Скачать 2.28 Mb.
|
{193} Обычно и индивидуальный собственник и общественный коллектив в равной мере заинтересованы в интенсивной эксплуатации имуществ. Личное обогащение, к которому так стремится большинство людей, есть существенный фактор и предпосылка подъема общего благосостояния. Этим объясняется, что в прежние времена законодатели ограничивались тем, что всеми гарантиями стремились обеспечить власть лица над вещью: они исходили из того, что при таких условиях частный собственник наилучшим образом использует вещь в своих собственных, а вместе с тем и в общих интересах. Так создалось римское dominium. Но при нынешней сложности общественной жизни и переплетенности хозяйственных интересов, на первый план должен выступить уже не личный интерес собственника, а момент социальной пользы. Необходимо обеспечить, чтобы при неизбежных конфликтах между частным и общим интересом уступал интерес частный. Отсюда повсеместно наблюдаемое развитие законодательства по ограничению прав частных собственников и по контролю над использованием этих прав. Так на наших глазах произошла метаморфоза понятия права частной собственности. Оно перестало быть абсолютной правовой властью лица над вещью, как его определяют учебники римского права, и превратилось в правовую гарантию социально-полезной эксплуатации имуществ. «Право собственности перестало быть субъективным правом собственника; оно превратилось в социальную функцию владельца имущества» (Léon Duguit, ук. соч., предисловие.). Одним из главных стимулов в этой эволюции было распространение идей социализма. «Подобно тому, — говорит Густав Радбрух, — как ересь всегда вызывает апологетику и тем самым содействует прогрессу догматики, лишь социализм побудил науку гражданского {194} права к размышлениям над своими основными принципами, — побудил, главным образом, тем, что стал оспаривать право собственности и гражданское право вообще» (Gustav Radbruch. "Einführung in die Rechtswissenschaft", Лейпциг, 1910, стр. 35.). Эволюция права происходит не только в форме замены одних законов другими, но также в виде неудержимого процесса внутреннего преобразования правовых институтов под влиянием новых условий и новых идей. Если применить к этому явлению модный термин, взятый из другой области, то можно говорить об «юридической семантике». «Положительные законы и кодексы, — говорит Дюги, — могут оставаться в силе в своих окостенелых текстах. Но они теряют прежнее значение, когда силою вещей, под давлением фактов и практических потребностей, непрерывно возникают новые юридические институты. Текст закона неизменен, но он потерял всякую силу и всякое значение; или же путем тонких и искусных толкований ему дают смысл и возможности применения, о которых и не подозревал законодатель, когда он формулировал закон» (Ук. соч., стр. 3-4.). Такому внутреннему преобразованию подверглось гражданское право Франции, несмотря на то, что до сих пор остается в силе Кодекс Наполеона, изданный еще в 1804 году (Ук. соч., стр. 5-6.). Индивидуалистическая система права, которая воодушевляла авторов этого кодекса в такой же мере, как авторов Декларации прав человека и гражданина, неудержимо уступает свое место социальной концепции гражданских, также как и публичных прав (Ук. соч., стр. 8-9.). {195} За сорок лет, прошедших со времени издания книги Дюги, указанная им эволюция частного права всё отчетливее проявляется уже и в законодательных актах. Так, например, в Веймарской конституции 1919 года мы находим декларативные заявления, которые мы напрасно стали бы искать в декларациях прав XVIII и XIX веков: Ст. 153. Собственность обязывает. Пользование ею должно в то же время быть служением общему благу. Ст. 155. Возделывание и использование земли есть обязанность землевладельца перед обществом (Текст этой статьи буквально повторен в новейшей Западно-германской конституции от 23 мая 1949 г. (ст. 14 п. 2 Основного закона Германской Союзной Республики).). Интересный комментарий к приведенной статье 153 дал самый выдающийся германский цивилист эпохи 1914-1933 годов, бывший профессор Берлинского университета Мартин Вольф. Приветствуя