РЕФЕРАТ
по ЛИТЕРАТУРЕ
на ТЕМУ: «ЗИНАИДА ГИППИУС»
Зинаида Гиппиус.
(1869 – 1945)
Семья Гиппиус ведет своё начало от Адольфуса фон Гингста, переменившего фамилию Гингст на фон Гиппиус и переселившегося в Россию (в Москву) в 16 веке из Мекленбурга (герб фон Гиппиус – 1515 г.). Несмотря на такое долгое пребывание в России, фамилия эта до сих пор в большинстве своем – немецкая; браки с русскими не давали прочных ветвей.
Дед Зинаиды Гиппиус, Карл Роман фон Гиппиус, был женат на москвичке Аристовой, русской. Первый сын их, Николай Романович, был отцом Зинаиды. Он очень рано окончил Московский университет и затем прожил, ввиду начинавшегося туберкулёза, около двух лет в Швейцарии. Вернувшись, сделался «кандидатом на судебные должности» в Туле. В тот же год он познакомился с будущей матерью Зинаиды, молодые братья которой тоже служили в Туле по судебному ведомству.
Дедушка Зинаиды Гиппиус по матери, В. Степанов, в то время уже умер; он был полицеймейстером в Екатеринбурге. Сам необразованный, он, однако, послал обоих сыновей в Казанский университет. После его смерти вдова с дочерьми переехали в Тулу к сыновьям.
Бабушка с материнской стороны всю жизнь потом прожила с ними. В противоположность другой – московской – бабушке, Аристовой, которая писала только по-французски и не позволяла звать себя иначе, как grand-maman, эта до смерти ходила в платочке, не умела читать и даже никогда с ними не обедала.
В январе 1869 года отец Гиппиус женился и уехал в Белев Тульской губернии, где получил место. Зинаида родилась в Белеве 8 ноября того же 1869 года, а через шесть недель её отца опять перевели в Тулу товарищем прокурора, а Зинаиду тетка везла всю дорогу на руках в возке.
С этих пор и начались их постоянные переезды из Тулы в Саратов, из Саратова в Харьков, причём каждый раз в промежутке они бывали и в Петербурге, и в Москве, где подолгу гостили.
Зинаида Гиппиус росла одна. Все с той же вечной нянькой, Дарьей Павловной, а потом с бесчисленными гувернантками, которые с ней мало уживались.
В 1877/78 году её отца перевели в Петербург товарищем обер-прокурора сената. Но их семья прожила там недолго: туберкулёз отца сразу обострился, и спешно был устроен его перевод опять на юг, в крошечный городок Черниговской губернии Нежин на место председателя суда. Зинаиду отдали было в Киевский институт, но через полгода взяли назад, так как она была очень мала, страшно скучала и все время проводила в лазарете, где не знали как её лечить: она ничем не страдала, кроме повышенной температуры.
В Нежине не было тогда женской гимназии, и к Зинаиде ходили учителя из Гоголевского лицея.
Через три года её отец, всё время прихварывавший, сильно простудился и умер 9 марта 1881 г. от острого туберкулёза. Умер молодым – ему не было ещё 35 лет. После него осталось довольно много литературного материала (он писал для себя, никогда не печатал). Писал стихи, переводил Ленау и Байрона, перевел, между прочим, всего «Каина».
После смерти отца мать Зинаиды с детьми (в то время у неё было уже три совсем маленьких сестры) решила окончательно переселиться на житьё в Москву. Средства оказались небольшие, а семья порядочная: с ними жили ещё бабушка и незамужняя тетка.
Но и в Москве они прожили не более трёх лет: болезнь Зинаиды, в которой подозревали начало наследственного туберкулёза и благодаря которой она должна была оставить классическую гимназию Фишер (мать почему-то отдала её туда, и гимназия ей не нравилась ), - эта болезнь заставила их сначала переселиться в Ялту, а затем в Тифлис.
В Ялте они прожили год на уединённой даче А. Н. Драшусова по дороге в Учан-Су. Там у Зинаиды были только книги, занятия с сёстрами да бесконечные писания – писем, дневников, стихов… Стихи она писала всякие, но шутливые читала, а серьёзные прятала или уничтожала.
