Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 5.08 Mb.
|
Немецкие колонии Поволжья и кооперативное движение в России (1906-1917 гг.) Оживление общественной жизни в период Первой русской революции, зарождение рыночных отношений в деревне, в начале ХХ в. формировали благоприятные условия в России для активизации кооперативного движения. Однако неоднородность социально-экономического развития российских регионов обусловила разные темпы и степень вовлечения населения в кооперацию. Так, более высокий материальный и агрокультурный уровень немецких хозяйств и, как следствие, повышенные требования к организации кооперативных объединений -с одной стороны, не изжитая с годами обособленность – с другой, объясняли осторожное отношение немецкого населения Поволжья к общероссийскому процессу кооперирования до 1917 г. Отличия в социально-экономическом облике нагорной и луговой сторон немецких колоний Поволжья определяли и разную скорость распространения кооперативных идей. Традиционные кустарные промыслы: тканье сарпинки, производство веялок, соломоплетение, кожевенное производство и другие промыслы, расположение трех сельских банков на территории нагорной стороны, привели к более медленному вовлечению немецкого населения этих сел в кооперативные объединения вплоть до начала 1920-х гг. Потребность в мелком доступном кредите подтолкнула немецкое население к участию в кредитной кооперации, дороговизна и недостаток потребительских товаров на селе к вступлению в потребительские кооперативы. Сначала робкие попытки отдельных инициативных поселенцев (преимущественно из сельской интеллигенции – местные пасторы, учителя) в виде прошений на имя губернатора об открытии кредитных, ссудо-сберегательных или потребительских товариществ, затем пропаганда идей кооперации на страницах немецкоязычной прессы182, и, наконец, создание и успешная деятельность немецких кооперативных товариществ. К началу Первой мировой войны на территории немецкого Поволжья функционировало 26 кредитных и ссудо-сберегательных товариществ183, к 1914 г. - 27 потребительских184. Катализатором в процессе кооперативного строительства станут революционные события 1917 г. и принятие Временным правительством нового кооперативного закона. В результате к концу года кооперативные товарищества появятся практически во всех немецких селах. Несмотря на ярко выраженный национальный состав (90-100% членского состава), деятельность немецких кооператоров заслуживала неизменно положительную оценку контролирующих организаций, даже в разгар компании по борьбе с немецким засильем. Появлявшийся в немецком селении кооператив с течением времени положительным образом менял представление обывателей (доступный кредит с низкой процентной ставкой, качественные товары по среднерыночным или оптовым ценам, возможность сбыта через кооперативные лавки сельскохозяйственной продукции), и втягивал в орбиту своей деятельности все большее и большее количество членов. Ярчайшим примером, образцовым кооперативом Новоузенского уезда Самарской губернии являлся кредитный кооператив, расположенный в селении Тонкошуровка185. С момента образования кооператива к 1916г. количество членов возросло в 81 раз и стало составлять 1865 человек. Кооперативные организации редко ограничивали свою деятельность определенными в уставе функциями. Полученная в потреблавках прибыль направлялась на строительство винных погребов, общих амбаров, мельниц. Кооператоры считали своим долгом поддерживать военно-полевые лазареты, богадельни, приюты, направлять средства на строительство приходов и церквей. Г.Н. Алишина. (Томск. Россия) Критерии выявления «внутренних врагов» в Российской империи в годы Первой мировой войны В критических ситуациях основной стратегией любого сообщества является консолидация. Одним из способов сплочения коллектива является обращение к архетипическим категориям «свой» и «чужой». Со временем этот механизм коллективного сознания стал использоваться в интересах государства. Он консолидировал нацию, направлял ее усилия на достижение значимой цели и отвлекал население от нерешенных внутренних проблем. В какой-то момент власть осознала еще один эффект этого механизма: возможность объяснить постигшие страну неудачи «происками врагов», переложив на них ответственность за переживаемые населением невзгоды. Но в этом случае «внешний» характер «чужого и враждебного» элемента не позволял полностью реализовать потенциал данного эффекта. Видимо, тогда и родилась идея о «внутреннем враге» – враждебной группе внутри сообщества, которая маскируется под «своих» с целью причинить