Из лягушек в принцы – и обратно: метафора запаха в романе П. Зюскинда «Парфюмер»
Скачать 146 Kb.
|
| Н.В. Мошкина Из лягушек в принцы – и обратно: метафора запаха в романе П. Зюскинда «Парфюмер» Состоявшаяся в сентябре этого года мировая премьера фильма «Парфюмер», снятого по одноименному роману П.Зюскинда, была принята публикой с интересом и одобрением. Блестящая актерская игра, удачные режиссерские находки, придающие динамичность сюжету, насыщенная золотисто-коричневая гамма, искусно стилизующая фильм под старинную европейскую живопись, – все это делает фильм Бернда Айхингера заметным явлением киноискусства, во многом самостоятельным и потому оттеняющим замысел самого романа. Среди нескольких отступлений от сюжетной канвы романа в фильме наибольшее внимание привлекает иная – по сравнению с романом – трактовка финала и образа главного героя. Гренуй в фильме романтичен, чувствителен, временами жалок, в нем не заметно ни острого ума, ни прозорливости, ни ироничности, ни ненависти, ни презрения. На сотворение идеальных духов его сподвигает вполне понятный большинству людей мотив – попытка доказать, что он личность и личность уникальная. В фильме отсутствие собственного запаха у Гренуя означает его социальное небытие и бездуховность, неспособность любить, которую герой внезапно осознает в финале фильма (хотя, на наш взгляд, это прозрение выглядит все же неубедительно, неожиданно и даже несколько комично). Кульминационная сцена оргии, поданная в фильме – в отличие от романа – поэтизировано, заставляет Гренуя понять ценность любви: он вспоминает свою первую жертву, представляет, что мог бы полюбить ее, и слезы катятся по его щекам. В связи с этим вполне логично в фильме комментируется принятое Гренуем решение о самоубийстве: «Было лишь одно, чего духи не могли ему дать: они не могли сделать его человеком, который любит сам и может быть любим обычной человеческой любовью». Таким образом, центральной в фильме оказывается тема утраты любви, главной ценности человеческой жизни, которую не может восполнить ни талант, ни слава. В финале фильма отчетливо проявилось намерение режиссера подчеркнуть дидактичность авторского замысла. И акцент на нравственной проблематике был, вероятно, поставлен с согласия самого автора, долгие годы не дававшего разрешения на постановку фильма и, наконец, доверившего ее своему другу Айхингеру. Какой бы неожиданной ни показалась предложенная в фильме дидактическая интерпретация знаменитого романа, она, на наш взгляд, не противоречит дидактичности самого произведения, хотя, конечно, и не исчерпывает ее сложного характера. С одной стороны, игровой и ироничный тон повествования, гротескность изображаемого, наконец, сама эстетика постмодерна создают впечатление «некой общей этической расплывчатости» [10, 137] и не предполагают прямого поучения. С другой стороны, сознательно выдержанная автором притчевая форма заставляет разгадывать роман как ребус, искать «зерно морали», хотя бы и постмодернистской. «Ясно сформулированный» и вложенный в уста главного героя итог его жизненных и творческих исканий и интригует читателя, и дает ему подсказку: власть созданных Гренуем духов могла дать ему почти все, «только одного не могла дать ему эта власть: она не могла дать ему его собственного запаха», «раз сам он не может пахнуть и потому так и не узнает, кто он такой, то плевать ему на это: на весь мир, на самого себя, на свои духи» [5, 292], – отсутствие запаха иносказательно обозначает то, что и несет в романе дидактическую нагрузку. Значит, суть авторского наставления кроется в метафоре запаха, являющейся сюжетообразующей структурой. Сложная и многофункциональная метафора запаха – очевидная особенность романа, придающая ему несомненную новизну, на ней строится все повествование – от заглавия до развязки, от стилистических особенностей до идейного содержания. Однако в исследованиях, посвященных роману, она зачастую рассматривается либо как произвольно выбранная, в некотором смысле декоративная по отношению к содержанию романа, либо как любопытный материал лингвистического анализа. На наш взгляд, при этом важнейшая часть художественной структуры интерпретируется как вспомогательная, из-за чего смысловая нагрузка переносится на фабулу и личность главного героя (что заметно, в частности, в переводе заглавия романа, который в оригинале называется «Духи. История одного убийцы», а не «Парфюмер. История одного убийцы»). Перенос исследовательского