конюх более галантен со своей женой, чем мессир дю Плесси со своими любовницами. Все дамы, кто был с ним близок, ненавидят его…
Анжелика рассеянно слушала свою собеседницу. Она по-прежнему видела только Филиппа, облокотившегося на мраморную статую, неподвижного и почти столь же нереального, как привидение. Когда-то давно он взял ее за руку, приглашая к танцу. Это было в Плесси — в белом замке, окруженном громадой таинственного Ньельского леса.
— Говорят, чтобы терзать любовниц, мессир дю Плесси использует все свое извращенное воображение, — продолжила Филонида. — По пустяку, из-за сущей безделицы он так сильно избил мадам де Сирсе, что бедняжка больше недели не могла пошевелиться, да еще от мужа ей досталось. Если во время военных кампаний он оказывается победителем, то его приказы вызывают настоящий скандал. Его солдат опасаются больше, чем солдат пресловутого Иоганна фон Верта1. Они преследуют женщин даже в церквях и насилуют их всех без разбора. В Норжене он приказал привести к нему дочерей самых именитых граждан. За то, что девицы сопротивлялись, их избили до полусмерти, а после ночной оргии с офицерами он отдал их на потеху солдатам. После этого многие девицы скончались, а некоторые сошли с ума. Если бы не заступничество монсеньора принца, Филипп дю Плесси был бы сейчас в ссылке.
— Филонида, вы просто старая завистница! — воскликнула Анжелика в приступе внезапного раздражения. — Этот молодой человек вовсе не такой, он никак не может быть тем бесноватым чудовищем, которое вы мне описали. Вы собрали о нем разные сплетни и перекраиваете их на свой лад.
Мадемуазель Паражонк остановилась, задохнувшись от возмущения.
— Я?! Сплетни?! Вы же знаете, какое отвращение внушают мне такого рода истории и как я недолюбливаю всех этих кумушек-сплетниц. Сплетни!.. Я никогда не снизошла бы до столь вульгарного занятия! Я пересказываю вам известные мне сведения лишь потому, что все это ПРАВДА!
— Даже если это правда, тут не только его вина, — возразила Анжелика. — Он стал таким, потому что из-за его красоты женщины тоже причиняли ему боль.
— Откуда вам это известно? Вы с ним знакомы?
— Нет…
— Тогда вы — сумасшедшая! — воскликнула мадемуазель де Паражонк, которая стала пунцовой от гнева. — Я никогда бы не подумала, что вам может вскружить голову этакий хлыщ. Прощайте…
Пожилая дама оставила спутницу и стремительно направилась к решетке ворот. Анжелике ничего не оставалось, как последовать за ней, ведь она не хотела поссориться с мадемуазель де Паражонк, которую искренне любила.
Если бы Анжелика и престарелая жеманница не поссорились в тот день в Тюильри из-за Филиппа дю Плесси-Бельера, они не ушли бы из парка так рано. А если бы они не покинули Тюильри в столь ранний час, то не стали бы жертвами непристойного пари, которое заключили между собой лакеи, сгрудившиеся перед оградой сада. Мессиры де Лозен и де Монтеспан никогда бы не скрестили шпаги из-за прекрасных изумрудных глаз госпожи Моренс. И Анжелике, без сомнения, пришлось бы еще очень долго ждать, когда ей представится возможность вновь очутиться в обществе сильных мира сего. Это доказывает, что порой бывает чрезвычайно полезно выказывать себя вспыльчивой и несдержанной на язык.
У ворот парка висела табличка, строго запрещавшая вход лакеям и черни, так что перед оградой всегда собиралась шумная толпа слуг, лакеев и кучеров, которые коротали часы в ожидании своих господ за игрой в карты или кегли, в потасовках или в кабачке на углу. В тот вечер лакеи графа де Лозена предложили пари. Они «поставят стаканчик» тому, кто наберется дерзости и задерет подол юбки первой из дам, которая выйдет из Тюильри.
Так уж случилось, что этой дамой оказалась Анжелика, как раз догнавшая Филониду в попытке ее успокоить.
Прежде чем Анжелика сообразила, что собирается сделать наглец, изо рта которого разило вином, этот дюжий верзила схватил ее и самым непристойным образом залез ей под юбку. Ее кулак сразу же обрушился на физиономию нахала, а мадемуазель де Паражонк заверещала, как разгневанный попугайчик.
Свидетелем этой сцены стал некий дворянин, собиравшийся сесть в карету. Он сделал знак своим людям, и те, воспользовавшись случаем, кинулись на челядь господина де Лозена.
