В. Р. Филиппов Основоположники «советской теории этноса»
Скачать 462.96 Kb.
|
| В.Р.Филиппов Основоположники «советской теории этноса» (П.Кушнер, С.Токарев, Н.Чебоксаров)1 Эта статья продолжает серию очерков по истории отечественной этнологии. Первые два, посвященные ленинским работам «по национальному вопросу»1 и сталинской «теории нации»2, были опубликованы в журнале «Федерализм» в прошлом году. На сей раз речь пойдет о том, каким образом ленинско-сталинская методология была адаптирована отечественными учеными к нуждам этнологии и легла в основу так называемой «советской теории этноса». Приступая к работе над этой статьей, чуть было не написал (в который раз!), что российская этнология сейчас переживает глубокий и затяжной кризис. Но это не вполне так: она никогда и не выходила из этого перманентного для нее состояния. Беда состоит в том, что наша наука так и не сумела сколько-нибудь корректно и непротиворечиво определить свой предмет, разумно описать свою предметную область, дать определение базового понятия «этнос». И случилось это, конечно же, не по причине отсутствия талантов в российской науке. Увы, российская этнология в ХХ веке зиждилась на тех теоретико-методологических основаниях, которые были жестко предписаны ей извне и стали единственно возможными в условиях безраздельного господства одной идеологии. В силу этого прискорбного факта гносеологические потенции этнологии (тогда – советской этнографии) оказались крайне ограниченными, а все попытки создать собственную методологию сводились к унылому теоретизированию в прокрустовом ложе «ленинско-сталинской теории нации». Поскольку все основные концепты этой политической по сути теории уже были сформулированы в статьях В. Ленина и И.Сталина, российским этнологам оставалось лишь адаптировать оные к понятийному аппарату и интерпретационным моделям своей науки. Так и сформировалась определенная совокупность мифологем, названная позже «советской теорией этноса». В сотворении этой псевдотеории принимали участие самые талантливые, самые известные российские этнологи. И мой, может быть, излишне критический разбор их концептуальных построений вовсе не продиктован желанием умалить их вклад в науку или желанием очернить память своих коллег и предшественников. Но поскольку «советская теория этноса», на мой взгляд, оказала разрушительное влияние на отечественную этнологию и стала идеологическим обоснованием конфликтогенных политических практик, постольку необходима ее дискредитация как в научном сообществе, так и в массовом сознании. Это тем более необходимо, что она до сей поры остается доминирующей и в российской этнологии, и в так называемой «национальной политике». Прав А. Никишенков, написавший: «Нет нужды говорить о важности изучения науки, прежде всего самой науки, для ориентации ее во времени, для выработки более адекватного самосознания и, в конечном счете, для определения перспектив дальнейшего теоретического развития».3 Для того, чтобы обрести свой предмет и превратиться в разумную культурную антропологию, этнологии нужно расстаться не только со своим теоретическим прошлым, но и со своим именем. Предлагаемый цикл статей – это мой скромный вклад в решение этой непростой задачи. В историографии отечественной этнологии прочно утвердилось мнение, согласно которому «советская теория этноса» оформилась в завершенном виде в трудах Ю. Бромлея и неразрывно связана с его именем. Что именно в его монографических работах она была представлена как цельная и системно организованная научная доктрина. В какой степени это суждение справедливо, будет сказано ниже. В данном случае для нас важен тот факт, что в работах Ю. Бромлея дан более или менее обстоятельный разбор концептов, сформулированных его предшественниками. Особый интерес в контексте наших задач представляет небольшая статья Ю. Бромлея, написанная в конце 80-х годов минувшего столетия для многотомного «Свода этнографических понятий и терминов». В статье под названием «Теория этноса» он в хронологической последовательности в перечисляет все основные концепты, в совокупности составляющие названную теорию, с указанием, разумеется, авторских приоритетов. Нам остается лишь последовать по пути, указанному академиком. П.И. Кушнер После весьма тенденциозного и очень избирательного критического разбора теоретических воззрений западных ученых, Ю. Бромлей замечает: «В советском обществоведении интерес к этнической проблематике начинает проявляться уже в первые послевоенные десятилетия. Во внедрении этнической терминологии в современную отечественную литературу (в первую очередь этнографическую) немалую роль сыграли работы П.