Пушкарев С. Г. Воспоминания историка 1905-1945
Скачать 1.57 Mb.
|
| После короткого формального допроса жандармы начали обыск. Ротмистр сел за стол и приказал жандарму подавать ему на просмотр книги из книжного шкафа. Последовала длинная вереница заглавий книг по разным отраслям сельского хозяйства, включая овцеводство и птицеводство. Посмотрев около 20 заглавных страниц, ротмистр потерял интерес к библиотеке брата и приказал открыть большой сундук. Увидев там множество разных инструментов, он спросил: «Г-н Пушкарев, а техника у вас есть?» Брат совершенно серьезно ответил: «Да вот тут в сундуке есть всякая техника — и столярная, и слесарная, и шорная». Ротмистр язвительно заметил «Да нет, я совсем не об этой технике говорю!» Брат сказал: «А какая же другая? Другой у меня нету!» Ротмистр не стал объяснять этому сельскому медведю, что на социалистическо-жандармском языке «техникой» называются приспособления для тайной типографии, посмотрел на открытую дверь в мою комнату и вошел с двумя жандармами ко мне. Спросив, кто я, он сказал: «По смежности помещения, мы должны провести у вас обыск». Я сказал: «Пожалуйста!». Ротмистр открыл дверцы моего книжного шкафа, и тут его взору представились и Маркс, и Энгельс, и Каутский ... Он сказал: «А знаете, г-н Пушкарев, у вас есть много интересных книг». Я сказал «Да, г-н ротмистр, но все эти интересные книги изданы легально и куплены мною в Харькове, на Николаевской площади, в магазине Суворина». Он ответил: «О да! Я знаю! Вы имеете полное право покупать и читать эти книги. Мое внимание привлек только этакий, знаете, специфический подбор этих книге. Он, очевидно, сразу узнал ту коллекцию книг, которую встречал в библиотеках каждого интеллигентного социал-демократа. Ничего интересного, кроме «интересных книг», жандармы в моей комнате не нашли. Моя партийная «явка», которая была бы для них весьма интересна, и которая 5 часов тому назад лежала у меня на столе, теперь мирно дремала в темном зале в 33-м томе энциклопедии. По окончании обыска, хотя и безрезультатного, ротмистр велел брату одеваться и идти с ними. Через час или около того к нам пришел посланный становым приставом стражник и принес написанную братом записку, в которой сообщалось, что на почте была обнаружена адресованная на его имя посылка с нелегальной литературой, и ротмистр сделал постановление о заключении его в Белгородскую тюрьму. Тут я, как говорится, света Божьего не взвидел. Я знал, что студента, арестованного по политическому делу, немедленно изгоняют из университета, значит, я испортил всю его жизнь и возможную в будущем служебную карьеру. Я ругал себя всеми бранными словами и решил немедленно разыскать ротмистра и сказать, что брат не имеет к этой посылке ни малейшего отношения. К счастью, в Прохоровке все учреждения расположены по близости: железнодорожная станция, почтовое отделение, квартира станового пристава и — на краю поселка — наша усадьба. Я прибежал, запыхавшись, на квартиру станового и увидел там идиллическую картину: пристав и мой брат сидели за столом, на котором шипел самовар, и пили чай с вишневым вареньем. Ротмистра не было, он ушел на станцию (очевидно, приказав местной полиции доставить брата в Белгородскую тюрьму). Я побежал на станцию. К счастью, от полуночи до 5–6 часов утра пассажирские поезда не останавливались на нашей станции (на линии Курск-Белгород-Харьков), а ночь еще была глубока. Прибежав на станцию, я увидел, что в пустом зале сидели на стульях два наших знакомых жандарма. Я спросил: «Где г-н ротмистр? Мне нужно поговорить с ним по очень срочному делу». — Один ответил: «Они отдыхают» и показал глазами на закрытую дверь в дамскую комнату. Я спросил: «Можно мне войти к нему?» Жандарм повторил: «Они отдыхают», но прямого запрета не изрек. Я погулял по пустому залу и видя, что жандармы дремлют и на меня не обращают внимания, осторожно открыл дверь в