Давно отмеченный Грибоедовым недуг части русской общественности в XVIII-XIX вв
Скачать 2.09 Mb.
|
11. Начало блокады острова Корфу 9 (20) ноября 1798 г. эскадра Ушакова прибыла к о. Корфу и стала на якорь в бухте Мисанги. Предстояло самое трудное дело. Город Корфу был расположен между двумя крепостями: старой — венецианской — на крайней оконечности узкого гористого мыса, далеко вдающегося в море, и новой — чрезвычайно укрепленной силами французов земляными валами, искусственными водными преградами и стенами. Эта новая крепость состояла из трех отдельных мощных укреплений, соединенных подземными переходами с заложенными минами. Перед о. Корфу находится небольшой остров Видо, горные возвышенности которого господствуют над городом и крепостью Корфу. Ушаков, окинув глазами местоположение и указывая на Видо, сказал: «Вот ключ Корфы». Ушаков установил тесную блокаду Корфу. Русская и турецкая эскадры расположились полукругом по внешнюю сторону о. Видо, причем русские корабли заняли фланги этой линии и находились против старой и новой крепостей. Но что было делать дальше? Сил для штурма могучих укреплений у Ушакова было совершенно недостаточно. Правда, в Константинополе его заверили, что всем пашам и правителям Мореи, Албании, Эпира посланы строгие приказы оказывать Ушакову всякую помощь и военными силами и продовольствием, какую только он потребует. Ушаков требовал, но ровно ничего не получал. Провиант присылали часто негодный, а людей долго и вовсе не присылали. Ушаков отрядил часть эскадры к порту Гуино (или Гуви), находившемуся в нескольких километрах от крепости, и здесь произвел первую высадку на о. Корфу. Французы уже старались от крепости не удаляться, и высадка совершилась благополучно. В городе Гуино. и в окрестностях местное население приняло русских не менее радушно, чем на Цериго, Занте, о. Св. Мавры и Кефалонии. Самый город был разрушен французами довольно основательно перед их уходом оттуда в крепость, но все же русские моряки проводили здесь в течение своей долгой стоянки время довольно хорошо. Греки и итальянцы быстро сошлись с русскими. «...Пустыня с развалинами преобразилась в веселое обиталище; все оживотворилось... и никто не помышлял о недостатках, [149] им претерпеваемых. Надобно признаться, что одним только русским предоставлено творить подобные чудеса: щедрость их, гибкость в обхождении, расположение к удовольствиям всякого рода и легкость, с коею научаются они чужестранным языкам, сближают их весьма скоро со всеми народами»{52}. Дело сильно затягивалось. Правда, флот Ушакова значительно пополнился за время невольного зимнего бездействия. 9 (20) декабря к Ушакову явился от берегов Египта капитан 2 ранга Сорокин с двумя фрегатами. Он был отправлен Ушаковым к Александрии в свое-время еще из Дарданелл и после трехмесячного стояния там, не получая ни от турок, ни от англичан никакого провианта для своей команды, отбыл к о. Корфу. Сорокин за время своего участия в блокаде Александрии перехватил несколько судов, на которых французы пытались проскользнуть. У 18 французских офицеров, захваченных таким образом, оказалось в наличности 30 тысяч червонцев. Ушаков немедленно отпустил французов на честное слово во Францию, причем их деньги полностью были им возвращены после простого их заявления, что эти червонцы принадлежат лично им, а не французской казне. «Собственность обезоруженных неприятелей была свято уважаема... (что крайне изумило французов — Е. Т. ) в сию добычами преисполненную войну». А 30 декабря 1798 г. (10 января 1799 г.), после трудного плавания и задержек из-за противных ветров, к Ушакову явился и контр-адмирал Павел Васильевич Пустошкин, дельный и храбрый моряк, учившийся с Ушаковым еще в Морском корпусе и отличившийся в 1791 г. в битве при Калиакрии. Теперь ему снова предстояло воевать под начальством своего прославленного школьного товарища. Пустошкин привел с собою два 70-пушечных корабля. Подкрепление эскадры Ушакова кораблями Сорокина и Пустошкина было тем более необходимо, что на турецких «союзников» надежда была плоха. Французскому кораблю «Le Généreux» (именуемому в наших документах иногда «Женере», а иногда «Женероз») удалось после нескольких неудачных попыток в темную ночь проскользнуть мимо турецких судов, стороживших французские корабли, и уйти в море. Когда Ушаков забил тревогу и послал своего офицера к турецкому контр-адмиралу, то оказалось, что контр-адмирал Фетих-бей был погружен в глубокий сон. Но даже в бодрственном виде турок оказался совершенно бесполезен. В момент, когда каждая секунда была дорога для организации погони, Фетих-бей вдруг открыл дискуссию: он заявил, что не надеется «уговорить свою команду» выйти в море, что его команда жалованья давно не получает, провианта тоже не получает, скучает по своим семействам и вообще стала такой сердитой, что нужно даже скрыть [150] от нее требование Ушакова. А если француз и убежал, так, дескать, тем лучше, меньше их тут останется. В заключение турок заявил: «Француз бежит... чем гнаться за ним, дуйте ему лучше в паруса...» По-видимому, эта неудача так раздражила и взволновала Ушакова, что он решился на шаг, который прямо диктовался сложившейся обстановкой. Приходилось опасаться, что решительно никто из пашей западного берега Балканского полуострова и не хочет и не может подать достаточную помощь войсками и провиантом, несмотря ни на какие фирманы, и