интереса с сюжетообразующей метафоры запаха на образ главного героя приводит к множественности толкований (безусловно закономерной), но не вполне проясняет замысел романа (который все-таки не может быть бесконечно неопределенным). Так, в критической литературе знаменитый роман Зюскинда рассматривают как постмодернистский пастиш, пронизанный иронией интертекст [4, 131] и как удачное возвращение к традициям классической литературы [3]; как сатиру на рационализм Просвещения [4, 125] и как трагедию романтической личности [6, 51]; в главном герое видят черты Заратустры [13, 249], Нарцисса [11, 259], Антихриста, Диониса, Фауста [10, 137], Моцарта [4, 127], де Сада [3], героев Гюго, Новалиса, Гофмана, Клейста, Шамиссо, Т. Манна, Фаулза [2, 27]. Показателен диапазон сравнений, зачастую исключающих друг друга. Но, кажется, не «лежащая в основе замысла метафора запаха как универсальной подсознательной, всеохватной связи между людьми позволяет предложить бесконечное количество интерпретаций» [1, 298], а недостаточно последовательное изучение самой этой метафоры. Какие функции выполняет в романе метафора запаха? Прежде всего, она создает особый хронотоп, который обеспечивает взаимодействие авторской, геройной и читательской точек зрения, а также сильное воздействие на читателя. При внимательном прочтении можно заметить, что текст романа состоит из четко различаемых по стилю фрагментов: описания запахов замедляют повествование, устроены как своеобразная атака на читательское восприятие (таковы, например, две первые страницы, оглушающие невыносимой «вонью», описание лавки Бальдини, экзотические обонятельные фантазии Гренуя), фрагменты, описывающие события, напротив, написаны по-клейстовски сжато и емко, с предложениями в целую страницу. В романе довольно скупо используется цветовая гамма (символическое значение имеет антитеза «черного и белого»), почти отсутствуют портретные характеристики, их роль выполняют внутренние монологи героев и комментарий автора. С помощью этих средств автор последовательно и настойчиво активизирует когнитивные структуры, связаные с семантикой запаха, заставляя читательское сознание работать в новой системе отсчета. Таким образом, обеспечивается подвижность читательской точки зрения (точнее – «точки обоняния») и ее управляемость. Создавая вокруг читателя постоянно пахнущий мир, сам автор, подобно запаху и воздуху, вездесущ и потому всеведущ, легко «проникает» в описываемое помещение или сознание. Частая смена внутреннего и внешнего планов, возможность без труда узнавать, о чем думают герои, заставляет и читателя стать «летучим» и во все проникающим, уподобиться всеведущему автору и тонко воспринимающему главному герою. В этом ориентированном с помощью обоняния хронотопе любопытным образом изменяется привычное пространство и время, внешнее и внутреннее: Гренуй за мили чувствует запах конкретного человека и не чувствует запах своей ладони, далекое оказывается легко достижимым, близкое – недоступным, Гренуй не замечает семи лет (четверть его жизни), проведенных в фантазиях, а моменты обонятельных впечатлений растягиваются для него в целые события; проникая в душу любого человека, Гренуй не понимает и не чувствует себя. Подвижность авторской точки зрения не только создает психологический колорит романа, она связана с иронией, подвижностью значений и оценок. Например, с первой страницы утверждается, что все люди во Франции XVIII века воняли, во второй главе кормилица приятно пахнет молоком, аромат девушки с улицы Марэ «был высшим принципом», «сама красота» [5, 51] – так что такое «человеческий запах» в смысловой системе романа? Утверждается, что Гренуй не понимает абстракций, чувствует только миллионы единичных запахов, но еще младенцем он «обоняет» характер и мысли, душу человека – что понимает под «запахом» автор? В тексте романа значения «отменяются» противоположными, система смыслов создается и деконструируется одновременно, несмотря на иллюзию последовательного повествования. Эти семантические игры похожи на постоянно предлагаемые читателю задачи, от его сознания требуется не только искать ответы, но формулировать вопросы, сомневаться, чувствовать присутствие того, кто «пронюхивает даже сквозь кожу, проникая внутрь, в самую глубь» [5, 22]. Эта серьезная игра незаметным образом настраивает и воспитывает читателя, она направлена против невежественной самоуверенности, самодовольства и лицемерия, столько раз развенчанных