Русские классики и право право, государство и собственность адвокатура и адвокаты {7} от издательства
Скачать 2.28 Mb.
|
Посвящается Е. Л. Г.в знак благодарности за критику и помощь ТОЛСТОЙ И ПРАВО Толстой и наказание. Толстой и суд. Толстой и наука права. Толстой и идея права В 1928 году, в котором исполнилось столетие со дня рождения Толстого, мною были прочитаны в Союзе русской присяжной адвокатуры в Германии и в берлинском Internationaler Anwalt-Verein доклады об отношении Толстого к праву. Немецкий текст доклада был, в несколько сокращенной форме, напечатан в журнале "Archiv für Rechts- und Wirtschaftsphilosophie" за 1928 год (Band XXII, SS. 98-116), под заглавием "Tolstoy's Kampf gegen das Recht". По-русски настоящая работа печатается впервые, в переработанном и расширенном виде. {15} Всё дело в том, что люди думают, что есть положения, в которых можно обращаться с человеком без любви, а таких положений нет. Л. Толстой. Литературная деятельность Льва Толстого началась сто лет назад, в 1852 году, с появлением в Некрасовском «Современнике» «Детства», первого произведения Толстого. Она закончилась в год его смерти — в 1910 году. На протяжении этих пятидесяти-восьми лет Толстой много раз и в художественных и в морально-философских своих произведениях касался вопросов, входящих в круг ведения науки права. Правом пересечена вся общественная жизнь, и естественно, что Толстой, мысли которого были всегда направлены на благое устроение отношений между людьми, должен был столкнуться с проблемами права и высказать свое суждение о праве. Это свое мнение о праве Толстой высказал со всей суровостью моралиста и со всем блеском гения. Суждение это отрицательное. По убеждению Толстого, от которого он не отступал в течение всей своей долгой жизни, существующее в мире право есть греховное, дурное начало, приносящее людям только зло. Право считают моральным принципом, будто бы стоящим над эгоистическими интересами и страстями людей. Но в действительности, по мнению Толстого, право есть лишь лицемерный обман, при помощи которого люди властвующие хотят оправдать свою неправедную власть в глазах подвластных и в своих собственных глазах. Право — сугубое зло. Оно прикрывает царящее в мире насилие личиной законности и в то же время {16} стремится создать в людях убеждение, будто это насилие необходимо и полезно, будто это зло есть благо. Право — своего рода «опиум для народа». Будучи по своей сущности началом ложным и греховным, право, по убеждению Толстого, развращает всех тех, кто с ним соприкасается. Более всего оно развращает своих так называемых служителей — юристов, которые в лицемерном самообольщении сами себя считают и выдают себя перед другими людьми за хранителей общественной морали. Для изображения таких служителей права Толстой не жалеет красок сатиры и обличения и в художественных, и в публицистических своих произведениях. Всё же мы, юристы, обязаны — и пред Толстым и пред собой — внести свой вклад в изучение идейного наследия Толстого. Отношение к праву, к суду и к наказанию — слишком важная глава в мировоззрении Толстого, чтобы можно было обойти ее молчанием. И это отношение Толстого к праву должно занять свое место в духовном обиходе каждого юриста. Юрист-практик, как и юрист-теоретик, если он не удовлетворяется цеховым отношением к своей профессии, должен передумать мысли о праве, которые думал Толстой, понять и преодолеть протест, который в нем право вызывало. Различные теории о праве юристу следует изучить и критически проверить; но учение Толстого о праве каждый юрист должен пережить1. 1 Борис Сапир в вышедшей на немецком языке интересной работе дает анализ идей Толстого о праве, которые он выводит из его общего морально-религиозного мировоззрения (см. Boris Sapir, "Dostoevski und Tolstoy über Probleme des Rechts", Tübingen, 1932). «Последователь Толстого, — говорит Сапир, — должен отвергнуть право во всех его формах. Противник Толстого, которого не трогают слова мудреца из Ясной Поляны, будет продолжать преклоняться пред самодовольным величием всякого права. Но юрист, ищущий ответа на вопрос о границах права, найдет у Толстого неисчерпаемый источник поучения» (стр. 51). {17} Отрицательное отношение Толстого к праву и к сословию юристов яркой нитью проходит через всё его творчество, от «Войны и мира» — через «Смерть Ивана Ильича» и «Воскресение» — до «Живого трупа» и