И. Кушнера, написанные им на рубеже 40-х и 50-х годов. В этих работах, в том числе в монографии «Этнические территории и этнические границы» (1951), подчеркивалось значение территориального взаимодействия этнических общностей для их функционирования, а также роль национального (этнического) самосознания как этнического определителя».4 У читателя возникает ощущение, что к этому времени уже всем известно, что такое «этническая общность» и вся заслуга П. Кушнера состоит лишь в том, что он «подчеркнул значение» двух частных (выделяемых среди прочих) всем хорошо знакомых признаков. Но если до П. Кушнера кто-то уже дал определение базового для этнологии понятия «этническая общность» (или «этнос») и определил совокупность описывающих это понятие признаков, то почему бы Ю. Бромлею было не начать именно с этого автора? Вероятно, писать в конце 80-х годов о том, что основоположником «советской теории этноса» (сам того не ведая!) был И. Сталин, было как-то неудобно, так же как не хотелось писать о том, когда и каким образом сталинская «методология» была адоптирована этнографией, а сталинское определение «нации» превратилось фактически в определение «этноса». Не хотелось также признавать, что задолго до «проявления интереса» советских этнографов к этнической проблематике цельная «теория этноса» была создана не очень советским исследователем С. Широкогоровым. Последний, правда, назван Ю. Бромлеем среди прочих предшественников и заслужил, казалось бы, лестной оценки академика (он, якобы, «особенно много сделал… для разработки теории этноса» и именно с его именем «связывают первые фундаментальные шаги в создании этой теории»).5 В статье даже приведено широкогоровское определение понятия «этнос», однако оно повисает в воздухе, поскольку далее следует лишь упрек в том, что ученый, дескать, причислял эту общность к числу биологических. Ни о какой преемственности теоретических воззрений С. Широкогорова с дальнейшими теоретическими изысканиями советских этнографов речи не идет. Такую «забывчивость» Ю. Бромлея вряд ли можно объяснить исключительно идеологическими соображениями. Ведь если детально рассмотреть все концепты, изложенные в ленинско-сталинской «теории нации» с одной стороны, и в широкогоровской «теории этноса», с другой, то роль самого Ю. Бромлея и его сподвижников в создании некой особой «советской теории этноса» окажется весьма скромной. Этим же, вероятно, можно объяснить и упомянутую выше очень сдержанную оценку роли П. Кушнера в созидании этой «теории». Чтобы понять действительное значение П. Кушнера в формировании коллективно разделяемого мифа об «этносе», обратимся к источникам. Но прежде напомним, что в молодости П. Кушнер сотрудничал с большевиками, в 1917 году был активным участником октябрьского переворота, в дальнейшем воевал на фронтах гражданской войны. Позже был профессором Коммунистического университета им. Я.М. Свердлова, служил в Наркомате внешней торговли.6 Оказавшись в Институте этнографии АН СССР, он стал одним из наиболее рьяных адептов сталинизма в рядах советских этнографов. Будучи знакомым с работами классиков западноевропейской этнологии и культурной антропологии, П. Кушнер адаптировал их к господствовавшей в советской России идеологии и, по словам А. Никишенкова «поместил их в концептуальную сетку марксистской философии, выступив одним из наиболее активных участников процесса «марксизации» общественных наук в СССР».7 В конце 40-х годов, вдохновленный статьями И. Сталина, П. Кушнер пришел к выводу о том, что «ход исторического процесса в течение последних 40-50 лет, события, прошедшие на наших глазах или на нашей памяти, подтвердили правильность сталинского учения о нации и национальной культуре», а посему «для этнографа это учение имеет еще особое значение тем (так у автора! – В.