Еще при жизни отца Зинаида хорошо знала Гоголя и Тургенева. В Москве она перечитала всю русскую литературу и особенно пристрастилась к Достоевскому. Читала беспорядочно, и помогали ей кое-как разбираться только два человека: дядя с материнской стороны, живший у них некоторое время (вскоре он уехал и умер от горловой чахотки), и учитель последнего года в Москве, Николай Петрович. Он приносил ей новые книжки журналов, сам читал ей классиков, задавал серьёзные сочинения. Сам он писал тогда в «Русских ведомостях».
Переехали они из Ялты в Тифлис отчасти потому, что там жил второй брат матери Зинаиды с семьёй, известный тифлисский присяжный поверенный, редактор им же созданного «Нового обозрения». Зинаиду, хоть она и поправилась, мать ещё боялась везти на север, и сёстры были слабого здоровья.
В гимназию поступать оказалось поздно (ей было 16 лет), она бы и не выдержала экзамена в последний класс – слишком бессистемны были её знания. Как она сама говорила: «Я умела заниматься тем, что нравилось, а к другому до странности была тупа».
Книги – и бесконечные собственные, почти всегда тайные, писания – только это одно её главным образом занимало. Пристрастилась одно время к музыке (её мать была недурная музыкантша), но потом бросила, чувствуя, что «настоящего» тут не достигнет. Характер у неё был живой, немного резкий, но общительный, и отнюдь не чуждалась она «веселья» провинциальной барышни. Но больше всего любила лошадей, верховую езду, ездила далеко в горы.
Летом умер её дядя. Следующее лето, 1888 года, они проводили в Боржоми (дачное место около Тифлиса), и там Зинаида Гиппиус познакомилась с Д. С. Мережковским.
Её в то время тифлисская молодежь звала «поэтессой». Молодежь неуниверситетского города – это или выпускные гимназисты, или офицеры. Но офицеры в доме Гиппиус не бывали, они ей казались более грубыми и тупыми, нежели гимназисты, с которыми она увлекалась едва умершим Надсоном; многие из них, как и Зинаида, писали стихи. К тому же это были все товарищи её двоюродного брата, с которым она очень дружила.
Д. С. Мережковский в то время только что издал первую книжку своих стихотворений. Они не нравились Зинаиде, как и Мережковскому не нравились её, ненапечатанные стихотворения, но заученные наизусть некоторыми из её друзей. Как она ни увлекалась Надсоном, писать «под Надсона» не умела и сама стихи свои не очень любила. Она считала, что они действительно были довольно слабы и дики.
На почве литературы они много спорили и даже ссорились с Мережковским.
Он уехал в Петербург в сентябре. В ноябре, когда ей исполнилось 19 лет, вернулся в Тифлис; через два месяца, 8 января 1889 года, они обвенчались и уехали в Петербург.
Стихи Зинаиды Гиппиус в первый раз появились в печати в ноябре 1888 года в «Северном вестнике» за подписью З. Г.
Вслед за их отъездом уехала из Тифлиса и мать её с семьёй, сначала в Москву, а потом в Петербург (где и скончалась в 1903 г.).
Дальнейшая жизнь Зинаиды в Петербурге, литературная деятельность, литературные круги, её встречи и отношения с писателями за двадцать с лишком лет – всё это могло послужить темой для мемуаров.
За все протекшие годы Гиппиус с Мережковским никогда не расставались. Много путешествовали. Жили в Риме. Два раза были в Турции, в Греции.
Отец Мережковского был довольно состоятельный человек (он умер глубоким стариком в 1906 г.), но благодаря личным свойствам и множеству дочерей и сыновей, он мало помогал Гиппиус и Мережковскому, и они жили почти исключительно литературным трудом. Стихи Зинаида всегда писала редко и мало – только тогда, когда не могла не писать. Её влекло к прозе; опыт дневников показал ей, что нет ничего скучнее, мучительнее и неудачнее личной прозы – ей хотелось объективности.