предсмертного «Письма студенту о праве». Оно сложилось у Толстого-художника шестидесятых годов и, оставаясь неизменным по существу, только стало еще более резким у Толстого-моралиста позднейших лет. Со свойственной ему решительностью и прямотой, Толстой высказал суждения о наказании, о суде и о науке права. Вглядимся в эту часть его духовного наследия. {19} ТОЛСТОЙ И НАКАЗАНИЕ Проблема наказания — центральный нерв Толстовского «Воскресения». Вскоре после появления романа в еженедельных номерах журнала «Нива» вышел комментарий к нему моего отца, А. С. Гольденвейзера, озаглавленный «Преступление — как наказание, а наказание — как преступление» (Мотивы Толстовского «Воскресения») (Работа А. С. Гольденвейзера была в 1900 году прочитана в качестве доклада в собрании киевской адвокатуры, и должна была появиться в журнале «Мир Божий», но была запрещена цензурой. Она была напечатана в 1901 г. в выходившем без предварительной цензуры журнале «Вестник права», а затем переиздана в сборнике статей А. С. Гольденвейзера, «Этюд, лекции и речи на уголовные темы (Киев, 1908) и отдельным изданием (Киев, 1911). С 1902 по 1910 гг. появились переводы на немецкий, французский, испанский, английский и польский языки. Привожу письмо Толстого к моему брату, переводчику этюда отца на английский язык, напечатанное в виде предисловия к английскому изданию. 14 февраля 1909 г. Ясная Поляна. Эмануил Александрович. Сейчас вновь просмотрел прекрасную критическую статью Вашего отца и, несмотря на то, что слишком большое значение, приписываемое им моему писанию, делает для меня неудобным похвалу статье, не могу не сказать, что этюд Вашего отца с большой силой и яркостью освещает дорогие мне мысли о неразумности и безнравственности того странного учреждения, которое называется судом. Лев Толстой.). Это заглавие не игра слов: автор формулировал в нем основную мысль Толстовского романа. {20} По Толстому, истинной причиной преступлений нужно считать царящее в обществе социальное зло и бездушное отношение людей к своим ближним. Виновники деяний, называемых преступными, в большинстве случаев не прирожденные злодеи, а только жертвы этого бездушия и зла. Поэтому преступление есть лишь заслуженное обществом наказание. Ущерб, причиненный преступлением, и те заботы и хлопоты, которые обществу приходится затрачивать на личность преступника, являются заслуженным возмездием за бездушное отношение людей к своим ближним, которое толкает их на путь порока и преступления. В «Воскресении» действие начинается с того, что его герой Нехлюдов отбывает повинность присяжного заседателя. Первым по очереди слушается небольшое дело о мальчике, который обвиняется в краже из сарая старых половиков. Вот впечатления, которые Нехлюдов выносит из этого дела: «Ведь очевидно, что мальчик этот не какой-то особенный злодей, а самый обыкновенный человек, и что он стал тем, что есть, только потому, что находился в таких условиях, которые порождают таких людей... Ведь стоило найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя на бледное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его еще когда его от нужды отдавали из деревни в город, и помог этой нужде, или даже когда он уже был в городе и после двенадцати часов работы шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир, — если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «Не ходи, Ваня, не хорошо», мальчик не пошел бы, не заболтался и ничего бы не сделал дурного. Но такого человека не нашлось ни одного во всё то время, когда он, как зверек, жил в городе свои годы учения и, обстриженный под гребенку, чтобы не разводить вшей, бегал мастерам за покупкой; напротив, всё, что он слышал от {21} мастеров и товарищей с тех пор, как он живет в городе, было то, что молодец тот, кто обманет, кто выпьет, кто обругает, прибьет, развратничает. Когда же он, больной и испорченный от нездоровой работы, пьянства, разврата, одурелый и шальной, как во сне, шлялся без дела по городу и сдуру залез в какой-то сарай и вытащил оттуда никому ненужные половики, мы не то что позаботились о том, чтобы уничтожить те причины, которые довели этого мальчика до его теперешнего положения, а хотим поправить дело тем, что будем казнить этого мальчика...» Такова, по Толстому, схема преступления и наказания. Преступление есть результат неучастливого, недоброго отношения, которое будущий правонарушитель, еще как