Тут же, прямо в лошадином навозе, завязалась яростная драка, собравшая целую толпу зевак. Победа осталась за людьми неизвестного дворянина, который бурно зааплодировал своей челяди.
Он подошел к Анжелике и отвесил ей поклон.
— Месье, благодарю вас за своевременную помощь, — выдавила из себя госпожа Моренс.
Она была в бешенстве от нанесенного ей оскорбления, но главное — она была испугана: еще чуть-чуть — и она сама дала бы отпор пьянчуге, как в старые добрые времена в трактире «Красная маска», приправив «урок» несколькими забористыми словечками из лексикона Польки. Этим Анжелика мгновенно перечеркнула бы все свои старания вернуться в круг знати. Уже на следующий день дамы квартала Маре судачили бы по поводу случившегося.
Взволнованная, побелевшая от одной этой мысли, молодая женщина сделала вид, что лишается чувств, как того предписывали хорошие манеры.
— Ах! Месье… я потрясена! Это ужасно! Подвергнуться оскорблению таких негодяев!
— Успокойтесь, мадам, — сказал господин, уверенной и сильной рукой поддерживая Анжелику за талию.
Это был красивый молодой человек с живыми глазами и тем певучим акцентом, который узнавался безошибочно. Вне всякого сомнения, еще один гасконец! Он назвал свое имя:
— Луи Анри де Пардайан де Гондрен, шевалье Пардайана и других земель, маркиз де Монтеспан1.
Анжелика слышала это имя ранее. Ее нежданный защитник принадлежал к одному из самых знатных и старинных родов Гиени. Молодая женщина улыбнулась одной из своих самых обольстительных улыбок, и покоренный ею маркиз стал настойчиво расспрашивать, где и когда он сможет справиться о самочувствии прекрасной незнакомки. Анжелика не захотела представиться, но ответила:
— Приходите завтра в этот же час в Тюильри. Я надеюсь, что обстоятельства будут более благосклонны и позволят нам приятно побеседовать.
— Где же мне ожидать вас?
— Около «Эха».
Эта фраза была весьма многообещающей. «Эхо» считалось местом, где назначали свидания возлюбленные. Счастливый маркиз поцеловал протянутую Анжеликой руку.
— Вы в портшезе? Позвольте проводить вас?
— Моя карета находится неподалеку, — заверила кавалера Анжелика, постеснявшись выставлять напоказ свой слишком скромный экипаж.
— Тогда до завтра, таинственная красавица.
На сей раз маркиз быстро поцеловал Анжелику в щеку, развернулся и, подпрыгивая от радости, направился к своему экипажу.
— Вам недостает стыдливости… — начала мадемуазель де Паражонк.
Но тут у ворот появился Пегилен де Лозен. Его слуги имели жалкий вид: один выплевывал выбитые зубы, другой вытирал кровоточащий нос, у многих ливреи были разорваны и перепачканы в пыли. Увидев эту картину, Пегилен разбушевался, голос его взвинтился до фальцета. Когда же ему объяснили, что неприятности произошли по вине челяди одного знатного вельможи, господин де Лозен воскликнул:
— Надо побить палками и этих плутов, и их хозяина. Мерзавец даже не достоин того, чтобы его коснулась моя шпага!
Маркиз де Монтеспан еще не успел сесть в карету. Услышав оскорбительные речи, он спрыгнул с подножки, подбежал к мессиру де Лозену и, схватив его за руку, заставил повернуться к себе, а потом надвинул ему на глаза его же шляпу, в довершение всего заявив, что считает Пегилена грубияном и наглецом.
Секунду спустя в воздухе словно молнии сверкнули две шпаги, и вот уже оба гасконца дрались на дуэли на глазах у все более и более распаляющихся зевак.
— Господа, помилосердствуйте! — вскричала мадемуазель де Паражонк. — Дуэли запрещены… Нынче же вам придется ночевать в Бастилии!
Но оба дворянина не вняли разумным призывам старой девы и с жаром продолжали фехтовать, в то время как плотная толпа зрителей мешала группе швейцарских гвардейцев расколоть ее ряды и добраться до дуэлянтов.
К счастью, маркиз де Монтеспан быстро ранил де Лозена в бедро. Пегилен споткнулся и выронил шпагу.
— Идемте скорее, дорогой друг! — воскликнул маркиз, поддерживая своего противника. — Бастилия нам ни к чему! Милые дамы, помогите мне.