Ф.), что оно раскрывает сущность сложных явлений, происходящих в формах изменения языка, культуры, быта отдельных народов».8 Здесь речь идет о народах, людских множествах, как об объекте особого интереса этнографов. Но далее П. Кушнер, добросовестно процитировав сталинское определение нации, в той его версии, в которой речь идет об «устойчивой общности людей», сделал совершенно неожиданный вывод: «Таким образом, нация является одним из позднейших видов человеческой общности, одним из наиболее развитых видов этнической общности, если под «этносом» понимать специфику быта, языка и культуры, отличающую народы друг от друга».9 Иначе говоря, – этнос в интерпретации этого автора предстал не как не группа, а как свойство группы! Этнос понимается как свойства народов, позволяющие дифференцировать последние. Таким образом, в концепции П. Кушнера как бы сосуществуют вполне самостоятельные и различные феномены – «народы» и «этносы», последние – суть специфические отличия этих народов. Это определение можно было бы считать досадным курьезом, небрежностью формулировки, допущенной в одной из ранних статей этого автора. Но нет! В своем фундаментальном труде «Этнические территории и этнические границы» П. Кушнер задается вопросом о том, какой же смысл следует вкладывать в понятия «этнический» и «этнос», и вновь подтверждает свое неординарное понимание этих феноменов: «Этническими называют множество явлений, которые в основном сводятся к специфике, отличающей быт одного народа от быта другого. В группу таких специфических признаков входят отличия в языке, материальной культуре, обычаях, верованиях и пр. Совокупность таких специфических отличий в быту народов, отличий, обусловленных предшествующей исторической жизнью этих народов и воздействием на них географической среды, называется «этносом»».10 Невероятно, но факт: здесь, как и в предыдущем определении П. Кушнер выступает в роли диссидента и оппонирует самому И. Сталину! Вероятнее всего, и, не подозревая об этом, не вполне понимая, должно быть, что собственно он написал. Но написал вполне определенно: «этнос» - не более чем совокупность специфических отличий! Но если «нация» - вид этнической общности, этноса, значит она, нация, представляет собой совокупность специфических отличий народов, находящихся на высокой ступени развития! (В скобках отметим: утверждать, что «явления» сводится к «специфике», может только очень смело мыслящий исследователь!) Примечательно то, что в тексте работы П. Кушнера далее следует цитата из «Речи товарища И. Сталина на приеме финляндской правительственной делегации 7 апреля 1948 года», в которой говорится буквально следующее: «Каждая нация… имеет свои качественные особенности, свою специфику, которая принадлежит только ей, и которой нет у других наций».11 Этот пассаж отца народов вдохновил П. Кушнера на такую интерпретацию: «Такая специфика свойственная всем нациям, народностям и более ранним этническим общностям».12 Если вспомнить, что «специфика» («совокупность специфических черт») называется у П. Кушнера «этносом», то получается, что «этнос» свойственен всем нациям, народностям и более ранним этническим общностям! (Обратим внимание читателя также на то, что фраза эта допускает различные толкования – то ли нации и народности входят в число этнических общностей, наряду с какими-то ранними общностями, то ли, напротив, сосуществуют с ними.) Но вслед за этим П. Кушнер опровергает самого себя и обескураживает читателя. Забыв о том, что «этнос» – свойство народа, он вдруг сообщает «Язык, обычаи, верования… также несут на себе печать «этноса» - народности, национальности».13 Так значит, все-таки, «этнос» – не свойство группы, а сама группа – народность, национальность? Или же народность, национальность – суть «специфика» народа? Что это – экстравагантность мышления или неспособность мыслить логично? Все эти мудрствования лукавые приводят нашего автора к мысли о том, что «этнографическая изученность большинства народов… позволяет по отдельным этническим особенностям установить, к какой группе, к какому народу принадлежит тот или иной человеческий коллектив».14 Какой коллектив!? К какой группе?! Эту фразу, должно быть, следует читать так: «этнографическая изученность большинства этносов позволяет по этническим особенностям установить, к какому этносу принадлежит тот или иной этнос». Под впечатлением от сталинских трудов о нации и языке П. Кушнер обогатил марксистскую социологию новой трактовкой учения о смене общественно-экономических формаций, согласно которой последние различаются между собой не только своеобразием присущего им «экономического и политического строя», но и «различной формой этнической общности людей, то есть теми связями, которые зависят или от общности происхождения и языка, или от длительного совместного проживания людей на одной территории, и которые создают