заброшенный ребенок, встречает в окружающих. А наказание есть лишь попытка отомстить этот коллективный грех общества на его же жертве (Следует отметить, что, как правильно указывает Борис Сапир, Толстой отнюдь не освобождает преступника от ответственности перед своей совестью и не дает ему возможности свалить всю свою вину на условия и среду. «Такая тенденция, против которой восставал Достоевский, была бы чужда Толстому хотя бы по религиозным соображениям. Он лишь настаивает на том, что никто не может считать себя свободным от ответственности за совершенное членом общества преступление. Все люди — преступники, если хотя бы один из них совершил злое дело. Если бы в обществе господствовало начало любви к ближнему, то преступление было бы просто невозможным» (ук. соч., стр. 105).). Сильные мира и блюстители нравственности подходят к человеку не тогда, когда еще можно повлиять на его душу, но лишь тогда, когда он уже совершил какой-либо проступок. Только тогда появляется рука карающего общества и государственная власть немедленно начинает заниматься правонарушителем. Но это запоздалое вмешательство не исправляет, а только усугубляет совершившееся зло. {22} В последнем акте драмы Толстого «Живой труп» идет суд над тремя главными героями драмы. На скамье подсудимых сидят три честных, добрых, идеалистически настроенных человека: Федор Протасов, его бывшая жена Лиза и ее новый муж Виктор Каренин. Ни Федя, ни его жена не были удовлетворены своим браком. Протасов хотел освободить жену, но не был в состоянии пройти через грязь и ложь, с которыми связана процедура развода. Он симулирует самоубийство, и Лиза выходит замуж за его друга детства Каренина. Федя, в разговоре с приятелем в трактире, рассказывает историю своей жизни. Но их разговор подслушали. Зовут городового «акт составить» и в результате трое честных, желающих друг другу только блага людей оказываются в глазах закона преступниками. Лиза обвиняется в двоемужестве, Каренин — в женитьбе на замужней женщине, а Протасов — в содействии обоим. Разбор дела подходит к концу, и в то время, как суд совещается, Протасов спрашивает своего защитника: — В худшем случае, что может быть? — Я уже вам говорил: в худшем случае — ссылка в Сибирь... — А в лучшем? — Церковное покаяние и, разумеется, расторжение второго брака. — То есть, они опять свяжут меня с ней, то есть ее со мной? — Да, уж это, как должно быть. Протасов выстрелом в грудь кончает с собой. Так в «Живом трупе» с людьми, живущими в совершенно других условиях и поставленных перед совершенно другими проблемами, происходит то же, что с мальчиком, которого должен был судить Нехлюдов. Эти нравственно безупречные люди оказываются, благодаря казенному бездушию и официальной лжи, в положении преступников. И лучшему из них не остается иного {23} выхода, как распутать создавшееся положение ценою своей жизни. По теории уголовного права, наказание преследует две цели: во-первых, страхом возмездия удержать от новых преступлений самого преступника и других людей и, во-вторых, исправить преступника. Но на деле наказанием достигается лишь обратный результат. Страх наказания не удерживает, а только озлобляет: смертная казнь порождает убийц. Обратных результатов достигает наказание и в отношении своей второй задачи — исправления. Опыт показывает, что если что-либо способно окончательно погубить падшего человека, отрезать ему все пути к моральному возрождению, то это именно наказание в его наиболее распространенной теперь форме, то есть заключение в различного рода тюремных заведениях (Шопенгауэр, который отнюдь не отличался мягкосердечием и любовью к людям, также возражает против возмездия и исправления, как целей наказания. «Ни один человек, — говорит он, — не имеет права возомнить себя нравственным судьей и отмстителем и причинять другим людям страдания в качестве искупительной кары за их грехи. Это является дерзостным высокомерием: отсюда библейское «Мне отмщение, и Аз воздам». (Die Welt als Wille und Vorstellung, т. l, стр. 411). Он высказывается и против идеи исправления посредством наказания: «воспитание — благо, а наказание должно быть злом; между тем, предполагается, что тюрьма преследует обе задачи» (стр. 685).). В этих заведениях, — думает Нехлюдов, после того, как он познакомился с бытом тюрем, этапов и каторги, — люди «содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и