Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 225.31 Kb.
|
| Приложение Материалы, предлагаемые участникам мастерской Тезисы статьи М.А. Антоновича «Асмодей нашего времени».
Тезисы статьи Д.И. Писарева «Базаров».
Тезисы статьи Н.Н. Страхова «И.С. Тургенев «Отцы и дети».
И.С. Тургенев о Базарове Хотел ли я обругать Базарова или его превознести? Этого я сам не знаю, ибо не знаю, люблю ли я его или ненавижу. И.С. Тургенев
…Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная и все-таки обреченная на гибель, потому что она все-таки стоит в преддверии будущего… (Из письма к Случевскому от 14 апреля 1862 г.)
(Из статьи «По поводу «Отцов и детей»)
(М.Н. Каткову, 1861 год) П. Вайль, А. Генис Родная речь: Уроки изящной словесности. -3 –е изд. – 1999. Формула жука «Отцы и дети» - едва ли не самая шумная и скандальная книга в русской литературе. Авдотья Панаева, очень не любившая Тургенева, писала: «Я не помню, чтобы какое-нибудь литературное произведение наделало столько шуму и возбудило столько разговоров, как повесть Тургенева «Отцы и дети». Можно положительно сказать, что «Отцы и дети» были прочитаны даже такими людьми, которые со школьной скамьи не брали книги в руки». Тургенев своей книгой вполне лапидарно описал новое явление. Явление определенное, конкретное, сегодняшнее. Такой настрой задан уже самым началом романа: «Что, Петр? не видать еще? – спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко…». Для автора и для читателя было весьма существенно, что на дворе стоял именно такой год. Раньше Базаров не мог появиться. Достижения 40-х годов XIX века подготовили его подход. На общество произвели сильное впечатление естественнонаучные открытия: закон сохранения энергии, клеточное строение организмов. Выяснилось, что явления жизни можно свести к простейшим химическим и физическим процессам, выразить доступной и удобной формулой. Книга Фохта, та самая, которую Аркадий Кирсанов дает прочесть своему отцу – «Сила и материя» - учила: мозг выделяет мысль, как печень – желчь. Таким образом, самая высшая деятельность человека – мышление – оборачивалось физиологическим механизмом, который можно проследить и описать. Тайн не осталось. Потому Базаров легко и просто трансформирует основное положение новой науки, приспосабливая его для разных случаев жизни. «Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество», - говорит он Аркадию. И логично заканчивает: «Пойдем лучше смотреть жука». Базаров совершенно справедливо противопоставляет два мировоззрения – научное и художественное. Только столкновение их заканчивается не так, как ему представлялась неизбежным. Собственно, об этом книга Тургенева, - точнее, в этом ее роль в истории русской литературы… В целом идеи Базарова и сводятся к тому, чтоб «смотреть жука» - вместо того, чтобы раздумывать над загадочными взглядами. Жук – ключ ко всем проблемам. В базаровском восприятии мира господствуют биологические категории. В такой системе мышления жук – попроще, человек – посложнее. Общество – тоже организм, только еще более развитый и сложный, чем личность. Тургенев разглядел новое явление и испугался его. В этих невиданных людях ощущалась неведомая сила. Чтобы осознать ее, он и стал записывать: «Я все эти лица рисовал, как бы я рисовал грибы, листья, деревья; намозолили мне глаза – я и принялся чертить»… Сама повествовательная ткань предельно объективизирована. Все время ощущается нехарактерный для русской словесности нулевой градус письма там, где речь идет о социальном явлении. Вообще от чтения «Отцов и детей» остается странное впечатление невыстроенности сюжета, рыхлости композиции. И это тоже результат установки на объективность: будто пишется не роман, а записная книжка, заметки на память. Но исполнение в изящной словесности важнее замысла. Тургенев – художник, и это главное. Персонажи книги – живые. Язык – яркий. Как замечательно говорит Базаров об Одинцовой: «Богатое тело. Хоть сейчас в анатомический театр»… Роман «Отцы и дети» - о столкновении цивилизаторского порыва с порядком культуры. О том, что мир, сведенный к формуле, превращается в хаос. Цивилизация – вектор, культура – скаляр. Цивилизация складывается из идей и убеждений. Культура суммирует приемы и навыки. Изобретение смывного бочка – знак цивилизации. То, что в каждом доме есть смывной бачок, - признак культуры. Базаров – свободный и размашистый носитель идей. Эта его раскованность подана в романе Тургенева с насмешкой, но и восхищением. Вот один из примечательных разговоров: «Однако мы довольно философствовали. «Природа навевает молчание сна», сказал Пушкин. – никогда ничего подобного не сказал, - промолвил Аркадий. – Ну, не сказал, так мог и должен был сказать в качестве поэта. Кстати, он, должно быть в военной службе служил. – Пушкин никогда не был военным! – Помилуй, у него на каждой странице: «На бой, на бой! за честь России!» Понятно, что Базаров несет чушь. Но при этом что-то очень точно угадывает в прочтении и массовом восприятии Пушкина русским обществом. Такая смелость есть привилегия свободного ума. Мышление закрепощенное оперирует готовыми догматами. Мышление раскованное превращает гипотезу в гиперболу, гиперболу – в догмат. Это самое привлекательное в Базарове. Но и самое пугающее - тоже. Такого Базарова и сумел показать Тургенев. Его герой – не философ, не мыслитель. Когда он говорит пространно, это обычно выкладки из популярных научных трудов. Когда кратко – высказывается резко и иногда остроумно. Но дело не в самих идеях, которые Базаров излагает, а именно в способе мышления, в абсолютной свободе («Рафаэль гроша ломанного не стоит»). А противостоит Базарову не его главный оппонент – Павел Петрович Кирсанов – а уклад, порядок, уважение к которому исповедует Кирсанов («Без принсипов, принятых на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя»). Тургенев губит Базарова, сталкивая его с самой идеей уклада. Автор проводит своего героя по книге, последовательно устраивая ему экзамены во всех сферах жизни – дружбе, вражде, любви, семейных узах. И Базаров последовательно проваливается всюду. Череда этих испытаний и составляет сюжет романа. Несмотря на различия в конкретных обстоятельствах, Базаров всегда терпит поражения по одной и той же причине: он вторгается в порядок, проносясь, как беззаконная комета, - и сгорает. Крахом кончается его дружба с преданным и верным Аркадием. Привязанность не выдерживает проверок на прочность, которые проводятся столь варварскими способами, как поношение Пушкина и других дорогих авторитетов. Точно формулирует невеста Аркадия Катя: «Он хищный, а мы с вами ручные». Ручные – значит, живущие по правилам, соблюдающие порядок. Уклад резко враждебен Базарову и в его любви к Одинцовой. В книге это настойчиво подчеркивается – даже простым повторением одних и тех же слов. «На что вам латинские названия? – спросил Базаров. – Во всем нужен порядок, - отвечала она». …Базарову не нравилась эта размеренная несколько торжественная правильность ежедневной жизни; «как по рельсам катишься», - уверял он». Одинцову же пугает размах и неуправляемость Базарова, и худшим обвинением в ее устах звучат слова: «Я начинаю подозревать, что вы склонны к преувеличению». Гипербола – сильнейший и эффективнейший козырь рассматривается как нарушение нормы. Столкновение хаоса с нормой исчерпывает очень важную в романе тему вражды. Павел Петрович Кирсанов – тоже, как и Базаров не мыслитель. Он не в состоянии противостоять базаровскому напору сколько-нибудь артикулированные идеи и аргументы. Но Кирсанов остро ощущает опасность самого факта существования Базарова, ориентируясь при этом не на мысли и даже не на слова: «вы изволите находить смешными мои привычки, мой туалет, мою опрятность…» Кирсанов защищает эти, казалось бы, мелочи, так как инстинктивно понимает, что сумма мелочей – и есть культура. Та самая культура, в которой закономерно распределены Пушкин, Рафаэль, чистые ногти и вечерняя прогулка. Всему этому Базаров несет угрозу. Цивилизатор Базаров полагает, что где–то есть надежная формула благосостояния и счастья, которую надо только отыскать и предложить человечеству («Исправьте общество, и болезней не будет»). Ради отыскания этой формулы кое-какими мелочами можно и пожертвовать. А поскольку любой цивилизатор всегда имеет дело с уже сущим, сложившимся миропорядком, то идет методом от противного: не создавая что-то заново, а вначале разрушая уже имеющееся. Кирсанов же убежден, что само благосостояние и счастье и заключается в накоплении, суммировании и