эту статью конституции, он отмечает, что она является прямым отзвуком учений Гирке и других германистов (См. его статью "Reichsverfassung und Eigentum" в Festgabe für Kahl, 1923. Вольф пишет, что отрадно «увидеть краткую чеканную фразу «Собственность обязывает» среди конституционных основных прав». Он отмечает, что эта декларативная статья дает судьям возможность не допускать ссылок на неприкосновенность права собственности в оправдание злоупотребления ею. Так же как самый глубокий германский государствовед, Еллинек, Мартин Вольф — еврей. После прихода к власти Гитлера, он лишился кафедры в Берлинском университете и в настоящее время состоит профессором частного международного права в Оксфорде.). В наше время законодатель лишь изредка считает нужным прямо понуждать собственника к эксплуатации своего имущества. Но в таких законах обычно нет особой надобности, так как собственный интерес владельцев является достаточной гарантией того, что принадлежащие {196} им имущества не останутся без употребления. Однако, все новейшие законодательства уже содержат различные предписания, которые являются своего рода косвенными понуждениями, направленными к той же цели. Так, например, налоговые законы обычно оказывают преимущество собственнику, активно эксплуатирующему свое имущество, пред владельцем, который из спекулятивных или иных целей держит имущество без употребления и лишь препятствует его переходу в руки другого собственника, могущего использовать его более интенсивно. Такую цель преследует, например, усиленное налоговое обложение «незаработанного прироста ценности имуществ» (налог на unearned incriment в Англии, Wertzuwachssteuer в Германии). Самым действительным способом ограничения незаработанного обогащения является существующий теперь почти во всех странах прогрессивный налог на наследства. В Америке в некоторых штатах наследникам миллионеров приходится отдавать казне до 80 % суммы наследства. Высокие наследственные пошлины способствуют раздроблению крупных состояний, и в то же время высокий подоходный налог затрудняет их накопление. В Америке больше нет «миллиардеров». Есть несколько акционерных предприятий, активы которых достигают миллиардов долларов, но главная масса акций этих предприятий принадлежит мелким и средним акционерам. По последним данным, опубликованным вашингтонским Институтом имени Брукингса, число индивидуальных владельцев акций существующих в Соединенных Штатах акционерных компаний достигает громадной цифры 6.500.000. Наряду с этим, действующие законодательства издавна содержат нормы, обязывающие собственников допускать использование своего имущества другими лицами, если такое использование в интересах общества. Примерами таких норм являются правила о принудительном отчуждении земель для надобностей железных {197} дорог, шоссейных путей и т. д. и различные постановления горного, автомобильного и авиационного права. Наконец, разного рода воспрещения, с которыми законодатель обращается к собственнику, например, различные предписания соседского права и т. п., исходят из того же принципа. Либералы-манчестерцы бессильны бороться с этой законодательной тенденцией нашего времени, а идеологи индивидуалистической системы права бессильны ее объяснить. Эти законодательные нормы, число которых повсеместно возрастает, исходят из молчаливого признания принципа, что собственник обязан давать своей вещи социально-полезное употребление, и что правовая защита предоставляется ему лишь под условием, что эта обязанность будет им осуществлена. Конкретные применения этого принципа то усиливаются, то ослабляются под влиянием условий места и времени (Было бы нетрудно привести этому много примеров из законодательств разных стран, но я не хочу загромождать эту статью матерьялом, имеющим интерес только для специалистов.). Но задача теории права (или, как некоторые предпочитают говорить, «политики права») — в том, чтобы формулировать этот принцип в общей форме. Подтверждение данной теории можно найти и в другом факте новейшей эволюции права. Если центром тяжести в институте частной собственности является уже не субъект и его