удалении от природы, семьи, труда, т. е. вне всяких условий естественной и нравственной жизни человеческой. Это, во-первых. Во-вторых, люди эти в этих заведениях подвергались всяким ненужным унижениям, цепям, {24} бритым головам, позорной одежде, т. е. лишались главного двигателя доброй жизни слабых людей — заботы о мнении людском, сознания человеческого достоинства». В сущности, уже этого довольно. Толстой-психолог, как всегда, умеет попасть в точку, в немногих словах дать яркую, неопровержимую, передающую правду жизни картину. Но Толстой-моралист идет дальше, он нагромождает еще аргумент за аргументом: «Люди эти насильственно соединялись с исключительно развращенными жизнью... развратниками, убийцами и злодеями, которые действовали, как закваска на тесто, на всех еще не вполне развращенных людей. И, ...наконец, всем людям, подвергнутым этим воздействиям, внушалось самым убедительным образом, а именно посредством всяких бесчеловечных поступков над ними самими, ...что всякого рода насилия, жестокости и зверства не только не запрещаются, но разрешаются правительством, когда это для него выгодно, а потому тем более позволены тем, которые находятся в нужде и бедствиях». Тюрмы, этапы и каторга,—заключает Нехлюдов,— «всё это были как будто нарочно выдуманные учреждения для произведения сгущенного до последней степени такого разврата и порока, которого нельзя достигнуть ни при каких других условиях, с тем, чтобы потом распространить эти сгущенные пороки и разврат среди всего народа». Так, по Толстому, наказание и бесчеловечно и бессмысленно. Бесчеловечно потому, что наказанием общество мстит преступнику за свою собственную пред ним вину. Бессмысленно потому, что оно не достигает своей {25} цели — исправления преступника, — а приводит к диаметрально противоположным результатам (Многие спрашивают: если наказание и дурно, то чем его заменить и как, при отсутствии чего-либо иного, без него обойтись? «С точки зрения, на которой находится Толстой, — отвечает на этот вопрос А. С. Гольденвейзер, — это довод, не заслуживающий никакого внимания. Ведь если бы, например, по новым исследованиям оказалось, что хинин, которым лечат от лихорадки, не только не противодействует болезненным процессам в организме, а их усиливает, неужели кто-нибудь стал бы утверждать, что хинин тем не менее нужно еще продолжать давать от лихорадки, доколе не найдут от нее другого средства». («Этюды», стр. 59).). В ту ночь, описанием которой заканчивается «Воскресение», Нехлюдов, читая отрывки из случайно попавшего в его руки Евангелия, ясно увидел, в чем основная причина всего того ужаса, который он наблюдал в тюрьмах и этапах. «Это зло произошло только оттого, — думал Нехлюдов, — что люди хотели сделать невозможное дело: будучи злыми, исправлять зло. Порочные люди хотели исправлять порочных людей и думали достигнуть этого механическим путем... Всё дело в том, что люди думают, что есть положения, в которых можно обращаться с человеком без любви, а таких положений нет... С людьми нельзя обращаться без любви... И это не может быть иначе, потому что любовь между людьми есть основной закон жизни человеческой». В этих словах — основная мысль моральной философии Толстого (Цитированный выше комментатор Толстого Борис Сапир правильно указывает, что в основе отношения Толстого к праву лежит не его учение о непротивлении злу, а признание любви к ближнему высшим законом человеческой жизни (ук. соч., стр. 70). «Когда Толстой, — читаем мы дальше, — восстает против сопротивления злу насилием, то он отнюдь не имеет в виду, как многие думают, что следует пассивно принимать зло без всякой борьбы. Напротив, он призывает к борьбе против зла, но только отвергает зло, как орудие этой борьбы» (там же).). {26} Большинство критиков системы наказаний, людей теории и людей практики, ограничивается доказательствами того, что наказание не достигает целей, для которых оно существует (В самое последнее время исследователи психологии преступников стали обращать некоторое внимание и на психологию тех людей, под власть которых они отдаются. «Если вы можете показать мне служащего в тюрьме человека, — говорит, например, д-р Абрагамсен, — на психику которого не влияет его служба, то я скажу вам, что у этого человека совершенно нет души» ("Who are the guilty?". New York, 1952, стр. 205).). Но Толстой идет дальше: он задается целью показать, как тлетворно