Карета тронулась в тот самый момент, когда швейцарские гвардейцы со сбившимися набок брыжами, раздавая тумаки и удары алебардами, наконец добрались до нее.
Пока экипаж со страшным грохотом мчался по улице Сент-Оноре, Анжелика перевязала своим шарфом рану Пегилена, и лишь тогда заметила, что все они, и маркиз де Монтеспан, и мадемуазель де Паражонк, и даже избитый до полусмерти, а сейчас валявшийся на полу лакей, по вине которого и заварилась досадная история, втиснулись в одну карету.
— Тебя закуют в кандалы и отправят на галеры, — бранил слугу Пегилен, пнув его каблуком в живот. — И уж поверь, я не заплачу ни ливра, чтобы выкупить тебя!.. Дьявол вас разрази, мой дорогой Пардайан, благодаря вам моему хирургу не придется пускать мне кровь в этом сезоне.
— Вас нужно перевязать, — сказал маркиз. — Поедемте ко мне. Я полагаю, что сегодня моя жена вместе со своими подругами дома.
В супруге господина де Монтеспана Анжелика узнала красавицу Атенаис де Мортемар, бывшую подругу Ортанс по пансиону, вместе с которой она некогда любовалась триумфальным въездом короля в Париж.
Мадемуазель де Мортемар, которая в юности звалась мадемуазель де Тонне-Шарант, вышла замуж в 1665 году. Теперь она стала еще прекраснее. Нежно-розовая кожа, голубые глаза, золотистые локоны, а также глубокий ум, которым славился весь ее род, сделали Атенаис одной из самых примечательных дам королевского двора. К несчастью, и Монтеспаны, и Мортемары хоть и принадлежали к древним аристократическим фамилиям королевства, были одинаково сильно стеснены в средствах. Измученная долгами и кредиторами, Атенаис не могла обеспечить достойное обрамление своей красоте и частенько пропускала дворцовые праздники из-за отсутствия нового туалета.
Апартаменты, куда в сопровождении Анжелики и Филониды де Паражонк вошли дуэлянты из Тюильри, несли на себе печать крайней бедности, соседствовавшей с роскошью элегантных нарядов.
Великолепные туалеты лежали прямо на пыльной мебели. Хотя на улице было еще довольно холодно, огонь в очаге не горел. Атенаис, в домашнем платье из тафты, как гарпия сражалась с учеником золотых дел мастера, пришедшим требовать задаток за драгоценное золотое ожерелье, в котором молодая женщина намеревалась на следующей неделе блистать в Версале.
Господин де Монтеспан тотчас перехватил инициативу и пинком выставил подмастерье ювелира из дома. Атенаис шумно возмутилась поступком мужа, так как мечтала заполучить ожерелье, и затеяла с мужем перебранку, в то время как кровь несчастного Лозена обильно орошала плиточный пол.
Наконец мадам де Монтеспан обратила внимание на раненого и подозвала свою подругу Франсуазу д’Обинье, которая в тот день пришла помочь навести порядок в апартаментах, потому что служанки еще накануне были отпущены.
Вдова поэта Скаррона появилась тут же, и Анжелике показалось, что прошло не более суток с тех пор, как они расстались в Тампле: такое же невзрачное платье, ничуть не изменившиеся огромные черные глаза и строго сомкнутые губы.
«Того и гляди войдет Ортанс», — подумала госпожа Моренс.
Она помогла Франсуазе уложить на диван графа де Лозена, который к этому времени потерял сознание.
— Я схожу за водой на кухню, — сказала вдова Скаррона. — Будьте так любезны, придержите пока повязку на ране… мадам…
По едва уловимой заминке Анжелика поняла, что вдова Скаррон тоже узнала ее. Но это не имело значения. Мадам Скаррон, как и мадам Моренс, относилась к числу тех людей, которые вынуждены скрывать некоторые эпизоды своей жизни. В любом случае, не сегодня завтра Анжелике предстояло встретиться со своими давнишними знакомыми.
В соседней комнате продолжалась ссора четы Монтеспан.
— Как могло случиться, что вы не узнали ее?.. Это же мадам Моренс! Теперь вы деретесь на дуэли из-за шоколадницы?
— Но она обворожительна… и не забывайте, что она слывет одной из самых богатых женщин Парижа. Если это действительно госпожа Моренс, то я ничуть не сожалею о своем поступке.
— Вы мне отвратительны!
