Сюкияйнен Леонид Рудольфович исламское право и диалог культур в современном мире москва – 2008 Книга подготовлена при поддержке Научного Фонда Государственного
Скачать 3.17 Mb.
|
2.3. ИСЛАМСКАЯ ПРАВОВАЯ КУЛЬТУРА И ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ В МУСУЛЬМАНСКОМ МИРЕ: КОНФЛИКТ ИЛИ СОВМЕСТИМОСТЬ? С самого начала третьего тысячелетия проблемы политического будущего мусульманского мира и перспективы его демократизации с учетом роли ислама в этом процессе привлекают повышенное внимание исследователей, в том числе российских. В целом они дают достаточно сдержанную оценку возможностям ислама отвечать на вызовы современности или, по крайней мере, ставят такие возможности под вопрос, справедливо отмечая, что многие мусульманские страны ныне стоят на перепутье31. Речь, в сущности, идет о том, каким образом увязать решение насущной задачи проведения здесь демократических реформ с непременным обеспечением политической стабильности и безопасности. Одновременно указанным странам и регионам предстоит найти собственное место в сегодняшнем мире, вступившем в эпоху глобализации, не пожертвовав при этом своими исламскими ценностями. Понятно, что все эти проблемы, так или иначе, связаны с исламскими политическими и правовыми традициями. Поэтому анализ отношения современной исламской политико-правовой культуры к демократизации мусульманского мира приобретают особый интерес. Имеющиеся исследования вносят определенный вклад в изучение данной проблематики32. Но они не учитывают новейшие тенденции в развитии исламской политической и правовой мысли по вопросам глобализации и демократизации. Конечно, такая научная задача не может быть решена в рамках данного исследования. Его цель состоит в том, чтобы отметить принципиальные моменты, отталкиваясь от которых, исламская политическая и правовая теория подходит к проблемам демократизации мусульманского мира.. От позиции указанной теории во многом зависит поиск ответов на эти вопросы. Демократические реформы в оценке исламской политико-правовой мысли По сравнению с иными сторонами жизни мусульманских стран, политика, основы построения и функционирования механизма государственной власти – весьма специфическая область взаимодействия (сотрудничества и конкуренции) исламских начал и западных стандартов. С позиций мусульманско-правовой мысли, особенность этой сферы заключается в том, что традиционная мусульманско-правовая доктрина не предлагает детальных, точных и однозначных решений по большинству частных вопросов, а ограничивается формулированием самых общих ориентиров – например, совещательности, справедливости и равенства, - которые могут быть реализованы в разнообразных вариантах, в том числе и заимствованных. Причем претворение этих общих начал способно привести к различным результатам. Так, со ссылкой на принцип совещательности нетрудно обосновать как назначение чисто консультативных советов, целиком подчиненных главе государства, так и формирование путем всеобщих выборов представительных органов, наделенных реальными законодательными полномочиями. В наши дни мусульманско-правовые постулаты активно привлекаются для доказательства допустимости широкого обращения к западному опыту по таким ключевым вопросам, как парламентаризм, выборы, политический плюрализм, разделение властей и даже права человека. Конечно, восприятие мусульманскими странами мировых демократических принципов по этим направлениям, как правило, достаточно ограничено и часто сводится лишь к внешнему заимствованию западных аналогов. Но отсутствие в исламской правовой мысли конкретных жестких предписаний относительно устройства власти в принципе, с позиций самого шариата, открывает путь использованию мирового опыта политической демократии. Характерно, что к шариату апеллируют как сторонники такой рецепции, так и ее противники. Опыт последних лет подтверждает, что правящие круги мусульманских стран способны проводить политические реформы, находя им исламское обоснование. Вместе с тем вокруг этих изменений нередко разгораются жаркие споры по вопросу о том, отвечают ли они шариатским требованиям. Показательным примером является принятие в Кувейте закона №17 от 2005г. об изменении порядка избрания депутатов Национального собрания, предоставившего избирательные права женщинам. Полемика вокруг соответствия этого шага мусульманскому праву продолжается в стране до сих пор. Вообще исламские радикалы резко встречают любые шаги по либерализации правового статуса женщин – как в семейных отношениях, так и в политической области. Но все такие изменения они стараются использовать в своих интересах. Например, в Кувейте на голоса женщин при избрании депутатов парламента рассчитывает – и не без оснований – именно исламская оппозиция. В то же время бросается в глаза, что консерваторы из числа ортодоксально толкующих ислам политиков активно используют возможность пропагандировать свою шариатскую аргументацию с трибуны отнюдь не традиционного исламского политического института - парламента, куда они к тому же избираются на основе