"Лесной царь" - драма с несколькими действующими лицами. У них свои характеры, резко отличные друг от друга, свои поступки, совершенно несхожие, свои устремления, противоборствующие и враждебные, свои чувства, несовместимые и полярные.
Поразительна история создания этого шедевра. Он возник в порыве вдохновения. "Однажды, - вспоминает Шпаун, друг композитора, - мы зашли к Шуберту, жившему тогда у своего отца. Мы застали друга в величайшем возбуждении. С книгой в руке он, расхаживая взад и вперед по комнате, читал вслух "Лесного царя". Вдруг он сел за стол и принялся писать. Когда он встал, великолепная баллада была готова".
Франц Шуберт (Franz Schubert, 1797–1828) — австрийский композитор. Родился в семье школьного учителя. В 1808–12 был певчим Венской придворной капеллы. Воспитывался в венском конвикте, где обучался генерал-басу у В. Ружички, контрапункту и композиции (до 1816) у А. Сальери. В 1814–18 помощник учителя в школе отца. К 1816 Шуберт создал свыше 250 песен (в т. ч. на слова И. В. Гёте — «Гретхен за прялкой», 1814, «Лесной царь», «Вознице Кроносу», обе — 1815), 4 зингшпиля, 3 симфонии и др. Вокруг Шуберта сложился кружок друзей — поклонников его творчества (в их числе — чиновник Й. Шпаун, поэт-любитель Ф. Шобер, поэт И. Майрхофер, поэт и комедиограф Э. Бауэрнфельд, художники М. Швинд и Л. Купельвизер, певец И. М. Фогль, ставший пропагандистом его песен). Как учитель музыки дочерей графа И. Эстерхази Шуберт побывал в Венгрии (1818 и 1824), вместе с Фоглем ездил в Верхнюю Австрию и Зальцбург (1819, 1823, 1825), посетил Грац (1827). Признание пришло к Шуберту лишь в 20-х гг. В 1828, за несколько месяцев до смерти Шуберта, в Вене состоялся его авторский концерт, прошедший с большим успехом. Почётный член Штирийского и Линцского музыкальных союзов (1823).
Шуберт — первый крупный представитель музыкального романтизма, выразивший, по словам Б. В. Асафьева, «радости и скорби жизни» так, «как их чувствуют и хотели бы передать большинство людей». Важнейшее место в творчестве Шуберта занимает песня для голоса с фортепиано (нем. Lied, около 600). Один из крупнейших мелодистов, Шуберт реформировал жанр песни, наделив его глубоким содержанием. Обогатив прежние песенные формы — простую и варьированную строфическую, репризную, рапсодическую, многочастную, — Шуберт создал и новый тип песни сквозного развития (с объединяющим в целое варьируемым мотивом в партии фортепиано), а также первые высокохудожественные образцы вокального цикла. В песнях Шуберта использованы стихотворения около 100 поэтов, прежде всего Гёте (около 70 песен), Ф. Шиллера (свыше 40; «Группа из Тартара», «Жалоба девушки»), В. Мюллера (циклы «Прекрасная мельничиха» и «Зимний путь»), И. Майрхофера (47 песен; «Гребец»); среди других поэтов — Д. Шубарт («Форель»), Ф. Л. Штольберг («Баркарола»), М. Клаудиус («Девушка и Смерть»), Г. Ф. Шмидт («Скиталец»), Л. Рельштаб («Вечерняя серенада», «Приют»), Ф. Рюккерт («Привет», «Ты мой покой»), В. Шекспир («Утренняя серенада»), В. Скотт («Ave Maria»). Шуберту принадлежат квартеты для мужских и женских голосов, 6 месс, кантаты, оратории и др. Из музыки для музыкального театра известность приобрели лишь увертюра и танцы к пьесе «Розамунда, княгиня Кипрская» В. Шези (1823).