сохранении. Однозначности формулы противостоит многообразие системы. Новую жизнь нельзя начать с понедельника. Пафос разрушения и переустройства настолько неприемлем для Тургенева, что он заставляет Базарова в конце концов вчистую проиграть Кирсанову. Кульминационное событие – тонко написанная сцена поединка. Изображенная в целом как нелепость, дуэль, темнее менее – Кирсанову не внеположна. Она – часть его достояния, его мира, его культуры правил и «принсипов». Базаров же в поединке выглядит жалко, потому что чужд самой системе, породившей такие явления, как дуэль. Он здесь вынужден сражаться на чужой территории. Тургенев даже показывает, что против Базарова – нечто куда более важное и сильное, чем Кирсанов с пистолетом: «Павел Петрович представляется ему большим лесом, с которым он все же должен был драться». Иными словами, у барьера – сама природа, естество, миропорядок. И окончательно Базаров добит, когда становится понятно, почему от него отреклась Одинцова: «Она заставила себя дойти до известной черты, заставила себя заглянуть за нее – и увидала за ней даже не бездну, а пустоту… или безобразие». Это важнейшее признание. Тургенев отказывает хаосу, который несет Базаров, даже в величии, оставляя за ним лишь одно неприглядное неустройство. Потому и умирает Базаров унизительно и жалко. Хотя и тут автор сохраняет полную объективность, показывая силу духа и мужество героя. Писарев даже считал, что своим поведением перед лицом смерти Базаров положил на весы ту последнюю гирьку, которая перетянула, в конечном счете, в его сторону. Но куда более существенна причина смерти Базарова – царапина на пальце. Парадоксальность гибели молодого, цветущего, незаурядного человека от столь ничтожной мелочи создает масштаб, который заставляет задуматься. Убила Базарова не царапина, а сама природа. Он снова вторгся своим грубым ланцетом (на этот раз буквально) преобразователя в заведенный порядок жизни и смерти – и пал его жертвой. Малость причины здесь только подчеркивает неравенство сил. Это осознает и сам Базаров: «Да, поди попробуй отрицать смерть. Она тебя отрицает, и баста!» Тургенев не потому убил Базарова, что не догадался, как приспособить в российском обществе это новое явление, а потому, что обнаружил тот единственный закон, который хотя бы теоретически не берется опровергать нигилист. Роман «отцы и дети» создавался в пылу полемики. Русская литература стремительно демократизировалась, поповские сыновья теснили покоящихся на «принсипах» дворян. Уверенно шли «литературные Робеспьеры», «кутейники – вандалы», стремящиеся «стереть с лица земли поэзию, изящные искусства, все эстетические наслаждения и водворить свои семинарские грубые принципы» (все это – слова Тургенева). Это, конечно, преувеличение, гипербола – то есть инструмент, который, естественно, больше подходит разрушителю – цивилизатору, чем культурному консерватору, каким был Тургенев. Впрочем, он этим инструментом пользовался в частных беседах и переписке, а не в изящной словесности. Публицистический замысел романа «Отцы и дети» преобразовался в убедительный художественный текст. В нем звучит голос даже не автора, а самой культуры, которая отрицает в этике формулу, а для эстетики не находит материального эквивалента. Цивилизаторский напор разбивается об устои культурного порядка, и многообразие жизни не удается свести к жуку, на которого надо идти смотреть, чтобы понять мир. О.Монахова, М.Стишова Русская литература XIX века.- М.: ОЛМА – ПРЕСС, 1999. «Отцы и дети». Эпоха и роман Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» написан в 1861 году. Время действия— 1855—1861 годы— период, сложный для России. В 1855 году закончилась проигранная Россией война с Турцией, поражение это для нашей страны позорно. Произошло и важнейшее событие во внутренней политике: смена царствования. Умер Николай I, его смерть закончила эпоху репрессий, эпоху подавления общественной либеральной мысли. В правление Александра II в России процветает образованность различных слоев населения. Разночинцы становятся реальной общественной силой, аристократия же свою передовую роль утрачивает. Разумеется, образование, которое получали разночинцы, принципиально отличалось от дворянского. Аристократическая молодежь училась «для себя», то