит нас все дальше и дальше от того, что нам даровано природой. Уводит от заданного ею ритма и нарушает гармоничное состояние нашей души. Нас оглушает поток радио- и теленовостей, имеющих фронтовую и криминальную окраску, обилие передач мало чего дающего для ума и сердца. Они, современные телепрограммы, практически расплющивают нашу душу. А она, бедная, загнанная в угол, прорывается к нам, как, например, прорвалась ко мне – сном, видением…. Напоминанием того, что жизнь наша всего лишь миг в масштабах жизни во Вселенной. Миг, состоящий из мгновений счастья и несчастья, любви и ненависти, дружбы и антагонизма.
Мир несовершенен и мы несовершенны. И жизнь всегда вносит свои коррективы. Только не надо копить обиды, не надо держать зла на окружающих и никого не надо судить – этим только себе хуже сделаешь. Отмечаю для себя, что получаю и усваиваю последние несколько лет, этот урок с особой интенсивностью – правда не всегда успешно и с первого раза.
Первое, что я успела и смогла – это простить себя и свою юношескую неразумную, неразделенную любовь. Поняла, что не бывает любви счастливой и несчастливой. Любовь либо есть, либо ее нет. Она сама по себе уже счастье – пусть безответная, пусть дарящая больше грусти, чем радости. Она уже счастье – по накалу чувств и эмоций, которые дарит любящему человеку. Лично для себя я поняла, что она сваливается на голову, как снежный ком и человек, что очевидно и нормально (жаль только, что это я поняла поздновато), не знает, что ему делать. От любви можно растеряться, потерять голову – это аксиома, которая доказательств не требует. Трезвому и здравомыслящему человеку трудно понять человека влюбленного и любящего. Любовь – один из самых больших талантов, данных человеку, и только от него самого зависит, какой будет его любовь. Любовь это ответственность перед собой, перед другим человеком и это огромная работа души. Это умение и желание сделать шаг навстречу своей любви. Я этого шага сделать не смогла и свою любовь я переживала в одиночку, а потом всю жизнь себя корила за это. Особенно после того, когда узнала, что была небезразлична, далеко небезразлична этому человеку. Лишь, почти через тридцать лет, я смогла простить свою неразумную, неразделенную, как мне казалось тогда, любовь. И, самое главное, смогла простить себя:
Страшного не случилось –
Просто мы не встретились.
Не встретились, не скрестились
Два сердца и две судьбы.
Две души разминулись,
Позабыв про свои мечты.
Мимолетно улыбнулись,
Я тебе, мне улыбнулся ты.
Страшного не случилось.
Люди проходят мимо,
Проходят мимо года.
В мире этом разминулось
Счастье с нами навсегда…
Отметив своеобразный юбилей прощания со своей первой любовью, поняла – не нужно корить себя, доказывать что-то себе и другим. Не надо стремиться забыть и вычеркнуть все из своей жизни, из своей памяти, как «неправильное». И не надо наказывать себя за эту память, наказывать мыслимыми и немыслимыми поступками и делами…. Это было, это Ваше и упаси Вас Бог, если в своем стремлении все забыть, Вы из этих «благих» побуждений начнете встречаться с другим человеком. Судьба сыграет с Вами злую шутку – это будет обязательно эмоционально ущербный человек. Если равнодушный, то до жестокости, если имеющий недостатки, то такие, что дальше некуда. И, главное, используя другого человека, как это не парадоксально звучит, Вы сами будете ощущать себя человеком, которого используют, будете ощущать фальшивость ваших отношений, и не возникнет даже желания понять друг друга. Ничего таким образом невозможно забыть, а тем паче стереть в памяти.
Только искренние, чистые побуждения, искренний интерес друг к другу, не замутненный никакими намеренными и корыстными чувствами, способны вернуть Вам душевный комфорт и то состояние, которое дает только истинное чувство. Только оно, не умаляя Вашей первой любви, способно идти вровень с ней, не вычеркивая ее, а продолжая в новом качестве. Да и Вы сами, хоть раз узнав настоящую любовь, не способны будете принимать никаких подмен и суррогатов.
Вот только не надо бояться новых встреч, вспоминая прежнюю боль. Но и ни в коем случае нельзя снижать высокой планки, считая себя недостойной большего и уходя в сторону. Ведь что было, то было… и не надо переносить прошлого на свое настоящее.