Первый её рассказ «Простая жизнь» (заглавие изменено М. М. Стасюлевичем на «Злосчастная») был напечатан в 1890-м году в «Вестнике Европы». Она писала романы и печаталась во всех приблизительно журналах, тогда существовавших, больших и маленьких. С благодарностью она вспоминала покойного Шеллера, столь доброго и нежного к начинающим писателям.
Европейское движение «декаданса» не оказало на неё влияния. Французскими поэтами Гиппиус никогда не увлекалась и в 90-х годах мало их читала. Её занимало, собственно, не декадентство, а проблема индивидуализма и все к ней относящиеся вопросы. Литературу она любила нежно и ревниво, но никогда не «обожествляла» её: ведь не человек для литературы, а литература для человека.
То «двойственное» миросозерцание, которое в конце 90-х годов переживал Мережковский («небо вверху – небо внизу», роман Л. да Винчи), никогда не было присуще Гиппиус. В этот период они особенно горячо спорили и ссорились, так как Зинаида не могла принять «двойственности», но и не умела определить, почему именно с нею не примирялась.
Зинаида Гиппиус была роста среднего, узкобедрая, без намека на грудь, с миниатюрными ступнями… Красива? О, несомненно. «Какой обольстительный подросток!» - думалось при первом на неё взгляде. Маленькая гордо вздернутая головка, удлиненные серо-зеленые глаза, слегка прищуренные, яркий, чувственно очерченный рот с поднятыми уголками и вся на редкость пропорциональная фигурка делали её похожей на андрогина с холста Соддомы. Вдобавок густые, нежно вьющиеся бронзово-рыжеватые волосы она заплетала в длинную косу – в знак девичьей своей нетронутости (несмотря на десятилетний брак)… Подробность, стоящая многого! Только ей могло прийти в голову это нескромное щегольство «чистотой!» супружеской жизни (сложившейся для неё так необычно).
Вся она была вызывающе «не как все»: умом пронзительным ещё больше, чем наружностью. Судила З.Н. обо всем самоуверенно-откровенно, не считаясь с принятыми понятиями, и любила удивить суждением «наоборот». Не в этом ли и состояло главное ее тщеславие? Притом в манере держать себя и говорить была рисовка: она произносила слова лениво, чуть в нос, с растяжкой и была готова при первом же знакомстве на резкость и насмешку, если что-нибудь в собеседнике не понравится.
Сама себе З.Н. нравилась безусловно и этого не скрывала. Ее давила мысль о своей исключительности, избранности, о праве не подчиняться навыкам простых смертных… И одевалась она не так, как было в обычае писательских кругов, и не так, как одевались «в свете», - очень по-своему, с явным намерением быть замеченной. Платья носила «собственного» покроя, то обтягивающие ее, как чешуей, то с какими-то рюшками и оборочками, любила бусы, цепочки и пушистые платки. Надо ли напоминать и о знаменитой лорнетке? Не без жеманства подносила ее З.Н. к близоруким глазам, всматриваясь в собеседника, и этим жестом подчеркивала свое рассеянное высокомерие. А ее «грим»! Когда надоела коса, она изобрела прическу, придававшую ей до смешного взлохмаченный вид: разлетающиеся завитки во все стороны; к тому же было время, когда она красила волосы в рыжий цвет и преувеличенно румянилась («порядочные» женщины в тогдашней России от «макияжа» воздерживались).
Сразу сложилась о ней неприязненная слава: ломака, декадентка, поэт холодный, головной, со скупым сердцем. Словесная изысканность и отвлеченный лиризм Зинаиды Николаевны казались оригинальничанием, надуманной экзальтацией.
Эта слава приросла к ней крепко. Немногие в то далекое уже время понимали, что «парадоксальность» Гиппиус – от ребячливой спеси, от капризного кокетства, что на самом деле она совсем другая: чувствует глубоко и горит, не щадя себя, мыслью и творческим огнем… Да и позже, после революции читатель, помнивший Гиппиус по Петербургу, продолжал большею частью думать о ней с предвзятостью, хоть жила она и писала последние полжизни в Париже и молодая ее репутация должна была бы потускнеть.
