Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 1.86 Mb.
|
НЕ ОТВЕЧАЯ НА ГРУБОСТЬ Умение терпеть – это мужество? Не знаю. Впрочем, что значит – терпеть? Вот прочитал в очерке о чехословацком хоккеисте Иване Глинке высказывание шведского врача, которым тот прославился в дни чемпионата мира в Вене: «Чтобы побеждать канадцев, надо припомнить старый библейский совет – когда бьют по правой щеке, подставь левую!» Сомнительный в нашем деле совет. Врачу хорошо – он за бортом площадки. Снова вспоминаю чемпионат мира в Вене. Канадцы начинали нападать на соперников еще перед началом матча, на разминке. До первого вбрасывания шайбы начиналась психологическая и физическая атака на противника. На разминке перед матчем команды катаются обычно на своей половине поля, стараясь не попасть нечаянно шайбой в соперника, не задеть его, увертываясь от случайных столкновений. Так принято. А вот канадцы чуть ли не с размаху били клюшками на красной линии, разделяющей поле пополам, стоявших там, в центре, и зазевавшихся советских хоккеистов. Им ничего не стоило с силой швырнуть шайбу в соперника, проезжающего рядом. После разминки мы уходили со льда одновременно. Проходя с нами в одну калитку, канадцы старались побольнее ударить клюшкой в спину, пускали в ход кулаки, задевали нас, сшибая с ног. Мне, в частности, тоже достались два здоровенных удара. Когда хоккеисты сборной Канады проходили по коридору мимо нашей раздевалки, то вызывающе стучали клюшками в дверь, самые горячие головы собирались ворваться в раздевалку. Вот эта наглость и помогла профессионалам, пожалуй, в решающей мере одержать верх над шведской и чехословацкой сборными. Подставь левую щеку… Терпи, одним словом. Когда команда умело использует численное превосходство, когда судьи четко фиксируют если не все, то хотя бы большинство нарушений правил, не оставляют безнаказанной очевидную грубость, то, согласен, есть смысл потерпеть – в конце концов мы рассчитываемся со своими обидчиками голами, то есть тем, что и составляет содержание игры, цель действий хоккеистов на льду. Кстати, в Вене наша команда достаточно уверенно сыграла с «лишним» против канадцев, и именно голы, пропущенные в меньшинстве, привели их в чувство, да, голы, а не увещевания тренеров и руководителей команды, один из которых, как узнали мы спустя несколько месяцев из статьи корреспондента АПН, опубликованной в «Комсомольской правде», оказывается, поощрял грубость своих подопечных, придавал ей оттенок некой «политической борьбы» с коммунизмом. Но пределы терпению все-таки должны быть. Думаю, что и мы раньше или позже покажем наконец профессионалам, что умеем играть в тот хоккей, который им, кажется, так нравится. Мы, бесспорно, могли дать сдачу и в венском «Штадтзалле», в нашей команде были умельцы, которые при нужде могут сыграть и за рамками правил, однако тренеры убедили довести матч все-таки в рамках правил до конца, до крупной победы с большим счетом, чтобы не было впоследствии никаких нареканий по поводу нашей игры. Пришлось терпеть: мужество для этого, безусловно, требуется – ведь и вправду можно испугаться, сыграть сверхосторожно в том матче, когда не знаешь, как и когда тебя ударят, где бьют исподтишка, подло, как правило, в ту минуту, когда борьба за шайбу окончилась, когда уже прозвучал свисток судьи, останавливающий матч. Умение терпеть боль требует и мужества, и силы воли, и характера, без этого хоккей немыслим. Сейчас я говорю, разумеется, не только об умышленной грубости, но прежде всего об ушибах, которые неизбежны в нашей игре и при самом скрупулезном соблюдении правил, в матче, где соперники ведут вполне корректную борьбу. Принять на себя шайбу, посланную мощным броском, да еще с небольшого расстояния, решится совсем не каждый игрок: боль мучительная. И когда видишь, как встает со льда защитник, принявший на себя сильнейший щелчок армейца Анатолия Фирсова, Александра Бодунова из «Крылышек» или кого-то из канадских нападающих, когда видишь, как он морщится, корчится от боли, но все же встает и, ковыляя, спешит на помощь партнерам, то волей-неволей заражаешься мужеством товарища, его самоотверженностью. Твой партнер не лежит на льду, не покидает площадку, а пытается снова вступить в борьбу, пытается помочь ребятам. Те смотрят на него и понимают, по крайней мере, чувствуют где-то в глубинах сознания, что и они должны вот так же не жалеть себя во имя командного успеха, и это увлекает, поднимает всех хоккеистов, и зрители аплодируют команде, которая вдруг начала играть так, как давно не играла. А вот если защитник, в которого попала шайба, лежит, не пытается встать, если ему помогают добраться до скамьи запасных, если на площадку выскакивает доктор и скользит к поверженному игроку, то это в какой-то степени обескураживает и обезоруживает его партнеров. Сила примера велика, и это относится к спорту в полной мере. ВСЕ ПОРОВНУ – И РАДОСТИ, И ОГОРЧЕНИЯ Многое в духе команды, в укреплении ее волевого мускула зависит от контакта игроков с тренерами. Когда со сборной работали Чернышев и Тарасов, в одном отношении было проще: эти тренеры многое брали на себя. И если команда проигрывала, то Аркадий Иванович и Анатолий Владимирович искали причину неудачи в собственных просчетах. Не тех хоккеистов они включили в сборную, не ту тактику предложили они своим подопечным, именно потому и произошла осечка. А в Катовице и Вене, где два года подряд уступали мы золотые медали чехословацким хоккеистам (в Вене, напомню, мы пропустили вперед и команду Швеции), в неудачах, как полагали наши наставники, были виноваты не столько они, сколько хоккеисты. Это обидно. Это несправедливо и крайне обидно. Проиграли чемпионат. И раз, и другой. И вот после поражений хоккеистам припоминают какие-то происшествия месячной или двухмесячной давности. Нарушение режима, например. День рождения с излишествами. Плохую работу на тренировке. Я никого из партнеров не обеляю. Тем более, что и сам нередко грешен. Потом в содеянном раскаиваешься, искренне жалеешь о случившемся, но вот удержаться от какого-то соблазна порой все-таки силы воли не хватает, хотя целую главу посвящаю я силе воли, которую воспитывает спорт… Если выиграли – все мгновенно забывается. Мы – молодцы! А вот после поражения – всяко лыко в строку. Тебе припоминают все твои грехи: и давние и недавние. Согласен – грешен, виноват, подвел команду своим поведением. Не следовало бы в марте отвечать на удар соперника. Не следовало бы в феврале столь злоупотреблять спиртным за праздничным столом. Жалею об этом. Знаю – здорово подвел и команду, и себя, и тренеров. И хотя прошу простить меня, чувствую, что «наломал дров» предостаточно и что решение может быть и не в мою пользу. Тренер, работающий с клубной или со сборной командой, понимает, как виноват хоккеист, не хуже, а даже лучше меня или моего проштрафившегося партнера. И тем не менее наш наставник считает возможным включить хоккеиста в сборную: Харламова, Гусева, Петрова – не важна в данном случае фамилия. Но если взяли, включили, поверили, то ты и впрямь стараешься вовсю, чтобы не подвести поверившего в тебя тренера, стараешься принести команде максимальную пользу. Но не получилось. Остались вторыми. Остались третьими. Проиграли. Даже если ты сыграл неплохо: сейчас речь не обо мне – в Вене я и не мог сыграть лучше. Однако тренер после поражения начинает искать виновных. Неверная тактика не в счет. Неумелое руководство игрой своих подопечных по ходу матча – не в счет. В счет только промахи, ошибки игроков. В том числе и грехи, которые сам тренер вроде бы решил простить, взять на себя. Несправедливо. Жестоко. И неразумно. В следующий раз у этого хоккеиста не будет ЧП. Не будет нарушений режима. Не будет приглашений на заседания СТК – спортивно-технической комиссии. Все будет в порядке, благопристойно. Но и игры через не могу