В инструментальной музыке Шуберта, основанной на традициях композиторов венской классической школы, большое значение приобрёл тематизм песенного типа. Композитор стремился сохранить напевную лирическую тему как целое, давая ей новое освещение с помощью тональной перекраски, тембрового и фактурного варьирования. Из 9 симфоний Шуберта 6 ранних (1813–18) ещё близки сочинениям венских классиков, хотя и отличаются романтической свежестью, непосредственностью. Вершинными образцами романтического симфонизма являются лирико-драматическая 2-частная «Неоконченная симфония» (1822) и величественная героико-эпическая «Большая» симфония C-dur (1825–28). Из оркестровых увертюр Шуберта наиболее популярны две в «итальянском стиле» (1817). Шуберт — автор глубоких и значительных по содержанию камерно-инструментальных ансамблей (один из лучших — фортепианный квинтет «Форель»), ряд из которых написан для домашнего музицирования. Фортепианная музыка — важная область творчества Шуберта. Испытав влияние Л. Бетховена, Шуберт заложил традицию свободной романтической трактовки жанра фортепианной сонаты. Фортепианная фантазия «Скиталец» также предвосхищает «поэмные» формы романтиков (в частности, структуру некоторых симфонических поэм Ф. Листа). Экспромты и музыкальные моменты Шуберта — первые романтические миниатюры, близкие сочинениям Ф. Шопена, Р. Шумана, Ф. Листа. Фортепианные вальсы, лендлеры, «немецкие танцы», экосезы, галопы и др. отразили стремление композитора к поэтизации танцевальных жанров. К той же традиции домашнего музицирования восходят многие сочинения Шуберта для фортепиано в 4 руки, в т. ч. «Венгерский дивертисмент» (1824), фантазия (1828), вариации, полонезы, марши.
Творчество Шуберта связано с австрийским народным искусством, с бытовой музыкой Вены, хотя он редко использовал в сочинениях подлинные народно-песенные темы. Композитор претворил также и особенности музыкального фольклора живших на территории Австрийской империи венгров, славян. Большое значение в его музыке имеют колорит, красочность, достигаемые с помощью оркестровки, обогащения гармонии побочными трезвучиями, сближения одноимённых мажора и минора, широкого применения отклонений и модуляций, использования вариационного развития. При жизни Шуберта получили известность главным образом его песни. Многие крупные инструментальные сочинения были исполнены лишь через десятилетия после его смерти («Большая» симфония прозвучала в 1839, под управлением Ф. Мендельсона; «Неоконченная симфония» — в 1865).
Сочинения: Оперы — Альфонсо и Эстрелла (1822; постановка 1854, Веймар), Фьерабрас (1823; постановка 1897, Карлсруэ), 3 незавершённые, в т. ч. Граф фон Гляйхен, и др.; зингшпили (7), в т. ч. Клаудина фон Вилла Белла (на текст Гёте, 1815, сохранился первый из 3 актов; постановка 1978, Вена), Братья-близнецы (1820, Вена), Заговорщицы, или Домашняя война (1823; постановка 1861, Франкфурт-на-Майне); музыка к пьесам — Волшебная арфа (1820, Вена), Розамунда, княгиня Кипрская (1823, там же); для солистов, хора и оркестра — 7 месс (1814–28), Немецкий реквием (1818), магнификат (1815), оффертории и другие духовые сочинения, оратории, кантаты, в т. ч. Победная песнь Мирьям (1828); для оркестра — симфонии (1813; 1815; 1815; Трагическая, 1816; 1816; Малая C-dur, 1818; 1821, незавершённая; Неоконченная, 1822; Большая C-dur, 1828), 8 увертюр; камерно-инструментальные ансамбли — 4 сонаты (1816–17), фантазия (1827) для скрипки и фортепиано; соната для арпеджионе и фортепиано (1824), 2 фортепианных трио (1827, 1828?), 2 струнных трио (1816, 1817), 14 или 16 струнных квартетов (1811–26), фортепианный квинтет Форель (1819?), струнный квинтет (1828), октет для струнных и духовых (1824) и др.; для фортепиано в 2 руки — 23 сонаты (в т. ч. 6 незавершённых; 1815–28), фантазия (Скиталец, 1822, и др.), 11 экспромтов (1827–28), 6 музыкальных моментов (1823–28), рондо, вариации и другие пьесы, свыше 400 танцев (вальсы, лендлеры, немецкие танцы, менуэты, экосезы, галопы и др.; 1812–27); для фортепиано в 4 руки — сонаты, увертюры, фантазии, Венгерский дивертисмент (1824), рондо, вариации, полонезы, марши и др.; вокальные ансамбли для мужских, женских голосов и смешанных составов с сопровождением и без сопровождения; песни для голоса с фортепиано, в т. ч. циклы Прекрасная мельничиха (1823) и Зимний путь (1827), сборник Лебединая песня (1828).