Религиозная настроенность и любовь к России сочетались в этой парадоксальной русской женщине (германского корня) с эстетизмом и вкусом, воспитанным на «последних словах» Запада. В эпоху весьма пониженных требований к поэзии (поэты толстых журналов подражали Майкову, Фругу, Надсону, повторяя «гражданские» общие места) Гиппиус стала «грести против течения», возненавидя посредственность, пошлость, культурное убожество и в искусстве, и в жизни. Отсюда ведь и обида среднего читателя того времени. Но теперь. Теперь, когда все подверглось переоценке и сделалась «новая» поэзия общедоступной.
К сожалению, и теперь, полвека спустя, Гиппиус остается поэтом почти неузнанным, во всяком случае недооцененным даже передовой критикой. Еще совсем недавно вышла книга автора, с которым эмиграция привыкла считаться, и в этой книге так характеризуется творчество Гиппиус: «История литературы может оказаться к З.Н. Гиппиус довольно сурова. Она почти ничего не оставила такого, что надолго бы людям запомнилось бы. Ее писания можно ценить, но их трудно любить. Они бывали оригинальны, интересны, остроумны, умны, порой блестящи, порой несносны, но того, что доходит до сердца, - не в сентиментальном, а в ином, более глубоком и общем смысле, - то есть порыва, отказа от себя, творческого самозабвения или огня, этого в ее писаниях не было. Наиболее долговечная часть гиппиусовского наследия, вероятно, стихи, но и тут, если вообще возможна поэзия, лишенная очарования и прелести, если может быть поэзия построена на вызывающем эгоизме или даже Эгоцентризме, но какой-то жесткой и терпкой сухости, Гиппиус дала этому пример. Талант ее, разумеется, вне сомнений. Но это не был талант щедрый, и отсутствие всякой непринужденности в нем, отсутствие благодати она заменила или искупила(!) той личной своей единственностью, которую отметил еще Александр Блок.
Она стала известностью в 1899 г. на «средах» «Мира искусства». Замечены были ее очень «новые» стихи (после совсем ранних, с уклоном к Полонскому и даже к Надсону, что появлялись в разных периодических изданиях, но не вошли ни в один ее сборник), и вызывали эти новые стихи - рядом с признанием культурной элиты- насмешки в широких кругах, где ко всякой не совсем обычной литературе приклеивался ярлык «декадентства».
Сама Гиппиус, однако, от декадентов, которых называла эгоистами, поэтами без соединяющей, соборной религиозной правды, убежденно открещивалась и, обнаруживая в себе с присущей ей честностью признаки декадентства, не щадила себя. Будучи натурой религиозной, думать иначе оно не могла, хотя своим интеллектуальным свободомыслием и своей необыкновенностью (не только психической, но и телесной, возымевшей трагическое влияние на всю ее жизнь) была кровно связана с декадентами и с литературными вкусами навыворот.
Едва примкнув к «Миру искусства», она восстала на равнодушие дягилевцев к религиозной проблематике: не к ним ли обращено уничижительное замечание Антона Крайнего (псевдоним Гиппиус- критика): «Петербургские декаденты – зябкие, презрительные снобы, эстеты чистой воды»? Как только З.Н. окунулась в передовой Петербург, сразу непереносимой показалась ей атмосфера гедонического искусстволюбия, царившая в «Мире искусства», и вместе с Мережковским она задумала «свой» журнал, где говорилось бы о том, о чем эстеты не говорили: о правде христианства, о теологии, об исторической миссии русской церкви. В этом журнале, «Новый путь», и стали появляться отклики З.Н. на многообразные вопросы литературного, общественного и религиозного значения.
Родился тогда же в «Новом пути» и её беспощадный alter ego – Антон Крайний. Говоря о юношеских стихах Александра Добролюбова, Брюсова, Ивана Коневского, Волошина, Антон Крайний дал исчерпывающее «объяснение» декадентству как крайней писательской обособленности: декадент пишет для себя, между тем поэзия – всегда «одна из форм, которую принимает в человеческой душе молитва». Гиппиус сказала это и стихами:
Слова – как пена,
Невозвратимы и ничтожны.
Слова – измена,
Когда молитвы невозможны.
А в её интимном дневнике можно прочесть: «Стихи я всегда пишу, как молюсь».
|
