САЛЮТ НАЦИЙ
В мае 1928 года "Червона Украина" совершила поход в Стамбул. Нам
предстояло встретить и эскортировать яхту "Измир", на которой возвращался из
Стамбула падишах Афганистана Аманулла-хан, посетивший нашу страну и Турцию.
27 мая крейсер в сопровождении трех эсминцев вышел из Севастополя, а на
следующий день был уже в живописном Босфоре. Несколько крутых небезопасных
поворотов в узостях пролива - и мы стали на якорь около бывшего султанского
дворца Долма Бахча. Начались бесконечные визиты высокопоставленных гостей,
салюты в их честь. Международные флотские обычаи точно определяют, кому и
сколько полагается давать выстрелов. Мудрить тут не приходится. Но именно с
салютами-то у нас и вышла промашка.
Уже много гостей побывало на крейсере. Залпы гремели над Босфором. Кому
давали салют из пятнадцати выстрелов, кому из одиннадцати, а кому из девяти
или семи.
Когда уже садилось солнце, на борт крейсера прибыл военный губернатор
Стамбула. Он провел у нас положенные пятнадцать минут, отведал русской икры
и русской водки, затем попрощался и под звуки оркестра сошел на свой катер.
Едва катер отвалил от трапа, на нашей мачте, как положено, взвился турецкий
флаг, а носовые пушки открыли пальбу. Губернатору по его чину полагалось,
кажется, девять выстрелов, но после целого дня почти непрерывной стрельбы
артиллеристы устали и сбились со счета. Они дали только восемь выстрелов. И
никто не заметил ошибки. Никто, кроме самого губернатора. Через несколько
минут турецкий катер снова подошел к "Червоной Украине". Адъютант
губернатора заявил, что его начальник не удовлетворен и требует сатисфакции.
Наш командир попросил передать губернатору извинение.
- Мы с удовольствием вновь бы салютовали в его честь, но сейчас, к
сожалению, уже поздно, солнце зашло, флаг спущен, а после спуска флага
давать салют не полагается.
Но турецкий офицер настаивал: губернатор все равно должен получить
удовлетворение. Нельзя сейчас - пусть пропущенный выстрел будет дан утром.
Пришлось согласиться. Рано утром снова подняли турецкий флаг и дали
один-единственный выстрел. Никто, кроме стамбульского генерал-губернатора и
его свиты, наверно, так и не понял, что сие значит.
После истории с губернатором командир приказал особенно тщательно
подготовиться к предстоящему салюту в честь Амануллы-хана. Тут уже все
должно быть честь по чести! Обычно приказы передавались по телефону. На этот
раз дополнительно на кормовом и носовом мостиках поставили еще сигнальщиков.
Увидев уже знакомую белую яхту падишаха, они должны были поднять флажки:
"Приготовиться". Когда флажки будут опущены, артиллеристы начнут салют.
На вахте стоял наш пилот М. И. Козлов, в будущем известный полярный
летчик. Он и отдавал все необходимые распоряжения. И вот из-за мыса
появилась белая яхта. Сам командир вышел на ют. Пушки были готовы к
стрельбе. Сигнальщики подняли флажки... Прошло несколько минут, и
выяснилось, что идет какая-то другая яхта, лишь похожая на ту, которую мы
ждали. На ней не было штандарта.
- Отставить! - раздраженно скомандовал Несвицкий.
Его громкий голос разнесся по палубе. Сигнальщики опустили флажки.
Отставить так отставить!
Но артиллеристы, напряженно ждавшие сигнала, поняли это по-своему: раз
флажки опущены, надо стрелять1
- Правая! - последовала команда артиллериста Лепина. - Левая!
Выстрелы прозвучали один за другим... А падишаха, которому полагался
такой торжественный салют, не было и в помине. Надо ли рассказывать, какие
"поощрения" посыпались на провинившихся!
Этими, в общем комическими, случаями не закончились происшествия на
корабле. Было еще одно, уже драматическое, хотя на турецком берегу о нем не
подозревали.
3 июня мы готовились выйти из Стамбула... До начала похода оставалось
уже недолго, когда колокола громкого боя подняли команду. Я взглянул на
часы. Было за полночь. "Что это командир учиняет тревогу в чужом порту?" -
удивился я.
Выбежав на верхнюю палубу, увидел искры, сыпавшиеся из третьей трубы и
пролетавшие над кораблем. Тревога была не учебная. Возник пожар у котла.
Возле крейсера стояли два эсминца, принимавшие топливо, на авиаплощадке
около самой трубы - три самолета. Огонь мог перекинуться на них.
Мимо меня пробежал котельный механик Н. Л. Лобаневский и стремглав
бросился вниз. Я кинулся за ним. Еще на верхней палубе слышал, как командир
приказывал эсминцам немедленно отойти от нашего борта. Старший помощник
распорядился закрыть трубу брезентовым чехлом, чтобы прекратить доступ
воздуха к месту пожара.
В котельном отделении было жарко, а когда закрыли трубу, стало совсем
нечем дышать. Красные языки пламени лизали переборку, захватывая все большую
площадь. А за горящей переборкой были расположены артиллерийские погреба.
Тут уж вовсе не до шуток. Командир приказал включить орошение погребов, но
штоки клапанов системы орошения проходили через котельное отделение, сильно
перегрелись и не сработали: что-то заело.
Без промедления котел, возле которого возник пожар, был выключен. Стали
разводить другой, но этого не сделаешь сразу. Тем временем на корабле погас
свет, в пожарной магистрали упало давление. В сущности, для борьбы с пожаром
у нас теперь остались только огнетушители да ручная помпа. Но борьба
продолжалась.
Наконец в другом котельном отделении были разведены пары, сильные струи
воды ударили в горящую переборку и сбили пламя.
Когда наступил рассвет, корабль, спокойно дымя, стоял на своем месте,
ничто не выдавало ночного происшествия. Только опытный наблюдатель мог
заметить свежую краску на одной из труб. Но мало ли почему ее вздумали
красить!
Когда яхта под флагом афганского падишаха выходила из Стамбула, мы как
ни в чем не бывало отсалютовали ей, заняли свое место в эскорте и, выйдя из
Босфора, двинулись на восток. Нам следовало доставить падишаха в Батуми.
Случай этот всем нам крепко врезался в память. Долгое время пожар у
действующего котла служил темой тренировок и внезапных учений, которые
устраивали па корабле командование и инспектирующие лица.
|