В формировании русской национальной культуры все более активно
участвует интеллигенция, первоначально составлявшаяся из образованных людей
двух привилегированных сословий — духовенства и дворян. В первой половине
XVIII в. появляются интеллигенты-разночинцы, а во второй половине этого
века выделяется особая социальная группа — крепостная интеллигенция
(актеры, живописцы, архитекторы, музыканты, поэты). Если в XVIII — первой
половине XIX в. ведущая роль в культуре принадлежит дворянской
интеллигенции, то во второй половине XIX в. — разночинцам. В состав
разночинной интеллигенции (особенно после отмены крепостного права)
вливаются выходцы из крестьян. В целом к разночинцам относились
образованные представители либеральной и демократической буржуазии, которые
принадлежали не к дворянству, а к чиновничеству, мещанству, купечеству и
крестьянству. Это объясняет такую важную особенность культуры России XIX
в., как начавшийся процесс ее демократизации. Он проявляется и том. что
деятелями культуры постепенно становятся не только представители
привилегированных сословий, хотя они и продолжают занимать ведущее место.
Увеличивается число писателей, поэтов, художников, композиторов, ученых из
непривилегированных сословий, в частности из крепостного крестьянства, но
преимущественно из среды разночинцев.
| Русская интеллигенция и немецкие университеты на рубеже веков
Р.Е. Гергилов
Философия образования. Сборник материалов конференции. Серия “Symposium”, выпуск 23. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. С.431-439
[431]
Традиция обучения российских студентов в немецких университетах берет начало с петровских времен. В XVIII веке — это, как правило, студенты, изучающие естественные и технические науки. Одним из первых был М. Ломоносов, слушавший лекции Х. Вольфа. Но не только русские студенты и ученые останавливались в Германии. Писатели и публицисты посещали Германию. Д. Фонвизин, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский и И.А. Тургенев часто останавливались в немецких пансионах. В своем романе «Дым» Тургенев воздвиг памятник своим землякам, проживавшим в курортном городке Баден-Бадене.
В период после окончания Крымской войны и вплоть до начала первой мировой войны Германия переживала большой приток выходцев из России, желающих получить образование в ее университетах. С каждым годом возрастало их число, чему не в последнюю очередь способствовало правительство Александра II. Знаменитый хирург и организатор науки Н. Пирогов стоял у истоков этого массового движения. Вернувшись после своей первой служебной поездки в 1865 г. в Германию по поручению министра народного
[432]
образования он рассказал о тех немецких ученых, которые курировали русских студентов, и просил русское правительство их поощрить. Среди них были: Т. Момзен, Л. Фон Ранке, К. Вайерштрас, Р. Вирхов, Р. Бунзен, Г. Гельмгольц и Р. Иеринг. Представляется трудным перечислить всех российских студентов, обучавшихся в немецких университетах, но следует все же назвать хотя бы некоторых, составивших впоследствии славу российской науки: И.М. Сеченов, А.П. Бородин, С.В. Ковалевская, Д.И. Менделеев, В.Ф. Лугинин, В.О. Ковалевский, Н.Н. Миклухо-Маклай, К.А. Тимирязев, Н.С. Таганцев, А.П. Семенов-Тянь-Шанский, Е.И. Шпитальский и многие другие.