главное — сделать это в срок. Феодалы — «паши» и не думали повиноваться приказам Порты и никакой подмоги Ушакову не прислали. Адмирал волновался и раздражался. «Я многократно просил ваше превосходительство и обнадежен был вашими требованиями от пашей с Румелийской стороны присылки войск к облажению крепкой осадою Корфу. Вы имеете от Блистательной Порты Оттоманской повеление, от кого именно требовать вам войск для таковых надобностей, потому и повторяю письменно просьбу мою вашему превосходительству, чтобы вы ни малейше не медля потребовали от пашей войска... долгое время пропущено понапрасну и в великий вред, в сие время французы беспрестанно разоряют деревни, грабят и обирают из их крепости провизию и всякие богатства, и крепости укрепляют бесподобно. Ежели еще несколько времени будет пропущено, то очевидная опасность настоит, что крепости Корфу взять будет невозможно»,— писал Ушаков горемычному «союзнику» Кадыр-бею{53}. Но все настояния были тщетны. Единственным властителем, который мог, если бы захотел, оказать реальную поддержку, был Али-паша. Ушаков решил обратиться к Али-паше. Ускорить взятие Корфу представлялось неотложным еще и потому, что неприятельский гарнизон очень осмелел. В момент прибытия русских к о. Корфу французских вооруженных сил на острове числилось около 3000 человек. Вооружение у французов было достаточное, провианта же было запасено на продолжительный срок. Командовавший французским гарнизоном генерал Шабо был человеком храбрым и решительным. Его офицеры и солдаты сражались на Корфу мужественно. Учитывая все это, Ушаков не предпринимал рискованных попыток случайным налетом овладеть французскими укреплениями, а решил ждать обещанных подкреплений с берегов Мореи и Албании. Но жители Корфу, которым не терпелось покончить с французами, решили рискнуть. Инженер Маркати (грек) сформировал добровольческий отряд численностью 1500 человек, и Ушаков помог этому отряду, дав ему три орудия и прислав некоторое количество солдат. Первые действия отряда были [151] довольно удачны; орудия причинили известный ущерб той части крепости, где французы не ожидали появления новой батареи. Однако спустя несколько дней французы произвели очень крупную вылазку, и местный отряд ударился в бегство. Русские не бежали, но были окружены и все погибли, кроме 17 человек, попавших в плен. Был взят в плен и Маркати, которого французы немедленно расстреляли так же, как и нескольких жителей Корфу, попавших с ним в плен. Русские же пленные были обменены на соответствующее число французов. Произошло все это 20 ноября (1 декабря) 1798 г. После этого успеха французы осмелели, их вылазки участились. Ушаков принял меры к тому, чтобы сделать осаду более тесной, и это привело к прекращению вылазок, предпринимавшихся французами. Одновременно он усилил и строгость морской блокады острова. До нас дошел суровый окрик и выговор Ушакова капитану 2 ранга Селивачеву, который писал, что «не надеется» эффективно защищать проходы южного пролива Корфу «по малости с ним судов». Федор Федорович послал грозный ответ: «С вами находится большой российский фрегат, два турецких корабля и (турецкий — Е. Т. ) фрегат же. Как при таком количестве судов можете вы писать неприличное, чтобы вы не могли защищать и не пропускать судов? Я рекомендую вашему высокоблагородию иметь старание и бдительное смотрение французских кораблей и никаких судов не пропускать, а ловить их, бить, топить или брать в плен и во всем прочем поступать по силе закона». Ушаков ни за что не хотел допустить повторения случая бегства корабля блокированной при Корфу французской эскадры. «Из кораблей французских, здесь стоящих, приготовляются отсель бежать, будьте осторожны, должны вы быть больше под парусами, а не на якорях, крейсируйте ближе к крепости, чтобы лучше вы могли осмотреться, ежели покусятся они бежать»{54}. Ушаков опасался не только бегства блокированных французских кораблей, но и прорыва подкреплений, которые могла послать Директория для спасения осажденных в Корфу французов. Селивачев должен был охранять южный пролив, а адмирал Пустошкин — крейсировать в Венецианском заливе (в Адриатическом море), чтобы не допустить французскую подмогу с севера. Все это поясняет Ушаков в письме к русскому полномочному министру в Неаполе Мусину-Пушкину 11 января 1799 г.{55} Это были напряженные, трудные дни для Ушакова. «Десантных войск со мной нет, а одних морских служителей к штурмованию крепости недостаточно, да и остров Видо, весьма укрепленный и снабженный достаточным числом французских войск, нами еще не штурмован...» [152] О том, чтобы заставить Ушакова снять осаду, французы, конечно, и думать не могли, но осада крепости затягивалась, так как для штурма ее не хватало десантных войск. Поэтому-то Ушакову и пришлось пойти на трудный и неприятный шаг — обратиться за помощью к Али-паше. Трудность заключалась вовсе не в том, что янинский владыка мог отказать. Ушаков прекрасно понимал, что паша с величайшей готовностью выполнит просьбу. Деликатность предприятия состояла в том, чтобы, получив эту помощь от Али-паши, не отяготить себя никакими обязательствами перед ним, а самое главное — не дать ему ни одного вершка территории Ионических островов. Федор Федорович призвал снова Метаксу и, снабдив его точными инструкциями, отправил к Али-паше с письмом и с богатейшим подарком — осыпанной бриллиантами и изумрудами