законодательства, копирующего европейские образцы. В целом, по сравнению с экономикой, область политики в большинстве рассматриваемых стран менее открыта к глобализации и восприятию западных стандартов (особенно, если при этом затрагиваются интересы правящих элит). Вместе с тем она в состоянии достаточно гибко реагировать на перенос чужого опыта на исламскую почву, поскольку политические нововведения можно ограничить воспроизведением формы, оставив содержание без серьезных изменений. В экономике, как представляется, такой разрыв между ними вряд ли возможен. На наш взгляд, в настоящее время в большинстве мусульманских стран любой проект модернизации и демократизации может проводиться в жизнь и быть реалистичным только при условии, что он будет осуществлен в рамках или, по крайней мере, с учетом исламской политико-правовой традиции. И наоборот – политические реформы здесь вряд ли будут успешными, если они осуществляются как альтернатива исламу и, следовательно, воспринимаются мусульманским сообществом в качестве угрозы исламским ценностям. Этот момент имеет прямое отношение к перспективам политических реформ в мусульманском мире в свете набирающих обороты процессов глобализации и разрабатываемых планов демократизации данного региона. Власть и преобладающая часть общества здесь объективно заинтересованы в развитии демократических институтов, но только если при этом будут обеспечены политическая стабильность и безопасность (поскольку от дестабилизации выигрывают только экстремисты). А это возможно лишь при условии увязки планов демократизации с мусульманскими политическими и правовыми традициями и исламского осмысления реформ, причем осмысления умеренного, взвешенного и цивилизованного, а не экстремистского, нацеленного на противопоставление ислама демократизации. Думается, что такой стратегический подход в целом отвечает интересам международного сообщества, в числе приоритетов которого – сохранение политической стабильности и упрочение безопасности в указанном регионе. Конфронтация между Западом и мусульманским миром по поводу совместимости демократических ценностей и исламских политико-правовых традиций не нужна ни одной из сторон. В частности, путем экспорта демократии, призванной заменить собой ислам, Запад вряд ли добьется уменьшения террористической опасности. Наоборот, как подтверждает практика, курс на отбрасывание ислама объективно ведет лишь к усилению влияния исламских радикалов и росту числа их сторонников. Одновременно линия на искусственную демократизацию и переориентацию традиционного мусульманского общества на восприятие либеральных ценностей, предполагающих свертывание исламской политико-правовой культуры, несет опасность дестабилизации, а значит – снижения уровня безопасности как для Запада, так и на глобальном уровне. Поэтому, наоборот, стратегия демократизации должна быть нацелена на подключение мусульманского мира к процессу глобализации со своими исламскими ценностями (в том числе политико-правовыми), совместимыми с общемировыми демократическими принципами и осмысленными в духе современных реалий. Конечно, решение этой задачи зависит не только от Запада. Сам мусульманский мир должен сделать в этом отношении немало. В частности, ему предстоит более решительно и последовательно осуществлять демократические политические реформы. А это в свою очередь предполагает активное использование позитивного потенциала исламской политико-правовой мысли и стимулирование разработки ею проблем, связанных с новыми реалиями и ролью ислама в мире, вступившем в эпоху глобализации. Важно иметь в виду, что обращение к исламской аргументации – не конъюнктурный ход и не пустая пропаганда. С учетом состояния общественного сознания в мусульманском мире взгляд мусульманско-правовой доктрины на перспективы совместимости исламских и западных принципов имеет первостепенное значение. О теоретической возможности такого сочетания свидетельствуют новейшие разработки мусульманских правоведов и политологов, разделяющих умеренную и взвешенную трактовку шариата. Так, один из крупнейших мусульманских мыслителей шейх Юсуф аль-Карадави, который никак не может быть отнесен к сторонникам либеральных взглядов, полагает, что современная трактовка государства с мусульманско-правовых позиций вполне допускает наличие в мусульманских странах многопартийной системы и политической оппозиции. Он высказывается в пользу избрания женщин и немусульман в состав представительных органов в таких странах и даже участие мусульман в работе парламентов в немусульманских государствах. На его взгляд, толкуемый в современном духе, шариат не препятствует заимствованию целого ряда либеральных демократических институтов и процедур33. Характерно, что к шариату апеллируют как сторонники такой рецепции, так и ее противники. В частности, опыт последних лет подтверждает, что правящие круги мусульманских стран способны проводить политические реформы, находя им исламское обоснование. Вместе с тем, вокруг этих изменений нередко разгораются жаркие споры по вопросу их соответствия