— Дорогая, вы хотите получить свое бриллиантовое колье? Да или нет?
«Отлично, — подумала Анжелика, — теперь я понимаю, каким образом мне следует выразить свою признательность этим вельможам. Роскошный подарок, возможно, даже массивный кошель, но все должно быть обставлено с особым тактом и деликатностью».
Пегилен де Лозен приоткрыл глаза. Его блуждающий взгляд остановился на Анжелике.
— Это не сон? — пробормотал раненый. — Неужели это действительно вы, моя милая?
— Да, я, — улыбаясь, ответила молодая женщина.
— Черт меня подери, а я и не надеялся увидеть вас снова, Анжелика! Я часто спрашивал себя, что с вами сталось.
— Может, себя вы и спрашивали, но признайтесь, что узнать даже и не пытались.
— Это правда, дорогая. Я ведь придворный. А придворные сразу становятся страшными трусами, когда речь заходит о персоне, впавшей в немилость.
Пегилен внимательно оглядел платье и драгоценности молодой женщины.
— Кажется, ваши дела выправились, — заметил он.
— Да, в самом деле. Теперь меня зовут госпожа Моренс.
— Клянусь святым Севереном, я много слышал о вас! Вы торгуете шоколадом, не так ли?
— Я развлекаюсь. Кто-то увлекается астрономией или философией, а я — продажей шоколада. А вы, Пегилен? Ваша жизнь по-прежнему усеяна розами? Король все так же расположен к вам?
Лицо Пегилена помрачнело. Казалось, он уже забыл о своем любопытстве.
— Ах, дорогая, мое положение весьма неустойчиво. Представляете, король решил, будто я, как и Вард, замешан в истории с испанским письмом — вам известно о письме, которое подбросили королеве, чтобы предупредить ее об изменах августейшего супруга с Лавальер?.. Я не могу рассеять его подозрения, и Его Величество порой бывает так суров со мной!.. К счастью, Великая Мадемуазель в меня влюблена.
— Мадемуазель де Монпансье?
— Да, — прошептал Пегилен, закатывая глаза. — Я даже думаю, что она предложит мне жениться на ней.
— Ой! Пегилен! — воскликнула Анжелика, хохоча. — Вы забавны и неисправимы. Вы ни капельки не изменились!
— И вы тоже нисколько не изменились. Воскресли из мертвых, а все так же прекрасны.
— Что вы знаете о красоте воскресших, Пегилен?
— Только то, что об этом говорит Церковь, черт возьми!.. Сонм блаженных!.. Идите ко мне, сердце мое, я вас поцелую.
Молодой человек обеими руками взял лицо Анжелики и привлек ее к себе.
— Дьявол! — воскликнул с порога господин де Монтеспан. — Разве недостаточно продырявить твое бедро, чтобы помешать тебе бегать за юбками?! Чертов Пегилен, тебе мало! Ты появляешься в моем доме и даже здесь пытаешься обскакать меня! Как жестоко я ошибся, что помешал упечь тебя в Бастилию!
После этого случая Анжелика часто виделась с графом де Лозеном и маркизом де Монтеспаном в Тюильри и на Кур-ля-Рен. Они представили госпожу Моренс своим друзьям. Так, понемногу, в жизни молодой женщины снова появлялись лица из прошлого. Однажды, когда Анжелика в компании Пегилена ехала в карете по Кур-ля-Рен, ее экипаж встретился с экипажем Великой Мадемуазель, которая узнала бывшую графиню де Пейрак, хотя и не подала виду. Что это? Осторожность или равнодушие? У каждого свои заботы!
Поначалу избегавшая ее Атенаис де Монтеспан внезапно сменила гнев на милость и стала приглашать Анжелику к себе. Она заметила, что шоколадница хоть и говорила мало, но была при этом удивительно остроумной собеседницей.
Глава 12
Чтобы окончательно не попасть под чары Тюильри, Анжелика на несколько дней изменила маршрут своей прогулки.
Она необыкновенно гордилась тем, что внесена в список особ, которым мадемуазель де Монпансье позволяла посещать Люксембургский сад. Однажды, когда Анжелика пришла туда, ей открыла жена привратника. Самого привратника не было видно.
Анжелика углубилась в лабиринт прекрасных аллей, окаймленных ивами и купами магнолий. Спустя какое-то время она заметила, что парк, обычно весьма оживленный, почти пуст. Двое слуг в ливреях сломя голову пронеслись ей навстречу и скрылись в зарослях. А больше никого. Заинтригованная и даже несколько обеспокоенная, Анжелика продолжила свою одинокую прогулку.