не будет. Игрок ведь при таком к нему отношении может рассуждать просто: меня ругать не за что, я тренируюсь нормально, режим спортивный не нарушаю, грубости не допускаю, так что ошибки теперь ищите в своей работе. Понимаю, не слишком благородная позиция. Но к такой философии вел игрока тренер. Какая уж тут воля к победе! Правы, считаю, были Чернышев и Тарасов, когда не упрекали после неудачи игрока за то, что он месяц назад сотворил что-то не то. Эти тренеры понимали, что именно с них может спросить Спорткомитет, почему, на каком основании решились они ходатайствовать о включении хоккеиста в команду: в ЦСКА ли, в «Динамо» ли, даже в сборную. Но сборная, когда ею вместе руководили Аркадий Иванович и Анатолий Владимирович, не проигрывала. Одно из проявлений и силы воли и мужества в спорте заключается, по моим представлениям, в том, что спортсмен, как и тренер, должен с достоинством переносить неудачу, поражения. Уметь видеть причину проигрыша в собственных ошибках, промахах и просчетах. По-настоящему мужественный хоккеист не может не быть человеком душевно щедрым, умеющим принять на себя вину (не только свою, но, может быть, и партнера!) за неудачу, расположенным к людям. Подлинный мастер не мелочен, он не считается с тем, кто сделал больше, а кто меньше. Проигрывать обидно, кто с этим спорит. Но проигрывать приходится, и ужасно неприятно, когда начинается выяснение на льду, кто ошибся, кто виноват в голе, кто не так сыграл. Сведение счетов раздражает своей бессмысленностью – виноватый и так все понимает, и напоминать ему о промахе не нужно. Не только, кстати, потому, что это лишний раз травмирует мастера, но и потому, что укоряющий может быть совсем не прав. Каждый игрок может припомнить сколько угодно ситуаций и эпизодов, когда в голе виноват был не тот или иной защитник, нападающий или вратарь, а вся пятерка хоккеистов, находившихся в этот момент на площадке. Бывает, что ты недоработал в своей зоне, упустил опекаемого тобой игрока, а гол забили с другого края. Выходит, ты не виноват? Ну а если бы ты до конца боролся, если бы ты пусть и не сорвал атаку соперника, то хотя бы помешал ему, то не исключено, гола, возможно бы, не было. Ты задержал бы атаку, кто-то из твоих партнеров успел вернуться назад, и все окончилось бы для твоей команды благополучно. Сижу порой после гола на скамейке запасных, слушаю, как лениво или, наоборот, с азартом переругиваются мои партнеры, и думаю, что спор их бессмыслен: виноват во всем я – и если бы не потерял шайбу, то гол забили бы не нам, а мы. Но… Подхожу или просто говорю, чтобы кончали базарить: тушили пожар, да не потушили, что уж теперь-то выяснять, как все случилось. Ужель охота кулаками после драки махать? Каждый из нас видит хоккей по-своему. Мне стремление жить потихонечку, полегонечку неприятно. Так же, как неприятно нарочитое стремление выделиться. Умение сохранять выдержку, самообладание требуется не только в моменты огорчений, неудач, но и в минуты радости. Проявления силы воли, нравственной, душевной подготовки спортсмена многолики, и мне по душе те мои партнеры и соперники, которые умеют контролировать себя в любой ситуации. И когда мы наедине с собой, и когда следят за нами миллионы телезрителей. САМЫЙ ПАМЯТНЫЙ МАТЧ И СМЕШНОЕ, И ПЕЧАЛЬНОЕ За сезон бывает, что мы проводим до ста матчей. А за десять лет, прожитых в большом хоккее, сыграно, следовательно, несколько сот поединков. Разных по содержанию, разных по результату. Есть из чего выбирать самый памятный. Удачных, победных было больше, значительно больше, чем проигранных. Это понятно: и сборная СССР и ЦСКА – команды, звание чемпиона надолго не упускающие. Не стану сейчас перечислять матчи, приносившие нам золотые медали, звания чемпионов мира, Европы, страны, титулы олимпийских чемпионов. Эти поединки видели миллионы телезрителей. Я вспоминаю другие встречи хоккейных команд. И начну с матчей… веселых. Мы