Кто знает, сколько мне отпущено. А я так мало смогла реализовать из отпущенного мне Богом, идя на поводу своих всевозможных комплексов, отчасти надуманных, отчасти имеющих не столь категоричную и безысходную окраску и, самое главное (что-то поздновато пришло это понимание), нужно любить себя, принимать себя такой, какая есть. Ведь я единственная в этом мире - такой как я никогда не было и никогда не будет. Хватит прятаться от жизни в скорлупу своих чувств и мыслей, живя только прошлым и отметая реальную жизнь. Нельзя замыкаться в кругу своих переживаний, всячески отгораживая себя от жизни. Творить подобие жизни, а не жить. Ведь жизнь-то одна и она лишь МИГ. Жизнь невозможно отложить на будущее, надо жить сегодня, любить сегодня…
Любить друг друга, заботиться друг о друге нужно пока есть возможность, пока люди, которых мы любим, рядом с нами, чтобы потом память не предъявляла нам счет за то, что мы чего-то недодали своим родным и близким. Всегда хочется себя оправдать, но это трудно будет сделать, если ты сегодня поступишься совестью, долгом, элементарной порядочностью. Не надо сетовать и злиться на жизненные обстоятельства, на несчастья, боль и болезни свои и своих родных.
Жаль, что острое осознание и понимание всего этого ко мне пришло лишь в связи с тяжелой и неизлечимой болезнью мамы. И только тогда я сумела понять ее. Требовательно ожидая в детстве и юности ее любви и ласки, остро ощущая их дефицит – задумывалась ли я о том – видела ли она их сама в многодетной своей семье?! Много ли она видела родительской любви, заботы и нежных поцелуев, которых так не хватало мне маленькой?! Как ранила меня ее отчужденность и, как я считала тогда, равнодушие. А что я сама знала о ней?! Только мамина болезнь показала, как далеко мы находились друг от друга, что наши жизненные круги и циклы проходили, не соприкасаясь душами. Как мало мы понимали и чувствовали друг друга.
Только взрослой я смогла осознать и прочувствовать трагедию маленького человека – моей мамы. В силу своей малограмотности бабушка моя, когда ей в роддоме сказали: «Мамаша, теперь у вашего ребенка будет бирка с номером…», сделала вывод, что ребенка ей в роддоме подменили, и о чем она не замедлила оповестить всех домочадцев, вернувшись, домой. Хотя, в последний год маминой жизни, я видела точную копию своей бабки.
Каково ей жилось – мама скупилась на рассказы. Только однажды она рассказала, что дядя Слава (ее старший брат), набрасывал ей на голову пальто, а три сестренки били ее. До какой степени отчаяния был доведен восьмилетний ребенок, собравший узелок с одеждой, с целью уйти из дома на поиски настоящих родителей?! Эту историю я узнала в год приезда дяди Славы, за год до его смерти. Он приехал и попросил у мамы прощения за то жестокое обращение с ней в детстве. Мама сказала тогда: «Бог простит», а она выходит не простила…. И сможет ли кто быть в этом ее судьей?! Так много видно накопилось в ее душе обид за целую жизнь, что она не смогла их с себя стряхнуть. В своей жизни она так много видела несправедливости... Почему-то мирилась с этими ситуациями, не прощала, нет, а смирялась – не забывала их, копила их в своей душе, не умея избавиться от этой боли.
За годы маминой болезни я поняла и усвоила одну вещь, что каждая нерешенная ситуация оставляет неизгладимый след в душе, порождает комплексы, а это, в свою очередь, рано или поздно, отражается на работе организма в целом. И когда ты это однажды понимаешь и набираешься, решительности и смелости, до конца разрешить все мучающие тебя конфликтные ситуации, находишь психологический выход из них, как вдруг с удивлением обнаруживаешь и исчезновение комплексов и даже болезней.
Одна моя очень хорошая знакомая считала болезнь испытанием или наказанием за грехи. Грехов у всех нас воз и маленькая тележка – болеть «есть за что». Я убеждаюсь, что болезни посылаются нам нашей неудовлетворенностью теми или иными жизненными обстоятельствами, недовольством людьми и собой. А для некоторых болезнь – уход от действительности, с которой нет возможности, умения и сил справиться.
В детстве я очень часто болела. Практически ни одна детская хворь меня не миновала – были и коклюш, и ветрянка, и свинка, и корь. Мама говорила, что переболела я всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями – из одной болезни ногу вытаскивала, а другой залезала в другую....Если кому-то суждено было заболеть в бараке, где мы жили, когда я была маленькая, можно было с уверенностью сказать, что через день другой заболею и я. А уж о простудах и говорить не стоит – болела и весной и осенью. И я помню, что я любила болеть, ощущать мамину прохладную руку на своем лбу и засыпать под ее чтение сказок.