отражается практика наказывания на тех, кто наказывает, на исполнителях судебных приговоров. И освещая этот вопрос галереей живых образов, Толстой с совершенно новой стороны показывает всю безнравственность и всю фальшь института наказания. Из ложной предпосылки, будто «можно обращаться с людьми без любви», «вышло только то, что нуждающиеся и корыстные люди, сделав себе профессию из этого мнимого наказания и исправления людей, сами развратились до последней степени». Многим еще памятно громадное впечатление, которое произвела статья Толстого «Не могу молчать» при ее появлении в 1908 году (Текст «Не могу молчать» был передан по телеграфу во все концы мира и напечатан в один и тот же день в наиболее влиятельных газетах всех культурных стран, — кроме России, где статья была запрещена цензурой. Знаменательно, что и теперь в России нельзя прочесть «Не могу молчать». Его нет даже в выходящем в Москве с 1928 года Полном собрании сочинений Льва Толстого. В этом собрании сочинений, рассчитанном на 90 томов, произведения Толстого расположены в хронологическом порядке. В томе 36-ом, вышедшем в 1936 году, напечатаны произведения 1902-1904 годов, а в вышедшем в том же году 38-ом томе — произведения 1909-1910 годов. Но 37-й том, в котором должны появиться работы 1905-1908 годов, до сих пор не вышел, хотя издание продолжается и, напр., два новых тома появились в 1949 году. Не потому ли произошла эта странная задержка с выходом 37-го тома, что в нем должно бы появиться «Не могу молчать»?). Но я также вспоминаю, что {27} сильнее всего потрясло в этой статье не возмущение Толстого против смертной казни, а выведенные в ней живые фигуры палачей. То же можно сказать и о «Воскресении». В Толстовском описании тюремного быта ужасают не только страдания заключенных. Ужасны также «одурелые надзиратели, занятые мучительством своих братьев и уверенные, что они делают хорошее и важное дело». В Толстовском описании этапа более всего потрясают не страдания и унижения каторжан с бритыми головами, в кандалах и наручниках, гонимых в июльскую жару; и даже не смерть от солнечного удара, постигшая пятерых из них по пути из острога на вокзал. Ужаснее всего то, что сопровождавшие этап конвойные «озабочены были не тем, что умерло под их конвоем пять человек, которые могли бы быть живы. Это их не занимало, а занимало только то, чтобы исполнить всё то, что по закону требовалось в этих случаях: сдать куда следует мертвых и их бумаги и исключить их из счета тех, которых надо было везти в Нижний, а это было очень хлопотно, особенно в такую жару». Отвратителен сопровождающий конвой офицер, который бьет по лицу скованного арестанта за то, что тот хотел нести на руках свою дочку. И, пожалуй, отвратительней всех старый жандармский генерал из балтийских баронов, заведующий Петропавловской крепостью, — человек, из которого служба сделала живую мумию. Этот {28} генерал не то, чтобы по собственной инициативе, из злобы или садизма, мучил заключенных. Он только «строго исполнял предписания свыше и особенно дорожил этим исполнением: приписывая этим предписаниям свыше особенное значение, он считал, что всё на свете можно изменить, но только не эти предписания свыше». Поэтому, когда заключенные обращались к нему с различными просьбами, он выслушивал их спокойно, непроницаемо молча, и никогда ничего не исполнял, потому что все просьбы были несогласны с законоположениями («Чиновники, — говорит в своей статье о «Воскресении» А. С. Гольденвейзер, — в силу долга службы делаются непроницаемы для чувства человеколюбия, «как мощеная земля для дождя». Все эти служаки в романе имеют действительно какие-то «.мощеные души». Притом, «у лиц, занимающих разные ступени в служебной иерархии, души мощены неодинаково. У высших чиновников центрального управления, в разных петербургских канцеляриях души мощены как бы торцом и асфальтом — гладко и мягко, но сплошной массой, непроницаемо, без малейшей щелки, через которую допускалось бы пробиться живому побегу». Так, сибирский генерал-губернатор прямо говорит Нехлюдову: «на своем месте я не позволю себе отступить от самой строгой буквы закона именно потому, что я человек и могу увлечься жалостью». А «у низших органов службы души мощены более грубо, как бы булыжником, который не так ровно прилажен кусок к куску, и потому сквозь остающиеся щели скорее пробивается живая струя» («Этюды», стр. 