власть над вещью, а ее полезное употребление, то личность собственника перестает быть необходимым элементом этого института. Действительно, наше время знает «бессубъектную собственность». Таковы капиталы, не имеющие собственника, но приуроченные к определенным целям, как, например, столь распространенные в Соединенных Штатах «фонды» для выдачи различных наград и субсидий. Такие имущества не имеют собственников. Говорить о том, что собственником {198} их является фонд, учрежденный для заведования ими, значит допускать фикцию: фонд есть лишь техническая организация для распределения данных капиталов и доходов. Индивидуалистическая теория права бессильна дать юридическую конструкцию «бессубъектной собственности», но социальная теория без всякой натяжки выводит ее из того, что исполнение требуемой от данного имущества социальной функции может быть обеспечено и без приурочения его к определенному лицу. В этих случаях мы имеем дело с безличной собственностью, прямо приуроченной к служению определенной цели (Ук. соч., стр. 171. В этом пункте учение Дюги сходится с теорией оригинального немецкого ученого, о котором он не упоминает, — романиста середины XIX века Алоиза Бринца. В своем курсе пандектного права Бринц конструирует понятие юридических лиц, как «целевых имуществ» (Zweckvermögen), т. е. «имуществ, которые принадлежат не кому-то, а чему-то», — pertinent non ad aliquem, sed ad aliquid, — и всецело приурочены к определенному назначению (см. Alois Brinz. "Pandekten", т. l).). Полуодобрительные ссылки на учение Дюги о праве собственности, как социальной функции, можно встретить в мотивах к первой редакции проекта Гражданского Кодекса РСФСР. Эта необычная любезность в отношении к представителю буржуазной науки объясняется тем, что в начальную эпоху советского режима в Народном Комиссариате Юстиции работали люди, получившие образование в русских университетах накануне революции. В этой среде, как уже упомянуто, работы Дюги пользовались большим успехом. В дальнейших изданиях Гражданского кодекса РСФСР все ссылки на Дюги тщательно вычищены. Учение Дюги является идеологическим антиподом коммунизма. Это ясно всякому, кто хоть поверхностно знаком с идеями Дюги о социальной солидарности, с его отношением к «отвратительной доктрине о борьбе {199} классов» ("La doctrine abominable de la lutte des classes" (CM. "Le droit individuel, le droit social et la transformation de l'Etat", Париж, 1908, стр. 3).), с его взглядами на подчиненность государства праву и т. д. Социальная теория права по своим политическим выводам, конечно, гораздо ближе к социализму, чем к индивидуализму и манчестерству. Но следует подчеркнуть, что социальная теория отнюдь не отвергает права частной собственности. Напротив, как правильно указывал тот же Дюги, социальная концепция права собственности является наиболее верным путем к сохранению этого института в современной системе хозяйства ("Transformations du droit privé", стp. 160.). Согласно этой теории, класс собственников выполняет определенную социальную функцию — накопление и экономическую эксплуатацию имуществ. Он будет продолжать существовать, пока не перестанет выполнять эту функцию, точнее говоря, пока люди не научатся выполнять ее без его помощи. Если это случится и когда это случится, — класс собственников исчезнет. И тогда его исчезновение сможет произойти не насильственно, а путем отмирания, — подобно тому, как исчезает рудиментарный орган, ставший ненужным живому организму. {203} ПРАВО И АДВОКАТУРА Речь в годовщину Судебных Уставов 20 ноября 1864 года Печатаемый здесь текст носит «синтетический» характер. В нем связаны части двух речей, произнесенных на товарищеских ужинах Кружка русских юристов в Нью-Йорке в годовщины Судебных Уставов в 1942 и 1944 г.