Как думается, мне не хватало присутствия мамы в доме – она работала на полторы ставки, но даже когда она была дома – к ней было не подступиться – магазины, домашние заботы и хлопоты поглощали все ее свободное время. В садик я не ходила – как-то долго не походила очередь на него (она подошла, когда мне было уже шесть лет, и всего несколько месяцев до школы я там побыла, что даже память не сохранила этого времени).
Хорошо тем, у кого были бабушки. У меня же была только одна бабушка – мамина мать, да и та была «путешествующей» бабушкой – она кочевала от одной дочери к другой, нигде подолгу не задерживаясь. Помнится, я как-то внезапно заболела, и мама, обрадовавшись неожиданному приходу к нам бабушки, попросила ее посидеть со мной, пока она бегает отпрашиваться на работе, но бабушка категорически отказалась, и маме пришлось просить соседку приглядеть за мной. Никогда она не сидела со мной, хотя и жила с нами в одном городе.
Когда мама уходила на работу, она отводила меня к соседке тете Паше – пожилой женщине, которой тоже как-то недосуг было заниматься ребенком. Молчаливая, неразговорчивая и малограмотная она занималась хозяйством или вязала носки. Я была предоставлена самой себе и относилась к этому как к неизбежному злу. А что оставалось делать, если женщины в то время после рождения ребенка через два месяца должны были выходить на работу?!.. Из того времени мне помнятся ножки стола по бокам и трещинки крышки стола над головой. Когда я, будучи взрослой, рассказала об этом маме – удивляясь странности этих воспоминаний – она сказала, что вероятнее всего боясь, что я испорчу постель, тетя Паша стелила мне на полу. И возможно тогда, в раннем детстве, были простужены мои уши – много ли надо маленькому ребенку?!..
Братьев и сестер у меня не было и мне приходилось как-то самой организовывать свой досуг – я научилась жить наедине с собой. И я волей-неволей смирилась тогда с этой ситуацией, но видимо смирилась не до конца. Иначе откуда случай, который вспоминала моя мама: «Тебе было около пяти лет, когда я, вернувшись с работы, застала такую картину – ты сидишь на лестнице, подперев голову рукой, раскачиваешься и причитаешь: «Бедная я бедная – ни братика у меня нет, ни сестренки!..». Что было дальше мама и моя память умалчивают…
Став взрослее я оставалась дома одна. Тетя Паша время от времени заглядывала в нашу комнату, подогревала мне еду, затем опять уходила к себе. Так вот я отследила истоки своего одиночества и чувства своей бесприютности, которое меня не оставляло с детства. Понять все это помогла мне мамина болезнь и мои размышления в связи с этим.
Осознав все это, я лихорадочно стремилась навести мосты в наших с мамой отношениях. Вспоминаю, как яростно отбивалась она от моих утренних и вечерних, перед сном, поцелуев: «Что это за телячьи нежности напали на тебя?!». Как она, всю свою жизнь, полагающаяся только на себя и свои силы, стыдилась принимать мою помощь. А уж, чтобы попросить меня о чем-то…. И я училась предугадывать ее желания…. А ее яростное неприятие моих попыток поболтать просто так ни о чем: «Тебе, что заняться нечем?!». Но я, отличающаяся с детства упрямством, присущим разве только что ослу, продолжала и продолжала свои попытки. Пока не услышала в один прекрасный день: «Доброе утро!» и ощутила ее ответный поцелуй.
В другой раз, забывшись в домашних хлопотах, проходя мимо ее комнаты, я услышала: «Спокойной ночи! Что-нибудь случилось, что ты даже не хочешь пожелать мне спокойной ночи?!». И я поняла, что ей, так же как и мне, все это необходимо. Ей, как и мне ее, нужны поцелуи, и совсем не безразлична она к моим объятьям и словам любви – она их ждет. Мы обе учились быть благодарными друг другу за проявления любви и участия, учились слушать и слышать друг друга…. И мои рассказы о том, о сем уже не встречались в штыки. Восприятие того или иного события, воспоминания о прошлом, привели к тому, что и она стала раскрываться рассказывая мне о себе, своем детстве, юности и более поздних периодах своей жизни….