табакеркой, оцененной в две тысячи золотых червонцев. Начались переговоры. Положение русского импровизированного «дипломата» было нелегкое. Ведь чем, собственно, Метакса мог заинтересовать Али-пашу, кроме драгоценной табакерки? Ровно ничем, по крайней мере из того, о чем мечтал Али-паша. Сначала переговоры шли, по-видимому, не очень гладко. Али-паша, отчаявшись в возможности утвердиться на каком-либо из Ионических островов, требовал, чтобы Ушаков после взятия Корфу выдал ему в награду за помощь половину французской артиллерии и все мелкие французские суда, стоявшие на рейде (крупных там не было). «Много стоило мне труда дать ему уразуметь,— пишет Метакса,— что такового обещания не в силах дать ни сам султан Селим, потому что союзники почитают все Ионические острова не покоренною добычею, но землями, исторгнутыми токмо от владений французов, и в коих все до последней пушки должно оставаться неприкосновенным. Я Али-паше представил, что бескорыстное содействие даст ему случай обезоружить врагов своих при Порте Оттоманской, а особенно Низед-пашу, бывшего тогда верховным визирем, и утвердить самого султана в хорошем об нем мнении, чем влияние его по всему матерому берегу еще более увеличится, что и высочайший российский двор не оставит, конечно, при случае оказать ему своего благоволения и наградит его щедрыми подарками»{56}. Долго не соглашался Али-паша «променять» пушки и галеры, в которых ему отказывали, на довольно неопределенные обещания будущих турецких и российских милостей. Помогло делу то, что очень уж к тому времени испортились отношения между этим опасным и сомнительным «губернатором» Эпира и константинопольским правительством. [153] «Он (Али-паша — Е. Т. ), — пишет Метакса, — казался мне весьма озлобленным на Порту, может быть и притворно». «Я здесь силен,— говорил Али-паша Метаксе. — Скорее султан будет меня бояться в Стамбуле, нежели я его в Янине. Алчность к моим сокровищам заставит его, может быть, воевать со мною, но все они в заблуждении: я не так богат, как они думают». Все-таки Али-паша как раз в то время стал сильно побаиваться султана. Он даже пожаловался Метаксе, что алчные константинопольские министры берут у него большие взятки, а никакого толку от этого нет,— так уж часто этим министрам рубят головы в столице. «Едва сделаешь себе подпору и приятеля, он уже без головы, а ты без денег»,— так горько жаловался Али-паша, очевидно считая подобный непорядок прямо издевательством над своей личностью. Али-паша в конце концов согласился оказать помощь Ушакову, сообразив, что это согласие, может быть, в самом деле рассеет темную тучу, собиравшуюся против него в Константинополе. Но на одном условии Али-паша настаивал. «Скажи мне свое мнение откровенно,— внезапно спросил он Метаксу,— думаешь ли ты, что независимость, которую ваш адмирал провозглашает здесь, будет распространена и на греков матерого берега?» «Конечно, нет,— отвечал Метакса, у которого был готов ответ на этот неизбежный вопрос,— прочие греки не под игом французов, как ионийцы, а подданные султана»{57}. Тем самым Превеза оставалась в руках Али-паши, и он избавлялся от дальнейших беспокойств в своих владениях «на матером берегу». Но неудобный это был «союзник» для Ушакова, принужденного к нему обратиться. Греки жестоко обеспокоились и боялись, что Али-паша, раз допущенный на остров Корфу, уже не уйдет оттуда. Быстрые успехи Ушакова на островах Занте, Цериго, Кефалония, Св. Мавры были учтены французским командованием на о. Корфу довольно правильно. Французы поняли, что если греческое население островов всячески помогает русским и их поддерживает, то это происходит прежде всего от очень бесцеремонной завоевательно-грабительской практики французского поведения на всех этих островах, царившей вплоть до прихода русской эскадры. Поэтому в этом оставшемся еще и наиболее сильном оплоте французской власти, то есть на о. Корфу, французское командование решило повести усиленную агитацию, рассылало воззвания и обращалось к населению как к «союзникам» в общей борьбе. «Французы.., укрепясь в крепостях и на острове, бесподобно употребляют теперь все пронырливости обратить островских жителей к себе и уверяют их о их заблуждении, объясняют, что мы их совсем обманули, всеми возможностями стараются уверить их, что они обмануты, каковые об оном [154] выдают и рассылают по всему острову в великом количестве печатные листы и публикации»,— сообщает Ушаков посланнику Томаре. 12. Атака и взятие острова Видо, капитуляция острова Корфу Адмирал в самом деле был в трудном положении. Он хорошо донимал, что если среди населения острова Корфу стали проявляться «замешательство и развраты», то происходит это не «только от красноречия французских «печатных листов», сколько потому, что греки смущены и раздражены участием Али-паши и его головорезов в готовящемся штурме обеих крепостей острова Корфу. «Необходимость одна понудила нас противу упорного желания здешних островских обывателей взять малое количество войск от Али-паши, и сие привело жителей в такую расстройку, что бесподобно (беспримерно — Е. Т. ). Я стараюсь всеми возможностями успокаивать и уверять их, что все таковые войска находятся под собственным моим начальством, что я стараться буду не допускать их ни до чего, что бы могло жителей обеспокоивать, но единственно с ними общими силами вместе блокировать и взять крепости, а что потом обыватели островские останутся на таковых же правах, как и прочие острова,— хотя таковое старание мое и оказываемые всегдашние благоприятства успокаивают их несколько, но за всем тем многие колеблются и большей частью от нас уже отстают...»