единство быта».15 В этой интерпретации П. Кушнера «этнические общности людей» опять-таки предстают не как сами люди, а как некие «связи», зависящие от весьма странного набора факторов. Далее П. Кушнер акцентирует внимание читателя на генетическом родстве, характерном для племенных сообществ: «Между племенами, как специфической формой этнической общности в первобытно-общинной формации, и народностями рабовладельческой формации имеется принципиальное различие: первая форма общности основана на принципе родства, общности происхождения, вторая – на принципе территориальном, общности расселения»».16 Но если названные социальные общности зиждутся на столь принципиально различных основаниях (генетическая связь и территориальное сожительство), то что же тогда дает основания относить их к стадиальным проявлениям единого типа социальной общности – к этносу? Напомним читателю, что в 50-е годы П. Кушнер активно сотрудничал с властными структурами в процессе «этнического» межевания территорий, оказавшихся в составе СССР в результате победоносной войны. Можно с уверенность сказать, что в эти годы именно он стал главным концептуалистом внедрения «этнического» фактора в процесс административно-территориального членения нашей страны и стран «социалистического лагеря». Вот постулат, который был положен в основу политической практики советских властей, и который возымел всем хорошо известные катастрофические последствия в конце двадцатого столетия. «Группировка населения с учетом национальной общности содействует росту народной культуры и тем самым облегчает политическое и экономическое развитие. В Союзе ССР на эту сторону районирования обращается особое внимание. Но для национального районирования необходимо знать национальный состав населения во всех населенных пунктах; более того, необходимо точно определить, какая именно земельная площадь и какие наземные сооружения используются той или другой национальной группой… Сказанное выше относится к внутригосударственным потребностям; но не меньшее значение имеет этностатистическое обследование населения при подготовке международных соглашений о перемещении и обмене населением, а также при международных спорах о национальном составе пограничных территорий».17 Скверно понятые нужды управленческой практики побуждали этого ученого изыскивать некие, как ему казалось, надежные признаки этнической диагностики людей и соответствующих общностей с целью обоснования разумности проведения тех или иных административных границ на карте восточной Европы. Примечательно, что размышления о принципах «этнической» диагностики приводят П. Кушнера к чрезвычайно здравой и заслуживающей всяческого одобрения мысли. Он неожиданно приходит к выводу о том, что «было бы, конечно, идеальным, если бы можно было дать какой-то твердый список этнических признаков, что-то вроде этнического рецепта, по которому можно установить, куда отнести любую смешанную группу. К сожалению, такого рецепта дать нельзя, потому что одни и те же признаки могут иметь различное значение и оказывать различное влияние у разных народов (так у автора! – В.Ф.), в зависимости от исторической обстановки».18 И чуть ниже уже совсем императивное заключение: «нельзя дать какого-либо рецепта для определения этнической принадлежности людей».19 Казалось бы, осознание этой истины должно было бы привести нашего автора к мысли о тщетности всяких усилий, направленных на «этническое» межевание территорий. Но нет! Опровергая самого себя, П. Кушнер приходит к выводу о том, что существуют два «этнических определителя», которые в совокупности позволяют идентифицировать «этническую принадлежность» группы или индивида. Он полагает, что «национальное самосознание…следует признать хорошим этническим определителем, но его нельзя считать единственным и совершенно достаточным определителем. Родной язык или язык в домашнем быту является также ярким показателем этноса, а потому применение его как этнического определителя – наряду с выявлением национального самосознания – дает больше гарантий в точности этнической характеристики тех или иных групп населения. Совпадение обоих показателей свидетельствует о том, что национальность указана правильно и что этническая принадлежность той или другой группы населения (или того и другого лица) является в данный момент устойчивой».20 Утратив всякую надежду разобраться в том, что же все-таки П. Кушнер понимает под «этносом» или «этнической общностью», отметим только, что его рассуждения об этнических определителях окончательно запутывают читателя. Во-первых, принадлежность индивида или группы таковых к той или иной языковой, лингвистической общности никоим образом не может быть интерпретирована как свидетельство их принадлежности к какой-то иной гипотетической общности. Какое отношение имеет язык к этничности, почему языковые характеристики могут служить и в качестве этнического определителя, в работе П. Кушнера не проясняется. Во-вторых, национальное самосознание индивида П. Кушнер трактует как его ответ на вопрос о «национальности» в ходе специального опроса или переписи населения. Но если даже ученые не могут внятно определить, что такое «национальность», то, как можно требовать от далекого от академических штудий человека вразумительного ответа на непонятный для него вопрос? А тем более, утверждать, что все опрошенные поняли его одинаково и однозначно? При этом сам автор понимает, что зачастую это именно так и сам же приводит примеры, подтверждающие то, что ответ на вопрос о национальности вызывает серьезные трудности в ходе опросов, пишет о том, что «можно было бы увеличить число таких примеров… когда те или иные группы населения не могут ответить правильно или отказываются отвечать на вопрос о своей национальной принадлежности», что часто «для опрашиваемых неясна их национальная принадлежность».21 Удивительно, сам опрашиваемый не знает, как «правильно» ответить на этот вопрос, зато знает П. Кушнер! Но в этом случае следует признать наилучшим этническим определителем П. Кушнера, а вовсе не «национальное самосознание» индивида! Эти наиболее существенные признаки «этноса» П. Кушнер предлагает «использовать в связи с другими признаками, взятыми из области материальной культуры и быта», настаивая на том, что «формы жилища, планировка жилых помещений, внутреннее убранство домов, хозяйственная утварь, одежда, кулинария устойчиво сохраняют этнический колорит». Вместе с тем, он полагает, что «значительно труднее» использовать в качестве этнических идентификаторов «отличия в области социального строя» и «большинство явлений духовной культуры».22 Нет нужды специально останавливаться на каждом из названных «этнических определителей», на их роли в процессе «этнической» диагностики. Просто потому, что их «этничность» должна быть специально доказана. Каждый из них может быть объяснен региональными, природно-климатическими, ландшафтными и проч. особенностями культуры, культурными заимствованиями, историческими судьбами населения того или иного региона, их включенностью в различные потестарные, государственные сообщества, доминированием религиозных идей, социальным строем и проч. и проч. Но никак не «этнической традицией», не «общностью этнической культуры», не «этнической спецификой». Даже тот факт, что два названных «главных» определителя (родной язык и национальное самосознание) могут свидетельствовать о различной «национальности» субъекта, П. Кушнера вовсе не смущает. Он полагает, что расхождение этих двух показателей не обозначает неправильности этнического учета или дефектов опроса, в ходе которого выяснялись названные характеристики индивидов, а «свидетельствует о происходящем, но не завершенном этническом процессе, о том, что данная группа населения (или данное лицо) имеет неустойчивый этнический быт и что этот быт развивается в сторону дальнейших этнических изменений. Результатом этих изменений могут быть: 1) этническая ассимиляция – явление почти неизбежное в тех случаях, когда отдельному лицу или небольшой группе населения приходится жить в окружении этнического массива, отличающегося по языку и культуре от них самих; 2) образование более широкой этнической общности и, в связи с этим, распространение единого языка вместо нескольких диалектов, формирование нового культурно-бытового комплекса; это явление присуще нарождению народности, складывающейся из родоплеменных и локально-территориальных групп; 3) национальная консолидация, со всеми явлениями, связанными с нею».23 Итак, если верить П. Кушнеру, смена языка и восприятие иной культуры индивидом или группой составляют суть этнических процессов. Но почему же этнических? Почему подобные трансформации описываются как этнические, а не как культурные и языковые процессы? Сам автор не задается этим вопросом и не считает нужным аргументировать свою интерпретацию культурных процессов как