Проходя мимо небольшого грота из ракушечника, она услышала какой-то неясный звук и, обернувшись, заметила, что в кустах кто-то прячется. «Скорее всего, какой-нибудь мошенник, — подумала Анжелика, — один из подданных господина Деревянного Зада, задумавший темное дельце. Вот было бы смешно подловить его и заговорить на воровском жаргоне, а потом полюбоваться его изумленной физиономией».
Анжелика улыбнулась. Разумеется, воришка, притаившийся в засаде, не каждый день оказывается лицом к лицу со знатной дамой, которая отлично изъясняется на языке Нельской башни и предместья Сен-Дени. «А потом я отдам ему свой кошель, чтобы бедняга поскорее оправился после такого сильного потрясения!» — решила бывшая Маркиза Ангелов, в восторге от придуманной ею шалости, у которой, увы, не было свидетелей.
Но когда она, крадучись, подошла поближе, то увидела, что спрятавшийся одет очень богато, хотя его одежда и перепачкана в грязи. Он стоял на коленях в противоестественной позе, наклонившись вперед и опираясь на локти. Внезапно он нервным движением повернул голову, как будто прислушиваясь к чему-то, и Анжелика узнала герцога Энгиенского — сына принца Конде. Она уже встречала его в местах модных прогулок: в Тюильри и на Кур-ля-Рен. Это был красивый юноша, о котором, однако, говорили, что ему не хватает такта и что он не склонен строго придерживаться правил этикета.
Анжелике бросились в глаза необычайная бледность юноши и странное выражение смятения и страха, застывшее на его лице.
«Что он тут делает? Почему прячется? Чего боится?» — подумала молодая женщина, охваченная необъяснимой тревогой. После недолгого колебания она бесшумно удалилась и вернулась на одну из главных аллей парка. Здесь Анжелика столкнулась с привратником, который, завидев ее, в испуге вытаращил на нее глаза.
— Ой! Госпожа, что вы здесь делаете? Уходите скорее!
— Отчего же? Ты отлично знаешь, что мое имя занесено в список мадемуазель де Монпансье. Да и твоя жена сразу меня пропустила.
Сторож с расстроенным видом огляделся вокруг. Анжелика всегда была очень щедра к нему.
— Пусть госпожа простит меня, — зашептал он, подходя ближе. — Но моя жена не знает тайны, которую я вам открою: сегодня вход в парк запрещен, потому что с самого раннего утра мы ловим монсеньора герцога Энгиенского, вообразившего, что он — кролик.
И увидев, как изумленно округлились глаза молодой женщины, привратник покрутил пальцем у виска.
— Да, бедный мальчик, время от времени с ним такое случается. Кажется, это болезнь. Когда он считает себя кроликом или куропаткой, то боится, что его убьют, и поэтому убегает и прячется. Мы ищем его уже несколько часов.
— Он там, в кустах, около малого грота. Я только что видела его.
— Великий Боже! Надо скорее предупредить монсеньора принца. Ах! Вот и он.
На аллее показался портшез, из окошка которого высунулась голова принца Конде.
— Что вы здесь делаете, мадам? — разгневанно спросил он.
Привратник поспешил вставить словечко:
— Монсеньор, госпожа только что видела господина герцога поблизости от малого грота.
— А! Великолепно. Откройте мне дверь, болваны. Да помогите спуститься, черт возьми! И не шумите так, вы его испугаете. Ты беги за первым камердинером моего сына, а ты собери всех людей, которых только сможешь найти, и расставь их вокруг…
Через несколько мгновений в кустах послышался шум. В поднявшейся суматохе можно было различить приближающийся топот. Из подлеска на бешеной скорости выскочил герцог Энгиенский. Но двум слугам, помчавшимся вслед за ним, удалось догнать юношу. Его тотчас окружили и крепко взяли под руки. Первый камердинер, воспитавший герцога Энгиенского, нежно заговорил со своим подопечным:
— Вас никто не убьет, монсеньор. Вас не запрут в клетку… мы совсем скоро отпустим вас, и вы снова сможете бегать по полям.
Герцог Энгиенский был бледен как мел. Он не произнес ни слова, но в его взгляде сквозило трогательное и вопрошающее выражение загнанного зверя. Отец подошел к нему. Молодой человек принялся яростно отбиваться, по-прежнему в полном молчании.