дамскую комнату. Ротмистр лежал на диване. Далее последовал разговор, который был одним из важнейших событий моей жизни. Я: — Г-н ротмистр! Простите, пожалуйста, что я вас беспокою, но мне необходимо поговорить с вами по очень срочному делу! Он: — Что вам угодно? Я: — Вот вы сейчас арестовали моего брата по поводу присланной ему посылки с нелегальной литературой. Но это ошибка! Он не имеет к этой литературе никакого отношения. Могли ли вы освободить его, если бы я назвал вам имя того лица, для которого эта посылка действительно предназначалась? Он: — Да, если бы вы не только назвали имя этого человека, но и представили мне достаточно убедительные данные. Я: — Данными было бы его собственное сознание. Он: — Г-н Пушкарев! Не загадывайте мне загадок, а скажите прямо, кто тот человек, о котором вы говорите! Я: — Это я. Он приподнялся, сел на диван, опершись руками на стол и, усадив меня, начал «серьезный разговор». Он: — Вы что же, социалист? Я: — Г-н ротмистр, видите, я не принадлежу ни к какой партии, но по убеждениям я марксист, и я интересуюсь рабочим движением вообще и жизнью профессиональных московских союзов в частности, и я просил одного моего знакомого прислать газеты и журналы и два-три экземпляра разных нелегальных изданий для собственного чтения. (В думскую эпоху российский гражданин имел право держать у себя и читать любые издания, но если полиция находила у него несколько экземпляров одного нелегального издания, то это уже квалифицировалось как «хранение с целью распространения» и подлежало наказанию). Он: — Так знаете, г-н Пушкарев, в этой посылке было не два, а 200 экземпляров нелегальной эсдекской газеты «Правда». Я (притворяюсь удивленным): — Ну, этого я его присылать не просил. Он: — А кто этот «он»? Я: — Я отказываюсь назвать его фамилию. Он: — А почему, если вы не ожидали получения нелегальной литературы, вы дали вашему знакомому не ваш адрес, а адрес вашего брата? Из этого трудного вопроса мне было трудно выпутаться, и я начал мямлить: — Да видите, г-н ротмистр, я не член с.-д. партии, но все таки я, может быть, на подозрении у властей, ибо в Харькове некоторые мои знакомые были арестованы, и власти могли заинтересоваться пакетом, присланным мне из Москвы, а имя и репутация моего брата совершенно безупречны, и никто не стал бы интересоваться его корреспонденцией.... Затем наш разговор продолжался еще 10–15 минут, наподобие игры в кошки-мышки. Ротмистр старался меня «поймать», т.е. как-то оформить мое поведение в рамках уголовных законов, а я всячески увиливал, стараясь остаться в рамках марксистского мировоззрения. Видя, что мышь не желает лезть в мышеловку, он прекрати эту игру и заявил: — Ну, знаете, г-н Пушкарев, ваши показания слишком неполны и неточны: кто вам прислал эту посылку, вы скрываете, что в ней бы ло, вы якобы не знаете. На основании столь недостаточных данных я не могу ничего изменить в ходе дела и не могу освободить вашего брата. Холодное отчаяние стало заползать в мою душу, но Господь надоумил меня, и я сказал убеждающим, почти умоляющим тоном: — Г-н ротмистр! Позвольте мне поговорить с Вами не как неблагонадежный студент с жандармским офицером, а как человек с человеком. Ну зачем вам нужен арест моего брата? Он никогда не интересовался никакой политикой. Ротмистр перебил меня: — Да, в этом я вам верю. Ваш становой пристав тоже сказал, что ваш брат никогда не был замечен ни в чем, и был очень удивлен его арестом. Но я думал, что эту посылку прислал ему какой-то еврейчик, и хотел допросить его, чтобы выяснить пути, по которым идет из Москвы революционная пропаганда. — Ну, вот видите, подвел моего брата не еврейчик, а собственный брат. Клянусь Вам, что у него нет никаких знакомых революционеров, ни еврейских, ни русских, а значит, он не может сообщить вам реши тельно ничего интересного, ни об этой посылке, ни вообще. Я не Бог весть какой революционер, но