47-49).). Понятно, что те, кто по своей профессии непрерывно причиняют своим ближним унижения и страдания, — тюремщики, конвойные, палачи, — являются олицетворенным противоречием Толстовской доктрине, по которой «с людьми нельзя обращаться без любви». Ведь чтобы исполнять всё то, что они по долгу службы исполнять обязаны, эти люди вынуждены подавлять в себе всякое чувство любви к тем, кто отдан под их власть. Но так как даже они не всегда могут заглушить в себе {29} сознание, что делают злое дело, то им остается утешать себя мыслью, что они совершают это дело во имя интересов государства. Толстой не делает упреков палачам и тюремщикам; он знает наперед всё, что они могут сказать в свое оправдание. Его гнев направлен не против лиц, а против самого освященного вековой традицией института наказания, в котором он видит наиболее яркое выражение греха и соблазна государственности. Значение художественных произведений Толстого, написанных в последние десятилетия его жизни и, в частности, значение романа «Воскресение» — в том, что в них Толстой сумел воплотить свое моральное учение в живых образах. В «Воскресении» много страниц наполнено размышлениями Нехлюдова о преступлении и наказании. Как ни ценны эти мысли, главный вклад Толстого в проблемы криминологии не в них, а в тех дышащих жизнью образах и сценах, на которые мы смотрим глазами Нехлюдова, в описаниях тюрем и этапов и в десятках художественных портретов. Толстой-моралист, Толстой-мыслитель всегда оставался художником. Он мыслит образами, и поэтому воспринимает каждый предмет во всей его цельности. В публицистических и научных работах своих Толстой иногда вынужден, платя дань научным методам, подавлять это врожденное свойство своей души; но в «Воскресении» и в других повестях последних лет он дает ей волю. Он показывает нам мальчика, укравшего половики, и для читателя ясно, что этот мальчик только потому оказался на скамье подсудимых, что он с малолетства встречал со всех сторон неласковое, злое отношение и был окружен соблазном дурных влияний. Толстой не спрашивает, можно ли и в какой мере можно обобщать этот единичный случай и делать из него теоретические выводы о причинах преступности. Он, как художник, видит перед собой живой образ, — «мальчика, обстриженного {30} под гребенку, чтобы не разводить вшей», — и показывает нам его душу. То же и с наказанием. Толстой писал «Воскресение» в последние годы XIX-го века и описывает наказание в тех формах, в которых оно тогда в России существовало, — с грязными тюрьмами, вынужденной праздностью заключенных, кандалами, бритыми головами, этапами, грубостью тюремного начальства (Конечно, Толстой не мог предвидеть, что вскоре после его смерти наступит эпоха, когда не только описанные им тюрьмы, но даже ужасы «Мертвого дома» будут казаться золотым веком по сравнению с тем, что происходит в течение последних тридцати пяти лет.). Можно противопоставить этой мрачной картине описание какой-нибудь американской «реформатории», устроенной по последнему слову пенитенциарной науки, с образцовой гигиеной, с обучением заключенных ремеслам и общеобразовательным предметам, и назначение которой не в том, чтобы причинять заключенному напрасные страдания, а в том, чтобы сделать из него работящего и уважающего себя гражданина (См. описания реформатории Эльмайра в штате Нью-Йорк и других исправительных заведений в Америке в статье А. С. Гольденвейзера «Исправительные заведения в Северо-Американских Штатах. Вольное и невольное перевоспитание» в упомянутом выше сборнике «Этюды», стр. 63-82.). Но убедительно ли будет такое противопоставление? Дело не в том, что и эти реформатории, как они ни хороши в описаниях и как ни нравятся посетителям, всё же остаются по своему существу тюрьмами. И в них заключенные чувствуют себя, как звери в клетке, и поэтому побеги из реформатории так же часты, как из тюрем худшего устройства (Не далее, как в апреле 1952 года по целому ряду штатов прокатилась волна тюремных бунтов, в которых участвовало много тысяч заключенных. К чести Америки можно, однако, сослаться на следующий эпизод. Несколько лет назад появилась без имени автора книга под заглавием «Я — беглый каторжник из Георгии», в которой описывается варварский режим в каторжных тюрьмах южных штатов. Немедленно после появления этой книги в эти тюрьмы была послана специальная комиссия, по докладу которой тюремные порядки были