Скачать 3.57 Mb.
|
Глава 3. ОЧИЩЕНИЕ - Ло, ты что-то совсем ушла в себя. — Ник стоял перед распахнутой дверью автомобиля и подавал мне руку, — давай рюкзак, приехали. — Ашрам? —переспросила я, будто мы могли приехать в другое место, выбралась из машины и осмотрелась. Справа от меня находился аккуратно оштукатуренный и побеленный каменный забор, к нему прилепились лавки торговцев. Перед магазинчиками на длинной бетонной скамейке сидели несколько мужчин и женщин. Это были европейцы, одетые в традиционную индийскую одежду. Напротив входа в ашрам возвышалось трехэтажное каменное здание с балконами. — Это гостиница? — Да, ее построили не так давно, но мы остановимся в самом ашраме, это намного колоритнее. — Ник поправил рюкзак и уверенно направился к воротам. Влево уходила деревенская улица с двухэтажными домами в два ряда, а справа на некотором удалении от основного комплекса стояло еще одно здание. Оно было недостроено и выглядело больше и современнее других. — Тоже гостиница? — указала я в его направлении. — Нет, госпиталь. Думаю, у нас будет возможность при желании сходить туда на экскурсию. Слышал, его уже почти достроили. Сам ашрам прятался за высоким забором, снаружи был виден только уходящий в небо шпиль храма. Мы надели рюкзаки и направились к калитке, прошли мимо иностранцев, сидевших у магазина. Я заметила, что они пьют чай. — Здесь чайхана? - Да, обычно в свободное время ашрамиты собираются здесь попить чаю или свежего мандаринового сока. Мне было интересно, как все устроено в этом ашраме. Я была здесь впервые, поэтому испытывала легкое нетерпение. Наконец мы вошли. От ворот в разные стороны разбегались ухоженные дорожки, огороженные орнаментом из покрашенных кирпичей, по обеим сторонам их росли подстриженные кусты. Вся территория утопала в цветах, они были повсюду: на клумбах, в горшках у жилых помещений, перед храмом. Мы прямиком направились в офис — небольшое одноэтажное здание, в котором расположились административные службы. Первое, что нам предстояло сделать, — это зарегистрироваться, заполнить стандартную анкету, которую оформляют в любой гостинице Индии, и оплатить проживание. Здесь же прибывшие в ашрам впервые могли ознакомиться с внутренним распорядком и взять план территории, чтобы свободно ориентироваться. В отдельной комнатке офиса разместился магазинчик, в котором продавались книги о Бабаджи, его фотографии и тексты песнопений для участия в ежедневных ритуальных службах, проводимых в храме. После всех необходимых процедур нас послали искать хозяйку гостевого корпуса. — Поселимся вместе? - Нет, здесь, в ашраме, вместе могут жить только семейные пары, и то при наличии свободных комнат. Сейчас, когда приехало человек двести паломников, не думаю, что найдется хотя бы один лишний номер. Мы блуждали в поисках администратора по двухэтажному каменному дому, построенному по типу колодца. По периметру второго этажа, со стороны внутреннего дворика, проходил широкий балкон, служивший коридором. У перил стояли лавки и огромные напольные горшки с цветами, здесь можно было отдохнуть на свежем воздухе. Внутренний дворик и балкон были залиты солнцем. Про себя я отметила, что везде очень уютно и чисто. Когда нас наконец разместили, то мы оказались в одной комнате со спутницей из Сибири. Открыв тяжеленную дверь, я очутилась в крохотном помещении, метров десять квадратных, не больше. Комната располагалась на втором этаже, рядом за углом была лестница, которая вела на крышу. «Отлично, — подумала я, — значит, по утрам будет легко найти себе место для зарядки и медитации». В комнате уже жили несколько человек: две сибирячки, землячки моей спутницы, две дамы из Риги, австриячка и москвичка. Условия нас ожидали, надо сказать, спартанские — каждой полагался матрас и колючее шерстяное одеяло. Хорошо, Ник предупредил меня заранее, и я прихватила с собой спальник и постельное белье. Разобрав рюкзак, я прилегла отдохнуть с дороги. С Ником мы договорились встретиться на балконе через два часа. У меня было достаточно времени, чтобы