г. Позвольте начать с воспоминания детства. Когда мне исполнилось семь или восемь лет, мне подарили в день рождения мой первый календарь. Я знал, что на календарях отмечают разные торжественные дни, и на листике с датой 20 ноября вывел своим детским почерком слова: «День рождения присяжных поверенных». Много годовщин Судебных Уставов пришлось мне пережить и на некоторых я присутствовал. Речи, которые приходилось выслушивать, были красноречивы или бледны, в зависимости от талантов оратора, но по своему содержанию они часто бывали так же банальны, как и другие юбилейные славословия, — например, речи москвичей в Татьянин день или речи американских патриотов 4 июля. К сожалению, я уже не мог услышать Спасовича, который и в застольных речах высказывал умные и здравые мысли. Обычно в речах 20 ноября восхваляли русскую адвокатуру и русских адвокатов, как борцов за право, защитников прав личности против всемогущего государства, заступников за вдов и сирот, и т. д. Внимая этим речам, я всегда думал о возражениях, которые так легко против них сделать, — возражениях, которые всегда казались мне неопровержимыми. Во всяком процессе, — думал я, -— участвуют два адвоката, которые представляют две борющиеся между собой стороны. Очевидно, если в данном процессе поверенный истца защищает право, то поверенный ответчика борется против права. Если защитник подсудимого защищает личность против всемогущего государства, то поверенный гражданского истца оказывается союзником всемогущего государства {204} против личности. Даже тот, кто задумал нарушить права вдовы или сирот, обыкновенно пользуется для этого услугами адвоката. Самовозвеличение адвокатов было в известной степени воспринято общественным мнением и вошло в установленный либеральный шаблон. Но в то же время оно естественно вызывало раздраженный отпор у людей, относившихся скептически к либералам и к их любимцам. Уже в 1870-тых годах публицист Евгений Марков, отец будущего депутата Маркова-Второго, в нашумевшей газетной статье заклеймил адвокатов именем «Софистов XIX века». Нашлись критики и повыше рангом. Достоевский в своем «Дневнике писателя» мечет громы против защитников, добивающихся во что бы то ни стало оправдания своих клиентов, а знаменитого адвоката Фетюковича, защитника Мити Карамазова, он окрестил «прелюбодеем мысли». Спасович поспешил расписаться в получении этих комплиментов; на ближайшем адвокатском обеде он провозгласил тост: «Прелюбодей мысли пьет за софистов XIX века». Салтыков-Щедрин осмеял адвокатуру в образе Балалайкина. И даже Толстой неизменно впадает в тон утрированного сарказма, как только ему приходится изображать адвокатов. Эти нападки незаслуженны и несправедливы. Но незачем и нам адвокатам, говоря о своей профессии, становиться на ходули и изображать себя героями и подвижниками. Разумеется, и в адвокатском сословии, как и во всяком другом, есть и хорошие, и посредственные, и дурные сочлены. Как и у представителей других профессий, у нас есть специальность, для выполнения которой мы имеем соответственную подготовку. Не правильнее ли, вместо курения фимиама, попытаться определить характерные черты нашей профессиональной функции? Raison d'être адвокатуры основан на том, что судопроизводство во всех культурных странах в большей или {205} меньшей степени построено на принципе состязательности. Каждая из заинтересованных в деле сторон должна сама защищать свои права, и суд при разрешении дел руководствуется только тем материалом, который ему эти заинтересованные стороны представили. В виду сложности хозяйственных и иных отношений и особенно в виду многочисленности и необщедоступности законов, которые эти отношения регулируют, стороны нуждаются на суде в помощи специалистов. Без таких помощников они не могут ни собрать нужный материал, ни представить его суду в належащей форме, а от этого зависит исход судебного процесса. Наша профессиональная функция — оказывать такую помощь, притом оказывать ее обеим участвующим в деле сторонам. Общественная функция адвокатуры в том, что она выполняет эту необходимую в нынешнем правовом строе задачу. Адвокаты всегда излагают точки зрения представляемых ими сторон односторонне и пристрастно. Но в условиях состязательного процесса, именно такая односторонняя защита интересов сторон является одной из гарантий справедливости судебного решения. Можно ли упрекать адвокатов в беспринципности за то, что они помогают сторонам осуществлять процессуальные права, предоставленные им законом? Судебная дуэль проводится ...