{58} Али-паша обещал прислать в помощь Ушакову 3000 албанцев и отпустил Метаксу с подарками. Спустя несколько дней, 2 (13) февраля, Али-паша, в богатейшей одежде и окруженный великолепной свитой, явился с визитом к Ушакову на адмиральский корабль. А начиная с вечера 10 (21) февраля на судах стали прибывать выделенные Али-пашой войска. Всего прибыло около 2500 албанцев вместо 3000 обещанных. Не обмануть гяура хоть немножко Али-паша никак не мог. 11 (22) февраля посланный им отряд высадился в порту Гуино на о. Корфу. Как увидим дальше, особого толку от этого запоздавшего подкрепления не получилось, и албанцы (во всяком случае — отдельные части их) вызвали своим поведением такой гнев и такое презрение со стороны Ушакова, что он воспретил даже пускать их в город Корфу после окончательной своей победы. Нужно снова напомнить, что войска Али-паши называются тут, как назывались и тогда, «албанцами» лишь для краткости: настоящих албанских жителей там было меньше, чем турок. Неожиданно двое других пашей прислали Ушакову еще 4750 человек, так что в общем этих «албанцев» оказалось [155] 4250 человек. Но и такая подмога была мизерна сравнительно с теми силами, какие были обещаны султаном (12000 чел.). Много хлопот было с отрядом Али-паши, а польза оказалась совсем ничтожная. Не желая сражаться, турки, однако, во время своего пребывания на Корфу обнаруживали большую энергию в грабежах, буйствах, нападениях на церкви с целью их ограбления и т. д. Штурм неприступных укреплений Корфу был произведен русскими. Все сделали русские и только русские, помощи они фактически ни от кого не получили. Ни от хитрого, ничем не стеснявшегося Али-паши, ни от «регулярных» турецких сил Кадыр-бея Ушаков реальной подмоги не имел. «...дела сколько здесь не счесть, вся блокада и во всех рассылках и во всех местах, и все успехи производимые деланы все одними моими только судами, а из турецкой эскадры кого ни посылаю, пройдет только час-другой — и тотчас назад идет. Когда велю где крейсировать и не приходить назад к нам, то отошед остановятся и дремлют все время без осмотрительностей... Я измучил уже бессменно всех моих людей в разных местах... Прилежнейшие наши служители (матросы), от ревности и рвения своего желая на батареях в работу и во всех бдительностях в дождь, в мокроту и в слякость, обмаранных в грязи, все терпеливо сносили»,— так описывал Ушаков положение вещей во время борьбы за Корфу{59}. При этом эскадра была очень плохо снабжена боезапасом: «Недостатки (скудость) наши, бывшие при осаде Корфу, во всем были беспредельны, даже выстрелы пушечные, а особо наших корабельных единорогов необходимо должно было беречь на сильнейшие и на генеральные всего производства (всей операции — Е. Т. ) дела. Со мной комплект только снарядов к орудиям, тотчас можно было бы их расстрелять и расстреляли бы мы их понапрасну, весьма с малым вредом неприятелю...» Поэтому Ушаков медлил со штурмом, пока не подошли все его суда и не стало возможным укрепиться на более выгодных позициях. С прибытием присланного Али-пашой албанского отряда, а также небольших отрядов других пашей, Ушаков ускорил приготовления к штурму. Усилилась бомбардировка крепостных укреплений. Адмирал решил начать действия против о. Видо, в то же время не прекращая и обстрела обеих крепостей о Корфу. Совершенно внезапно большинство албанского отряда отказалось участвовать в готовившемся общем штурме. Началось с того, что отряд Али-паши не пожелал участвовать в штурме Видо. Только ли тут действовало отсутствие дисциплины, свойственное воинству Али-паши и проявлявшееся особенно часто в тех случаях, когда сам предводитель отсутствовал, или же коварный Янинский паша дал понять командному составу посланного [156] им отряда, что незачем особенно усердствовать, но результат оказался плачевным. «Для убеждения их адмирал (Ушаков — Е. Т. ) ездил сам на берег и обнадеживал их в успехе, видя же, что ничто не помогло албанцев убедить соединиться с нашими войсками, он хотел было понудить их строгостью к повиновению, но тогда они почти все разбежались, оставя начальников своих одних». Но эти начальники оказались вполне достойными своих подчиненных. «Адмирал, услыша от сих последних, что он предпринимает дело невозможное, усмехнулся и сказал им: „ступайте же и соберитесь все на гору при северной нашей батарее, и оттуда, сложа руки, смотрите, как я в глазах ваших возьму остров Видо и все его грозные батареи«»{60}. Только немногие из отряда Али-паши пошли за Ушаковым. Действия против о. Видо были предприняты 18 февраля (1 марта) в семь часов. Атака была начата кораблями флота, быстро занявшими по сигналу адмирала свои места по диспозиции. Против каждой из пяти батарей противника действовала заранее определенная группа кораблей, которые должны были сломить сопротивление батарей и тем обеспечить высадку десанта. Французы энергично и упорно сопротивлялись. Пользуясь близостью русских кораблей, подошедших к берегу на дистанцию картечного выстрела (2—2,5 кабельтова), противник попытался стрелять калеными ядрами, с целью вызывать на них пожары, однако мгновенно засыпанные картечью и ядрами батареи вынуждены были отказаться