Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 388.73 Kb.
|
| Джеймс Скотт. Благими намерениями государства Так уж получилось, что несколько последних, прочитанных мною книг, затрагивали тематику системного похода. И если книга Денниса Шервуда. Видеть лес за деревьями. Системный подход для совершенствования бизнес-модели скорее инструментальная, описывающая два системных метода – диаграммы цикличной причинности и модели системной динамики – то представляемая книга Джеймса Скотта скорее фундаментально мировоззренческая. Книга в очередной раз демонстрирует, плодотворность системного подхода по сравнению с механистическим взглядом, будь то лесопользование, градостроительство, коллективизация в СССР или управление компаниями. Всё происходит ровно так, как и можно предвидеть в соответствии с системными законами (архетип «подмена проблемы»): когда лечим не болезнь, а симптомы, наступает краткосрочное улучшение. Питер Сенге в «Пятой дисциплине» описывает это так: «Увы, легкие решения только снижают тяжесть симптомов, но не затрагивают саму глубинную проблему. Проблема делается все серьезнее, потому что ее симптомы явно выглядят менее тяжелыми, и система теряет последние возможности решить эту глубинную проблему». На мой взгляд, книга также подтверждает закон необходимого разнообразия, который гласит: разнообразие сложной системы требует управления, которое само обладает достаточным разнообразием. Государство по определению (в силу централизации и ограниченных ресурсов управления) не способно обладать достаточным разнообразием, чтобы управлять всем многообразием на местах. Нам, жившим в эпоху плановой экономики, про это рассказывать не надо… Скотт Дж. Благими намерениями государства. Почему и как проваливались проекты улучшения человеческой жизни. – М.: Университетская книга, 2011. – 576 с.  Я заметил, что в большинстве книг самыми интересными являются первые главы. В книге Скотта, на мой взгляд, самой интересной является последняя часть. Если вы не чувствуете в себе силы осилить весь конспект, я предлагаю вам начать с заключительной части. Часть 1. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРОЕКТЫ: ПРОЯСНЕНИЯ И УПРОЩЕНИЯ Глава 1. Природа и пространство Государственное и научное лесоводство. Слова всегда выдают самые важные интересы тех, кто ими пользуется. Фактически в утилитаристском рассуждении термин «природа» заменен термином «природные ресурсы», он фокусируется только на тех аспектах природы, которые могут быть прилажены для человеческого использования. В более широком смысле можно сказать, что те разновидности флоры и фауны, которые имеют утилитарную ценность (обычно товары рыночного ширпотреба), и служат основой для классификации других разновидностей, которые конкурируют с первыми, охотятся за ними или иным образом уменьшают урожаи утилитарно ценной разновидности. И тогда ценные растения станут «зерновыми культурами», а разновидность, которая конкурирует с ними, будет заклеймена именем «сорняка», а насекомые, которые поедают их – «вредители». Утилитарно ценные деревья станут «древесиной», а разновидность, которая конкурирует с ними, станет «сорными» деревьями или «подлеском». Та же самая логика применяется к фауне. Обладающие высокой утилитарной ценностью животные станут «дичью» или «домашним скотом», а те животные, которые конкурируют с ними или охотятся на них, станут «хищниками» или «вредителями». Утилитаристское упрощение леса было эффективным путем максимизирования производства древесины на короткий и недолгий срок. Однако в конечном счете его сосредоточенность на прибыли от продажи древесины и производства бумаги, его узкий временной горизонт, и, прежде всего, широкий спектр последствий, которые он решительно вынес за скобки, обернулись постоянно преследующими его проблемами. Биологическое разнообразие леса действует подобно страховому полису, а упрощенный лес – более уязвимая система, особенно на долгом пути, поскольку тогда становится явным его влияние на почву, воду и популяции «вредителей». Социальные факты – сырые и обработанные. Как природный мир в своем «сыром» виде слишком неуправляем для административной манипуляции, так и существующие социальные образцы человеческого взаимодействия с природой в сыром виде трудно перевариваются бюрократией. Представители государства никак не заинтересованы в описании целостной социальной действительности. Их абстракции и упрощения направлены на небольшое число целей, в девятнадцатом веке наиболее заметными из них были налогообложение, политический контроль и воинская повинность. Они нуждались только в таких методах и таком