познакомиться с соседками, принять душ и даже поспать часок. Я узнала, как кого зовут, давно ли они приехали, и попросила их поделиться своими впечатлениями о жизни в ашраме. Мое внимание привлекла москвичка, женщина лет пятидесяти, которая вела себя по-хозяйски и явно выделялась среди присутствующих. Ее уголок был обжит лучше Других. У нее была кровать, тогда когда остальным приходилось спать на полу. На стене висела двухъярусная этажерка, нижнюю полку занимала столовая посуда, а на верхней размешался маленький алтарь, где были расставлены фотографии Бабаджи, голографическое изображение Шивы и Шакти, фигурки индуистских богов и лампадка. На подоконнике стояла электрическая плитка и несколько кастрюлек. - Судя по всему, вы давно здесь? — Да, уже второй год. Раньше я жила с норвежкой, но, когда та уехала домой, осталась одна. Вначале спала, как и вы, на полу, потом у меня начались ужасные боли в суставах, и настоятель ашрама распорядился, чтобы мне дали кровать. По тому, как она рассказывала о себе, было видно, что эта женщина везде наведет свой порядок. Ее словно прорвало, она с упоением слушала себя, в то время как остальным пришлось замолчать, потому что перебить ее было | невозможно. — А где здесь душ? — я попыталась вклиниться в промежуток между фразами. - Как выйдешь, сразу направо у лестницы, там у нас туалеты и душевые. Имей в виду, — наставляла она меня, вода у нас только холодная. Прошло всего пять минут разговора, но стало утомительно ее слушать. С детства я терпеть не могу находиться рядом с людьми, которые уверены, что всегда правы, и стремятся заполнить собой все окружающее пространство, тем самым безапелляционно навязывая себя..Я взяла банные принадлежности и пошла купаться. «Прямо вылитая мама», — сравнивала я их, набирая воду в ведро. Душ представлял собой кабинку с краном для холодной воды и большим пластмассовым ведром, из которого приходилось выливать на себя воду, как из ушата. «Да, сходство характеров очевидно, и даже внешне они похожи, — я вылила полное ведро ледяной воды себе на голову. — Ух, хорошо, что дома принимаю контрастный душ, иначе ни за что не заставила бы себя повторить эту процедуру». Лет с двенадцати мы с мамой не могли найти общего языка. Бессознательно она грубо разрушала все проявления моей индивидуальности, не совпадающие с ее представлениями. Воспитание сводилось к тому, что она либо цинично насмехалась надо мной, либо директивным, не терпящим возражений тоном делала внушения, заставляя слушать себя, и страшно обижалась, если ее игнорировали. Однажды я поделилась с ней чувствами, которые питал ко мне соседский мальчик. Не прошло и получаса, как за обедом она публично высмеяла меня перед старшими сестрами, вернувшимися из школы. Над детским увлечением потешалась вся семья. Долго еще потом щеки мои начинали гореть, как от пощечины, когда я вспоминала тот случай. И до тех пор пока я не перепросмотрела все образы из прошлого, связанные с мамой, любое наше общение вызывало во мне негативные эмоции. Меня начинало раздражать само ее присутствие, ведь долгие годы я даже не подозревала, что мое восприятие во многом обусловлено детскими обидами, болью, недоверием. Потом эмоции забылись и первопричины затерлись, осталась рефлекторная реакция, закрепившаяся в подсознании. Раньше по поводу и без повода, находясь рядом с ней, я испытывала напряжение и вся внутренне сжималась, как пружина, ожидая очередного грубого вмешательства в мою жизнь или поучений. Первопричина этого поведения стала мне ясна благодаря вспоминанию и перепросмотру с прощением. Мысленно возвращаясь в прошлое, я вспоминала коробящие меня ситуации, беспристрастно просматривала их заново, изучая наши взаимоотношения, старалась принять нас такими как есть, прощала. Я заметила, что после таких медитаций внутри что-то менялось, уходили неприятие, боль, обиды, а освободившееся пространство заполнялось любовью, душа успокаивалась, и пробуждались мудрость и сострадание. Я поняла, что спровоцировать можно только того, кто провоцируется. Предо