— Уведите его, — приказал принц Конде. — Позовите лекаря и хирурга. Пускай ему пустят кровь, вымоют, но для начала — запрут. Я не намерен до вечера продолжать игру в прятки и прикажу выпороть любого, кто опять упустит его.
Все удалились. Принц вернулся к Анжелике, которая в величайшем душевном смятении наблюдала за этой печальной сценой и побледнела так же сильно, как и несчастный больной.
Конде остановился перед молодой женщиной и мрачно взглянул на нее.
— Итак, — заговорил он, — вы видели его? Не правда ли, хорош потомок Конде и Монморанси?.. Его прадед страдал припадками, его прабабка была сумасшедшей, а мне пришлось сочетаться браком с их внучкой. В ту пору она уже начала вырывать щипцами волосы у себя на голове. Я знал, что болезнь поразит моих наследников, и все-таки женился. Ведь так повелел король Людовик XIII. А теперь полюбуйтесь на моего сына! Иногда он считает себя собакой, и тогда изо всех сил сдерживается, чтобы не залаять на короля. Порой ему кажется, что он — летучая мышь, в такие дни мальчик боится наткнуться на лепные украшения в своих апартаментах. Совсем недавно он решил, что превратился в растение, и потребовал, чтобы слуги поливали его… Все это забавно, не так ли? Почему вы не смеетесь?
— Монсеньор… как вы могли подумать, что я стану смеяться?.. Ведь вы меня совсем не знаете…
Неожиданная улыбка, осветившая суровое лицо принца, заставила Анжелику умолкнуть:
— Как бы не так! Как бы не так! Я отлично знаю вас, мадам Моренс. Я видел вас у Нинон и в других салонах. Вы веселы, как юная девушка, красивы, как куртизанка, и в вашей груди бьется сердце нежной матери. Кроме того, я полагаю, что вы — одна из умнейших женщин королевства. Но вы никогда не выставляете свой ум напоказ, потому что в довершение всего вы еще и хитры и прекрасно знаете, что мужчины опасаются умных женщин.
Удивленная этой неожиданной тирадой, Анжелика улыбнулась в свой черед.
— Монсеньор, вы мне льстите… Мне крайне любопытно узнать, кто предоставил вам подобные сведения обо мне…
— Я не нуждаюсь в том, чтобы мне предоставляли сведения, — неожиданно резко, по-военному, заявил принц и снова помрачнел. — Я наблюдал за вами. Вы не обратили внимания, что я часто смотрю на вас? Мне показалось, что вы меня немного боитесь. Однако вы не из робкого десятка…
Анжелика подняла глаза на победителя в битвах при Лансе и Рокруа. Она уже не в первый раз так на него смотрела. Конечно, принц никоим образом не мог вспомнить невзрачного утенка, которому он сказал когда-то: «Клянусь честью, когда вы станете женщиной, мужчины будут готовы отдать жизнь за один ваш благосклонный взгляд!»
Она всегда полагала, что питает к принцу Конде глубокую неприязнь, но сейчас боролась с чувством симпатии, невольно зарождавшимся у нее в душе. Разве не Конде много лет шпионил за ней и за ее мужем через своего слугу Клемана Тоннеля? Разве не Конде унаследовал богатства Жоффрея де Пейрака? Уже давно Анжелика задавалась вопросом, каким образом она сможет доподлинно узнать, какую роль сыграл принц Конде в этой драме. И вот сейчас капризный случай улыбнулся ей.
— Вы молчите, — сказал принц. — Значит, я прав, я действительно вас пугаю?
— Нет! Но я чувствую себя недостойной беседовать с вами, монсеньор. Ваша слава…
— Эка невидаль! Моя слава… Вы слишком молоды, чтобы что-то знать о ней. Мое оружие покрылось ржавчиной, и если Его Величество так и не решится преподать урок этим наглецам голландцам или англичанам, то я рискую умереть в собственной постели. Что же касается бесед, Нинон не раз повторяла мне, что слова — не ядра, которые посылают в брюхо врага, и она утверждает, что я до сих пор так и не усвоил ее урока. Ха-ха!
Принц разразился бурным хохотом и без церемоний взял Анжелику за руку.
— Итак, идемте. Карета ждет меня снаружи, но чтобы передвигаться, я вынужден опираться на чью-то милосердную руку. Вот она — цена моей славы: долгие дни, проведенные в затопленных водой окопах, и теперь невыносимая боль сковывает мою ногу, я волочу ее как старик. Хотите составить мне компанию? Ваше присутствие — единственное, что я смогу перенести после тягостного дня, выпавшего на мою долю. Вы видели мой особняк на улице Ботрейи?