понимании, которые соответствовали бы этим задачам. Фальсификация измерений: народные и государственные единицы. Современные абстрактные меры, которые измеряют землю по площади, — сколько в ней гектаров или акров — особенно неинформативны, если речь в этих числах идет о жизни семьи, которая урожаем с этих акров должна обеспечить себя. Сообщение фермера о том, что он арендует двадцать акров земли, столь же информативно, как сообщение ученого, что он купил шесть килограммов книг. Чтобы ухватить потрясающее разнообразие принятых способов измерения земли, нужно вообразить – буквально – множество «карт», построенных в различных координатах, которые сильно отличаются от площади. Я имею в виду, в частности, карты с забавным эффектом, в которых, скажем, размеры страны сделаны пропорциональным ее населению, а не ее географическому размеру. На этих картах Китай и Индия выглядят устрашающе огромными, больше России, Бразилии и Соединенных Штатов, а Ливия, Австралия и Гренландия практически исчезают. Такие типы карт (их можно придумать очень много) будут строить пейзаж соответственно единицам работы и урожая, типа почвы, доступности и способности обеспечить пропитание, и ни один из них не соответствовал бы площади. Решительно все измерения – местные, заинтересованные, контекстные и исторически определенные. Государство понимало, что такое множество карт создало бы безнадежно запутанную картину местных стандартов. Безнадежно было бы пытаться выстроить их в единый статистический ряд, который позволил бы государственным чиновникам делать сколько-нибудь значащие сравнения. Следующее ходатайство из Бретани типично по своему обращению: «Мы просим их [короля, его семейство и его первого министра] присоединиться к нашей проверке нарушений, совершаемых тиранами против класса граждан, которые добры и деликатны и которые до этого дня не были способны повергнуть свои главные жалобы к подножью трона, теперь же мы просим короля о правосудии и выражаем наше искреннее желание иметь одного короля, один закон, единую систему мер и весов». Общепринятая система мер, как предполагалось, будет способствовать торговле зерном, сделает землю более производительной (позволив более простое сопоставление продуктивности и цены), и, кстати, заложит основу национальному налоговому кодексу. Но реформаторы также имели в виду и подлинную культурную революцию. «Как математика является языком науки, так и метрическая система будет языком торговли и промышленности», служа объединению и преобразованию французского общества. Концепция современного государства предполагает значительно упрощенное и единообразное управление собственностью, которое вполне доступно пониманию и поэтому может направляться из центра. Административный чиновник признаёт, что мир, который он воспринимает, есть сильно упрощенная модель шумного и крикливого беспорядка, который представляет собой реальный мир. Он доволен этим упрощением, потому что уверен, что настоящий мир в основном пуст, – большинство фактов реального мира не имеет никакого отношения к любой конкретной ситуации, которая стоит перед ним, – и что наиболее существенные цепи причин и следствий коротки и просты. Герберт Саймон Исайя Берлин в своём исследовании творчества Толстого приводит сравнение ежа, который знал «одну большую вещь», с лисой, которая знала много разных вещей. Учёные-лесоводы и чиновники, занимающиеся кадастровыми делами, подобны этому ежу. Узкоспецифический интерес учёных-лесоводов к коммерческой древесине и кадастровых чиновников в доходе с земли принуждает их находить чёткие ответы на единственный вопрос. Натуралист и фермер, напротив, подобны лисе. Они знают очень много вещей об обрабатываемой земле и лесах. (Любопытно, что концепцию ежа активно использует Джим Коллинз в своем бестселлера «От хорошего к великому. Почему одни компании совершают прорыв, а другие нет…») Глава 2. Города, люди и язык Средневековый (с запутанными улицами) и централизованно спроектированный город (Чикаго). Возникновение фамилий. Изобретение постоянных, наследуемых фамилий было, после административного деления природы (например, леса) и пространства (например, земельной собственности), последней предпосылкой создания современного государства. Почти в любом случае это было государственным проектом, предназначенным для того, чтобы власти могли безошибочно идентифицировать большинство граждан. Успех этого дела определял возможность их нахождения. Налоги и церковная десятина, перемещения собственности, списки призывников, перепись населения и владение собственностью в рамках закона были бы невозможны без установления