Скачать 46.18 Kb.
|
Г. Антюфеев. УРОК. Рассказ. Чудная весенняя пора, когда деревья и кусты покрываются нежной, прозрачной зеленью, когда косые лучи заходящего солнца утепляют не только все цвета природы, но и души людей, настраивает на лирический лад. Или на воспоминания. Во двор нашей пятиэтажки вышли жильцы. Умостились на ступеньках и на парапетах, на скамеечке, которую изловчился приткнуть меж двух деревьев дядя Саша Шацкий. Всегда слегка навеселе, улыбался соседям, сидя на корточках у подъезда. Любил так сидеть, курить, щуриться, шутковать и, выслушивая ответы, приговаривать: «Ну артисты, ну артисты…» Вот и сейчас с непременной улыбкой и сигаретой, загнанной в правую половинку рта, прислушивался к разговору женщин, оседлавших «его» скамейку. Из парадной вырулил Пашура – Пашка Урунов, небольшого роста мужичок, обладатель ярко-оранжевого «Москвича». Автомобиль преимущественно стоял во дворе, а не ездил. Часто торчащие из-под машины ноги служили вечным объектом насмешек, на которые хозяин, впрочем, никогда не обижался. Урунов, как шофёрскую баранку, держал огромную миску. Подойдя к старой стволистой акации, вытащил из посудины увесистого леща, шмякнул на заранее заготовленную доску и начал чистить огромным ножом. Все замерли, невольно повернув головы в сторону Пашуры, который с хрустом сдирал чешую. Та, блеснув на солнышке, рассыпалась в разные стороны, прилипая к рукам, голой груди и даже лицу потрошителя. Ангелина Васильевна, полноватая женщина в старомодных, с мощными линзами очках, заговорила: - Знаете, а я рыбу не ем. - Почему?- спросила Олеся. Её большие глаза внимательным взглядом банковского сотрудника упёрлись в лицо собеседницы. - Давно это было. Жили мы тогда в городе*. И прямо должна сказать – бедствовали. Я в то время крепко заболела, долго лежала в больнице. Вышла оттуда, а дома – шаром покати. Муженёк мой, вот уж поистине «пьяница проклятый», мало того, что о ребятишках не заботился – пропил всё, что можно было пропить. И исчез, как обычно во время запоя. Всегда шатался чёрт знает где неделями. Возвращался домой опухший, грязный, с глазами, что, не выдержав пьянки, начинали косить в разные стороны. С порога падал на колени, ревел ревмя, полз ко мне, просил прощения и клялся-божился, что это в последний раз. Ну, думаю, вернёшься – выгоню. Катись на все четыре стороны! Меня не пожалел – ни разу в больнице не навестил – ладно, но детей, детей голодными оставил… Сироты, настоящие сироты при живых родителях. - Выгнала? – уточнила Тамара Яковлевна, вечно чем-то озабоченная женщина, комендант общежития, в котором жили девчонки, учащиеся нашего ПУ. - Выгнала, - спокойно ответила Васильевна и продолжила: - Пошла на работу. Что туда еле ноги тяну, что оттуда. Иду, слёзы душат – ни сил, ни здоровья, ни денег нет. Когда ещё зарплату получу… а есть-то надо каждый день. И каждый день думка в голове: «Чем же детей кормить?» Так было и в тот день. Бреду с фабрики, в ушах шум от швейных машинок, поясницу ломит – ну хоть ложись и помирай… Посидела на стульчике в прихожей, отошла вроде бы и – на кухню. Из остатков всякой всячины надумала хоть пустой супчик сварить. Открыла холодильник, а там – большая кастрюля с икрой. До самых краёв икра. Не знаю почему, рванула дверцу морозилки – она рыбой забита… Я так и рухнула на табуретку… Откуда такое богатство? Радоваться вроде бы надо, а у меня тоска камнем на душу легла… Еле дождалась ребятишек, которые шастали по улице. Старший с порога закричал: «Ма, ты дома?» Вбежал на кухню, увидел, что я там, клацнул дверкой холодильника, поставил передо мной на стол кастрюлю, а сам аж сияет от счастья: - Видала? Классно, да, ма? Себе на еду оставим, а остальное продадим. И купим тебе красивое платье. Однотонное. Да, ма? - Почему однотонное?- спросила Ангелина Васильевна и сама же ответила на свой вопрос: - По бедности приходилось шить из разноцветных лоскутков, и как-то призналась мальчишкам, что мечтаю об однотонном платье. Вот старший и загорелся этой идеей. А я спросила у него: «Откуда икра и рыба, сынок?» Тихо так спросила, а у самой всё внутри колотится от какого-то беспокойства и даже страха. - Это мы с Колькой… Ну, вместе с ним на промысел ездили… - Браконьерили, значит, - говорю. Колька, сосед наш, известный браконьер. Уж его и штрафовали, и в тюрьме сидел, а ему всё нипочём. «Деньги,- заявлял,- все мои неудобства и конфликты с властью компенсируют». «Ты ж губитель природы. Изверг. Браконьер и спекулянт», - не раз выговаривала соседу. А он рот свой фиксатый щерит: «Ничего ты, тётка, не смыслишь в жизни. От неё надо брать всё. И даже больше. Живём в одного, так почему же я должен трястись перед каждой травинкой-былинкой да нюни распускать над всякой рыбёшкой. Человек – царь природы, вот пусть она и трепещет перед ним, как «шестёрка» перед паханом на зоне». - Значит, браконьерили, сынок?- повторяю. - Мам, ну мы же хотели как лучше… ты болеешь… Продадим икру, витаминов тебе купим. И платье. А, ма? Обняла я его, прижала крепко к себе, погладила по голове. - Представляешь, - говорю,- сколько вы жизней погубили, ведь каждая икринка – будущая рыба, маленькая, беззащитная… Так и ей не дали родиться. Разве можно, спасая одних, губить при этом других? Сын опустил голову и молчал. Молчал, и когда взяла со стола кастрюлю, отнесла в туалет и вывалила всю икру в унитаз… Вернулась на кухню, позвала младшего. Вручила сыновьям ножи, и втроём принялись резать рыбу на мелкие кусочки. Мальчики уже догадались, что и рыбу ждёт участь икры. Слёзы у них капали на ручонки, но ни один ни слова не проронил. У меня и у самой в горле ком стоял… Попили мы после нашей совместной работы чаю с сухарями, успокоились. - Дорогие мои сыночки,- сказала я,- спасибо за доброту и заботу, но прошу: никогда, никогда не браконьерте. Не хочу за вас дрожать, не хочу стыдиться ваших поступков. Я вас очень и очень люблю, но если ещё принесёте икру – сама сдам в милицию. Вы меня любите, любите и других, и не делайте худого никому: ни людям, ни природе. Как бы ни было плохо и трудно, нельзя, совершая преступление, оправдывать его обстоятельствами. Вы ж у меня мужчины, защитники. Богатыри, а не соловьи-разбойники. Правда? - Угу,- улыбнулся в ответ старший. Ангелина Васильевна умолкла и задумчиво смотрела куда-то вдаль, словно вглядывалась в прошлое… - А потом что было?- поинтересовалась Олеся. - Ничего. Жили. И выжили. Мальчики мои выросли. Старший с первой получки купил мне однотонное платье. Бирюзового цвета. Я его только по праздникам надевала. А рыбу с тех пор не ем. Никто не заметил, как под разговор скрылся в парадной Пашура. Из форточки его кухни вскоре потянуло жареным лещом… г. Суровикино, 2003 г. *Волгоград у нас зовут просто городом. |