есть это было образование во имя самой образованности. Разночинцы же на такую роскошь, как расширение кругозора, ни средств, ни времени не имели. Им необходимо было получить профессию, которая будет их кормить. Для революционно настроенной молодежи задача несколько усложнялась. Их дело должно было не только обеспечить им существование, но и приносить реальную пользу людям. Любые занятия наукой, научным творчеством должны были иметь и теоретические и практические результаты. Эта настроенность на быстро достижимый практический эффект научной деятельности определила узкий круг специальностей, которые преимущественно выбирали разночинцы. В основном это были естественные науки. Увлечение ими объясняется еще и тем, что «религией» революционно-демократической молодежи стал материализм, причем в низшем своем проявлении — вульгарный материализм, начисто отрицавший весь духовный мир человека. Именно на базе вульгарного материализма строится теория Евгения Базарова. Не случайно он уподобляет изучение человека изучению той или иной породы деревьев: достаточно изучить определенное количество экземпляров — и исследователь знает все об этой породе: и людей, и деревьев. Это верно относительно физиологии, а лишь ее и признает базаровская теория. Высшая жизнь духа для нее не существует. Станислав Борисович Рассадин Русская Литература: от Фонвизина до Бродского. – М.: Слово / Slovo, 2001. А Базаров?.. У его создателя Ивана Сергеевича Тургенева (1818-1873)— судьба, назвать которую безоговорочно славной мешает нечто трудно определимое. Автор изумительных «Записок охотника» (1847-1852), таких сильных романов, как «Дворянское гнездо» (1858) и - особенно! – «Отцы и дети» (1861), он несколько импрессионистичен на фоне тогдашней словесности, чьи творцы тяготеют к тому, чтобы не просто рисовать характеры, а вырубать типы. Его герои — будто наброски карандашом или углем, заготовки того, что потом будет написано маслом. Скажем, Чертопханов и Недопюскин из «Записок охотника» будут словно бы дорисованы, дописаны, завершены в прозе Лескова. Кукшина и Ситников, ничтожества, льнущие к «нигилисту» Базарову, десять лет спустя превратятся в резкие карикатуры на страницах тех же Бесов. Слабый, бездеятельный и странно привлекательный самой этой бездеятельностью Лаврецкий из «Дворянского гнезда», конечно, тоже как бы набросок — отчасти толстовского Пьера Безухова, отчасти (что вероятнее) Ильи Ильича Обломова... Что это? Достоинство или недостаток Тургенева? Но «недостаток» не хочется произносить, говоря о большом художнике. Лучше сказать о необыкновенном чутье Тургенева к веяниям современности; о чутье, заставляющем процесс творчества опережать то состояние, когда плод созрел. Когда характер героя уже способен выйти осознанным и объемным… Как и Достоевский, Тургенев брался за создание образа «нигилиста» с конечной целью осудить его за «пустоту и бесплодность» — правда, памфлета не замышлял. И, как рассказывают, «был сконфужен», подумывал даже остановить печатание романа, когда начались разнотолки. Вплоть до того, что одни видели в Базарове дьявола во плоти, другие — «чистую, честную фигуру». Одни— «карикатуру на молодежь», другие— панегирик. «Я не знаю, люблю ли я его или ненавижу», — в растерянности признавался автор, а главное, всем текстом романа подтверждал это «не знаю»-Что почти всегда говорит о победе художника над идеологом, искусства, «поэзии»— над тенденцией, «политикой». Вот, скажем, смерть Базарова. Почему он должен был умереть? Потому, что Тургенев не знал, как с ним поступить дальше? Пожалуй... А, возможно, и нет… Даже самонадеянный критик Дмитрий Писарев путался в объяснениях. С одной стороны, утверждал: базаровская гибель «случайность», которая «не находится в связи с общей нитью романа»; с другой - сознавал, что в ближайшие годы «Базаров не мог бы сделать ничего такого, что бы показало нам приложение его миросозерцания в жизни...» Но именно это «в жизни» и выдавало примитивность логики Писарева - прагматика, толкующего художественное создание с точки зрения политической российской реальности. Как то, что и существует вполне реально. Другое дело: «Базаров умирает не от заражения крови! Базаров умирает от любви!» Так фантазировал Всеволод Мейерхольд, намереваясь