рассказываем о них новичкам ЦСКА с улыбкой. Сборная Советского Союза накануне очередного чемпионата мира отправилась в турне по Федеративной Республике Германии. Мы провели серию встреч в разных городах, и вот, когда мы играли со сборной командой страны, тренер соперников, судя по всему дал своим подопечным задание персонально опекать ведущих советских нападающих. Особенно ревностный опекун достался Александру Мальцеву. Это был тот тип хоккеиста, который безукоризненно исполнителен и послушен воле тренера, который стремится максимально точно выполнить полученное им игровое задание – в рамках своих возможностей, понятно. Опекун не отставал от Саши ни на шаг. Мальцев откатывается к своим воротам, соперник катится за ним, Саша устремляется вперед, опекун опять старается не отставать. Наш форвард внезапно останавливается. Рядом замирает соперник. Саша готовится получить пас, шайба адресована точно на его клюшку, но не тут-то было: опекун успевает все-таки поднять клюшку соперника. Мальцеву и смешно и тошно. Наконец не выдержал. Подъехал к нашей скамейке, спрашивает у тренеров со смехом, что же ему делать. Вмешиваюсь в разговор, советую: – Сходи в нашу раздевалку, может, он опять за тобой увяжется?… Мы смеемся, обсуждаем проблему Сашиного опекуна, а игра тем временем продолжается. Хоккеисты ФРГ владеют шайбой, но играют вчетвером; пятый хоккеист – персональный сторож Александра стоит около борта: «опекает» Мальцева. Соперник, не зная языка, слушает наши разговоры, силится угадать, о чем речь. Кто-то из наших поощрительно хлопает его по плечу. Опекун Саши догадывается, что говорят о нем, тоже улыбается. А шайбу тем временем в своей зоне перехватили наши хоккеисты, началась атака, несколько пасов, и вдруг Мальцев рванулся вперед. Соперник, не ожидавший такой прыти, так и остался стоять на месте у нашего борта. Мальцев забил гол. По-моему, тренер команды ФРГ не корил незадачливого «сторожа» Александра. Над слишком буквальным истолкованием понятия «персональная опека» смеялись не только мы, но и наши соперники. А вот другая история. Матч на Кубок европейских чемпионов с весьма слабой командой в одной из альпийских стран. В первом поединке мы легко выигрываем с большим преимуществом в счете. Во втором матче после двух периодов преимущество ЦСКА снова очень велико, хотя, откровенно говоря, хоккеистам не потребовалось для этого особых усилий – слишком велика разница в классе. Анатолий Владимирович Тарасов, старший тренер армейцев, обеспокоен таким поворотом дел. Он надеялся, что соперник окажет все-таки какое-то сопротивление москвичам, и матчи станут одним из этапов подготовки команды к очередным встречам в чемпионате страны; а после возвращения из-за границы армейцы должны были играть несколько трудных матчей с традиционно неудобными для ЦСКА соперниками. И вот вместо напряженной подготовительной работы получалась легкая прогулка. И тогда Тарасов придумал… – Третий период играем необычно. Чтобы повысить нагрузку, даю новое задание – каждому хоккеисту играть с прыжками. Ведешь шайбу, только прыгая. Бросаешь, прыгая, назад откатываешься, прыгая. И обводишь соперника, опять же прыгая. И тот, у кого нет шайбы, тоже прыгает. Кто будет лениться, сниму с игры… Все были старательны. Уж очень необычным оказалось на этот раз задание нашего гораздого на выдумку тренера. А со стороны… Соперники опешили. Зрители тоже. Прыгала вся пятерка выходящих на лед хоккеистов. Прыгал и вратарь. Зрители от души смеялись. Им очень понравился непривычный способ передвижения хоккеистов по площадке. Тренер после матча объявил, что нагрузку удалось немного повысить. И еще один матч, сыгранный снова за рубежом – в Швеции. ЦСКА проводил серию неофициальных встреч с клубными командами. Поединки проходили в разных городах. И вот в одном городе, недалеко от Стокгольма, нам предложили сыграть не во Дворце спорта, как это чаще всего бывает сегодня, а на открытом