не как-нибудь, Но в строгих правилах искусства, По всем преданьям старины, в строгом соответствии с процессуальными законами и с каноном адвокатской этики. Но всё же она остается борьбой, в которой от борющихся нельзя требовать объективности. Нужно иметь смелость сказать, что адвокаты на суде борются не за право, как таковое, а за права и {206} интересы своих клиентов. Тут всякое прихорашивание и самовозвеличивание смешно и вредно. Но упрек в беспринципности, так часто делаемый адвокатам, — иногда даже делаемый самими адвокатами, как, например, всеми нами почитаемым В. А. Маклаковым («Толстой и суд» (перепечатано в сборнике «Речи», Париж, 1950, стр. 187-188).) — вызывается тем, что и критики невольно исходят из того же нереального представления о функциях адвокатуры, как и юбилейные ораторы на банкетах 20 ноября. Функция плэдирующего адвоката требует односторонности, как свойственна она, например, полководцу, когда он выбирает позиции и маневры, которые в его глазах обещают успех его армии. По условиям своей работы, адвокат не может иметь объективное суждение о деле. Он ведь принимает защиту, выслушав только сообщения своего клиента. Версию противной стороны и ее свидетелей он впервые слышит уже в зале судебного заседания, когда отступать поздно (Известен случай с Л. А. Куперником, который почувствовал себя не в силах защищать подсудимого и ограничился возгласом: «Да свершится правосудие!» Московский совет присяжных поверенных объявил ему выговор, правильно усмотрев в этом нарушение адвокатского долга.). Дела решаются на суде не адвокатами, а судьями и присяжными заседателями, и судьи, конечно, не смеют быть ни односторонними, ни пристрастными. Да и адвокаты остаются односторонними только пока этого требует их профессиональный долг. Недаром в Англии и в Америке выбирают судей исключительно из числа заслуженных адвокатов. Если не всегда «из столкновения мнений рождается истина», — да и что есть истина? — то, во всяком случае, изложение всех pro и contra необходимо для правильного, обоснованного разрешения каждого юридического спора. Как известно, в текст судебных решений {207} включаются не только соображения адвоката, выигравшего дело, но и возражения его противника. Поэтому нет сомнения в том, что адвокаты своей односторонней аргументацией содействуют нахождению юридической истины. Наряду с клише адвокат — борец за право, есть еще одно благожелательное клише: адвокат — защитник невинных, спасающий их от незаслуженной кары. В действительности, как всякий знает, адвокаты по уголовным делам в подавляющем большинстве случаев защищают не безвинных, а виновных. Но ведь именно виновные более всего и нуждаются в защите. Против них настроен и суд, и присяжные, и свидетели. В громких процессах против них шумит общественное мнение и их травят газеты. Справедливость и правосудие требуют, чтобы они имели опору в лице компетентного защитника, который сумеет найти в деле все смягчающие или устраняющие вину обстоятельства. Дрейфусов и Бейлисов немного, но воров, попавшихся на третьей краже, легион. В Соединенных Штатах весь уклад жизни пропитан легалистичностью и формализмом, а на суде — ив гражданских, и в уголовных делах — больше, чем где-либо, процесс основан на принципе состязательности и автономии сторон. Естественно поэтому, что поле деятельности адвокатов здесь чрезвычайно широкое. Поэтому адвокатов здесь много, в Нью-Йорке даже слишком много — говорят, около двадцати тысяч. И хотя добрая половина нью-йоркских адвокатов еле покрывает расходы, а значительная часть вынуждена работать не только по специальности, но всё же адвокатские заработки в Америке, в среднем, очень высоки. Доходы некоторых «адвокатских фирм» достигают неслыханных, на европейский масштаб, размеров. Лет десять назад покойный Макс Стойер, один из лучших адвокатов по уголовным и налоговым делам, в свидетельском показании на суде заявил, что его фирма за последние пять лет декларировала в {208} среднем по 500.000 долл. годового дохода. А Самуил Унтермайер уже в 28 лет успел составить себе из адвокатских заработков