от этого сравнительно медленного способа стрельбы и перейти на обыкновенные ядра и картечь{61}. Адмирал флота И. С. Исаков в своем труде «Приморские крепости»{62}, высоко оценивая план атаки о. Видо, указывает: «Артиллерийский огонь фрегатов, а затем и линейных кораблей благодаря исключительно высокой выучке русских комендоров, хорошему маневрированию капитанов и решительной дистанции, выбранной для боя (дистанция картечного выстрела), уже через четыре часа непрерывного действия сломил боеспособность батарей и гарнизона... Правильно оценив критический момент боя, Ушаков в 11 часов утра приказал начать высадку, не прекращая огня кораблей». Руководя атакой на наиболее ответственном участке, Ушаков на флагманском корабле «Св. Павел», показывая пример бесстрашия, сперва направился к батарее № 1 и на ходу обрушил на нее несколько залпов всем бортом. Затем, пройдя близко вдоль берега к батарее № 2 и засыпав ее ядрами и картечью, подошел к батарее № 3 и встал здесь на шпринг на ближнем картечном выстреле так, чтобы обоими бортами громить обе батареи. Занятая адмиралом позиция позволяла ему видеть результаты [157] артиллерийской атаки и своевременно определить момент своза десанта на предназначенные планом береговые участки. В этот самый решительный момент войска, присланные Али-пашой, просто-напросто отказались участвовать в бою: «...турки и албанцы за работу ни один человек никогда не принялись, даже и орудия все втащены на гору и поставлены на места нашими служителями». Что касается турок, то в документах, где Ушаков мог быть вполне искренен, он оценивал турецкую «помощь» весьма невысоко. А там, где нужно было вести тонкую политику, Федор Федорович лукавил и похваливал: «...словом, вообще, взятие крепостей Корфу целый свет может отдать справедливость вверенной мне эскадре и нашему действию; но, чтобы утвердить более и более дружбу нашу с Блистательной Портой Оттоманскою, в реляции пишу я все вообще и их похваляю, и отношу им признательность». Правда, турки, поскольку зависело от их прямого начальства, «помогают по их возможности». Но беда в том, что их «возможности» были слишком уж скромны: «кораблей турецких в атаке острова не поставил я с нашими», причем Ушаков руководился целью убрать подальше турецкие корабли «в их собственное сбережение», ибо «они но могут скоро лечь шпрингом, как скорость надобности требует, и в это время были бы они против батарей кормами, их с батарей могли бы расстрелять, а они могли бы нам помешать недеятельностью...» Решительно все сделала русская эскадра, и Ушаков со справедливой гордостью пишет посланнику Томаре: в эскадре к моменту боя было восемь кораблей и семь линейных фрегатов всего-навсего, а «действие мое против крепостей кораблями российскими, которые деятельностью своею, когда они к тому употребляются, стоят больше, нежели тридцать или пятьдесят тысяч сухопутного войска»{63}. «Беспрерывная, страшная стрельба и гром больших орудий,— писал очевидец и участник дела Метакса,— приводили в трепет все окрестности... Видо, можно сказать, был весь взорван картечами и не только окопы... не осталось дерева, которое бы не было повреждено сим ужасным железным градом... В одиннадцать часов пушки с батарей французских были сбиты: все люди, их защищавшие, погибли, прочие же, приведенные в страх, кидались из куста в куст, не зная, куда укрыться...»{64} По новому сигналу начать высадку назначенные в десант часта поспешно бросились на приготовленные у борта кораблей баркасы, катера, лодки и мгновенно устремились к трем намеченным для высадки небольшим бухточкам и «с невероятной скоростью вышли на берег». Всего было высажено 2159 человек. Выбивая противника из складок местности, десантные части пробились к центральному [158] редуту и здесь, после трехчасового боя, окончательно сломили сопротивление гарнизона. Потрясенные боем французы, видя безнадежность дальнейшего сопротивления, стали сдаваться, но бывшие в составе десанта турки, не слушая криков о пощаде, стали безжалостно-резать неприятеля. Стараясь спасти пленных, русские моряки и солдаты окружили их стеной; было приказано стрелять по туркам, если они будут пытаться уничтожать сдающихся французов. «Сия решительная мера спасла жизнь всех, может быть,. французов,— турки не пощадили бы, конечно, ни одного»{65}. Пленных во главе с комендантом о. Видо генералом Пивроном благополучно доставили к Ушакову, пытавшиеся же уйти с Видо на лодках были потоплены выстрелами с русских кораблей. В 2 часа дня на Видо замолкли последние выстрелы и взвились союзные флаги. В этот момент никого, кроме русских, около крепости не было: Ушаков не подпустил ни албанцев, ни турок, очень надеявшихся на добычу. На позднейшие жалобы Али-паши до тому поводу, что его отряд не был подпущен к взятым уже обеим крепостям о. Корфу и к городу, Ушаков отвечал: «Ежели бы албанские войска и турецкие вместе с нашими вошли в город и крепости, то и основания оных не могло бы остаться: все было бы истреблено, кровопролитие, плач (sic! — Е. Т. ) и вопль последовали бы, междоусобия и войны были бы с островскими жителями. Я предвидел все это и крепости Корфу принял одними нашими войсками, высадя их со стороны моря на шпинаду (эспланаду — Е. Т. )»{66}. Около половины французского гарнизона, оборонявшего остров, погибло. По данным Метаксы, из 800 рядовых французского гарнизона было взято в плен 422 человека, остальные