шариатским требованиям. Показательным примером является полемика вокруг предоставления избирательных прав женщинам в Кувейте. Вплоть до начала третьего тысячелетия здесь брала верх позиция исламских радикалов, которые блокировали любые попытки дать женщинам возможность принимать участие в парламентских и местных выборах, на том основании, что такой шаг противоречит шариату. Однако в июне 2005 г. Национальное собрание страны все же приняло закон, согласно которому женщины получили такое право. Причем и это решение обосновывалось шариатскими аргументами. Такой опыт подтверждает, что противоречия и конфликты между исламским и западным подходами к праву не только вероятны, но в ряде случаев просто неизбежны. Поэтому в концептуальном отношении важно отчетливо видеть пределы их сближения и совмещения. Но принципиальная возможность продолжения диалога между мусульманским миром и Западом по политическим вопросам сохраняется, а предел сближения позиций сторон далеко еще не достигнут. Этот вывод важен для оценки перспектив и форм глобализации в рассматриваемом регионе, а значит – для прогнозирования исхода осуществляемых здесь политических реформ. Пока, как представляется, нет окончательного ответа на вопрос о том, каким образом совместить объективную необходимость демократизации мусульманского мира с сохранением в данном регионе политической стабильности, соединить включение его в процессы глобализации по различным направлениям с приверженностью исламским ценностям. Важно, однако, иметь в виду, что принципиальная возможность такого взаимодействия убедительно подтверждается опытом правового развития мусульманского мира. В настоящее время национальные правовые системы практически всех стран приобретают черты, отражающие основные тенденции развития права в современном мире. Ведущей из них является сближение указанных систем вплоть до унификации ряда их существенных элементов на региональном уровне. Одновременно все более отчетливой становится и иная тенденция – учет в праве отдельный стран и целых регионов собственных историко-культурных, религиозных и цивилизационных особенностей, по-разному взаимодействующих с общемировыми правовыми стандартами. В этом отношении глобализация в сфере права не только означает, что национальные правовые системы многих стран становятся все больше похожими друг на друга. Одновременно она предполагает правовое многообразие современного мира, активное включение различных правовых культур в мировое правовое развитие, вариативность реализации общих стандартов, разнообразие форм претворения единых правовых принципов, в том числе в сфере организации и функционирования государственных институтов, с учетом национальных традиций. В частности, в последние десятилетия в мусульманских странах наблюдается как активное восприятие европейских правовых образцов, так и расширении масштабов претворения шариата. Такая особенность правового развития данного региона осмысливается современным исламским правоведением. В нем набирает силу позиция, в соответствии с которой заимствование мусульманским миром европейских правовых образцов допускается, если при этом не нарушаются точные и однозначные положения шариата. Одновременно исламская правовая мысль сегодня активно отстаивает необходимость кодификации норм фикха, развивает современную теорию иджтихада, отвергающую слепое следование традиционной исламской концепции неприемлемости нововведений. Иными словами, мусульманские юристы склоняются к необходимости обновления мусульманского права, сочетания приверженности традициям с учетом требований современной эпохи. Причем они, по сути, соглашаются с тем, что современное мусульманское право развивается под сильным влиянием европейского опыта34. Соотношение исламских и европейских подходов в национальных правовых системах мусульманских стран неоднозначно и проявляется по-разному. В частности, восприятие или, наоборот, отторжение западного опыта зависит от того, сталкиваются ли европейские правовые модели с теми положениями шариата, которые расцениваются исламским сознанием как прямо относящиеся к религиозному статусу мусульман и закрепляющие религиозно-этические постулаты ислама. Это хорошо видно на примере уголовного права, поскольку предусмотренные шариатом наказания за некоторые правонарушения (например, кражу, употребление алкоголя или вероотступничество) идут вразрез с современными правовыми принципами. Другая картина наблюдается в коммерческом или даже конституционном праве, где конфликты между исламскими и европейскими правовыми институтами не так остры. Наоборот, здесь имеет место достаточно конструктивное взаимодействие обеих правовых культур, которые способны дополнять друг друга. Естественно, противоречия между исламским и западным подходами к праву не только возможны, но в ряде случаев просто неизбежны. Поэтому в концептуальном отношении важно отчетливо видеть пределы их взаимной адаптации и, тем более, совмещения. Но принципиальная возможность дальнейших шагов по пути преодоления расхождений между ними сохраняется, а предел