В конце 19 и начале 20 вв. наблюдался усиленный приток русских студентов в немецкие университеты. Причины были разные. Большинство ехало не слушать знаменитых немецких философов, юристов и экономистов, а изучать медицину, естественные и технические науки. В Высших технических школах Дармштадта и Карлсруэ, в горной академии Фрайбурга, в Высших коммерческих школах Берлина, Кельна и Маннгейма, а также и в известных университетах Германии российские студенты представляли большую часть иностранного контингента слушателей. Даже в небольшом и находящемся вдали от больших научных центров Фрейбургском университете, в летний семестр 1910 г. насчитывалось 143 иностранных студента, из них 67 были выходцы из России, что намного превышало число австрийских и швейцарских корпорантов. Они по-разному воспринимали то, что им предлагала немецкая академическая жизнь, но ехали в Германию как паломники, желающие соприкосновения своих религиозно настроенных душ с рационализмом немецкого неокантианства, восприятие которого в России на рубеже веков отмечалось многими историками русской философской и религиозной мысли. «Психология философов, — пишет Г.В. Флоровский в «Путях русского богословия», — становится у нас в те годы религиозной. И даже русское неокантианство имело тогда своеобразный смысл. Гносеологическая критика оказывается как бы методом духовной жизни — и именно методом жизни, а не только мысли. И такие книги. Как «Предмет знания» Г. Риккерта или «Логика» Г. Когена, не читались ли тогда именно в качестве практических руководств для личных упражнений, точно аскетические трактаты?» [1]
[433]
Немало русских студентов вынуждены были получать образование за границей, ввиду того, что по разным причинам не могли обучаться в отечественных университетах. После получения образования они возвращались на родину, чтобы иметь возможность работать по избранной профессии. Большая их часть в совершенстве владели немецким языком и были хорошо знакомы с немецкой культурой, тем не менее, находясь на чужбине, они старались держаться вместе.
В Гейдельберге одну из возможностей совместных встреч и общения предоставляла открытая в 1862 г. академическая читальня, названная в честь куратора студентов в этом городе Пироговской. Она являлась политическим центром российского студенчества. Открытие этой читальни послужило примером создания подобных читален и клубов в других университетских городах, где жили российские корпоранты. Они представляли собой часть родины, места, где проводились литературные вечера и политические дискуссии. В этих клубах и библиотеках можно было ознакомиться с не только с легальной, но и с нелегальной литературой. В распоряжении была социал-демократическая, социал-революционная литература, а также газета либеральной оппозиции «Освобождение», выпускаемая П. Струве вначале под Штутгартом, а затем в Париже. К 1913 году читальни, объединения и клубы были открыты в двадцати немецких университетских городах. В Кетене и Гейдельберге таких мест встречи было по два, в Берлине, Фрайбурге и Фрайберге по три, в Дрездене пять, а в Мюнхене их число достигло шести. Общественная жизнь в этих клубах и читальнях отражала национальные и политические разногласия, существующие на родине. Так же как и в тогдашней России здесь существовали социал-демократические, либеральные и консервативные организации. Большинство студентов симпатизировало социал-демократии, а нередко и большевистскому ее крылу. Смысл обучения многих политически активных студентов, как отмечает Ф. Степун, заключался не столько в обучении, сколько в подготовке революции [2]. Стоит заметить, что насколько изучены зарубежные следы большевистской социал-демократии за границей, настолько мало внимания еще уделено зарубежной деятельности русской либеральной интеллигенции. Тот, кто прибывал в Германию для получения образования, так или иначе,
[434]
сталкивался и с русским революционным движением. Порой трудно было разделить обучение от политического ангажемента.