состояние в миллион долл. Но общественный престиж адвокатского сословия стоит в Америке несравненно ниже, чем в прежней России. Корифеев адвокатуры уважают за их большие доходы, но ни за что больше. Кличка «адвокат акционерных компаний» («corporation lawyer») — почти бранное слово в устах каждого американского либерала, хотя обобщения и огульные оценки в данном случае, как всегда, несправедливы. Я не хотел бы сам впадать в тон юбилейного самовозвеличения и не стану утверждать, что русская адвокатура стояла выше адвокатских корпораций других стран. Она имела свои преимущества и свои недостатки. Но несомненно одно: в пятидесятилетие, протекшее между введением судебных уставов и уничтожением нашего сословия советской властью, адвокатура занимала в глазах русского общества исключительно высокое положение. Достаточно сравнить отношение русской общественности к адвокатам с ее отношением к судьям и особенно к прокурорам. К высоко почтенному сословию русских судей относились с должным уважением, но без всякого энтузиазма. Прокуроры же поистине были пасынками общественного мнения. Это отчасти объясняется непопулярностью министерства юстиции, чиновниками которого они были, отчасти — свойственным русскому характеру снисходительным отношением к правонарушителям, которых прокуроры, до долгу службы, должны были обвинять. Из всех русских прокуроров едва ли не один только А. Ф. Кони пользовался широкой популярностью, но и то главным образом за его роль в деле Веры Засулич и во внимание к его талантливым литературным работам. Каким контрастом кажется, по сравнению с этими {209} русскими воспоминаниями, та картина, которую мы видим хотя бы здесь в Америке. Здесь судья, в глазах общества, царь и Бог в зале судебного заседания. Имена судей известны каждому школьнику, их биографии и сборники их решений печатаются уже при их жизни, а после смерти им ставят памятники. Высокий престиж, которым пользуются в Америке судьи, вызван, главным образом, тем, что англо-американское обычное право, заменяющее гражданский кодекс, всецело основано на прецедентах, которые заключаются в судебных решениях. Таким образом, судьи в буквальном смысле слова творят право. Не удивительно, что магистратура привлекает лучшие юридические умы: величайший американский юрист XX века — Oliver "Wenden Holmes — был не адвокатом и не профессором, а судьей. Если в Америке из всех судебных деятелей наибольшим почетом пользуется судья, то наиболее популярной фигурой из судебного мира несомненно является District Attorney, т. е. прокурор. Прокурор, успешно исполняющий свои обязанности и умело вылавливающий шайки гангстеров или взяточников, быстро становится любимцем общественного мнения. О нем не перестают писать газеты, ему посвящены целые программы в радиопередачах. На наших глазах в Нью-Йорке такие прокуроры, как Дьюи, О'Двайер, Морфи, Галлей сделали блестящие политические карьеры. У нас в России адвокаты концентрировали на себе почти весь тот энтузиазм, с которым общество приняло судебную реформу. Именно адвокаты считались главными выразителями гуманных идей Судебных Уставов. Присяжные поверенные были в России первыми нечиновными людьми, которые получили право участвовать в одной из важных государственных функций. До 1864 года русскими государственными делами ведали только люди в вицмундирах. Но вот в новых судах появились люди, одетые не в форму, а в черные фраки, лишь с небольшими {209} значками в петлице, люди, никакому начальству неподчиненные и имеющие свои выборные органы самоуправления. Это было ново и сразу увлекло воображение. В уголовных делах центральной фигурой в залах судебных заседаний был не председатель, не прокурор, а защитник. К его словам прислушивались присяжные, его речи подробно воспроизводились в газетных отчетах. Это положение общественных любимцев и позволяло адвокатам каждое 20 ноября петь самим себе дифирамбы при сочувственном внимании либеральной общественности. Преклонение русского общества пред судебной реформой 1864 года было вполне заслуженным. Судебные Уставы — вечный памятник русской одаренности. Создатели их должны были иметь много