сближения позиций сторон далеко еще не достигнут. Этот вывод важен для оценки перспектив и форм глобализации в рассматриваемом регионе по политико-правовой составляющей, а значит – для прогнозирования его демократизации. Пока же, как представляется, нет окончательного ответа на вопрос о том, каким образом увязать проведение демократических реформ в мусульманских странах на Ближнем Востоке, в Северной Африке и Азии с поддержанием в данном регионе политической стабильности, соединить включение его в процессы глобализации по различным направлениям с сохранением приверженности исламским ценностям. В частности, на наш взгляд, по мере реализации планов демократизации в мусульманском мире вполне вероятно усиление напряженности в отношениях между умеренными и радикальными исламскими силами и движениями. Причем такое противостояние может принимать самые острые формы, включая конфликты между исламскими экстремистами и властью, которая берет на вооружение стратегию умеренного ислама. Специфика соотношения демократизации и ислама в Евразии Конечно, все сказанное выше – не более чем описание некоторых бросающихся в глаза тенденций и типичных моделей сочетания глобальных политических веяний с традиционными ценностями в мусульманском мире. С учетом его большого разнообразия, различной степени вовлеченности мусульманских стран в процесс глобализации и масштабов восприятия ими европейской политико-правовой культуры любые обобщения не в состоянии отразить специфику отдельных регионов этого мира. В частности, на уровне соотношения демократизации и ислама мусульманская Евразия принципиально отличается от Ближнего Востока и Северной Африки. Ключевое расхождение касается связей правящих режимов с исламом. Если практически во всех арабских странах ислам объявлен государственной религией, а Иран и Пакистан официально называются исламскими государствами, то в Центральной Азии и Закавказье государство является светским. Поскольку демократизация – главным образом политический феномен и, прежде всего, касается власти, светский характер государства придает соотношению демократических преобразований с исламом в Евразии особое измерение. До начала 90-х гг. прошлого века Турция была единственной мусульманской страной, где правовая система не имела ничего общего с шариатом, а государство строилось на началах лаицизма. Теперь к ней присоединились бывшие советские республики Центральной Азии и Азербайджан, которые не только являются неотъемлемой частью исламского мира по своей истории и культуре, но и формально могут быть причислены к исламским государствам в соответствии с условиями своего членства в ОИК. Правда, следует обратить внимание на важное различие. В Турции светское государство сменило халифат, который на протяжении веков претендовал не только на политическую, но и духовную власть над мусульманами. В современной Евразии вопрос стоит по-другому: возможен ли возврат к исламу в качестве важного элемента структуры и функционирования государства, политической системы и правового развития после десятилетий господства не просто светской, а откровенно атеистической власти и нужна ли такая эволюция? Соотношение демократизации и ислама в постсоветской Евразии относится к числу не достаточно изученных вопросов в отечественной науке. Авторы имеющихся публикаций на эту тему часто сводят проблему к политике властей, не отличающихся приверженностью к демократическим ценностям, по отношению к исламскому экстремизму и терроризму. Вопрос же о месте ислама в необходимых демократических реформах, по существу, обходится стороной либо решается некорректно. Так, утверждение Д.Б.Малышевой о том, что несовместимость ислама и демократизации в мусульманском мире опровергается самой жизнью, в целом справедливо 35. Но приводимые в пользу такого вывода примеры Турции, Афганистана и Ирака бьют мимо цели. Более того, они невольно дают козыри в руки тех, кто отстаивает указанную несовместимость. Ведь в Турции и даже нынешнем Ираке политическая демократия (в той мере, в какой она реализуется на деле) практически с исламом не связана. В любом случае она прямо не включает никаких исламских форм, институтов и принципов. Что же касается Афганистана, то после падения радикального исламистского режима политические преобразования здесь воспринимаются не как утверждение истинных исламских начал, а, наоборот, как решительное преодоление прежней практики насаждения шариата в его экстремистской трактовке. Вряд ли тот факт, что ислам как религия и образ жизни остается незыблемым в условиях демократии и не мешает проведению политических реформ, является убедительным и достаточным доводом в пользу его совместимости с демократизацией. Тем более нельзя считать таким доказательством опыт турецкого светского режима, при котором принцип лаицизма вполне последовательно проводится в организации и деятельности государственных учреждений, а правовая система разошлась с шариатом. Скорее, эта практика свидетельствует о несовместимости ислама с демократическими основами политической системы на уровне