все же я, хоть идейно, нахожусь в оппо зиции к правительству. Тогда как заключение брата в тюрьму, при сбз — нании, что он решительно ни в чем не виноват, может у него вызвать только озлобление против правительства. Ротмистр подумал и сказал: — Ну, хорошо, пусть будет по-вашему. Тяжелая гора свалилась с моих плеч, мое сердце наполнилось буйной радостью, и я громко воскликнул: «Ну, спасибо, ротмистр!» и, встав со стула, низко, почти в пояс, поклонился ему. Он рассмеялся и сказал: «Это первый случай в моей практике! Я 12 лет веду дознания по политическим преступлениям и это первый раз, что приходит ко мне человек, долго умоляет меня посадить его в тюрьму и когда я, наконец, соглашаюсь, он меня благодарит. Забавно! Ну, идемте к становому приставу». Мы отправились вдвоем, дружески беседуя. Жандармы остались на станции. В квартире у станового ротмистр написал постановление, что ввиду моего заявления Николай Германов Пушкарев освобождается из-под стражи, а Сергей Германов Пушкарев подвергается заключению в Белгородскую тюрьму до выяснения обстоятельств дела. После этого брат пошел домой, а мы с ротмистром вернулись на станцию. В 6-м часу утра подошел поезд на Харьков, и мы разлучились. Ротмистр, как полагалось офицеру, пошел в вагон 2-го класса, а я в сопровождении двух нижних чинов — в вагон 3-го класса. В Белгороде жандармы отвели меня в тюрьму и сдали под расписку начальнику тюрьмы. Так я моментально превратился из студента императорского университета св. Владимира в арестанта Белгородской тюрьмы (но одежда мне была оставлена собственная). 6. В белгородской тюрьме Мое появление создало затруднение для начальника тюрьмы. Политические заключенные должны были содержаться отдельно от уголовных, но в тюрьме не было особого места для политических. Интересный штрих для понимания широты «столыпинского террора»: под надзором ротмистра Юдичева было три уезда Курской губернии с населением свыше полмиллиона, а в белгородской тюрьме кроме меня не оказалось и потом в течение полутора месяцев не появилось ни одного другого политического заключенного. Получив меня от жандарма, начальник тюрьмы вызвал старшего надзирателя (на тюремном жаргоне «старшой») и приказал очистить для меня камеру, в которой было четверо уголовных. Так меня одного вселили в большую комнату с 4 койками. В камере была двойная дверь: со стороны коридора — толстая деревянная дверь без замка, но с железным болтом и глазком для наблюдения. Со стороны камеры — железная решетка из толстых прутьев. После вечерней поверки, старшой замыкал все железные двери. В тюрьме, прежде всего, трудно оказалось спать. Целую ночь под потолком горела яркая электрическая лампочка, и когда я лежал на правом боку (на левом я спать не могу), она мне светила прямо в глаза. Со сном была и другая беда. Под Белгородом протекает река Северский Донец, берега которой покрыты зарослями камыша. Обычно тюремные матрасы и подушки набивают соломой, но здесь использовали для этой цели камыш. Подушка из сломанных тростинок камыша мне немилосердно царапала лицо, так что я испытал райское блаженство, когда через неделю брат привез мне домашнюю подушку. О пище скажу коротко. Капустный суп (по тюремному «кандер») содержал в себе недостаточное количество капусты и сала, но для меня был полезен тем, что научил меня есть и то, и другое. Каша (главным образом из перловой крупы) была съедобна, но не обильна. Хлеб был съедобен. Тягостнее всего для меня оказалось целодневное принудительное безделье. Я должен был целый день или сидеть на стуле, или ходить взад и вперед по камере (лежать днем не разрешалось). От этого я уставал больше, чем к концу моих обычных трудовых дней, а ночь с электрической лампочкой и колючей подушкой не приносила отдыха. Положение радикально изменилось к лучшему, когда приехал брат и привез мне вместе с подушкой и пищевыми припасами 6 томов сочинений