изменены. Автор книги был затем арестован в Калифорнии, но был освобожден от дальнейшего срока наказания.). Толстой смотрит глубже: {31} «Рассуждение о том, что то, что возмущало его, происходило, как ему говорили служащие, от несовершенства мест заключения и ссылки, и что всё это можно поправить, устроив нового фасона тюрьмы, не удовлетворяло Нехлюдова, потому что он чувствовал, что то, что возмущало его, происходило не от более или менее совершенного устройства мест заключения. Он читал про усовершенствованные тюрьмы с электрическими звонками, про казни электричеством, рекомендуемые Тардом, и усовершенствованные насилия еще более возмущали его». Правда жизненных явлений, которую познает взором художника Толстой, убедительнее всех аргументов. Эту правду нельзя не почувствовать в его изображении преступников и преступлений, тюремщиков и наказаний. И здесь он преподал урок, который каждый юрист должен в меру сил своих осознать. Урок этот в том, что в каждом преступнике, будь он самый бесчеловечный рецидивист, нужно искать и можно найти черты укравшего половики мальчика, ставшего жертвой человеческой неучастливости и злобы, и что в каждой форме наказания, будь то самая гуманная реформатория, нужно искать и можно найти черты старой тюрьмы и каторги с их системой унижения и развращения заключенных. {32} |
Похожие:
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... «Международное публичное и частное право», «Миграционное право», «Закон», “Государство и право”, “Правоведение”, “Российская юстиция”,... | | Учебно-методический комплекс адвокатура Если вещное право устанавливает господство лица над вещью, то обязательственное право регламентирует гражданский оборот. Обязательственное... |
 | Советское государство и право в годы Гражданской войны (1918–1920 гг.) Государство и право в период либерализации общественных отношений (середина 1950-х – середина 1960-х гг.) | | 1. Гражданин. Государство. Право. (7ч) Как самостоятельный курс право изучается сравнительно недавно в рамках социально-экономического профиля. Кроме того, раздел «Право»... |
| «государство и право в тоталитарном обществе» «Государство и право в тоталитарном обществе» разработан в соответствии с требованиями Государственного образовательного стандарта... | | Муниципальное учреждение культуры «Библиотечная информационная сеть» г о. Новокуйбышевск Специальность 030501 Юриспруденция, специализация «Гражданское право, финансовое право, правовое регулирование внешнеэкономической... |
| Тема: «Выбытие основных средств и его отражение в учете» Специальность 030501 Юриспруденция, специализация «Гражданское право, финансовое право, правовое регулирование внешнеэкономической... | | Учебно-методический комплекс по дисциплине «бухгалтерский учет» Учебное пособие Специальность 030501 Юриспруденция, специализация «Гражданское право, финансовое право, правовое регулирование внешнеэкономической... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Понятия: имущественные права, право собственности, вещное право, интеллектуальная собственность | | Направление Профиль гражданско-правовой по фгос впо по направлению подготовки 030900– «Юриспруденция», квалификация- «бакалавр». Она логично... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Конвенции: право на семью, право на медицинское обслуживание, право на бесплатное образование, право на отдых, право на достаточное... | | Методические рекомендации тема предмет, метод и периодизация истории... Тема государство и право руси в период феодальной раздробленности (II половина XII середина XVI вв.) |
| Программа дисциплины «Таможенное право» для специальности 030501. 65 «Юриспруденция» Изучение данной дисциплины базируется на следующих дисциплинах: «Теория государства и права», «Конституционное право», «Административное... | | Темы рефератов по курсу «римское право» Составил: Р. Г. Нерсисян Государство и право периода империи. Свод гражданских законов Юнистиниана и его роль в истории всемирного права |
| Рабочая программа дисциплины (модуля) «Конституционное право рф», «Административное право», «Гражданское право», «Международное право», «Международное частное право» в... | | Программа дисциплины «Российское предпринимательское (коммерческое)... Изучение данной дисциплины базируется на следующих дисциплинах: «Теория государства и права», «Конституционное право», «Финансовое... |