пали в бою: из 21 офицера в плен попало 15. Русские потери были значительно меньше (около 125 человек убитыми и ранеными). Турок было убито и ранено 78 человек, албанцев убито 23, ранено 82 человека. Оставалось решить очень серьезную задачу — овладеть еще двумя крепостями на самом острове Корфу — Старой и Новой — с их мощными долговременными укреплениями. Выраженные заблаговременно сухопутные войска уже были готовы к штурму укреплений Новой крепости — Св. Авраама, Св. Рока и Св. Сальвадора. В штурме должны были принять. участие и отряды местных жителей, но, сомневаясь в успехе, они совсем не явились. Корфиоты полагали, что выделенных войск недостаточно для захвата столь сильных укреплений, и считали штурм обреченным на неудачу. Албанцы же, кроме незначительного числа охотников, вообще отказались участвовать в штурме. [159] Но это не изменило хода событий. В назначенное время русские войска, усиленные десантом с кораблей, решительно атаковали укрепление Св. Рока и, преодолев рвы, при помощи штурмовых лестниц ворвались внутрь. Увидя невозможность-противодействовать стремительной атаке, французы, заклепав пушки и взорвав погреба, отступили в укрепление Св. Сальвадора, где намеревались организовать упорную защиту. Однако-ворвавшиеся на их плечах солдаты и матросы быстро сломили сопротивление, и через полчаса в результате ожесточенной рукопашной схватки французы в беспорядке бежали и отсюда. Та же участь постигла и укрепление Св. Авраама. Через полтора часа после начала штурма все передовые укрепления Новой крепости были в руках русских. Падение о. Видо и передовых укреплений Новой крепости резко снизило моральное состояние французского гарнизона. С занятием острова русская артиллерия получила полную возможность беспрепятственно и почти безопасно для себя обстреливать Старую крепость о. Корфу, а быстрое занятие внешних укреплений Новой крепости показало французам, что развязка наступит гораздо раньше, чем они рассчитывали. Главный комиссар Директории Дюбуа и дивизионный генерал Шабо, комендант о. Корфу, прислали 19 февраля (2 марта) к Ушакову трех офицеров с предложением принять их сдачу и начать переговоры. Ушаков ответил, что он прекращает на 24 часа военные действия. В своем письме Дюбуа и дивизионный генерал Шабо сообщали Ушакову: «Господин адмирал! Мы думаем, что бесполезно жертвовать жизнию многих храбрых воинов российских, турецких и французских для овладения Корфою. Вследствие сего мы предлагаем вам перемирие на сколько времени вы рассудите для постановления условий о сдаче сей крепости. Мы приглашаем вас к сообщению нам по сему намерений ваших для прекращения кровопролития. Если вы сего желаете, то мы составим намереваемые нами предложения, буде вы не предпочтете сами сообщить нам о предложениях ваших». Письмо было доставлено 19 февраля Ушакову. Ответное письмо Ф. Ф. Ушакова 19 февраля 1799 г. Дюбуа и генералу гласило{67}: «По почтеннейшему письму вашему о договорах, до сдачи крепостей Корфу касающих, сей же час переговоря с командующим турецкою эскадрою, и за сим же ответ доставлю, дабы не проливать напрасно кровь людей, я всегда на приятные договоры согласен и между тем пошлю во все места, чтобы от сего времени на 24 часа военные действия прекратить. Впрочем с почтением имею честь быть» и пр. [160] Характерные детали сдачи Корфу русской эскадре зафиксированы в корабельном журнале корабля «Захарий и Елизавета», команда которого принимала участие в приеме пленных французов и военного имущества (даты в документе по старому стилю). «Февраля 19. 19 числа приезжал на корабль „Павел« из крепости Корфу на французской лодке под нашим и французским флагами адъютант французского генерала, командовавшего в крепости гарнизоном, и с ним два офицера армейских, привезя письмо к главнокомандующему от оного генерала Шабо и генерал-комиссара Дюбуа, в коем просили остановить военные действия и пролитие крови храбрых войск с обеих сторон и положить сроку о договорах до сдачи крепостей Корфу касающихся. Главнокомандующий, согласясь с командующим турецкой эскадрой, спустя малое время отправил одного адъютанта в крепость с ответом, дав сроку учинить договоры в 24 часа, приказывая на такое время прекратить военные действия во всех местах; в 5 часов пополудни главнокомандующий отправил в крепость Корфу флота лейтенанта Балабина, отправляющего должность при нем адъютанта, с договорами, по коим главнокомандующий обеих эскадр требовал сдачи крепостей, которой в 9 часа пополудни возвратился обратно на эскадру». «Февраля 20. 20 числа приехали на корабль „Павел« под нашим и французским военными флагами из крепости Корфу на лодке французские комиссары для утверждения и размены договоров; тогда приехал на оной же корабль командующий турецкой эскадры адмирал Кадыр-бей и с ним определенный от Дивана во флот министр Махмуд Ефендий, которые заседали обще с адмиралом Ушаковым и французскими чиновниками при заключении капитуляции о сдаче Корфу. По заключении оной отправил обратно в крепость с майором нашей эскадры Боаселем для подписания сих договоров начальствующим в крепости генералитетом, и оной майор Боасель с подписанной капитуляцией вскорости возвратился, в которой заключалось: крепости Корфу с артиллерией, амуничными запасами, съестными припасами, материалами и всеми казенными вещьми, которые ныне состоят в арсенале и магазинах, также все вещи казенные как