вред. Примеры обращения к описанным механизмам коллективного сознания без труда можно обнаружить как в далеком, так и в относительно недавнем прошлом. В этой связи процесс формирования образа «врага» в сознании сообщества представляет безусловный интерес. Категории «свой», «чужой», «друг», «враг» оценочны по своей природе. Мерилом любой оценки выступают критерии, на основании которых и происходит разделение на тех, «кто с нами», и тех, «кто против нас». Ими могут служить цвет кожи, язык, религия, классовая принадлежность и проч. В данной статье на примере Российской империи в годы Первой мировой войны рассматривается процесс выявление «внутренних врагов» в обществе, оказавшемся в ситуации вооруженного конфликта. Целью рассмотрения этого процесса является выделение критериев, на основании которых определялось, кто их жителей страны являлся «врагом». Анализ публикаций в российской периодической печати во второй половине 1914 г. показывает, что сначала критерием выявления «вражеских элементов» внутри страны служило подданство, т.е. документально подтверждаемая принадлежность человека к какому-либо государству. В силу своего формализованного воплощения этот критерий был однозначен и проверяем. В результате первыми «приступ ксенофобии» ощутили на себе лица, находившиеся в германском, австрийском или турецком подданстве и оказавшиеся на момент начала боевых действий на территории Российской империи. В первые же дни войны в Петербурге были разгромлены немецкое посольство186, немецкая кофейня на углу Садовой, редакция газеты «Zeitung» и книжный магазин Излера187. Примечательно, что в первые дни военных действий даже шовинистически настроенная пресса не рассматривала немцев, состоявших в российском подданстве, как потенциальных врагов188. Однако, начиная с сентября 1914 г., немцы, являвшиеся подданными Российской империи и давно проживавшие на ее территории, вошли в число «враждебных элементов». Для их обозначения в официальных документах и периодической печати стали использовать термин «выходцы»189. По мнению исследователей, причиной изменения отношения к российским немцам послужило то, что «германская идея мирового владычества» создала большой резонанс в умах многих людей, следствием которого стал уже хрестоматийный стереотип «пятой колонны». В России способом осуществления этой идеи считали мирное завоевание империи «внутренними немцами»190. Таким образом, появился еще один критерий выявления «врагов» внутри страны – «происхождение». Следует отметить, что в отличие от подданства данный критерий был не столь однозначен. Его определение было непростой задачей, поскольку «происхождение» не было закреплено документально. Из-за этого обстоятельства идентификация «вражеского элемента» осуществлялась по косвенным признакам (язык, религия, фамилия) и приобрела субъективный характер. Со временем эта неоднозначность стала вызывать у борцов с немецким засильем определенные затруднения. Следуя этому критерию, правительство исключило из состава вражеских элементов подданных воюющих с Россией держав славянского происхождения191. Но в таком случае точно также следовало поступить с такой специфичной этноконфессиональной группой населения Российской империи как менониты, поскольку они выходцами из Голландии. Однако такая трактовка не устраивала борцов с немецким засильем. Вопреки ими же выдвинутому критерию, они не просто отнесли менонитов к нелояльному внутреннему контингенту, но признавали их самыми опасными из всех российских немцев192. Поскольку ключевым признаком «происхождения» в то время была религиозная принадлежность, в рамках борьбы с «внутренними врагами» были осуществлены меры по ограничению деятельности «немецких конфессий», т.е. тех религиозных течений, которые были характерны для неприятельских подданных и российских немцев. В первую очередь это коснулось лютеран193. При чем притеснениям в той или иной степени подверглись все приверженцы этого вероисповедания на территории России, несмотря на то, что в их число входили и представители иных этнических групп (эстонцы, латыши и др.) Последние в равной степени с немцами ощущали на себе меры, направленные против лютеранской церкви. Кроме того, серьезным гонениям подверглись евангельские христиане и баптисты. Вывод об их «германизме» был сделан на том основании, что религиозные взгляды представителей данных течений берут свое начало в немецком протестантизме194. В этническом отношении евангельские христиане и баптисты были довольно не однородны, в основном – русские и украинцы. Немцы среди них были, но явно не в большинстве. По мнению О.