Это все находило выражение в мероприятиях, проводимых в читальнях, где собирались представители самых различных взглядов и мировоззрений. Все это не оставалось без внимания немецких властей. Полиция вела, по возможности, слежку за особо активными членами политических группировок. В 1903 г. ею, совместно с русской охранкой, было организовано изъятие подготовленной к отправке в Россию нелегальной литературы. В первую очередь речь шла об «Искре», «Заре» и либеральном «Освобождении», которые были отпечатаны на средства немецкой социал-демократии в Германии.
После таких обысков очень трудно стало просить разрешение властей на открытие студенческих читален. Так, даже в либерально настроенном Бадене власти не разрешили открыть академическую читальню, считая, что такого рода заведения представляют собой рассадник революции. Одним из инициаторов открытия читальни в Бадене был Моисей Рубинштейн, слушавший лекции Г. Риккерта, а затем защитивший под его руководством диссертацию. Поданное через три года прошение на открытие читальни было снова отклонено и только когда студенты, среди которых был еще один ученик Риккерта Сергей Рубинштейн, обратились к находившемуся в то время в Германии А. Витте, двоюродному брату С. Витте, и заручились поддержкой профессоров Г. Шульце-Геверница и Ф. фон Химштедта, они смогли открыть читальню. Печатные издания, поступающие в распоряжение этих читален стали подвергаться цензуре.
Немало русских студентов, окончив немецкие университеты, защищали там же диссертации. Так Меккой будущих российских юристов и философов был Гейдельбергский университет, где была сильна школа юриспруденции, во главе с профессором Г. Еллинеком и философская школа неокантианства, которую возглавлял В. Виндельбанд, а после его смерти Г. Риккерт. На семинарах Еллинека русские студенты готовили себя к работе над созданием демократической конституции России. В 1904 г. С. Сватиков представил к защите свою диссертацию «Наброски изменения русской конституции», а в 1908 г. М. Калантаров — «Современная конституция российской империи». В 1912 г. на 50-летнем юбилее Гейдельбергской русской читальни выступил известный профессор-юрист Г. Радбрух, пользовавшийся большой популярностью у русских студентов.
[435]
Стремительное развитие науки, техники и культуры Германии на рубеже XIX и XX веков делало ее привлекательной для интеллектуальной элиты России. Высокого уровня достигло развитие естественных и технических наук. В восьмидесятых годах XIX века закончил Берлинский политехнический институт, а затем некоторое время там преподавал М. Гершензон. В летнем семестре 1906 г. в Дрезденской Высшей технической школе слушал лекции по электротехнике и машиностроению будущий автор «Гиперболоида инженера Гарина» А. Толстой. В 1901 г. во Фрайбургском университете защитил диссертацию по зоологии А. Петрункевич, а затем, после хабилитации, он был приглашен читать лекции в Гарвардский университет. Подобную карьеру сделал Сергей Бубнов, защитивший в 1912 г. во Фрайбурге диссертацию по геологии. Его брат, защитивший в 1908 г. у Виндедьбанда диссертацию на тему «О сущности и предпосылках индукции», остался преподавать в Гейдельбергском университете. Не осталась в стороне и живопись. Незадолго до начала первой мировой войны в Германию прибыл В. Кандинский. Со временем он создал в Мюнхене свою художественную школу.
Молодых русских философов привлекала немецкая юго-западная школа неокантианства и почти все из защитивших в университетах Гейдельберга, Марбурга и Фрейбурга диссертации посвятили их разработке проблем немецкой философии. В 1909 г. С. Гессен защитил под руководством Г. Риккерта диссертацию на тему «Об индивидуальной каузальности». Только диссертация Ф. Степуна была посвящена творчеству русского философа Вл. Соловьева. Молодая научная поросль из России была привлечена к научной и издательской работе. Сергей Живаго, состоявший в тесном научном контакте с М. Вебером, В. Зомбартом и Э. Яффе, издававшими «Архив социальной науки и социальной политики», рецензировал набросок конституции союза освобождения, побудивший М. Вебера написать первую большую работу о русской революции 1905/06 гг. [3].