государства и права в мусульманской стране, по крайней мере, применительно к современной Турции. Если же давать ситуации противоположную оценку, то и мусульманские страны Евразии следует считать регионом, где ислам и демократизация успешно уживаются друг с другом. Ведь здесь наблюдается активизация религиозной жизни мусульман и в тот же время возни5ают, хотя и в ограниченных масштабах, формы политической демократии. Но в таком случае есть еще больше оснований называть Россию в целом или, по меньшей мере, Поволжье и Северный Кавказ в качестве примера соединения ислама с демократией. Однако дело не в том, что демократический режим допускает ислам как религию путем признания принципа свободы совести и вероисповедания. И не в том, что независимо от приверженности большинства или значительной части общества исламу в той или иной стране идет процесс демократизации. Главное заключается в ответе на вопрос, берут ли сами демократические институты и, прежде всего, государство что-либо у ислама или, наоборот, считают его для себя противником в политико-правовой сфере. Взаимодействие демократизации и ислама в собственном смысле идет по нескольким направлениям. Прежде всего, оно происходит в форме участия исламских организаций и движений в политической жизни и деятельности государственных институтов. Наряду с этим указанное взаимодействие проявляется в обращении власти к исламским началам в своей организации и функционировании. Наконец, можно выделить такое специфическое направление взаимодействия демократизации и ислама, как идейное, которое проявляется в использовании властью или оппозицией исламской аргументации для обоснования политических шагов и программ, а также в целях полемики с политическими противниками. В целом власть в странах Евразии (прежде всего, в Центральной Азии) не рассматривает ислам как одну из основ права и государства. В лучшем случае он воспринимается в качестве элемента национальной традиции, причем второстепенного (например, в Узбекистане истоки нынешнего режима исторически возводят к государству Тимуридов, а в Таджикистане - Саманидов). В беседах с автором настоящей статьи представители узбекских государственных органов настаивали на том, что ислам должен оставаться только религией. Ему не место, утверждали они, даже в социально-культурной деятельности государства и области образования, не говоря уже об основах власти и правовой системы. Государство в Центральной Азии не принято называть исламским, хотя, согласно уставу ОИК, его членами являются именно исламские государства. Против использования исламской политико-правовой культуры власти в странах Центральной Азии приводятся несколько аргументов. Главным доводом юридического характера является ссылка на закрепленный конституцией светский характер государства. Кстати говоря, противопоставление ислама светскому государству характерно и для взглядов тех мусульманских деятелей, которые настаивают на том, что ислам по своей природе внесистемен и враждебен любому государству. Придерживаясь, по существу, той же логики, власти в указанном регионе делают все, чтобы вытеснить ислам из политики и исключить его влияние на государство. Понятно, такая линия объясняется чисто конъюнктурными политическими соображениями. Однако в научном отношении она несостоятельна. На наш взгляд, власть в странах Евразии может брать на вооружение ряд исламских институтов, принципов и конкретных норм, не нарушая при этом конституционного положения о светском характере государства. Такое вполне допустимо при условии, что речь идет не о вмешательстве в дела государства ислама-религии, а об обращении к наработкам именно исламской политико-правовой культуры. Соотношение этих двух сторон ислама заслуживает самостоятельного исследования. А для раскрытия темы настоящей статьи достаточно констатировать, что, вопреки распространенному мнению, религия и политика – относительно самостоятельные феномены в рамках ислама. В отличие от основных направлений христианства, светское (мирское) начало находится не вне, а внутри самого ислама, являясь его интегральной частью. Поэтому использование отдельных наработок исламской политико-правовой мысли в деятельности государства само по себе не означает вмешательства религии в политику. Иначе говоря, обращение к таким выводам в деятельности власти не нарушает светского характера государства, а имеет своей целью использование доказавших свою эффективность и целесообразных в политическом отношении достижений определенной правовой культуры, в данном случае - исламской. Понятно, что выбор конкретных мусульманско-правовых институтов зависит от условий той или иной страны, характера утвердившегося в ней политического режима и специфики задач, стоящих перед властью. Но в любом случае последняя только выиграет от апелляции к таким началам шариата, как совещательность и поиск компромиссов, умеренность и постепенность, лояльность правителю и необходимость подчинения его власти даже тогда, когда он в чем-то отходит от мусульманского права. На авторитет режима в глазах