Скачать 2.3 Mb.
|
И тут мы ее нашли — она стояла, вжавшись в забор, словно надеясь слиться с ним. Отец Борис бросился к ней, закричал: «Люба! Люба! Пойдем!» Вдруг что-то понял, вытащил вату из ее ушей. Кивнул ей на меня: — Вот, католичеством интересуется. Спрашивает, можно ли Церкви соединить. Она стеснительно заулыбалась, захихикала, сказала заплетающимся, может быть, от холода, языком: — Католики там пишут нолики. Засмеялась и я. Скорее всего, это был подхалимский смех. Я ужасно замерзла. И мне хотелось, чтобы она наконец вернулась домой. — А католички поют, как птички, — все так же, вжимаясь в забор, сказала она, явно приободренная моим смехом. — Пойдем, Люба, пойдем, — уже с некоторым раздражением сказал отец Борис. Она закрыла лицо руками, словно стесняясь. Потом отняла от него ладони: — А можно еще — воруют спички. — Так ты хозяйка или нет? Видишь, у нас гостья. А ты чем угощать ее собираешься? — пошел он на хитрость. Тогда она медленно двинулась, опираясь на его руку: — А можно еще — яички. — Можно, — обрадовался он. — Хотите яичницу? — Да нет же, нет, — захныкала она, как капризный ребенок, вновь хватаясь за забор, — Разве вы — католичка? — Нет, — смутилась я. — Ну вот, я и говорю, — она укоризненно ударила его по руке, — а лишь католички едят яички! — Вы что — не можете ей подыграть? — уже с явным раздражением сказал несчастный латинофил. Честно говоря, я продрогла уже до костей, к тому же я действительно была голодная, и яичница, так бездарно уплывшая у меня из-под носа, ужасно раздразнила меня, да и весь этот Медон мне уже надоел. Поэтому я спросила ее, кивнув отцу Борису: — Ну а вы — что же, католичка? — Что вы, — ужаснулась она. — Я их терпеть не могу. — Она не любит католиков, — подтвердил отец Борис. — Да? — спросила я и постаралась, чтобы зазвучало шутливо. — А я-то думала, что только у католички в ушах затычки… — Нет, — решительно и серьезно ответила она. — Вовсе не только у них. У православных тоже. А впрочем, надо посмотреть в житиях. Вот и хорошо. Пусть посмотрит. Если там что-нибудь об этом есть, я бы тоже заткнула себе уши, — думала я, вернувшись домой и поедая яичницу из четырех яиц. Эх, пережить бы все это молчком, с выразительным пальцем поперек губ, пробежать тишком, на цыпочках, крадучись, прижимая острые локти к бедрам, опустив голову, потупив взор. А сама на следующее же утро купила телефон с автоответчиком: «Извините. Меня сейчас нет дома. Оставьте ваше сообщение после гудка…» На самом деле, это только кажется, что он тебя от чего-то (или от кого-то) спасает. Совсем даже наоборот. Первым делом заслышался сладковатый голосок Зои Олеговны: — Я — по благословению отца Петра. Он не против, если вы сегодня поприсутствуете на его переговорах с иеромонахом Филиппом. Позвонил Филипп: — Эй, отзовись! У меня к тебе дело. Позвонил Векселев, сквозь треск можно было разобрать: — …часов. На следующий день — опять Филипп: — Ты куда пропала? Если ты в Москве, зайди. Еще через день раздался незнакомый голос: — Мы не знаем номер вашей квартиры. Спуститесь, пожалуйста, к подъезду в шесть часов. Я не стала спускаться, вот еще! На следующий день — откуда они узнали мой адрес? — Сундуковы позвонили мне в дверь, сунули в руки видеокассету. — И сами посмотрите, и игумену Ерму отвезите. Стоящий фильм, — сказал Сундуков. — Релевантный. Вот, — строго добавила Сундукова. Я подумала: — Да ну! Небось какие-нибудь просветительские лекции… Потом, ближе к ночи, все же поставила. И вот на экране — отец Петр Лаврищев — крупный план: — Неужели вы не понимаете, что все — за нас. Прогрессивная общественность с ее мнением, московская интеллигенция, Запад, вы вообще прессу читаете? Оставьте эту затею, она вам не