экранизировать «Отцов и детей» и мечтая, что роль тургеневского «нигилиста» сыграет Маяковский. Бред? Ничуть. Фантазия, не желающая считаться даже с тем, что написано черным по белому, своей интуитивностью как раз родственна сложной и хрупкой структуре создания по имени «Евгений Базаров». Причина нежизнеспособности которого—не заражение крови и не неразделенная любовь; она — несоприродность фигуры Базарова не только «первой реальности», то есть настоящей русской действительности 50-60-х годов XIX века, но и той «второй», которую Тургенев, сохраняя жизнеподобие, выстроил вокруг своего странного «нигилиста»... «Базаров смесь Ноздрева с Байроном», — это сказал уже вымышленный герой Достоевского Степан Трофимович Верховенский, и уж здесь не стоит отмахиваться от слов этого либерального краснобая. Е.Н.Басовская Русская литература. Вторая половина XIX века.– М.: Олимп, «Издательство АСТ», 1998. Тургенев в поисках своего героя. В 1856-м «Современник» опубликовал роман •Тургенева «Рудин». В этой книге определилось многое, что стало потом отличительной чертой особого жанра— тургеневского романа: возвышенная и немного печальная атмосфера помещичьей усадьбы, образ героя — человека умного, но несчастного, одинокого, не находящего для себя достойного круга общения; героиня — трепетно нежная девушка с чистой душой и горячим сердцем... А еще тургеневскую большую прозу отличало обилие рассуждении, диалогов и монологов, посвященных труднейшим вопросам политики, морали и жизни в целом. Не случайно романы Тургенева называют интеллектуальными, то есть умными. В них всегда царствуют две силы — чувство и мысль. Герои ни в чем, даже в любви, не руководствуются одними эмоциями. Они не просто любят, но и постоянно размышляют о том, что с ними происходит. Рудина стали потом, с легкой руки Добролюбова, называть в числе «лишних людей» — по той причине, что он не находил себе в России занятия, много говорил и мало делал, а также был нерешителен в любви. Правда, в конце романа «лишний человек» погибал на баррикадах в восставшем Париже 1848 г. Но в глазах Добролюбова даже это не оправдывало его былую бездеятельность на родине. Незаурядность и одиночество Рудина, его трагические метания, загадочное исчезновение и красивая гибель в бою — все это роднило его с романтическим героем недавней эпохи. Да ведь Тургенев и был воспитан на романтической литературе с ее исключительными, сильными и привлекательными персонажами. В начале своей карьеры он отступил от пристрастий юности под влиянием «натуральной школы». Первыми его знаменитыми героями стали обычные крестьяне и помещики, погруженные в простую, будничную жизнь российской провинции. Но стоило ему ощутить творческую зрелость, стать вполне самостоятельным художником — ив его книгах зазвучали романтические мотивы. Слышны они и в последующих романах: «Дворянское гнездо» (1859), «Накануне» (1860), «Отцы и дети» (1862), «Дым» (1867), «Новь» (1877). Герой Тургенева — человек, непохожий на других. Что бы ни выделяло его из толпы — политические взгляды или несчастная любовь и разочарованность в жизни, — действие всегда строится на противопоставлении одного — многим, поисков и метаний — покою и порядку. И всякий раз подернуто туманом неопределенности авторское отношение к происходящему. С одной стороны, Тургеневу явно симпатичны незаурядные и сильные личности. С другой — он с тревогой наблюдает за тем, как они легко разрушают и без того хрупкую гармонию нормальной, устоявшейся, мирной человеческой жизни. Главная героиня романа «Накануне» Елена полюбила болгарина Инсарова и, уехав с ним, навсегда рассталась с семьей, с друзьями, обрекла себя на одиночество. После безвременной кончины мужа она не захотела возвратиться в Россию и отправилась в Болгарию, где след ее потерялся. Осталась лишь печальная память об очень молодой, красивой, образованной девушке, которую многие любили, но никто не сумел удержать. Инсаров подарил ей великую любовь. Но он разрушил ее жизнь, которая могла быть не столь яркой, но вполне благополучной. Так почти всегда у Тургенева. И всякий раз мы не можем сказать заранее: что победит — тихое, домашнее счастье простых людей или разрушительные страсти незаурядных натур. Взгляды Базарова
|
Добавить документ в свой блог или на сайт