мусульман в состоянии позитивно влиять и государственно-общественные консультативные органы, если их статус связать с исламскими традициями. Вместе с тем, даже простая интерпретация законодательства, принимаемого в указанных странах, под шариатским углом зрения способна обеспечить ему дополнительную общественную поддержку. Не будем забывать, что однобоко трактуемый шариат уже давно стал одним из самых мощных политических инструментов в руках исламских радикалов. Однако в Центральной Азии категорически отвергается простое обсуждение возможности обращения к каким-либо элементам шариата при принятии законодательства или его толковании. В этой связи вспоминается, как представители руководителя одной из российских республик Северного Кавказа просили редактора посвященной исламу радиопрограммы не упоминать шариат, поскольку он несет негативный смысл, являясь лозунгом сепаратистов и террористов. Нечто похожее наблюдается и в указанном регионе. Кроме того, вступление мусульманских стран Евразии на путь демократизации потребует преодоления ряда архаичных неисламских традиций и обычаев, в том числе негативно отражающихся на состоянии прав и свобод человека. Союзником власти в решении этой задачи может стать мусульманско-правовая культура. Обращение к ее достижениям по ряду вопросов в противовес пережиточным адатам явилось бы шагом на пути демократических реформ. Одновременно позитивный потенциал данной культуры незаменим в качестве идейного оружия против исламского экстремизма, подорвать влияние которого без нанесения ему поражения в борьбе за исламские теоретические концепции едва ли удастся. Однако власть в большинстве анализируемых стран следует иной логике. Наряду с правовым обоснованием недопущения ислама в политику ссылкой на светский характер государства она прибегает и к чисто политическому аргументу – акценту на необходимости противостоять религиозному экстремизму. Причем наличие такой угрозы выдвигается в качестве аргумента не в пользу, а против того, чтобы взять себе в союзники ислам с его богатейшим арсеналом идей по вопросам права и государства. Известно, что в странах Центральной Азии (за исключением Таджикистана) исламские силы не только не вовлечены во властные структуры, но и практически не допущены к легальной политической деятельности. Лишение их законных каналов выражения своих интересов в рамках официальной политической системы компенсируется активным использованием радикальных форм борьбы, включая терроризм. Ведь исламским экстремистам провозглашение государства светским не мешает энергично действовать на политическом направлении. Наоборот, такой конституционный принцип даже может служить им как аргумент для разворачивания борьбы с «безбожной» властью. В этих целях широко привлекаются исламские политико-правовые концепции, в том числе теория халифата. К тому же надо учитывать, что радикальные исламские силы в некоторых центрально-азиатские странах в политическом и организационном отношениях более подготовлены к борьбе за власть, чем умеренные либеральные движения, которые зачастую вовсе отсутствуют. Политическая активность сильной исламской оппозиции радикальной ориентации дает властям повод тормозить демократические реформы. В частности, ссылками на реальную угрозу национальной безопасности они объясняют ограничения политических свобод, поскольку ими могут воспользоваться исламские экстремисты. Успех Братьев-мусульман и движения Хамас на последних всеобщих выборах соответственно в Египте и Палестине, казалось бы, доказывает правильность таких опасений. Однако в целом политическую деятельность оппозиционных исламских сил в мусульманском мире нельзя оценить однозначно. Наряду с негативным опытом имеется практика их достаточно позитивного участия в работе государственных органов. В частности, в целом ряде стран (например, в Египте, Иордании, Кувейте, Йемене, Бахрейне) исламская оппозиция представлена в парламенте, пользуясь серьезным влиянием в качестве признанного элемента политической системы. Не следует также забывать, что нынешние Братья-мусульмане в Египте серьезно отличаются от своих радикальных предшественников, а Хамас после прихода к власти не взял курс на свертывание имеющихся в Палестине демократических форм и процедур. Иными словами, опыт заметной части мусульманского мира говорит о том, что умеренным исламским силам и движениям, готовым сотрудничать с властью, можно и даже целесообразно предоставлять легальную политическую нишу вплоть до возможности участия в работе государственных институтов. Важно, что в ряде мусульманских стран власть активно ищет пути включения исламских сил в легальный политический процесс, а в последние годы сама значительно активнее, чем раньше, берет на вооружение исламские идеи. В отдельных случаях это выражается в разработке своего рода официальной исламской национальной идеи, Например, в Кувейте такую роль играет стратегия «Усредненность – образ жизни», разработанная министерством вакфов и исламских дел и одобренная правительством страны. По сравнению с остальным