Писарева. Конечно, писаревщина не марксизм, но я был пленен резким, выразительным и язвительным языком Писарева и проглатывал его статьи одну за другой. Интересное совпадение: Писарев писал свои нигилистические подрывные статьи, сидя в Петропавловской крепости, и потом отсылал их в редакцию «Русского Слова», которая их охотно печатала и платила ему гонорар. А я их читал, сидя в 1910 году в белгородской тюрьме... Как обращалось со мной тюремное начальство? Никак. Начальник тюрьмы не заходил в камеру. Старшой вечером во время поверки быстро замыкал железную дверь и пробегал дальше, не говоря ни слова. Непосредственным начальством в нашем коридоре были два тюремных надзирателя. Один — молодой, высокий. Он кричал и ругался матом по любому поводу и без всякой надобности. Меня он, к счастью, игнорировал. Другой — полная ему противоположность. Пожилой человек, с сильно поседевшей бородой, небольшого роста, благообразный духом и поведением, он любил порядок, но поддерживал его без крика и ругани. Вместо «можно» и «нельзя» или наряду с этими словами он постоянно употреблял выражения «полагается» и «не полагается». «Ето можно, сто полагается», или , наоборот , «нет, етого не полагается». Звали его Иван Семенович. В молодости он был солдатом, воевал в турецкую войну 1877–78 гг. и прошагал по Балканскому полуострову туда и сюда. Во мне он увидел некоторое развлечение в своей скучной жизни. Когда в тюрьме в 9 часов вечера наступал ночной покой, Иван Семеныч открывал деревянную дверь в мою камеру, я подходил к железной решетке с другой стороны, и мы с ним полушепотом беседовали. После нескольких встреч Иван Семеныч как-то спросил меня: «Барчук! А за что вас посадили?» Я ответил, что «есть такие люди на Руси, которые недовольны теперешним начальством; они говорят, что начальство наше не народное, что оно заботится только о богатых, а не о простом народе, и что нужно бы выбрать новое начальство, которое помогало бы и простым людям устроить лучшую жизнь. Ну, а начальству такие разговоры не нравятся, вот оно и сажает иногда таких людей за решетку». Иван Семеныч подумал и сказал: «Хто знать! (обычное мужицкое выражение вместо «кто знает») Хто знать, барчук, может и ваша правда, да об себе я так думаю: человек я старый, да и то думаю, что не всем там быть». Другой разговор касался вопроса о том, что в преступном мире наиболее авторитетны люди, совершившие наиболее тяжкие преступления. На стене моей камеры я прочел надпись: «Здесь сидел каторжан (фамилия), сужденный на 14 лет на каторжные работы». Я поинтересовался у Ивана Семеныча, кто был этот «каторжан» и какое он совершил преступление. Услыхав число 14 лет, Иван Семенович возмутился: «Вот сукин сын! Как же он брешет, бессовестный! Осужден на 4 года, а пишет 14!». Думаю, что в свои солдатские годы Иван Семенович так же возмутился бы, если бы какой-нибудь поручик назвался полковником. Удивил меня Иван Семеныч архаичностью своих взглядов на медицину: «Эх, барчук, не сознаю я этих дохтуров. Ну, што он, дохтур: руку потрогает, потом рецепты напишет. Ну, а што, если болезнь случилась от сглазу? Дохтур тут ничего поделать не может, а бабка может». И пояснил: «сто так говорится, бабка, а ето может быть и мужик, который ето может». Услышав это, я в душе усмехнулся, а впрочем, «хто знать?» Ведь в то время даже при царском дворе действовала «бабка» в виде мужика, и, говорят, помогала. С арестантами я не разговаривал, ибо им было запрещено говорить с политическими. Пространственно я с ними соприкасался во время прогулок по окружности тюремного двора. Я гулял один, они гуляли парами, врассыпную, так что одна пара шла впереди меня, другая позади, и я слышал из их разговоров только отдельные слова или фразы. Запомнилась мне такая: «Ведь он вор — и я вор, так он же должен мне помогать!» Два раза ко мне в тюрьму приезжал мой старый знакомый ротмистр Юдичев, чтобы меня еще допросить. Я