воздухе. Дело, надо сказать, было зимой, и мороз стоял страшный. Теплого белья, шапочек, теплых перчаток – ничего у нас с собой не было: мы не готовились к матчу в таких условиях. Еще на разминке перед игрой половина команды была уже в далеком от лучшей формы состоянии. Уши белели, краснели. Клюшку в руках было держать некогда: руки были заняты – мы растирали уши. Кто-то пытался забинтовать их, кто-то пробовал пустить в дело полотенце. Хоккей – зимний вид спорта, мальчишки играют чаще всего на льду замерзших водоемов, на катках, заливаемых после того, как ударят первые морозы, но мастера высшей лиги играть на открытом воздухе уже практически не могут. Отвыкли. На морозе кажется холодно, а после нескольких матчей, сыгранных на открытой площадке, когда постепенно привыкаешь к свежему ветру, к снежинкам, падающим на лед, во Дворце спорта начинаешь задыхаться. Я не люблю, когда что-то сковывает меня, а мороз сковывает, мешает играть. В том матче в Швеции я терпел сколько мог, но наступил момент, когда руки меня уже не слушались, пальцев я не чувствовал и, чтобы как-то согреться, сжал руки в кулак и так вот, без помощи пальцев пытался держать клюшку. Лихо носился по льду, не вступая, однако, в игру. Увы, долго имитация активности продолжаться не могла. Товарищи увидев, что я «открываюсь», и хорошо понимая хоккей, дали мне пас, шайба была пущена сильно и точно и, попав в клюшку, выбила мое оружие из рук. Сил поднять клюшку, разогнуть пальцы уже не было. Тренер отправил меня в раздевалку отогреваться. Матчи эти не приносили нам громких побед. Но помнятся они так же хорошо, как и те, к которым мы готовились месяцы и годы. Может быть, потому, что не были они похожи на другие, чередой идущие один за одним – десятки, сотни матчей, требующих предельной мобилизации всех душевных и физических сил. Хоккей для мастеров, выступающих в высшей лиге, – это матчи и тренировки, тренировки и матчи, самолеты, поезда, гостиницы, дворцы спорта, соперники, с которыми мы встречаемся из года в год то в Москве, то в Ленинграде, Горьком, Воскресенске, Праге, Стокгольме, Хельсинки, Монреале, Филадельфии. Хоккей для нас – необходимость видеть партнера, общаться с ним едва ли не ежедневно, и если говорят о психологической совместимости космонавтов, отправляющихся в двухмесячный полет, то, право же, можно говорить об этой проблеме, рассказывая и о хоккеистах, совместное путешествие которых по миру спорта продолжается порой целое десятилетие. И если собираюсь я вспомнить самый памятный матч в моей спортивной судьбе (или, по крайней мере, один из самых памятных), матч знаменитый, матч, о котором говорили долго и много, то прежде я хотел бы вспомнить те два дня, что предшествовали ему. Здесь мне не требуется полагаться только на память – это не нужно потому, что подготовка к тому давнему матчу, сыгранному весной 1969 года, ничем, в сущности, не отличалась от подготовки к любому ответственному матчу, что проводили хоккеисты ЦСКА минувшей весной. Любители спорта знают, что когда игры идут через день или через два на третий, когда предстоит поединок с сильным соперником, то мы уезжаем в Архангельское, место учебно-тренировочных сборов футбольной и хоккейной команд ЦСКА. Иногда мы отправляемся на сборы прямо после только что окончившегося матча, если же соперник послабее или между играми несколько дней, то мы разъезжаемся по домам. На следующий день после матча на тренировку собираются те хоккеисты, кто накануне не выступал или играл всего один период, и те, кто, по мнению тренеров, сыграл неудачно. Остальные могут и не приходить на занятие, однако желание поддерживать хорошую спортивную форму зовет на тренировку и других хоккеистов. Собираемся мы часов в одиннадцать. Игроки, которым тренеры разрешили не приходить, подъезжают к концу тренировки. Если же кто-то не может в это время прийти в ЦСКА, у кого, допустим, занятия в институте, то он приезжает