мной ясно предстала цепочка событий с рождения и до последнего момента. В ней каждое звено — ситуация, сформированная теми или иными нашими качествами, свойствами характера, обстоятельствами жизни и другими нюансами, накрепко сцепившимися одно с другим. Обычно достаточно затронуть одно звено, чтобы вывести из равновесия весь механизм, например, разозлить или расстроить ее или меня. Вначале я думала, что это нескончаемая работа, выполнить которую мне не по силам. Но, потянув за первое ассоциативное негативное переживание, что пришло в голову, мне удалось вытащить на поверхность всю цепь. Вспоминание помогло разорвать звенья и посмотреть на каждую проблему в отдельности. В итоге это оказалось не так страшно. Правда, ушел не один месяц кропотливой работы, но не могу вспомнить, чтобы это забирало у меня более одного-двух часов в день. Я стала замечать, что при очищении подсознания в медитации в реальности наши взаимоотношения гармонизируются, а реакции становятся принципиально новыми — более позитивными, управляемыми. Когда передо мной четко и ясно представало каждое обстоятельство в отдельности, проблема, обусловленная им, лопалась в свете интуитивной мудрости, как мыльный пузырь. Негативные эмоции трансформировались из разрушительных в сострадание, понимание и любовь. Так постепенно удалось выйти за пределы обусловленности, обрести правильное, адекватное восприятие, перестать вовлекаться в негативные эмоции и поддаваться провокациям. Как ни странно, наше общение стало более уравновешенным. В присутствии матери я больше не испытываю напряжение и внутреннее сопротивление, мы уже не обижаемся друг на друга. Хотя я по-прежнему предпочитаю держаться на расстоянии: чрезмерная близость провоцирует старших к излишним нравоучениям, ведь не секрет, что мы не можем изменить своих близких — только себя. - Ну что, отдохнула? — прервал мои размышления Ник, когда, выйдя из душа, я направлялась к дверям комнаты. Я вздрогнула, потому что не увидела его, занятая своими мыслями. - Ты меня напугал. Почему так рано, договаривались же через час? — Собирайся. Одевайся так, чтобы было удобно идти пешком. — Я открыла рот для вопроса, но Ник опередил меня: — Только давай быстрее, мы пойдем в деревню. Вернуться должны к семи, чтобы успеть на вечернюю службу. Я метнулась в комнату. Переодеваясь в хлопчатобумажное пенжаби, я слушала, как мои соседки воодушевленно судачат о ком-то из ашрамитов, и была рада, что мне не придется сидеть с этими скучными тетками и сплетничать. Через пару минут я вернулась к Нику. Мы вышли через другие ворота и направились по дороге в Чилинаулу — поселку, что находится примерно в четырех километрах от ашрама. Можно было нанять такси, как делают местные ашрамиты, но нам было интереснее прогуляться пешком. - Как устроился? — Хорошо, комната большая, правда, нас в ней человек пятьдесят. Душновато, но ведь я не на курорт приехал. Была бы крыша над головой и место, где бросить на ночь бренное тело. - Представляю, каково там вам. Ну ничего, будет совсем плохо, приходи спать на крышу. — Я уже думал об этом, но сосед меня отговорил — оказывается, он уже попробовал. — Ну и как? - Никак, весь спальник промок насквозь от утреннего тумана и росы, замерз, говорит, что зуб на зуб не попадал. А у тебя все нормально? - Да, знаешь, соседка просто копия мамы, — я рассмеялась, — даже забавно встретить здесь человека, так похожего на нее. Все: фигура, голос, манера держаться... — А тебя это цепляет? - Нет, этот клубок распутан до конца, тут я постаралась тщательно поработать. — Делала перепросмотр? — И возрастную регрессию — погружалась в воспоминания детства. Вспомнила себя вплоть до рождения и даже раньше, в утробе. Я тебе не рассказывала? Ник отрицательно покачал головой. - Когда мама узнала, что беременна, первой реакцией было отвержение — она не хотела рожать еще одного ребенка. Такой был наш первый эмоциональный контакт. Оказывается, мое 'подсознание помнит это до сих пор. Вероятно, для мамы это было мимолетное переживание, а я десятилетия