этнических. Подобный априоризм проистекает, разумеется, из убежденности в том, что язык и культура – суть «этнические», или «национальные» признаки. Убежденности догматичной, не нуждающейся в иной аргументации, кроме апелляции к авторитету, к «символу веры» - работам И. Сталина. Обратим внимание на интересный факт. Ю. Бромлей в своем очерке, посвященном историографии теории этноса, ни словом не обмолвился о том, что именно П. Кушнер первым среди советских исследователей предложил свою дифференциацию этнических процессов и выделил два таких типа упомянутых процессов, как ассимиляция и консолидация. Когда речь в его историографическом обзоре заходит о разработке советскими учеными концепции этнических процессов, он перечисляет целый ряд известных советских этнографов, не упоминая при этом П. Кушнера. «Среди этнообъединительных процессов первоначально выделялись консолидация (В.К. Гарданов, Е.О. Долгих, Т.А. Жданко) и ассимиляция (В.И. Козлов, И.С. Гурвич); затем к ним прибавилась межэтническая интеграция (Ю.В. Бромлей, В.И. Козлов) и, наконец, межэтническая миксация, а консолидацию было предложено подразделять на внутриэтническую и межэтническую (Ю.В. Бромлей)24». Почему? Почему Ю. Бромлей был так необъективен к патриарху «советской теории этноса»? Что это – странная ревность? Или, может быть, академик крайне невнимательно читал труды своего предшественника? Ведь он не счел нужным упомянуть и о том, что П. Кушнер первым среди советских этнографов предложил свое определение «этноса», назвал его «признаки» (позже повторенные самим Ю. Бромлеем в его определении), и в меру своего понимания попытался концептуализировать этот феномен. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Реферат по дисциплине Социальная философия на тему: Социально-философские взгляды славянофилов Основоположники и представители славянофильской теории Error: Reference source not found | | Психология и педагогика этноса Учебно-методическое пособие Психология и педагогика этноса: Учебно-методическое пособие / Р. И. Зинурова; Казан гос технол ун-т. Казань, 2005. – 104с |
| Российская кинематография как социальная история ХХ в Аннотация. Автор обращается к культурному опыту советской кинематографии, которая своими художественно-выразительными средствами... |  | Урока истории в 9-х классах на тему «Формирование советской государственности» ... |
| Литература: [1-4, 9, 13] Ф. Бэкон и Р. Декарт основоположники философии Нового Времени. Проблема метода. Становление рационализма | | Языковое бытие человека и этноса: когнитивный и психолингвистический Воронцов Н. П. Хахатаника: познавательный книгожурнал для школьников и их родителей |
| Санкт-петербургский Государственный университет Восточный факультет Филиппов Е. А. Аннотация Метадическая разработка интегрированного урока с использованием возможностей интерактивной доски | | Научные направления в военном праве и их основоположники: первичные зарисовки Аннотация Тема урока: Повторение по теме «Правописание слов с безударными гласными, парными согласными в корне слов» |
| Методическое объединение было организовано в сентябре 2012 года.... Методическое объединение было организовано в сентябре 2012 года. В него входят 6 учителей: Князькина Е. Ю., Писарик Л. В, Танчева... | | О. М. Кафедра Инженерная экология и охрана труда Преподаватель Филиппов В. М. Москва 1996 Персонализм Бердяева. Центральное местопроблемы свободы человеческой личности в его философии. 6 |
| 2. Исторические тенденции мирового развития и наука управления Тема... Статус дисциплины: дисциплина относится к циклу общепрофессиональных учебных дисциплин обязательных для изучения | | «Реальность этноса. Образование и этническая безопасность» (ргпу... Законодательство о принципах и гарантиях свободы информации состоит из настоящего Закона и иных актов законодательства |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Цели урока: раскрыть историческое значение роли тюрков в формировании тувинского этноса | | Реферат по дисциплине «Психология менеджмента» Эволюция теории лидерства в XX веке. Ситуационные теории лидерства. Поведенческие теории лидерства |
| Моделирование тестовых испытаний материалов по определению деформационного... Ознакомиться: 1 с классификацией и конструкцией основных типов подшипников качения | | Когнитивный аспекты Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. Вып. 11. /Под ред. В. А. Пищальниковой. – М.: Мгэи,... |