на сборы самостоятельно, заранее известив руководителей команды о времени, когда он присоединится к товарищам. Вечером мы свободны. Гуляем, благо места у нас замечательные, сказочно красивые. Иногда направляемся в кино, чуть ли не всей командой, порой вечером кто-то уезжает в Москву, кто-то встает на лыжи, в Архангельском есть где побегать. Любители шахмат, тон здесь задают Владимир Петров и Владимир Попов, нападающий из третьей тройки, начинают бесконечное «выяснение отношений». Есть любители бильярда, домино, тенниса. К теннисистам отношусь и я. Но чем бы хоккеисты ни занимались – шахматами или книгами, разгадыванием кроссворда или сборами в кинозал – все наши мысли и разговоры крутятся вокруг одной точки – завтрашнего матча. Тогда, восемь лет назад, весной 1969 года, готовясь к поединку, о котором я расскажу, мы тоже думали о предстоящем матче. О встрече со «Спартаком». Ох уж этот «Спартак»! Наш главный соперник и конкурент. Бывают, конечно, годы, когда спартаковцы не участвуют в борьбе за золотые медали, когда нашими основными соперниками становятся другие клубы, но такие сезоны – исключение. А правило – дуэль армейцев со «Спартаком». За последние семнадцать сезонов – с 1962 по 1978 год – лишь однажды третья команда вмешалась в нашу междоусобицу: было это в 1974 году, когда чемпионами стали «Крылья Советов». А остальные шестнадцать комплектов золотых медалей доставались то нам, то спартаковцам. «Спартак» становился первым за эти полтора десятка лет четыре раза, мы – двенадцать. В принципе день на сборах строится однообразно. Утром зарядка минут на двадцать-тридцать. Затем завтрак и выезд в Москву на тренировку на льду. Возвращение, обед, отдых. И так изо дня в день. Многие сезоны. Нужны ли предматчевые сборы? Игра у нас тяжелая, и поэтому необходимы и продуманный отдых, и продуктивная система восстановления сил, и массаж, и постоянный врачебный контроль. Если матч мы играем не завтра, а послезавтра, то тренировка отличается солидной нагрузкой и продолжается часа полтора. Если же матч завтра, то тренировка проводится укороченная, минут на сорок. Содержание предматчевой тренировки определяется во многом тем, с кем нам предстоит завтра встречаться. Если, например, нас ждет поединок с московским «Динамо» или другой командой, исповедующей сходную тактику – игру от обороны, где четверо игроков выстраиваются на рубеже синей линии и стараются не впустить соперника в свою зону, а пятый катается где-то впереди, мешая атакующим разогнаться, набрать скорость, то одна из наших пятерок получает задание играть, имитируя действия завтрашнего соперника, а остальные звенья пытаются прорваться сквозь «динамовский» частокол. Однако завтра ЦСКА встречается со «Спартаком», командой, как и наша, атакующего стиля, и потому мы играем с ними в открытую. К чему приводит открытый обмен ударами, когда все помыслы соперников устремлены вперед, к воротам противника, когда хлопоты об обороне собственных ворот отходят на второй план, показывает результат товарищеского тренировочного матча, сыгранного ЦСКА и «Спартаком» в начале сентября 1976 года. Петров и Михайлов, навестившие меня в госпитале, рассказывали об этом матче с горькой усмешкой – ЦСКА проиграл 8:12. Прямо гандбол какой-то, а не хоккей. Может быть, правда, отсутствие вратарей сказалось – Владислав Третьяк и Виктор Зингер были в Канаде. День матча тоже начинается с зарядки. Звенья проводят ее отдельно, каждое так, как считает наиболее целесообразным – в соответствии с планом на игру, который поставлен перед пятеркой. Во время зарядки происходит уточнение задания, капитан звена вырабатывает с товарищами план на матч, партнеры договариваются, как будут они играть, и потом на общем собрании команды рассказывают о своих предложениях. Собрания эти проводятся перед обедом, так что остается время выяснить у тренеров то, что непонятно, уточнить неясные детали задания. Если на вопрос