по плечу. Далее — Филипп — в полупрофиль: — Я — монах. Я выполняю указ Патриарха. Он поручил мне возродить здесь монастырь, и я это сделаю, как бы вы мне ни мешали со своей общественностью… По всей видимости, снимал это Урфин Джюс. То и дело слышится его закадровый голос: — Вы хотите уже оскорбить все общество! Хорошо виден главный редактор Грушин, он произносит патетически: — Вы мне напоминаете героя «Бесов» Петра Верховенского! Возле него — в рядок — Сундуковы: — Мы вам обещаем так испортить репутацию, что само священноначалие предпочтет избавиться от вас, отправить куда-нибудь с глаз долой — на Камчатку или в Воркуту — просвещать население. Гриша стоит, набычившись, выпячивая лоб и сжимая кулаки: — Вы уже так себя позиционировали, что я с удовольствием бы набил вам морду! — заикается он. Но там никого не видно, кто сопровождает отца Филиппа. То есть он абсолютно один. Один как перст. Он и они… Они окружили его, порой говорили одновременно. Зоя Олеговна: — Да ты хоть веруешь-то в Бога, а? Грушин: — Батюшка, вы веруете? Гриша: — Да он — Иуда, он Христа за один сребреник продаст! Опять Грушин: — Нет, вы мне даже не Верховенского — вы мне Смердякова напомнили, господин лже-наместник! Опять Зоя Олеговна: — Небось самому стыдно, ишь, голову опустил. Скажи — стыдно тебе, стыдно? Урфин Джюс: — Мы обо всем будем докладывать священноначалию. У нас — гласность. Вы за все ответите — и за казаков, и за безобразия в храме, и за бесчинства ваших прихожан. Снова Зоя Олеговна: — Ох, боюсь, его там в Патриархии и накручивают. Он придет в храм, отойдет душой, а его опять туда вызывают и внушают что-то, внушают. И у него — раздвоение. Совесть говорит одно, а канцелярия — другое. Может наступить непредсказуемый аффект. Журналист Сундуков: — Нам говорили, что уже один епископ за нас. Мы нашли случай передать ему информацию. Мы ждем от него публичной поддержки! И вновь Зоя Олеговна: — Боюсь я за твое здоровье, Филипп! Доверься мне как специалисту, как доктору! Тебе вредна эта суггестия, так можно и до невроза навязчивых состояний докатиться, а гам и целый букет: бред преследования, шизофрения, острый психоз! Журналистка: — Кончены ваши чекистские времена, лагеря и расстрелы, расстрелы и лагеря! Лаврищев: — Человек сам вынашивает в себе свое наказание! Хочу напомнить вам, что Христа тоже гнали! И вновь, и вновь Зоя Олеговна: — Ой, боюсь, придется с тобой помучиться. Очень уж ты себя запустил. Смотрю — нервы у тебя совсем сдают, психика лабильная, расшатанная… Зрачки расширены… Горе ты мое луковое! Ответить даже не можешь, все молчишь. Пауза. И вдруг — она же, но уже как бы на мою тематику: — Ну скажи хоть — это они тебя подучили, эти убийцы отца Александра Меня, ведь они? Неужели ты один из них, из этих убийц? — Да он бы точно его убил, не поморщившись, — грозно и почему-то басом произнесла Сундукова. — Так это он и убил! — выдвинул обвинение Гриша. Это прибавило общего возбуждения. Слышно было даже, как спорят за кадром: Филипп это убил или все-таки не он. Вроде даже кто-то сомневался в нем, ставил ему это свое сомнение в минус: «Да у него кишка тонка!» Наконец Филипп оборвал прения: — Так когда вы освободите монастырь? Все сроки уже истекли. Даю вам месяц. Через месяц мы огородим обитель высокой стеной, вынесем ваши вещи и запрем ворота. Раздвинул их рукой и вышел. — Беснование! — кинула ему вслед Зоя Олеговна. На этом кончился фильм. Конечно, мне было жаль отца Филиппа. Но я была так рада, что сама ускользнула от камеры. И хотя мне было стыдно, что я не пошла с Филиппом на эти переговоры, теперь я с облегчением думала, что избежала этих сетей. При этом я тяжело вздыхала, что, возможно, еще больше запуталась в них, хотя