С замиранием сердца Анжелика ответила:
— Нет, монсеньор.
— Говорят, что это одно из прекраснейших творений, когда-либо построенных Мансаром1. Мне там не нравится, но я знаю, что дамы восхищаются красотой этого дома. Поедем, вы посмотрите на него.
И хотя Анжелика не желала признаваться себе в этом, она была польщена возможностью ехать в карете принца крови, которого прохожие зеваки встречали бурными овациями.
Она была удивлена тем вниманием, которое ей выказывал спутник и которое казалось искренним. Ходили слухи, что с тех пор, как любовница принца Конде, Марта Ле Вижан, ушла в монастырь кармелиток в предместье Сен-Жак, старый вояка больше не удостоил благосклонностью ни одну женщину, хотя французские дворяне всегда славились своей любвеобильностью. Отныне принц искал в женщинах лишь плотские утехи, и вот уже долгие годы ему приписывали только непродолжительные интрижки, причем с дамами весьма низкого происхождения. В светских салонах его грубость по отношению к прекрасному полу обескураживала даже самых настойчивых. Но сейчас казалось, что принц делает все возможное, чтобы понравиться новой знакомой.
Карета свернула во двор отеля Ботрейи.
Анжелика поднялась по мраморным ступеням крыльца. Каждая деталь этого светлого дома, наполненного гармонией, напоминала ей о Жоффрее де Пейраке. Именно он настоял на плавных линиях кованых решеток балконов и перил, напоминающих изгиб виноградных лоз; именно он заказал резные золоченые деревянные фризы, обрамляющие массивы мрамора или зеркал; именно он приказал разместить повсюду статуи и бюсты, каменных животных и птиц, олицетворяющих добрых духов счастливого домашнего очага.
— Почему вы молчите? — удивился принц Конде, когда они уже обошли два этажа роскошного особняка. — Обычно мои гостьи верещат, как канарейки. Этот дом вам не нравится? Я слышал, что вы отлично разбираетесь в архитектуре…
Они вошли в маленькую гостиную, обитую голубым атласом, расшитым золотом. Решетка из кованого железа с причудливым рисунком отделяла комнату от шедшей в парк длинной галереи.
В глубине гостиной находился камин с двумя каменными львами по бокам, но на его фронтоне зияла свежая выбоина. Анжелика дотронулась до нее.
— Что здесь скололи? — спросила она. — Я уже не в первый раз замечаю подобные повреждения. Даже над окнами этой гостиной в некоторых местах стерли живописный рисунок.
Принц нахмурился.
— Здесь были вензеля бывшего владельца особняка, я приказал их уничтожить. Когда-нибудь я займусь реставрацией поврежденных участков. Но если на то пошло, не знаю, когда это произойдет! Я предпочитаю вкладывать средства в обустройство моего загородного дома в Шантийи.
Анжелика не убирала руки с изуродованного гербового щита.
— А почему бы не оставить все как было и не уродовать дом?
— Один вид герба этого дворянина внушал мне тревогу. Ведь он был проклят!
— Проклят? — эхом повторила Анжелика.
— Да. Он изготовлял золото с помощью секрета, открытого ему самим дьяволом. Его сожгли, и король передал мне часть его имущества. Но я до сих пор не уверен, что Его Величество не попытался таким образом накликать на меня беду.
Анжелика медленно подошла к окну и стала смотреть во двор.
— Вы знали его, монсеньор?
— Кого? Прóклятого дворянина?.. Клянусь честью, нет, и тем лучше для меня!
— Мне кажется, я помню это дело, — сказала молодая женщина, испугавшись собственной смелости. Правда, говорила она совершенно спокойно. — Речь идет о неком дворянине из Тулузы, мессире… де Пейраке?
— Да, так, — равнодушно согласился принц.
Анжелика провела языком по пересохшим губам.
— Ходили слухи, что на самом деле его осудили за то, что он был посвящен в какую-то страшную тайну, касавшуюся господина Фуке, который в то время был очень влиятелен.
— Возможно. Месье Фуке долго считал себя подлинным королем Франции. У него было достаточно денег для этого. Он заставлял совершать глупости многих людей. Например, меня. Ха-ха-ха!.. Да что уж там! Все это в прошлом.