Вспоминается, как больно меня ранили в этот период ее слова, когда на какое-то ее высказывание я сказала: «Вот, за что я тебя люблю…», она мне холодно ответила: «Врешь!». Это короткое, хлесткое слово, как ножом полоснуло по сердцу. Я смогла лишь выдавить из себя, через несколько минут ошарашенного молчания «Мама, ну почему ты так говоришь?». В ответ услышала, что она, за семь лет лежания, надоела мне, наверное, хуже горькой редьки и что я жду, не дождусь, когда ее не станет…. От этих несправедливых слов слезы брызнули из глаз: «Мамочка, да что ты такое говоришь? Ты посмотри, что у меня кроме тебя есть, да я с ужасом думаю о том дне, когда тебя не станет, ведь ближе тебя у меня никого нет. Ведь пока ты жива, я чувствую себя защищенной, а с твоим уходом я осиротею, моя жизнь обессмыслится, рухнет моя нужность и востребованность. Обнявшись, мы обе поплакали. Я стояла на коленях около ее постели, держала ее руки в своих руках и мы говорили, говорили…
Но опять я безнадежно опоздала. Все наши достижения стал отнимать стремительно надвигающийся склероз, стали уходить в прошлое и таять часы и минуты сокровенного общения с мамой. Неумолимое время превращало маму в беспомощного, целиком и полностью зависящего от меня человека. Я только лишь надеялась на то, что она чувствовала, как я люблю ее и жалею. Желая ощущать и чувствовать меня рядом, она судорожно, как малый ребенок, цеплялась за меня и становилась спокойнее, когда я сидела с ней. Когда ей было больно, страшно, одиноко я сидела рядом, молча гладя ее руки и лицо, а когда я обнимала ее - она могла, уткнувшись в меня лицом, поплакать и успокоившись уснуть, цепко держась за меня рукой. В эти минуты происходило «умаление ума и разрастанье сердца», как говорила Зинаида Александровна Миркина. Я понимала, чувствовала, что наступает пора усвоения уроков расставания. Но я не могла без ужаса и страха думать о мамином уходе. Этот страх меня подавлял и пугал.
Что это? Проявление эгоизма, страх остаться одной, без самого близкого в жизни человека, боязнь ощутить всю меру своей бесприютности и одиночества, крушение и обессмысливания всей жизни, невозможность и нежелание заглянуть в то, что ожидает меня после маминого ухода, неуверенность в том, что смогу встретить это достойно?! Одна мысль, что она уходит, уходит…, убивала меня, и я превращалась в темного язычника, который заклинает всех богов, принося жертвоприношения и суля дары. И я молила лишь только об одной милости, и пока она была мне явлена - жизнь моя и мое существование было оправданным. Видит Бог, что я не готова к Расставанию.
Стала часто думать о том, что как только я чего-нибудь сумею понять и достичь – так Судьба тут же лишает меня всего того, что я с таким трудом достигла и дает новые, порой непосильные задачи. Я в них тону и запутываюсь, и нет у меня уверенности в том, что я смогу их разрешить.
Только мне так трудно или это участь всех живущих?! Понимаю умом, что все это мои уроки, но иногда они мною воспринимаются как наказание и возникает вопрос: «За что?». Вопросы, вопросы… они бесконечны и, кажется, что всей жизни не хватит, чтобы их решить.
И еще, в последнее время, встав на самый краешек бездонной и беспросветной бездны одиночества, я вдруг ощутила, что боюсь остаться одна. Я, раньше искавшая тишины и покоя, с ужасом стала думать о том времени, когда тишина станет моим постоянным спутником. Я никогда не услышу родного маминого голоса, а моя нужность и востребованность рухнет и масса свободного времени лавиной задавит меня. И я заклинаю и молю Судьбу отодвинуть от меня это время, ибо я к этому непосильному бремени не готова. Я еще не готова примерить одежды бесприютности и безысходности. Я боюсь пустоты, которая окружит меня после ухода мамы. И мой разум не убеждает меня, что я остаюсь в мире людей, что если есть друзья, а они у меня есть, то я не одинока… Но, замечаю, что разучилась общаться с людьми, я сама по себе, они сами по себе – могу говорить, ничего при этом, не говоря, я как бы самоустранилась от них, ощущая себя лишним звеном в цепи. Между нами стеклянная стена. Боюсь этой стены, боюсь изо дня в день молчащего телефона, боюсь ощущения ненужности и пустоты.
Как-то приоткрыла завесу своего отчаяния и страха Лилит. Она мне сказала: «Людмилочка, да что же ты творишь?! Ты пожалей маму – ты своим страхом и отчаянием держишь ее на этом свете, а у нее уже и сил держаться нет – отпусти ты ее!». Я постаралась ее услышать. Стала гнать от себя мрачные мысли и старалась спокойнее относиться к мысли об уходе мамы. И она вскоре ушла. Ушла утром первого дня Светлой Пасхи. Говорят, что уходом в такой день, люди искупают все свои грехи и ошибки еще на Земле, а Туда уходят свободными и светлыми…
Спасибо тебе, мамочка, за все твои Уроки.
2001-2002гг. |