тут я абсолютно ни при чем. Но самое главное — я чувствовала себя виноватой. Мне хотелось тут же поехать объясниться с отцом Ермом. Может быть, даже припереть в скит телевизор с видиком и показать ему эту кассету. И все же я думала с отвращением, что мне придется что-то еще объяснять, оправдываться… Я решила побежать к отцу Филиппу и принести ему какое-то утешение — фрукты, бутылку вина. И тут же с ужасом представила себе, как буду входить в Рождественский церковный дом, рискуя встретить там лаврищевцев. Зоя Олеговна, врач-психиатр и эксперт высшей категории, была права, когда твердила мне о раздвоении. Наверное, это произошло тогда, когда я хотела скрыться с глаз долой и остаться сама по себе, но тем самым лишила себя выбора: в этом случае все было решено за меня, и мне была отведена определенная роль. — Вы уже доставили нашу видеокассету игумену Ерму? — спросил автоответчик голосом Урфина Джюса. — Что с тобой? Куда ты делась? Хоть объявись, что ты жива, — на этот раз произнес он с интонациями отца Филиппа. — Мне позарез нужна твоя помощь. Тут один француз… — Ну что ты скрываешься! — возмутился мой муж. — Как будто это может тебя от чего-то оградить. Пойди объяснись с Филиппом — или, в самом деле, помоги, или скажи честно — нет, я не буду ни в чем участвовать. Сколько же можно сидеть на осадном положении! Мне дозвониться никто не может, люди не любят разговаривать с автоответчиком, кладут трубку — и все. — Господи, — возопила я. — Ну почему мне не позвонит какой-нибудь аноним и не оставит сообщение, что-то вроде: «А не хотите ли смотаться на три дня в командировку в Питер? На недельку — в деловую поездку в Париж? Или ладно уж — в Париж — на десять дней — в Саратов, в глушь, можно даже в Иркутск, в Красноярск. Только срочно! Выезжаем завтра же! Нет, сегодня же, прямо сейчас!» Но никакой аноним так и не звонил. Зато пришло приглашение на литературный вечер. Безопасное занятие. Безопасное место. Только вошла в ЦДЛ, мне навстречу — можно сказать, главный лаврищевец, академик Рачковский. Подошел, взглянул заговорщицки: — Ну как там наша община? А то я только что из Бостона. Мне удалось заручиться поддержкой очень влиятельных и надежных людей. Я напряглась, собирая все свои познания в латыни, и глубокомысленно напомнила ему о страшных данайцах, приносящих дары: — Timeo danaos et dona ferentes! На следующий день с утра пораньше пришел Филипп с каким-то смуглым монахом. Отвел меня в комнату: — Ну ладно, на переговоры со мной не пошла, твое дело, так хоть приюти у себя этого раба Божьего. Он — француз, греко-католик, священник, приехал по приглашению отца Петра Лаврищева. Хочет принять здесь Православие и остаться в России. Но такие дела решает сам Патриарх. Он его прекрасно у себя принял, решил присоединить к Православию сразу после Пасхи и собирается приписать его к Рождественскому монастырю. Так что это будет мой насельник. А пока Святейший поручил мне испытать его, посмотреть на него в деле. А как я посмотрю? По-русски он — три с половиной слова: так только — «Православие», «атмосфер» и «культур», а я по-французски — ни одного. По-английски кое-как разговариваем. В алтаре: «Гив ми кадило, плиз!» Мне поселить его негде. И вообще — не до него сейчас. Кроме того — неизвестно, какого он духа. Приехал-то по приглашению Лаврищева. Поначалу он носился с этим французом, а как его мне отдали — шарахнулся в сторону. А может — это для маневра, а француз — его шпион? Впрочем, кажется, он и вправду почти ничего по-нашему не понимает. Тогда, может, лазутчик. Внедрится, выучит русский… Впрочем, это я так, на всякий случай. Глаза у него хорошие. Пусть приходит ко мне на службы помогать, на кухне что-нибудь приготовить, снег