смелости, чтобы всего три года после освобождения крестьян посадить на скамью присяжных заседателей того самого мужика, которого еще так недавно помещики могли продавать и покупать, как рабочий скот, и дать ему право выносить по совести приговоры хотя бы тем же помещикам. Нужно было иметь много ума и много таланта, чтобы позаимствовав из иностранных источников всё, что было в них хорошего, все же не превратить новый русский кодекс в экзотический цветок, который не мог бы привиться на родной почве. И не о подлинном ли вдохновении свидетельствует та простая, легкая, общепонятная, но вместе с тем четкая форма, в которую облечен наш процессуальный кодекс? Язык Судебных Уставов по сравнению с языком Десятого тома или Уложения о Наказаниях звучит так, как стихи Пушкина рядом с виршами Кантемира или Ломоносова. Нам, к несчастью, пришлось скитаться по разным странам и мы имели случай ознакомиться с существующими в них судебными порядками. Не можем ли мы без колебания сказать, что русский суд не уступал ни одному из тех судов, которые мы видели с 1918 года? |
Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... «Международное публичное и частное право», «Миграционное право», «Закон», “Государство и право”, “Правоведение”, “Российская юстиция”,... | Учебно-методический комплекс адвокатура Если вещное право устанавливает господство лица над вещью, то обязательственное право регламентирует гражданский оборот. Обязательственное... | ||
Советское государство и право в годы Гражданской войны (1918–1920 гг.) Государство и право в период либерализации общественных отношений (середина 1950-х – середина 1960-х гг.) | 1. Гражданин. Государство. Право. (7ч) Как самостоятельный курс право изучается сравнительно недавно в рамках социально-экономического профиля. Кроме того, раздел «Право»... | ||
«государство и право в тоталитарном обществе» «Государство и право в тоталитарном обществе» разработан в соответствии с требованиями Государственного образовательного стандарта... | Муниципальное учреждение культуры «Библиотечная информационная сеть» г о. Новокуйбышевск Специальность 030501 Юриспруденция, специализация «Гражданское право, финансовое право, правовое регулирование внешнеэкономической... | ||
Тема: «Выбытие основных средств и его отражение в учете» Специальность 030501 Юриспруденция, специализация «Гражданское право, финансовое право, правовое регулирование внешнеэкономической... | Учебно-методический комплекс по дисциплине «бухгалтерский учет» Учебное пособие Специальность 030501 Юриспруденция, специализация «Гражданское право, финансовое право, правовое регулирование внешнеэкономической... | ||
Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Понятия: имущественные права, право собственности, вещное право, интеллектуальная собственность | Направление Профиль гражданско-правовой по фгос впо по направлению подготовки 030900– «Юриспруденция», квалификация- «бакалавр». Она логично... | ||
Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Конвенции: право на семью, право на медицинское обслуживание, право на бесплатное образование, право на отдых, право на достаточное... | Методические рекомендации тема предмет, метод и периодизация истории... Тема государство и право руси в период феодальной раздробленности (II половина XII середина XVI вв.) | ||
Программа дисциплины «Таможенное право» для специальности 030501. 65 «Юриспруденция» Изучение данной дисциплины базируется на следующих дисциплинах: «Теория государства и права», «Конституционное право», «Административное... | Темы рефератов по курсу «римское право» Составил: Р. Г. Нерсисян Государство и право периода империи. Свод гражданских законов Юнистиниана и его роль в истории всемирного права | ||
Рабочая программа дисциплины (модуля) «Конституционное право рф», «Административное право», «Гражданское право», «Международное право», «Международное частное право» в... | Программа дисциплины «Российское предпринимательское (коммерческое)... Изучение данной дисциплины базируется на следующих дисциплинах: «Теория государства и права», «Конституционное право», «Финансовое... |