в романе. На уровне текста дидактичность романа проявляется в своеобразном игровом процессе, который подрывает привычное ощущение защищенности и уверенности в своих представлениях, заставляет читателя почувствовать недосказанность, непонятность – и романа, и собственной жизни. Инструментом этого «воспитательного» процесса является сознание Гренуя – специально созданная маска, которую автор предлагает примерить читателю. Острый нюх Гренуя становится символом универсального, не зависящего от социального опыта познания, во много раз более совершенного, чем медленно формируемая, зачастую непрактичная и противоречивая понятийная система обычного человека. Сознание Гренуя совершает в романе наглядную деконструкцию традиционного, визуально ориентированного сознания, стремящегося к выделению категорий, описанию закономерностей. Маленькому Греную непонятно, почему одним и тем же словом называют предметы, имеющие столько нюансов в своих характеристиках, он с трудом пользуется человеческой речью, но «в том возрасте, когда другие дети, с трудом подбирая вколоченные в них слова, лепечут банальные короткие предложения», шестилетний Гренуй «собрал сто тысяч специфических, единственных в своем роде запахов», «овладел огромным словарем, позволяющим ему составлять из запахов любое число новых фраз» [5, 33]. Сознание Гренуя обладает соблазнительной универсальностью, свободой и силой, которая демонстрируется в явном его превосходстве над людьми, в особенности над прилежным, но бездарным ремесленником Бальдини, и над витийствующим лже-ученым Тайад-Эспинассом. Особый способ восприятия и познания определяет телесную природу, внутренний мир героя, его принципиальную асоциальность. Телесная природа полностью подчинена его воле, он смертельно заболевает и чудесно выздоравливает, выживает в чудовищных условия и добровольно лишает себя жизни, – сообразуясь только со своим решением и душевным состоянием. Физическое существование и благополучие не важны для него, «он даже не думал делать большие деньги на своем искусстве, он даже не хотел зарабатывать им на жизнь», «он хотел выразить вовне свое внутреннее «я», которое считал более» чудесным (в переводе Э. Венгеровой почему-то «более стоящим», хотя в оригинале das er fur wunderbarer hielt [12]), «чем все, что мог предложить внешний мир» [5, 131]. Но, создавая псевдоромантический образ, автор разрушает его – свобода и сила не спасают Гренуя от душевной пустоты и бессмысленности жизни. Его внутренний мир совершенно безвиден, в нем мрак и холод – «холодная ночь, которая была нужна ему для того, чтобы сделать его сознание ледяным и ясным и направить его вовне» [5, 284]. Асоциальный, далекий от всего человеческого, Гренуй, однако, мечтает – как заурядный обыватель – о власти и наслаждении. «Его сердце было пурпурным замком в каменной пустыне», «его скрывали дюны, окружал оазис болот и семь каменных стен» [5, 152], в своих фантазиях Гренуй – Мститель и Производитель, повелитель «простого пахучего народа». Хищный, бесчувственный, Гренуй подобен животному, наделенному по ошибке природы разумом, свободной волей, страстным сердцем, живым воображением. Но еще чудовищнее окружающие его люди, «пахнущие пошло или убого», а чудесный человеческий аромат жертв Гренуя никак не связан с их душевными качествами, это – просто природный дар, как красота и здоровье, более того, этот прекрасный аромат вызывает отнюдь не прекрасные, а крайне безобразные чувства у очарованной Гренуем толпы. В «круге ароматов», созданных автором, нет ни одной прочной точки опоры: человеческое безопасно, но пошло, гениальное велико, но бесчеловечно, красивое пробуждает сильные, но низменные страсти, понимающий всех не понимает самого себя. В этом «болоте» не на что опереться, возникает вопрос: «А прав ли автор, серьезен ли он, и если да – то, где же выход из порочного круга?» Прямого ответа в тексте романа на этот вопрос, кажется, нет, а вот на уровне символики метафора запаха содержит, на наш взгляд, довольно определенное авторское послание, хотя и зашифрованное. Для понимания метафоры запаха, как нам кажется, являются ключевыми и образуют систему пять смысловых элементов: обоняние как альтернативный способ познания (он определяет своеобразие личности Гренуя и романа в целом), человеческий запах (в оценке Гренуя и обычных людей), сверхчеловеческий запах (духи, созданные Гренуем), запах-без-запаха (собственный запах Гренуя), значимое отсутствие запаха (которым Гренуй отталкивает и пугает людей). Эти элементы метафоры играют важную роль в сюжете романа и тесно связаны между собой – особый нюх Гренуя определяет развитие событий в целом, отсутствие у него обычного человеческого запаха отталкивает от него людей, страх перед собственным запахом-без-запаха заставляет Гренуя изобретать парфюмерные маски – человеческую и «ангельскую» – и наконец, запах-без-запаха толкает Гренуя на самоубийство. Определить, какую роль в раскрытии авторского замысла играют эти элементы, поможет, как мы полагаем, фольклорный прототип главного героя. Как уже отмечалось (из всего найденного нами критического материала – только в статье С.Н. Чумакова), Гренуй в переводе с французского – «лягушка», образ которой «в фольклоре олицетворяет связь с «нижним миром»… среди прочих фольклорных значений лягушки – ложная мудрость.., символика превращений и метаморфоз.., символика хаоса, грязи, из которой возник мир» [10, 133]. «Лягушачья» природа Гренуя многократно подчеркнута в тексте: кормилица оттолкнула корзину с младенцем Гренуем, как «жабу», перед Бальдини Гренуй съежился «черным лягушонком», запах Гренуя – туман, поднимающийся из болота. Образ младенца Гренуя связан также с народными поверьями: считалось, что если во время беременности женщина проклянет свое дитя, она родит лягушку, а первая в мире лягушка была душой младенца, проклятого матерью; лягушки по поверьям высасывали молоко у коров. Но в романе, кажется, бόльшую роль, чем общие мифологические черты лягушки, играет сюжет хорошо известной сказки братьев Гримм «Принц-лягушка» / «Король-лягушка» (лишь отдаленно напоминающей русскую «Царевну-лягушку»). Значимость этого сюжета для раскрытия авторского замысла, вероятно, и определила в экранизации тему любви как главную. В изложении братьев Гримм, весьма близком к фольклорному источнику, принцесса роняет свой любимый золотой шар в колодец, лягушонок предлагает ей помощь, принцесса обещает отдать ему свою золотую корону и платья, но лягушонок обещает ей помочь только в обмен на ее дружбу, возможность есть за одним столом и спать в одной постели. Принцесса обещает, но, получив шар, убегает от лягушонка. Лягушонок приходит во дворец, и король-отец заставляет дочь исполнить обещанное. В спальне принцесса в ярости принцесса бросает лягушонка о стену, и тот вдруг превращается в принца. Принцесса и принц полюбили друг друга, а на следующее утро в карете отправились в королевство принца, их сопровождает верный слуга принца Генрих, на сердце которого с треском лопаются железные обручи, которыми он оковал себе сердце из-за того, что его хозяин был заколдован [14]. В романе отразились все повороты сказочного сюжета, но отразились, как в кривом зеркале. Когда Гренуй впервые воспринимает запах Лауры, она еще маленькая (как и младшая дочь короля) и, как и принцесса в сказке, она играет в саду. Греную, чтобы из лягушки превратиться в «принца» (а именно сказочного принца видят в нем женщины на площади в эпизоде казни), нужна, увы, не принцесса, а «ароматическая диадема» [5, 227], идеальный женский аромат: вспомним, что платья и волосы жертв были также сырьем для его получения (Вряд ли можно согласиться с тем, что «Гренуй точно так же мог бы извлечь любовную эссенцию из тел девственников своего пола» [9]). В финале романа ошибочный выбор «лягушонка», который так и не превратился в принца, еще раз подчеркнут: Гренуй сравнивает свои чувства к Лауре с теми, которые испытали люди на площади под воздействием его духов, и еще раз убеждается, что его тянуло к аромату, а не к самой девушке. Гренуй в романе выбирает иллюзию любви, хочет заставить полюбить себя, в сказке заколдованный принц просит о любви и дружбе. Лягушонок приходит во дворец с надеждой на человеческое тепло и дружбу, Гренуй, испытывая отвращение к людям, удаляется от них, живет в пещере, а позже изобретает суррогат человеческого запаха, заставляет людей принять его как себе подобного и равного и злорадствует, что их так легко одурачить. Отец Лауры невольно помогает лягушке-Греную проникнуть в спальню девушки; в то же время, чтобы спасти Лауру, отец принуждает ее к браку (аналогичен сюжетный ход и в сказке). Чтобы превратиться в принца, лягушонок должен погибнуть, принцесса разбивает его о стену; Греную во время предполагавшейся казни должны были раздробить суставы. Как и в сказке, Гренуй с «Принцессой», то есть созданными духами, «в богатом экипаже, с кучером, ливрейными