Анжелика слегка повернула голову, чтобы наблюдать за собеседником. Он рухнул в кресло и теперь обводил тростью узоры на ковре. Если воспоминания о глупостях, которые его заставил совершить господин Фуке, вызвали у принца горькую усмешку, то на замечание, касающееся Жоффрея де Пейрака, он никак не отреагировал. Теперь молодая женщина была уверена, что Клемана Тоннеля на долгие годы приставил шпионить к ней не Конде. Как знать? Не исключено, что Клеман Тоннель с самого начала был шпионом господина Фуке, в том числе и при Конде. В ту эпоху плелись необычайно сложные интриги, а дворяне, замешанные в них, теперь предпочитали молчать о прошлом.
К чему монсеньору принцу вспоминать сейчас о том, что когда-то он хотел отравить Мазарини и продался Фуке? Ему и без того пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть расположение молодого и все еще не доверяющего ему короля, а теперь он стремится приручить эту красивую женщину, чья тайная грусть, скрывающаяся за жизнерадостным смехом, очаровала его сильнее, чем он мог ожидать.
— Во время процесса де Пейрака я был во Фландрии, — продолжил принц, — и не следил за событиями. Но, как бы то ни было, я получил этот особняк, и должен вам признаться, что совсем не рад этому. Говорят, колдун здесь и не жил, но мне все равно мерещится в этих стенах нечто печальное и зловещее. Кажется, вокруг меня декорации, приготовленные для сцены, которая так и не была сыграна… Все эти прекрасные вещи ждут своего хозяина, но ждут они не меня. Я оставил в доме старого конюха, который принадлежал к челяди графа де Пейрака. Он говорит, что иногда, по ночам, видит призрак покойного хозяина… Это вполне возможно. Здесь чувствуется некая странная сила, которая отторгает меня и гонит прочь. Я стараюсь не оставаться в доме надолго. Вы испытываете столь же тягостное впечатление?
— Нет, напротив, — прошептала Анжелика.
Она окинула взглядом комнату. «Здесь я у себя дома, — подумала она. — Я и мои дети — вот те хозяева, которых ждут эти стены».
— Так, значит, особняк вам нравится?
— Я уже полюбила его. Он восхитителен. Ах! Как бы я хотела здесь жить! — воскликнула Анжелика, с неожиданной страстью прижав руки к груди.
— Вы могли бы здесь жить, если бы захотели этого, — сказал принц.
Анжелика резко повернулась. Конде остановил на ней свой выразительный, царственный взгляд, о котором позже столь красноречиво скажет Боссюэ1: «Этот принц… нес победу в своих глазах…»
— Жить здесь? — повторила Анжелика. — В каком качестве, монсеньор?
Ее собеседник улыбнулся, резко встал и подошел к своей гостье.
— Взгляните на меня! Мне сорок четыре года, конечно, я не молод, но еще и не стар. Не стану лукавить, порой у меня случаются боли в коленях, но все остальное пребывает в добром здравии. Буду с вами откровенен. Я полагаю, что могу стать для вас вполне достойным любовником. Я думаю, что не слишком шокировал вас своим предложением. Не знаю, откуда вы появились, но что-то подсказывает мне, что вам уже довелось много чего услышать в свой адрес, а я, по крайней мере, не морочу вам голову. Я никогда не умел пускать дамам пыль в глаза: нахожу это бесполезным. Столько усилий, чтобы напоследок задать все тот же вечный вопрос: «Согласны вы или нет?» Нет, подождите, не торопитесь с ответом. Я объясню, какие преимущества вы сможете извлечь из этой связи. У вас будет солидное содержание… Да, я знаю, что вы очень богаты. Но послушайте, Я ПОДАРЮ ВАМ ОСОБНЯК БОТРЕЙИ, раз он вам так понравился. Позабочусь о ваших сыновьях, прослежу за их образованием. Я знаю, что вы вдова и чрезвычайно дорожите своей безупречной репутацией. Конечно, это весьма ценное качество, но… подумайте, ведь я не прошу вас расстаться с вашей репутацией ради какого-то прощелыги. А поскольку вы сами заговорили о моей славе, позвольте мне заметить, что…
Он колебался, и эта скромность не была притворной, а потому казалась особенно трогательной.
— …вовсе не зазорно быть любовницей Великого Конде. Так уж устроен наш мир. Я представлю вас в обществе… К чему эта скептическая и даже несколько презрительная улыбка, мадам?
— Потому что, — ответила Анжелика, не переставая улыбаться, — я вспомнила песенку, которую пел на улице один старый балагур, папаша Тру-ля-ля:
|