мусульманским миром, в Центральной Азии соотношение демократизации и ислама испытывает значительно более сильное влияние фактора религиозного экстремизма. Еще важнее то, что в указанном регионе наличие такой угрозы предопределяет принципиально иную официальную линию по отношению к исламу. Если в странах Ближнего Востока власть видит в исламском радикализме лишь своего политического противника, но негативную оценку его не переносит на сам ислам, то большинство центрально-азиатских режимов поступает именно так. Здесь государство использует данный фактор не только для торможения демократических реформ, но и для максимально возможной изоляции ислама от политики. Главное в том, что власть не хочет или не может увязать демократизацию с исламом. По сути, она просто отталкивает от себя ислам, который тем самым отдается радикальной исламской оппозиции. Именно она становится монополистом в использовании исламских политико-правовых концепций, что обеспечивает ей дополнительное влияние. Поскольку задержка с проведением демократических политических преобразований объясняется угрозой исламского экстремизма, то получается, что и ислам невольно рассматривается как препятствие на пути демократизации и даже как угроза режиму. Естественно поэтому, что исламские политико-правовые идеи воспринимаются не в качестве союзника власти, а, наоборот, как оружие в руках исламских экстремистов. В результате, радикальная исламская оппозиция и ислам с его политико-правовой идеологией оказываются по одну сторону фронта перед официальной властью. Можно согласиться с тем, что для центрально-азиатских и кавказских элит непримиримая борьба с религиозным (а, значит, с исламским) экстремизмом и терроризмом является главнейшим условием выживания. В случае ослабления усилий на этом направлении реальной альтернативой светским режимам здесь может стать исламская диктатура. Причем даже активная антитеррористическая деятельность не исключает вероятности исламизации Центральной Азии, в некоторых регионах которой вполне могут сложиться условия, благоприятные для прихода к власти исламистов36. Действительно, силовое противодействие исламскому экстремизму само по себе не достаточно для сохранения в Евразии политической стабильности. Решение этой задачи требует и иных шагов. В частности, для Центральной Азии не менее важно использование на стороне режимов исламских политико-правовых ценностей. Пока же власть действует в этом отношении однобоко и недальновидно – пугая общество угрозой исламского экстремизма, она ничего не делает, чтобы самой взять на вооружение исламское политико-правовой наследие. А без этого и перспективы демократизации в Евразии выглядят проблематичными. Анализируя степень реальности осуществления этих планов в данном регионе, исследователи справедливо подчеркивают, что нельзя извне навязать демократические реформы, которые должны отражать внутренние условия соответствующих стран37. Однако конкретные параметры сложившегося в Евразии образа жизни, которые должны приниматься в расчет, остаются нераскрытыми. В частности, упускается из виду тот факт, что, в отличие от государства, общество в евразийских регионах традиционного распространения ислама не является полностью светским. Поэтому, если рассматривать демократизацию как ответ на потребности этого общества, то надо признать, что значительная его часть разделяет именно исламские ценности и идеалы, пусть и переплетенные с местными обычаями и традициями. А это снова ставит вопрос о том месте, которое они должны занимать в демократических преобразованиях. Если в Центральной Азии власти и удается сдерживать исламских экстремистов и даже порой наносить им чувствительные военные поражения, то бой за ислам она им проиграла. Понятно, что радикалы выбирают из идейного наследия ислама те моменты, которые им выгодны. А его позитивный потенциал, как и опыт мусульманского мира по использованию исламской политико-правовой культуры в интересах власти и демократических реформ остается невостребованным. Между тем, противопоставление демократии и ислама не отвечает интересам самих центрально-азиатских режимов. Более того, оно даже опасно для государства, поскольку является еще одним фактором дестабилизации, вольно или невольно направляя ислам против власти. Значит, исламские идеи получают дополнительную возможность выступать в качестве аккумулятора любых протестных настроений, даже прямо с этими концепциями не связанных. И все же в мусульманских стран Евразии вопрос о месте, которое займет ислам в их политических и правовых системах, включая механизм государства, остается открытым. Казалось бы, власть здесь уже сделала свой выбор в пользу исключения ислама из политики. Разумеется, за образец может быть взята турецкая модель с ее отделением ислама от государства и права вплоть до запрета мусульманкам носить головные платки в государственных учреждениях и университетах. Не надо только забывать, что, в отличие от Турции, в Центральной Азии действует мощная исламская оппозиция радикальной направленности. Кроме того, даже в