во дворе убрать, а так — сидит у тебя, русским занимается. Зовут его отец Гавриил. Он, между прочим, иеромонах. Остался у нас этот отец Гавриил. Действительно, по-русски почти и не говорил, а если и говорил, то так забавно у него получалось — во-первых, все у него выходило на мужской лад: существительные, глаголы… «Католики — это другой культур, совсем другой атмосфер». Я даже в шутку заметила ему, что, наверное, ему как монаху вообще свойственно отметать все женское… А кроме того — при хорошем музыкальном слухе у него был очень сильный французский акцент, и потому его русская речь казалась даже более французской, чем сама французская. Дети мои облепили его — он помогал им делать французские уроки. Они и звали его на французский манер — пер Габриэль. Так это имя к нему и прижилось. Через несколько лет я слышала, как деревенские бабки о нем говорили: — А отец Габриель-то наш — просто Ангел Небесный! Спаси его Господи! В юности он ушел в бенедиктинский монастырь, потом, полюбив и прочувствовав православное богослужение, перешел к греко-католикам, отправился в Иерусалим и там пятнадцать лет подвизался в суровой обители. Очень строгий там был устав. Богослужение длилось по восемь-десять часов. Великим постом расходилась братия по пустыне и питалась со всякой скудостью чем Бог пошлет. Встретил он у Гроба Господня русского православного старца (кажется, архимандрита) с Афона. Тот говорил по-французски, пригласил его в свой монастырь. Поехали они вместе на Афон. Помолились вволю и в Пантелеимоновом монастыре, и в Андреевском скиту. Побывали и у греческих подвижников — слава Богу, были тогда еще живы поистине святые мужи, о которых мы сейчас можем только читать с сердечным трепетом, — и старец Паисий, и Иосиф Исихаст, и Арсений Пещерник, и Ефрем Катунакский. Отец Гавриил был потрясен красотой Православия и понял, что наконец нашел то, что искал. Он попросил русского архимандрита стать его духовным отцом, выражая полную готовность быть послушным ему «даже до смерти». Тот благословил его ехать в Россию и, приняв Православие, там и оставаться. Но из-за того, что сам был приписан к Афонскому монастырю и считался греческим подданным, он не мог его официально пригласить. И тогда священник из числа русских паломников на Афоне предложил отцу Гавриилу помощь: — Я, — сказал, — вполне даже мог бы вас пригласить. Наша община очень заинтересована в том, чтобы к нам приезжали представители других конфессий, потому что мы на все смотрим очень широко. И вот так получилось, что отец Гавриил прибыл в Москву по приглашению отца Петра Лаврищева. Но приехал он не вовремя: как раз начались сражения за Рождественский монастырь, и отец Петр, как только узнал, что тот хотел бы перейти в Православие, перестал его опекать и просто отослал к Патриарху. По-видимому, отец Гавриил упомянул в разговоре со Святейшим Рождественский монастырь, тот одобрительно закивал и направил его прямехонько к отцу Филиппу. Поначалу Филипп отнесся к нему с некоторым подозрением. Все ему виделся здесь какой-то подвох — зачем ему в этой ситуации священник-униат, приятель Лаврищева? А мы его полюбили. Он был кроткий, добрый и умный. Все понимал — по взгляду, интонации, жесту. Иногда, закатав рукава подрясника, хозяйничал у нас на кухне — пек блины, делал из скисшего молока творог и варил суп. Готовил он превосходно. При всей своей яркой — какой-то южно-французской, гасконской, даже, может быть, испанской внешности — он умел оставаться незаметным. Если к нам приходили друзья, они сразу чувствовали эту его прозрачность, открытость: казалось, в нем не было ничего мутного, тяжелого, чуждого. Помимо родного французского, он знал английский, греческий, латынь и