состоящие в городском ведомстве, так и принадлежащие гарнизону, в том числе корабль „Леандр« („Leander« — Е. Т. ), фрегат „Бруна« („La Brune« —E. Т.) и все другие суда республики французской, сданы быть имеют во всей целости по описи определенным от российской и турецкой эскадр комиссарам; гарнизон французский через один день от подписания капитуляции при военных почестях выйдет из всех крепостей и ворот, которые он ныне занимает, и, будучи поставлен в строй, положит оружие и знамена свои, исключая генералов [161] и всех офицеров и прочих чиновников, которые останутся при своем оружии. После сего оный гарнизон с собственным его экипажем перевезен будет в Тулон на судах наймом и содержанием российской и турецкой эскадр под прикрытием военных судов, и дивизионному генералу Шабо со всем его штатом, разными чиновниками позволено отправиться в Тулон, или в Анкону, из оных мест, куда он пожелает коштом договаривающихся держав; генералитет и весь французский гарнизон обязывается честным словом в течение 18 месяцев отнюдь не принять оружие против Империи всероссийской и Порты Оттоманской и их союзников. Французы, попавшиеся в плен во время осады Корфу, на тех же правах отправлены будут вместе с французским гарнизоном в Тулон с обязательством на честное слово не принимать оружие противу помянутых империй и союзников их во все течение настоящей войны, пока размена их с обоими империями российскою и турецкою учинена не будет. Больные ж, остающиеся здесь из французского гарнизона по невозможности следовать за оным, будут содержаны наравне с больными российскими и турецкими на коште договаривающихся держав, а по излечении отправлены будут в Тулон...» «Февраля 22. 22 числа по возвещении утренней зори сигналом ведено обеим эскадрам сняться с якоря и идти между крепостями Корфу и острова Видо, куда подошли и стали линиею по всему рейду на якоря, окружая все крепости оною, и легли на шпринг противу оных крепостей для предосторожности... Пополудни того же числа французский гарнизон, выходя из крепости в надлежащем устройстве, положил пред фрунтом наших войск свои ружья и знамя сходно с капитуляцией). Войска наши, приняв оные и всю амуницию, немедленно заняли все укрепленные места нашим караулом, в сие же время французские флаги с крепостей спущены и подняты на оных наши; то ж на корабле „Леандре«, фрегате „Бруна« и прочих судах флаги союзных держав, и со оных крепостей салютовано адмиральскому флагу из 7 пушек, которым ответствовано равным числом; в то ж время главнокомандующему привезены на корабле „Св. Павел« французские флаги с крепостей и с судов, знамя гарнизона, то ж и ключи от всех крепостей, ворот и от магазин, которой обще с генералитетом и протчими командующими отправились в Корфу в церковь св. чудотворца Спиридона для принесения господу богу благодарственного молебствия. По сходе на берег встречены были множеством народа и первейшими жителями обще с духовенством с величайшею почестью и восклицаниями, возглашая благодарность всемилостивейшему государю императору Павлу Петровичу за избавление [162] их от ига неприятельского, производя беспрерывный колокольный звон и ружейную пальбу во всех домах, из окон вывешены были шелковые материи и флаги первого адмирала, которые также многие из жителей, держа в руках, теснились, желая видеть своих избавителей, а по выслушании благодарственного молебствия главнокомандующие эскадрами и протчими возвратились на корабли. В крепостях острова Корфу при приеме по осмотру определенных оказалось мортир медных разных калибров 92, чугунных 9-ти пудовых каменнострельных 13, голубиц (гаубиц — Е. Т. ) медных 21, пушек медных разных калибров 323, чугунных разного калибра 187, ружей годных 5495, бомб разного калибра чиненных 545, нечиненных 36 849, гранат чиненных 2116, нечиненных 209, древгаглов 1482, ядер чугунных разных калибров 137 тысяч, кнепелей (sic! — Е. Т. ) 12 708, дуль свинцовых ружейных 132 тысячи, пороху разных сортов 3060 пудов, пшеницы немолотой в разных магазинах до 2500 четвертей и... морского и сухопутного провианта по числу французского гарнизона месяца на полтора, также оказалось во многих магазинах по разным должностям припасов и материалов немалое количество. Судов при Корфу находящихся: корабль 54-пушечной, обшитый медью „Леандр«, фрегат 32-пушечной „Бруна«, поляка „Экспедицией« о 8 пушках медных, одно бомбардирское судно, галер 2, полугалер годных 4, негодных 3, бригантин негодных 4 и 3 купеческие судна, и оные купеческие судна надлежит казне или хозяевам; велено комиссии об них сделать рассмотрение; в порте Гуви один 66-пушечный корабль ветхой, также один корабль, 2 фрегата ветхие, затопшие; при крепости же Корфу и в порте Гуви нашлось не малое количество дубовых и сосновых лесов, годных ко исправлению кораблей и в перемену рангоута...» «Февраля 23. 