В. Безносовой, в этот список пострадавших конфессий можно добавить штундистов и адвентистов. Последних обвиняли в связях с Германией, несмотря на то обстоятельство, что их организация являлась американской, а не немецкой195. Действия властей, направленные на ограничение целых религиозных течений, привели к тому, что этнический состав лиц, подпадающих под критерии выявления «врагов» внутри страны, существенно расширился. Таким образом, в условиях участия государства в Первой мировой войне российские власти и часть общественности прилагали значительные усилия по обезвреживанию «внутренних врагов», т.е. той части населения страны, которая могла преследовать интересы враждебных держав. В качестве критериев их выявления использовались разные признаки: от документально определяемого подданства до субъективно устанавливаемой причастности. Расплывчатость критериев приводила к тому, что в числе «внутренних врагов» оказывались представители различных этнических сообществ, проживавших в Российской империи. Тенденция к расширению лиц, подпадающих под определение «врага», нарастала по мере приобретение войной затяжного характера. Крупные неудачи российской армии на фронте требовали объяснений, и власти перекладывали ответственность за поражения на затаившихся внутри страны недоброжелателей. А.Н. Кадол (Кривой Рог, Украина) Доктрина немецкой «пятой колонны» в этнополитике царизма в годы Первой мировой войны и роль военно-полицейских властей в «немецком вопросе» (на материалах украинских губерний Российской империи) Долгие годы отечественными и зарубежными исследователями ведется разработка истории немецкого населения Российской империи. Однако в начале 1990-х – 2000-х гг. появились публикации, которые реанимируют миф немецкой «внутренней угрозы». Этот факт омрачён тем, что данные работы – детище академической среды. Объективное изучение антинемецкой кампании позволит предотвратить повторение подобной практики в будущем, как по отношению к немецкому населению, так и к иным этносам. Современная историографическая ситуация предлагает «новое прочтение» истории Первой мировой войны. Всё более рельефно просматривается этнонациональная и этнополитическая составляющая. Заметным общественно-политическим явлением во внутренней жизни России времён Первой мировой войны была антинемецкая кампания царизма, которая стала прямым следствием военно-политического противостояния России и Германии. Ведущую роль в политике дискриминации российских немцев сыграли военно-полицейские власти, применившие против мирного гражданского населения инонационального происхождения весь потенциал карательного аппарата самодержавия. Масштабные военные поражения, курс царизма на радикализацию национальных отношений, назревший в обществе духовный кризис, - все это привело к активизации крайних форм национализма и формированию образа врага в лице немецкого населения Российской империи. Репрессии по отношению к российским немцам были обоснованы традицией «немецкого вопроса», существовавшей в довоенное время, и военно-политической ситуацией 1914 – 1915 г., подтолкнувшей царские власти к поиску причин поражений русской армии. Мобилизация имперских амбиций царизма и разжигание этнической ксенофобии объясняют исключительно репрессивный характер правительственных мероприятий по отношению к немцам. Такая политика стала возможной благодаря созданию политического мифа о национальном единении путём этнических «чисток». Красной нитью через жизнь немецкого этноса России прошла депортация гражданского населения с окраинных губерний вглубь страны, шовинистическая пропаганда и ликвидационная политика правительства в сфере хозяйственных отношений немцев (первый в российской истории крупный акт экспроприации собственности, санкционированный высшей властью). Зачастую роль мотивационного фактора играла политическая лояльность / нелояльность (воображаемая и поэтому совершенно недопустимая с моральной и юридической точки зрения, так как использование принципа коллективной ответственности является грубейшим нарушением международного права). В антинемецкой политике царизма была активно задействована армия и полиция, выступавшие основным инструментом карательного аппарата самодержавия. Наиболее вопиющие проявлениями антинемецкой кампании заключались в ограничении гражданского статуса российских немцев, идеологии германофобии, направленной против «внутренних немцев», административно-полицейский надзор, военные репрессии, включая депортации населения, ликвидация немецкого землевладения. Несмотря на тот факт, что немцы России