Турции, как показывают события последних лет, между демократией и исламом в политическом области нет глухой стены. Светский характер государства здесь отнюдь не пострадал, когда в результате победы на парламентских выборах 2002 г. умеренная исламская Партия справедливости и развития сформировала правительство во главе со своим лидером. Кстати, именно это правительство ведет переговоры о вступлении Турции в ЕС. Во всяком случае, при неизменности нынешнего курса власти мусульманских стран Центральной Азии должны быть готовы к тому, что исламские политические идеи останутся на стороне экстремистов. Их неослабевающее влияние косвенно подтверждает, что исключение ислама из официальной политики не встречает в обществе безоговорочной поддержки. Чтобы заручиться ею и, одновременно, подорвать авторитет исламских экстремистов, власти, вероятно, придется обратиться к исламскому обоснованию своего курса. Иначе говоря, в указанном регионе простая политическая целесообразность придает исламской политико-правовой культуре актуальность для власти. При определенном развитии ситуации одно это обстоятельство может заставить ее внести изменения в свою политику по отношению к исламу. Подытоживая сказанное, отметим, что разнообразные формы взаимодействия и противостояния демократизации (если под ней понимать процесс утверждения либеральных политических ценностей) и ислама в мусульманском мире подтверждает и, в то же время, опровергает правильность концепции столкновения цивилизаций. В целом соотношение между этими явлениями характеризуется неоднозначностью и противоречивостью. Так, демократизация может быть средством нейтрализации исламского экстремизма. В то же время развитие демократии часто дает политические преимущества именно исламским радикалам. Что же касается ислама, то его политико-правовое наследие порой создает препятствия на пути демократизации. Вместе с тем именно исламская политико-правовая культура способна придать демократическим реформам широкую поддержку, способствовать упрочению режима безопасности и стабильности, содействовать достижению более высокого уровня общественного согласия, а значит – стать союзником демократизации. |
Похожие:
 | Рукопись подготовлена при поддержке Российского Гуманитарного научного... О внесении изменений в приказ министерства сельского хозяйства Новосибирской области от 26. 12. 2011 №194-нпа | | Профессиональные способности В. Д. Шадриков Книга подготовлена на основе исследований, выполненных при финансовой поддержке Научного фонда гу-вшэ в рамках научно-исследовательского... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Издание подготовлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда и Международного научного фонда | | Постмодернизм Илья Ильин Ильин Илья Постструктурализм, Деконструктивизм, Книга издана при финансовой поддержке российского гуманитарного научного фонда (распоряжение ргнф ж 96-4-6д/24) |
| В интеллектуальную историю америки Исследование выполнено при поддержке Научного фонда Государственного Университета – Высшей Школы Экономики, грант №07-01-79 | | Монография подготовлена к печати на основании гранта Научного фонда... Контрольная работа состоит из трех частей, включающих 11 заданий. На выполнение всех заданий отводится 30 минут. Задания необходимо... |
| Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного... Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда согласно проекту 95-06-31829 | | Книга написана при финансовой поддержке Российского Гуманитарного... Издание осуществлено при благотворительной помощи ОАО «лукойл», зао «Лукойл-информ» |
| Книга подготовлена издательством «Книга-Сефер» Книга подготовлена издательством «Книга-Сефер», Москва – Тель-Авив, +972 545 318 933 | | Петрозаводск Издательство Петргу 2013 Конференция проводится при... «Физическое образование в вузах», доцент мгту им. Н. Э. Баумана (Москва), фиан (Москва) |
 | Концепция магистерской программы Европы. И в настоящее время исламское право представляет собой одну из ведущих правовых семей современного мира, оказывает серьезное... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Издание осуществлено при финансовой поддержке Фонда Первого Президента РФ б. И. Ельцина. Выражаем благодарность директору Фонда Т.... |
| Исследование выполнено при поддержке Научного Фонда гу вшэ. Индивидуальный... Тема: Закрепление. Распознавание слов с безударной гласной, проверяемой ударением и безударной гласной, непроверяемой ударением.(русский... | | В. Д. Шадриков Интеллектуальные операции Монография подготовлена при поддержке индивидуального исследовательского гранта 2005 г. Государственного университета – Высшей школы... |
| Программа дисциплины «Теория государства и права» для направления... Программа предназначена для преподавателей, ведущих данную дисциплину, учебных ассистентов и студентов направления "Юриспруденция"... | | Библиографический указатель Выпуск 36 Сыктывкар 2008 Составитель:... Молодежь в современном мире. Вып. 36/ Коми респ юнош б-ка; сост. С. В. Шучалина. Сыктывкар, 2008. – 82 с |