Бубнов, Гессен и Степун были не единственными, кто защитил диссертации по окончании университетов. В 1906 г. у Риккерта успешно защитился иркутчанин М. Рубинштейн. Тема его диссертации была: «Логические основоположения гегелевской системы и конец истории». Одессит Сергей Рубинштейн в 1909 и 1910 гг. слушал лекции по философии во Фрайбургском университете.
[436]
Затем он перевелся в Марбургский университет и там, в 1913 г. защитил у Когена и Наторпа диссертацию по теме «Изучение проблемы метода». Очарованы достижениями немецкой философской мысли были не только ее профессионалы, но и представители изящной словесности. Борис Пастернак слушал в 1912 г. в Марбургском университете лекции Г. Когена и П. Наторпа. Два аспекта Марбургской школы особенно очаровали его — это независимость ее философской системы и ее историзм. О своем пребывании в этом центре немецкого неокантианства он пишет в «Опальных повестях». Кроме Пастернака лекции марбуржцев слушали в свое время Н. Трубецкой, С. Трубецкой, Д. Самарин и Б. Вышеславцев. В Гейдельберге лекции филолога Ф. Неймана, историка искусств Э. Тоде, германиста В. Брауна и философов В. Виндельбанда и Э. Ласка слушал в 1909/10 годах О. Мандельштам. В 1904 году лекции Виндельбанда слушал Н. Бердяев. В конце 90-х годов XIX в. подолгу останавливался в Германии тогда еще марксист С. Булгаков. Он участвовал в оживленных дискуссиях с К. Каутским, А. Бебелем и К. Либкхнехтом. Позднее, отойдя от марксизма, он наладил переписку с М. Вебером, в которой обсуждались политэкономические проблемы. С этим знаменитым немецким ученым был в контакте и Б. Кистяковский, тоже получивший образование в Германии и помогавший М. Веберу в его исследованиях российского политического ландшафта того времени. Еще одним из привлекательных очагов философской мысли был Берлинский университет, в котором в конце XIX столетия преподавали В. Дильтей и Г. Зиммель. Лекции последнего в 1899 году слушал С. Франк. Следует обратить внимание на то, что все авторы знаменитых «Вех» или обучались в Германии, или определенное время проживали в этой стране. Есть все основания полагать, что непосредственное соприкосновение с немецкой философией все же повлияло на последующее изменение их теоретических и мировоззренческих взглядов, тем более что некоторым из них выпало на долю вновь оказаться в Германии, но уже в качестве беженцев.
Цель основанных Русским Зарубежьем высших учебных заведений состояла в подготовке учащихся к активной деятельности на благо общества в освобожденной России. Эта цель предполагала также продолжение творческой деятельности, развития русской культуры и науки, прерванной революцией и гражданской войной. Ученые-эмигранты понимали, что их обязанностью было развивать достижения русского Серебряного века, который был резко оборван
[437]
начавшейся мировой войной и революцией. Что бы ни происходило в Советской России, интеллигенция в эмиграции видела другую важную задачу в том, чтобы перебросить мост через пропасть, разделившую прошлые традиции России и современные достижения Запада. Высшие учебные заведения Русского Зарубежья, как занимавшиеся собственно обучением, так и ориентированные больше на научно-исследовательскую работу, ставили перед собой двуединую цель: во-первых, обеспечить профессиональную подготовку молодого поколения для успешной деятельности в России, куда им предстояло вернуться, или в стране, где они нашли убежище. Во-вторых: помочь зрелым ученым, деятелям искусства и мыслителям, оказавшимся в эмиграции, продолжить творческую работу на благо русской культуры и познакомить местное общество с вкладом России в различные области науки и культуры. Результатом общих усилий русской эмиграции и сочувствующих им местных кругов было создание первого русского высшего научно-учебного заведения в Германии.