провозгласили верность русскому царю и России, неоднократно подтверждая это на фронтах и в тылу, ничто не остановило высшие власти приступить к широкой дискриминации. Так, депортация немецких колонистов из трёх западных губерний – Киевской, Подольской и Волынской – летом 1915 г. проводилась в рамках эвакуации населения, будучи составной частью мобилизационных мероприятий властей. Выселение колонистов было составным планом ведения войны. Материалы военной контрразведки показывают, что в генеральном штабе армии были проведены исследования проживающих иностранных подданных (по военным округам), составлены списки лиц, подлежащих выселению из районов жительства в предмобилизационный период. При чём отдельная работа была проведена в особом делопроизводстве (5-е) по расчёту земельных владений немцев-колонистов и других иностранцев, проживающих в России (1900-е – 1913 гг.). С 1912 г. распоряжением главного управления генерального штаба все контрразведывательные отделения составляли и периодически дополняли списки лиц, подлежащих аресту или высылке в «подготовительный к войне период» из районов мобилизации и возможных боевых действий. Одну из групп, которую предполагали выслать административным порядком во внутренние губернии, составляли в основном немецкие колонисты. Широкое хождение среди высшей администрации получила идея перераспределения немецких земель в пользу особого земельного фонда, должного быть образованным в условиях военного времени. По этому поводу руководитель земледелием и землеустройством А. В. Кривошеин заявил, что ставка в лице начальника штаба верховного командования генерала Н. Н. Янушкевича оказывала давление на его ведомство и требовала издания царского указа о «наделении землёю наиболее пострадавших и наиболее отличившихся воинов», «сказочных героев». Начальник штаба полагал, что «героев надо купить» землями немцев-колонистов. Региональные власти в лице генерал-губернатора Юго-западного края, губернаторов и руководителей губернских жандармских управлений фактически спровоцировали развитие всеобщей шпиономании, поощряя надзор, доносительство и банальную клевету. Это сопровождалось контролем над населением, запретом немецких обществ, ограничением немецкого языка, притеснением священников и пастырей, кампанией разоблачения заговоров, поиском среди колоний баз германской армии и др. шпионских мистификаций. Стране не хватало здорового патриотизма, который был заменен шпиономанией и ненавистью к «внутренним врагам». Практическое воплощение национально-патриотической идеи предложила политическая полиция. Проект руководителей департамента полиции Р.Г.Молова и С.П.Белецкого культивировал идею немецкой «пятой колонны». Это нашло свое отражение в принятии конкретных дискриминационных мер против немцев. Чем же руководствовались жандармско-полицейские власти? Как пояснил К.К.Звонарев, один из теоретиков контрразведки, «если не все колонисты, то часть их так или иначе являлись информаторами германской разведки, целой правильно организованной армией агентов, занимавших в России места управляющих, лесничих, надсмотрщиков, учителей, приказчиков, самостоятельных промышленников, торговцев и даже мастеровых и чернорабочих». На этом основании жандармско-полицейские власти развязали против колонистов настоящую войну. Вышеизложенные положения позволяют увидеть на примере исторического опыта практику правящих элит в кризисной ситуации искусственно создавать образ внутреннего врага. Межнациональные отношения в военное время находились под колоссальным прессингом милитаризации (военная политика по отношению к гражданскому нерусскому населению, оккупация, тактика «выжженной земли», этнические дискриминационные меры по обе линии фронта, система полицейского надзора за гражданами, расширение критериев неблагонадежности по этноконфессиональному признаку). Настоящее исследование выполнено с привлечением современной научной литературы и на основании документальных источников, хранящихся в архивных фондах России и Украины (РГИА (г. Санкт-Петербург), фонды Совета министров, Особого комитета по борьбе с «немецким засильем», личный фонд А.В.Кривошеина; ЦДАВО Украины (г.Киев), фонды губернских жандармских управлений Украины, справочный фонд карательно-репрессивного аппарата самодержавия, фонд Комитета Юго-Западного фронта Всероссийского земского союза; ГАДО (г. Днепропетровск), фонд Екатеринославского губернского жандармского управления). Российские немцы в советское время _____________________________________________________________________________ А.А. Герман (Саратов. Россия) |