23 числа послано на корабль „Леандр« пристойное число жителей для его исправления, а на фрегат „Бруна« посланы служители с турецкой эскадры, которой по согласию главнокомандующих соединенными эскадрами взят турками, а корабль „Леандр« достался российской эскадре»{68}. Текст капитуляции кончается так: «На российском адмиральском корабле „Св. Павел«, февраля 20 дня 1799 года, вантоза 13 дня 7 года республики французской, подписали: Грувель, Дюфур, Карез, Брит, Кадыр-бей, вице-адмирал Ушаков. Вышеписанная капитуляция ратифицирована и принята именем французского правления нижеподписавшимися: Генеральный комиссар Исполнительной Директории французской республики Дюбуа и дивизионный генерал Шабо. Печати приложены: Кадыр-бея, вице-адмирала Ушакова, Дюбуа и Шабо»{69}. [163] Итак, произошла сдача на капитуляцию сильнейшей по тому времени крепости с большим и храбрым гарнизоном, со значительными запасами вооружения и провианта. В общем французов сдалось на Корфу 2931 человек, во главе с генеральным комиссаром Французской республики и тремя генералами. Из указанного числа сдавшихся пехоты было 2030 человек, артиллеристов 387, моряков 379, инженерного корпуса 56, гражданских чиновников 52. Документальные данные о сдаче Корфу следует дополнить рассказом летописца и участника экспедиции Метаксы. Торжественное шествие Ушакова по улицам города было встречено неописуемым энтузиазмом населения, богато украсившего свои дома. «Радость греков была неописанна и непритворна. Русские зашли как будто в свою родину. Все казались братьями, многие дети, влекомые матерями навстречу войск наших, целовали руки наших солдат, как бы отцовские. Сии, не зная греческого языка, довольствовались кланяться на все стороны и повторяли: „Здравствуйте, православные!«, на что греки отвечали громкими „ура«»{70}. Русские захватили 54-пушечный корабль «Leander» и фрегат «La Brune» (называвшийся в наших источниках «Бруна», «Брюно», «Ла Брюнь»){71} и, сверх того, несколько мелких судов. Трофеи, найденные в крепости, как мы видели, были очень значительны. Взятие Корфу завершало полную победу Ушакова — овладение русскими всей группой Ионических островов. В Европе не могли прийти в себя от удивления: флот взял сильнейшую крепость! Едва ли не лучшей оценкой действий Ушакова и его моряков были облетевшие весь флот слова поздравления, посланного Суворовым Ушакову: «Великий Петр наш жив. Что он, по разбитии в 1714 году шведского флота при Аландских островах, произнес, а именно: природа произвела Россию только одну: она соперницы не имеет, то и теперь мы видим. Ура! Русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: зачем не был я при Корфу, хоти мичманом!»{172}. |
Похожие:
 | Программа вступительного экзамена в аспирантуру по специальности 10. 01. 01 «Русская литература» Программы, предполагающие знакомство с источниками и научной литературой, включенными в приведенные ниже списки. Первый и второй... | | Программа вступительного экзамена в аспирантуру по специальности 10. 01. 01 «Русская литература» Программы, предполагающие знакомство с источниками и научной литературой, включенными в приведенные ниже списки. Первый и второй... |
| Реферат "Золотой век" русской культуры в XIX веке Золотым веком Русской культуры становиться XIX век. От Петровских реформ, по сути, подготовили силы для того, что бы Россия в XIX... | | Учебно-методическое пособие по курсу «История русской журналистики... Учебно-методическое пособие по курсу «История русской журналистики XVIII xix веков»» составлена на основе требований Государственного... |
| Терминология русской риторики как учения о речи (вторая половина XVIII первая половина XIX вв.) Название документа: Внеклассное мероприятие по информатике в 10 классе «Слабое звено» |  | Тематическое планирование по русской литературе в 10 классе Введение. Русская литература XIX века в контексте мировой культуры. Основные темы и проблемы русской литературы XIX века |
| Реферат Развитие математики в России в XVIII и XIX столетиях Развитие математики в России в XVIII и XIX столетиях. Возникновение в России систематической научной работы неразрывно связано с... | | Книга и читатель в русской мемуаристике XVIII первой половины XIX века Письменный перевод со словарем с иностранного языка на русский оригинального текста по специальности объемом 1500 печатных знаков.... |
| Урок на тему: «Дворянская усадьба Василёво в XVIII xix веках» Приложение 10. Урок на тему: «Дворянская усадьба Василёво в XVIII – XIX веках». Автор: Смирнова И. М. учитель истории гоу торжокская... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Общая характеристика русской литера-туры XVIII в. Проблемы и история изучения литературы XVIII в. Периодизация |
| Урока Тема урока Планируемые результаты освоения Песни о Степане Разине. 20-е годы XVII века начало XVIII века. Солдатские песни XVIII –xix веков | | Программа дисциплины «Русская литература XVIII-XIX вв в кросс культурной... Программа предназначена для преподавателей, ведущих данную дисциплину, учебных ассистентов и студентов направления подготовки 45.... |
| Программа дисциплины «Русская литература XVIII-XIX вв в кросс культурной... Программа предназначена для преподавателей, ведущих данную дисциплину, учебных ассистентов и студентов направления подготовки 45.... | | Словарь исторических терминов для подготовки к егэ абсолютная монархия (абсолютизм) ф Ее характеризуют высокая степень централизации, постоянная армия и полиция, разветвленный бюрократический аппарат. Расцвет абсолютизма... |
| Программа дисциплины «Русская литература XVIII-XIX вв в кросс культурной... Программа предназначена для преподавателей, ведущих данную дисциплину, учебных ассистентов и студентов направления подготовки 032700.... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Ее характеризуют высокая степень централизации, постоянная армия и полиция, разветвленный бюрократический аппарат. Расцвет абсолютизма... |