старшего тренера – все ли ясно, вопросы не задаются, то мы считаем, что план предстоящих баталий принят единогласно. Самостоятельное обсуждение и уточнение игрового задания повышает ответственность каждого спортсмена, формирует навык к анализу – тем самым хоккеист проходит первые классы подготовки к работе в должности тренера. На матч мы выезжаем за два с половиной часа или немного позже, если играем на Ленинградском проспекте, в ЦСКА, а не в Лужниках. По дороге в Москву, по пути на стадион стараемся говорить о чем угодно, только не о хоккее, однако мысленно мы уже в Лужниках, на льду, «всматриваемся» в лица спартаковцев, вспоминаем их игру, их излюбленные манеры, приемы ведения атаки, построение обороны. Так все было и в тот день, в мае 1969 года, когда мы ехали на матч, ставший волей турнирной таблицы финальным в розыгрыше первенства страны: в случае победы хоккеисты ЦСКА получали золотые медали, в случае поражения чемпионами страны становились спартаковцы. Я помню наш поединок прекрасно. Да и читатель, я убежден, не забыл тот драматический матч. Его помнят болельщики, переполнившие Дворец спорта в Лужниках. Его помнят и миллионы телеболельщиков. Я вспоминаю матч ЦСКА – «Спартак», прерванный на тридцать минут. Хоккеисты ЦСКА до сих пор считают, что золотые медали увели у нас буквально из-под носа. Мы проигрывали к середине третьего периода 1:2, нам нужна была победа, и за одну секунду до последней смены ворот, на исходе десятой минуты, мы забросили долгожданную ответную шайбу. То был красивый гол. И вдруг выяснилось, что не следует верить своим глазам – хотя табло свидетельствовало, что до смены ворот осталась одна секунда, судья из-за борта сказал, что часы якобы испорчены, он берет время по контрольному секундомеру и что время первой половины третьего периода матча истекло, и он будто бы дал свисток. Впоследствии обнаружились люди, которые этот свисток слышали. Я его не слышал. И, видимо, не мог слышать – в этом нахожу единственное утешение. Гол не засчитали. Вскипели яростные споры. Нам было до слез обидно. Это была явная несправедливость. Злость была страшная. Игра долго не клеилась, наконец-то мы почувствовали игру, захватили инициативу, гол стал бы переломным в ходе борьбы, и вот на тебе… Тарасов ушел в раздевалку. И увел команду. Потом он был строго наказан – с Анатолия Владимировича сняли звание заслуженного тренера СССР (впрочем, вернули звание довольно скоро). Конечно же, это неправильно было – задерживать матч: зрители, пришедшие на стадион и собравшиеся у телеприемников, ни при чем. Но можно понять и тренера и нас – золотые медали отнимали прямо на глазах. Только ли наш тренер виноват в происшествии? Из-за чьей халатности возник инцидент? Почему не известили тренеров и игроков, что часы не в порядке? И когда они сломались, до сих пор не пойму. За две секунды до нашего гола? За пять? За десять секунд? Почему не свистнули раньше? Загадок много. Состояние хоккеистов ЦСКА было ужасное, и играть после возвращения команды на лед мы не могли. В конце концов армейцы уступили со счетом 1:3 и вынуждены были довольствоваться серебряными медалями. Удивил меня в тот день Вячеслав Старшинов. Отвечая на вопрос телекомментатора, Виктор Кузькин, наш капитан, который в ту минуту сидел на скамейке, в борьбе не участвовал и, стало быть, был спокоен, сказал, что свистка не слышал. А вот Вячеслав, который находился на льду и вместе со мной после жестокого столкновения за секунду до гола падал на лед, оказывается, слышал свисток. Любопытно, что когда проверяли табло после матча, то все было в порядке, вся эта сложная система отсчета времени работала, как и прежде, безукоризненно. Цена секунды оказалась очень высокой – она перечеркнула труд большого коллектива спортсменов в течение целого года. Мне эта история была досадна еще и потому, что я той весной впервые стал чемпионом мира, однако стать чемпионом СССР не смог. |