17 февраля 1923 г. в Берлине был открыт Русский научный институт. В его создании принимали участие как русская академическая группа, созданная при поддержке ИМКА, так и их немецкие коллеги. В рамках этого института предполагалось организовать чтение курсов лекций для молодых беженцев, в том числе и военнопленных, чтобы продолжить их образование. Немецкие власти были позитивно настроены по отношению к этому предприятию, и благодаря содействию таких влиятельных лиц, как профессор Отто Хетш, который имел связи в министерстве иностранных дел, при участии Берлинского университета и других высших учебных заведений, например Технического института, Русскому институту было выделено помещение и оказана материальная поддержка. Пожертвования Русскому институту рассматривались как «кредиты» немецких университетов, а выдаваемые им свидетельства признавались при поступлении в немецкие высшие учебные заведения. В письме министру культуры Германии ректор института проф. В.И. Ясинский писал, что порядка «…500 русских студентов к этому времени получили образование в берлинских высших школах. Но после окончания этих заведений они плохо подготовлены в вопросах русской культуры и особых условий российской действительности» [4]. К этому контингенту следует прибавить порядка 1500 студентов,
[438]
вынужденных прервать свое образование ввиду начавшейся первой мировой войны и последующей за ней революции и «уже давно безуспешно искали возможность продолжить их образование» [5]. С созданием института они получили такую возможность. Институт включал в себя три факультета: духовной культуры, которым руководил Н.А. Бердяев, юридический, под руководством И.А. Ильина и экономики, во главе которого стоял С.Н. Прокопович. Список профессорско-преподавательского состава включал в себя некоторые известные имена: Н.А. Бердяев, В.Д. Брукус, А.А. Боголепов, И.А. Ильин, А.А. Кизеветтер, А.Я. Каминка, Л.П. Карсавин, С.Н. Прокопович, П.Б. Струве, М.А. Таубе, С.Л. Франк, В.И. Ясинский.
Летний семестр 1923 г. был самым успешным за всю историю существования института. Особый интерес у студентов и слушателей, по понятным причинам, вызывала историко-культурная проблематика. Это было одной из причин большого численного состава факультета духовной культуры. Самым интересным спецкурсом был «Россия и Запад». Его создатели поставили перед собой задачу осветить связь русской и западноевропейской культур. Читали этот большой спецкурс Кизеветтер, Ильин, Айхенвальд, Карсавин, Франк и Степун. Общая численность студентов и слушателей факультета составляла 262 человека. На лекции собиралось до 200 слушателей и это при том, что оплата обучения была достаточно высока. Плата за семестр для студента составляла 5000 рейхсмарок, для вольного слушателя — 1000.
Юридический факультет пользовался меньшей популярностью, и число студентов и слушателей составляло лишь 77 человек. Основные лекции читали Кизеветтер, Струве, Ильин, Таубе, Бердяев, Боголепов, Франк, Айхенвальд, Каминка и другие.
На экономическом факультете читались лекции по следующим дисциплинам: аграрные отношения, сельское хозяйство, промышленность, финансы, лесное хозяйство. Лекции по отраслям хозяйства носили не только общенаучный, но и прикладной характер. Имелись в виду географические особенности России. Лекции посещало 205 студентов и слушателей. Лекции читали: Кизеветтер, Ильин, Каминка, Брукус, Прокопович, Струве и другие.
Кроме того, периодически факультативно читались лекции по астрономии, биологии, истории мистики в православной церкви,
[439]
истории русских монастырей, археологии примитивных культур в России. Лекции читали Арсеньев и Каган.
В лучшие времена общее число студентов института доходило до 600 человек. Процентное соотношение мужчин и женщин было приблизительно таким же, как и в учебных заведениях дореволюционной России.
Интересен тот факт, что желание обучаться в Русском научном институте выражали не только бывшие российские граждане, но и иностранцы. Интересную статистику приводит в своем докладе ректор института Ясинский. Количественно иностранцы были представлены следующим образом: румыны — 43 чел.; австрийцы — 1; американцы — 2; англичане — 2; немцы 15; швейцарцы — 4; чехи — 2; персы — 1 [6].
Со временем у института появились конкуренты. В Праге, при содействии чешского президента Масарика, было решено создать Русский университет.
|
| |