спустя подсознательно продолжала воспринимать ее как агрессора. Мои чувства и реакции в отношении ее оставались под влиянием первого негативного опыта и были полны скрытой обиды до тех пор, пока я не осознала это. — Сколько же людей живет под воздействием ассоциаций перинатального периода? — он призадумался. — Неосознанный человек все равно что зомби, но девяносто восемь процентов населения земного шара живут так. - Самое интересное, что к отцу, несмотря на его строгость и неуравновешенный нрав, я никогда не испытывала подспудной агрессии, наоборот, всегда была открыта душой, даже когда обижалась. — А ты не пробовала спросить у них, как было на самом деле? — неожиданно прервал меня он. — Да, не так давно мы говорили об этом. - И что? — в его голосе звучало нескрываемое любопытство. - Отец сказал, что безумно обрадовался, когда узнал о ребенке. — А мама? — настаивал Ник. - Она ответила, что, конечно же, хотела, но я видела в это время ее глаза. Что-то в них было... Похоже, она скрыла правду. Ты же знаешь родителей, кому легко признаться? Я откровенно рассказала им о своем переживании, просила у мамы прощения за обиду, которую столько времени носила в себе. По-моему, у нее от сердца в тот момент что-то отлегло, мы стали намного ближе друг другу, словно души открылись навстречу. — Акт прощения сам по себе — мистический момент, не зря же его активно используют в религии, психологии, эзотерике. Даже барин в Прощенное воскресенье ходил к своим крепостным прощения просить, может, поэтому крепостной строй так долго продержался на Руси? — С тобой невозможно, — ополчилась я, — вечно ты со своими анекдотами или историческими шуточками! - Так это же народная мудрость, чего ж лучше-то? Мы шли не торопясь, наслаждаясь чистейшим высокогорным воздухом. Казалось, его можно было пить глотками, словно родниковую воду, настолько вещественной была его свежесть. — Для меня было откровением другое, — продолжила я, убедившись, что Ник все еще внимательно слушает. -Думаю, душа приходит в тело, обладая памятью всех предыдущих воплощений, полностью понимая суть творения и зная замысел Всевышнего. Человек рождается тотально осознанным. После рождения дитя какое-то время еще помнит это и пытается жить в соответствии с знанием, но несовершенное тело ограничивает его. Вначале ребенок испытывает изумление, внутренний протест и шок, ведь неразвитая физическая оболочка абсолютно не соответствует его способности осознавать. Поскольку физиологически дитя полностью зависит от социума, постепенно дух его смиряется, разум отождествляется с телом грудного младенца, и человек забывает о том, как на самом деле. - У меня было очень похожее переживание, — с пониманием отозвался Ник, его глаза засветились живым блеском. — Однажды на медитации я вспомнил себя грудным ребенком и четко понял, что мой ум свободен от иллюзий. Это было настолько яркое и реальное переживание, что до сих пор не забыл чувство полной свободы, которое испытал. Мое восприятие не имело границ. Я знал все, что можно представить, и мысленно переносился в любое место. Это как во сне: чувствуешь себя младенцем, лежащим в кроватке, видишь все, как было тогда, и можешь реально путешествовать куда пожелаешь, но без тела. А этот уродливый, слабый, красный и кричащий комок мяса, набитый костями, — абсолютно чуждая материальная субстанция, никак не соответствует широким способностям ума и духа, неуправляемый, но к нему накрепко и неотвратимо привязан. Через какое-то время я привык к такому положению вещей, и младенческое тело мне уже не мешало совершать стремительные перемещения в иные реальности, вероятно, для окружающих в это время я просто спал. Самое интересное, что я приноровился к этому ограничению, но не мог перенести страдания, которые испытывал, понимая мысли людей. Это сродни тому, как зрячему однажды оказаться в городе среди слепых и глухих, не понимающих своей ущербности людей — невыносимая боль. Будучи в этом переживании, я понял, вернее, ощутил, что мы забываем себя из сострадания к другим. |