иврит, поэтому русский давался ему легко. Через какую-нибудь неделю он уже вовсю болтал с моим мужем о «церковний политик и церковний реформ»: — Церковь всегда новий, потому что в нем дышит живой благодать, он — живой организм, которий растет, но это не то, что у него вдруг прибавляется новий — третий — ног или ух. Когда он уходил в Рождественский монастырь и надолго там оставался, мы по нему скучали. По-видимому, он там тоже оказывался меж двух огней: как же, приехал по приглашению отца Петра, а помогает отцу Филиппу, но, кажется, не ощущал по этому поводу никакого смущения и, когда он заговаривал об этой странной ситуации, лицо его оставалось ясным и простодушным, и только изредка по губам пробегала улыбка, словно кое-что в своем двусмысленном положении он находил забавным. Может быть, он не все понимал, что творилось между двумя его русскими наставниками, не ощущал всей остроты конфликта и всего накала страстей. Но, скорее всего, он был просто смиренный человек, пытавшийся принять благодушно все испытания, которые встречались на его монашеском пути, и благословить Того, Кто его по этому пути вел, всецело доверяя Его милосердию… |
Николаева Олеся/ Библиотека Golden-Ship ru Современная культура и Православие Научно-информационно-методического центра г. Уфа проводит 8 февраля 2013 г ежегодный комплекс мероприятий «Феринские чтения», посвященный... | Торик Александр Селафиила/ Библиотека Golden-Ship Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из 120 страниц текста, содержит введение, четыре главы, заключение, список литературы... | ||
Golden Bay Beach (5 ) Ларнака | Публичный отчет мбоу «Оленекская средняя общеобразовательная школа имени Х. М. Николаева» Полное наименование образовательного учреждения в соответствии с Уставом – Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение... | ||
Awards: 2 Oscars (Best Costume Design, Best Music), Golden Globes (Best Supporting Actress) | 50-Летие Каратэ Киокушинкай Официальный отель: Hotel Melia Grand Hermitage 5, 9007 Golden Sands, Varna, Bulgaria | ||
Электронная библиотека Российской государственной библиотеки (ргб) Крупнейшая бесплатная электронная библиотека российского Интернета. Здесь вы можете найти литературу по истории, политике, философии,... | Рекомендательный библиографический указатель Волгограда ворота: рек библиогр указатель : / Волгогр. Мук «цсгб»; библиотека-филиал №24 им., библиотека филиал №33, библиотека-филиал... | ||
Новослободская, дом 23 Светлана Макаренко, +7 (4212) 672 177 Олеся Хрусталева (организационные вопросы) | ПовесткА заседания Правительства Калининградской области Светлана Макаренко, +7 (4212) 672 177 Олеся Хрусталева (организационные вопросы) | ||
Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Библиотека школы занимает отдельное изолированное помещение. Библиотека оборудована | Библиотека как развивающая среда нового поколения Библиотека как развивающая среда нового поколения: материалы IV межрегиональных библиотечных юниор чтений, Сыктывкар, 25-27 ноября... | ||
Какая философия науки нам нужна? Факультет философии и политологии спбгу Светлана Макаренко, +7 (4212) 672 177 Олеся Хрусталева (организационные вопросы) | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Не секрет, что самое трудное в написании сочинения по исходному тексту – аргументация своей точки зрения по поставленной автором... | ||
Т. Д. Жукова, кпн, президент Русской школьной библиотечной ассоциации,... Библиотека как когнитивный ресурс инновационных образовательных процессов в школе | Сковорода Григорій Сковородинівка на Харківщині. Перед смертю поет I філософ заповідавпоховати себе на підвищенні біля гаю, а на могилі зробити напис:... |