личности граждан и прикрепления их к родовой группе. Мероприятия по установлению постоянных, наследуемых фамилий соответствовали желаниям властей сделать налоговую систему более прибыльной и четкой. Официальный язык. Введение единого официального языка может быть самым могущественным средством государственных упрощений, и оно является предпосылкой многих других упрощений. Централизация дорожного движения. Заключение. Должностные лица современного государства с необходимостью делают, по крайней мере, одну ошибку (а чаще несколько подобных), удаляющую их от общества, за которое они взялись отвечать. Они оценивают жизнь общества по ряду параметров, всегда несколько отдаленных от целостной действительности, которую, как предполагается, отразят их абстракции. Государственные схематические упрощения, такие, как карты, переписи, кадастровые списки и стандартные единицы измерения представляют способы отражения многообразной и сложной действительности, нужные для того, чтобы чиновники были в состоянии постичь аспекты общей картины и упростить эту сложную действительность до схематических категорий. Единственный путь выполнить это состоит в сведении бесконечного множества деталей в набор категорий, которые облегчат итоговые описания, сравнения и группирования. Как учёный-лесовод может мечтать о совершенно чётком лесе, засаженном растениями одного возраста, одной разновидности, с единообразными деревьями, растущими прямыми рядами на прямоугольном равнинном участке, очищенном от подлеска и без всяких браконьеров, так и государственный чиновник может стремиться к совершенно понятному населению с зарегистрированными именами и адресами, привязанными к плану поселений, населению, которое выбирает определённые классифицированные профессии и чьи сделки полностью документированы в соответствии с разработанной схемой и на официальном языке. Это карикатурное изображение общества преувеличено, как преувеличен плац для военного парада. Стремление к однородности и порядку предупреждает об опасности того, что современное управление государством является в значительной степени проектом внутренней колонизации, часто истолковываемой на языке империалистической риторики как «цивилизующая миссия». Строители современного национального государства не просто описывают, наблюдают и наносят на карту, они стремятся организовать людей и окружающий мир так, чтобы они подходили к их методам наблюдения. Категории, используемые государственными деятелями, не просто предназначены делать окружение доступным и понятным: они создают мелодию власти, под которую большинство населения должно танцевать. Часть 2. ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ВЗГЛЯДА Глава 3. Авторитарный высокий модернизм Мы уже отмечали очевидную способность карт не только подытоживать, но и преобразовывать то, что они должны просто отображать. Эта трансформирующая власть содержится, конечно, не в карте, а скорее во власти, которой обладают смотрящие на нее. До недавнего времени способность государства навязывать обществу свои схемы была ограничена довольно скромными претензиями государства и его ограниченными возможностями. Хотя утопические стремления к совершенному социальному контролю можно найти у мыслителей Просвещения, в монашеских и военных практиках, европейское государство восемнадцатого века в значительной степени оставалось всего лишь добывающим механизмом. Многие из наиболее трагических эпизодов государственного развития в конце девятнадцатого и в двадцатом веке осуществлялись в особенно губительной комбинации трех элементов. Первый из них – это административное рвение, стремящееся приводить в порядок природу и общество, стремление, которое мы уже наблюдали по работе в научном лесоводстве, но поднятое на гораздо более всеобъемлющий и претенциозный уровень. «Высокий модернизм» кажется подходящим термином для выражения этого стремления. Его представители хотели пересмотреть и рационально перестроить все аспекты социальной жизни, чтобы улучшить условия существования человека. Второй элемент – безудержное использование власти современного государства как инструмента для осуществления этих проектов. Третий элемент – ослабленное, обессиленное гражданское общество, которое не имеет возможности сопротивляться осуществлению этих планов. Открытие общества. Новая концепция роли государства представляла собой фундаментальное преобразование взгляда на мир. Прежде действия государства были в значительной степени ограничены теми людьми, которые увеличивали богатство и власть суверена, что хорошо показывает пример научного лесоводства и камеральной науки. Идея