и устно, и письменно повторял свой прежний рассказ. Ротмистр добивался, чтобы я назвал человека, приславшего мне посылку, я упорно отказывался. Однажды он сказал: «А знаете, я мог бы вас и принудить назвать его имя!» Я спросил: «Как?» Он ответил «Селедкой накормлю, пить не дам». Я усмехнулся и сказал: «Что ж, попробуйте». Он живо ответил: «Ну что вы, что вы, я, конечно, шучу!» В конце февраля меня перевезли в арестантском вагоне в курскую тюрьму. Там было особое отделение для политических. Меня посадили в камеру, где сидел один эсер, железнодорожник. Я просидел с ним две недели и научился перестукиваться с соседями, изучив соответственную азбуку (занятие нудное, медлительное и бесполезное). |
Похожие:
 | И. П. Пушкарев Корпоративное право Пушкарев, И. П. Корпоративное право: учебно-методический комплекс для специальности 030501 «Юриспруденция» / И. П. Пушкарев. – Челябинск:... | | Гейнц Гудериан "Воспоминания солдата" Гейнц Гудериан, принимавший активное участие в осуществлении гитлеровских планов "молниеносной войны". "Воспоминания" представляют... |
| Начало века Воспоминания охватывают период с 1901 по 1905 г. В них нарисованы портреты видных литераторов и художников, рассказано о зарождении... | | Общественно-политическое движение в марийском крае в период первой российской революции (1905 Охватывают период первой российской революции 1905-1907 гг. В то же время освещаются события, выходящие за хронологические рамки.... |
| Ганс Баур Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера сс. 1939-1945 Аттестационная комиссия по проведению аттестации руководителей мкоу куртамышского района | | Курт Мейер Немецкие гренадеры. Воспоминания генерала сс. 1939-1945 Рабочая программа составлена на основании гос впо направления 030600. 62 – «журналистика» (квалификация бакалавр) |
| Сукнев Михаил Иванович Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата 1941–1945 Президиума: Амосова С. М., Бациева В. В., Валявиной Е. Ю., Завьяловой Т. В., Иванниковой Н. П., Козловой О. А., Маковской А. А.,... | | Готтлоб Бидерман в смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 Методические пособия 1 и 2, выданные на семинаре в мае 2011 г. (Правила международных соревнований по прыжкам на лыжах и лыжному... |
| Отчет федерального государственного бюджетного образовательного учреждения... Московское государственное академическое художественное училище памяти 1905 года было организовано в 1925 году, в год, когда отмечалась... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Это воспоминания, воспоминания и кое-какие размышления об Эвальде Ильенкове, о времени и немного о себе |
 | План темы Дипломатическая подготовка к войне. Изоляция России. От Порт-Артура до Цусимы Цусиме. Война закончилась Портсмутским миром 1905 года, по условиям которого Россия признала Корею сферой влияния Японии, уступила... | | Моргаушского района Чувашской Республики Навстречу 65-летию Победы... Давно отгремели залпы Великой Отечественной войны. Война страдание матерей, сотни погибших солдат, сотни сирот и семей без отцов,... |
| Краткое содержание проекта в проекте на основе жизненного опыта,... В программе на изучение темы «Мир глазами историка» в учебном плане отводится 1 час. Так как тема урока носит познавательный характер,... | | Рабочая программа магистерского семинара «Научная мастерская историка: работа с источниками» Аннотация магистерского семинара «Научная мастерская историка: работа с источниками» |
| Учебно-методический комплекс дисциплины опд. Ф. 03 История России... Дисциплина «История России (1945-2007 гг.)» рассчитана на студентов очной формы обучения по направлению 032600 История | | Рабочая программа по физике составлена на основе программы гя мякишева... Данная рабочая программа по физике составлена на основе программы гя мякишева (Сборник программ для общеобразовательных учреждений:... |