о том, что одной из главных целей государства было усовершенствование всех членов общества — их здоровья, навыков и образования, продолжительности жизни, производительности труда, морали и семейной жизни — была совершенно новой. Существующий социальный порядок, который более ранними государствами принимался как данность, впервые стал предметом активного управления. Оказывается, можно было проектировать искусственное общество – не по обычаю и произволу истории, а согласно сознательным, рациональным, научным критериям. Сад – это одна из попыток человека навязать природе свои собственные принципы порядка, полезности и красоты. То, что растет в саду, всегда представляет собой небольшой, сознательно отобранный образец того, что там могло бы расти. Точно так же социальные инженеры намереваются сознательно проектировать и поддерживать более совершенный социальный порядок. Но государственная социальная инженерия врожденно авторитарна. Вместо многих источников изобретений и внесения изменений допускается единственный – планирующая власть; вместо пластичности и самостоятельности существующей социальной жизни устанавливается социальный порядок, в котором положения участников четко обозначены. Радикальная власть высокого модернизма. Тревожащие особенности высокого модернизма проистекают главным образом из его притязаний претендовать от имени научного знания на усовершенствование условий человеческого существования и отвергать все иные, конкурирующие источники суждения. Прежде всего и самое главное – высокий модернизм полагает возможным радикально порывать с историей и традицией. Поскольку современная рациональная мысль и научные законы могут дать единственно верный ответ на каждый эмпирический вопрос, ничто не должно считаться само собой разумеющимся. Все человеческие привычки и способы действий, которые достались нам по наследству и, следовательно, не были основаны на научном рассуждении — от структуры семьи и места жительства до моральных ценностей и способов производства, — должны быть заново исследованы и спроектированы. Конструкции прошлого были типичным продуктом мифа, суеверия и религиозных предрассудков. Из всего этого следовало, что научно разработанные системы производства и социальной жизни будут лучше полученных по традиции. Источники этого представления глубоко авторитарны. Если запланированный социальный порядок лучше, чем случайный, неведомо как сложившийся в результате исторической практики, отсюда следуют два заключения. Для управления в новую эпоху пригоден только тот, кто имеет научное знание, позволяющее различать и создавать этот превосходящий прошлое социальный порядок. Более того, тот, кто по своему ретроградному невежеству отказывается уступить научному плану, должен быть образован для своей же собственной пользе, в противном случае его сметут с пути. Сильные версии высокого модернизма, вроде тех, которых придерживались Ленин и Ле Корбюзье, культивировали олимпийскую безжалостность по отношению к объектам их вмешательств. Наиболее радикальный высокий модернизм предлагал все дочиста стереть и начать с нуля. Излюбленное время высокого модернизма – почти исключительно будущее. Хотя любая идеология, обожествляющая прогресс, выделяет будущее время, в высоком модернизме это особенно ярко выражено. Прошлое – это препятствие, история, которую надо преодолеть; настоящее – стартовая площадка для запуска в лучшее будущее. Высокий модернизм двадцатого века. Идея о радикальной рациональной перестройке социального порядка в целом, создание рукотворных утопий – в значительной степени явление двадцатого века, основанное на революционном завоевании власти или колониальном правлении. Несмотря на авторитарные соблазны, которые в двадцатом веке привлекали людей к высокому модернизму, эти идеи часто встречали сопротивление. Три фактора здесь кажутся решающими. Первый – существование частной сферы деятельности и вера в то, что государство и его организации не могут по закону в нее вмешиваться. Второй фактор – мысль либеральной политической экономии состояла в том, что экономика слишком сложна для того, чтобы когда-либо детально управляться иерархической администрацией. Третье и, пожалуй, наиболее важное препятствие радикальному применению высокомодернистских схем состояло в существовании работающих представительских учреждений, через которые могло проявляться общественное сопротивление. При либеральных демократических установлениях деятели, предлагающие высокомодернистские системы, должны приспосабливаться к мнению людей, чтобы быть избранными. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