лакеями и конным эскортом» [5, 274] отправляется в свое королевство – к толпе людей, на время обманутых ароматом и ставшими подданными Гренуя, как «пахучий народ» в воображаемой им империи. Гренуй, превосходящий остальных героев романа умом и талантом, –«принц», превращенный в «лягушку», не имеющий среди людей подобающего статуса (по-немецки «запах» – der Geruch – означает еще и «славу»: не пахнущий Гренуй, таким образом, бесславен). По мере развития сюжета Гренуй становится все более хитрым, холодным, самоуверенным, могущественным, (в немецком языке лягушка ассоциируется с самодовольством и узостью мышления, а фольклоре лягушка всегда связывалась с колдовством), он совершает обратное превращение, вместо того, чтобы обрести человеческий статус, он окончательно превращается – в лягушку. И холодная, дремлющая в пещере лягушка-Гренуй впервые обнаруживает в себе человеческую природу, непонятную и потому страшную. В сказке заколдованный принц страдает от лягушачьего обличья, в романе Гренуй, превратившийся холодное, разумное животное, мучаем человеческой природой, не доступной его «лягушачьему уму», невыносимой для его «лягушачьей души». Человеческая природа, душа – это то, что не доступно органам чувств, даже самым совершенным – «запах-без-запаха», «туман». Заметим, что он ни разу не характеризуется в оригинале романа как «зловонный» или «смрадный» (это добавлено в переводе, вероятно, чтобы подчеркнуть демоническую природу Гренуя), он – «непахнущий» и «удушающий» (гл. 29: Es war nun, als stunde er inmitten eines Moores, aus dem der Nebel stieg. Der Nebel stieg langsam immer huher. Bald war Grenouille vollkommen umhullt von Nebel, durchtrunkt von Nebel, und zwischen den Nebelschwaden war kein bisschen freie Luft mehr. Er musste, wenn er nicht ersticken wollte, diesen Nebel einatmen. Und der Nebel war, wie gesagt, ein Geruch. Und Grenouille wusste auch, was fur ein Geruch. Der Nebel war sein eigener Geruch. Sein, Grenouilles, Eigengeruch war der Nebel. Und nun war das Entsetzliche, dass Grenouille, obwohl er wusste, dass dieser Geruch sein Geruch war, ihn nicht riechen konnte. Er konnte sich, vollstundig in sich selbst ertrinkend, um alles in der Welt nicht riechen! … Und Grenouille erwachte von seinem eigenen Schrei. Im Erwachen schlug er um sich, als musse er den unriechbaren Nebel vertreiben, der ihn ersticken wollte. Er war zutode geungstigt, schlotterte am ganzen Kurper vor schierem Todesschrecken. Hutte der Schrei nicht den Nebel zerrissen, dann wure er an sich selber ertrunken – ein grauenvoller Tod. Гл. 49: Die furchterlichen stickigen Nebel stiegen weiter aus dem Morast seiner Seele [12]). Запах-без-запаха, человеческая душа поднимается из болота Гренуева существования и делает его жизнь бессмысленной. После своего триумфа на площади, ночью, Гренуй шел, перешагивая «через распростертые тела, осторожно и в то же время быстро, будто шел по болоту» [5, 287], в финале романа Гренуй окончательно превращается в лягушку – его съедают (в 1730–1740 годах в европейской культуре благодаря сатирам Хогарта уже прочно утвердился образ француза, поедающего лягушек). Сказка о становлении человеческой души (есть в романе и параллель с Амуром и Психеей: Гренуя постоянно сопровождает холодный ветер, сквозняк, атрибут Психеи [7, 453], а союз Любви и Души в романе оказывается лишь флаконом модных духов «Амур и Психея»), о преодолении зооморфности, обретении любви, иными словами, сказка о развитии, становлении человека в сюжете романа превратилась в трагедию заколдованного круга. Идея заколдованного круга выражена многократно в сложной иерархической структуре романа и заслуживает отдельного исследования. Она отразилась, например, и в библейской символике. К достаточно полному рассмотрению этой темы в статье С.Н. Чумакова добавим только, что Гренуй, Лжеиоанн, умирающий 25 июня, когда католики празднуют рождество Иоанна Крестителя, связан с маркизом Тайад-Эспинассом, Лжехристом, проповедующим ложное учение и имеющим учеников, добровольно погибающим 25 декабря, на Рождество. (Число 25 настойчиво повторяется в романе, это – возраст матери Гренуя, сумма денег, которую дает Греную Бальдини; количество девушек, убитых для приготовления духов; дата смерти Гренуя; в нумерологии 25 означает то же, что и 7, полноту бытия, счастье, семь также фигурирует в романе – семь лет в пещере, семь дней до Грасса, у семи персонажей последовательно «гостит» Гренуй). Солярный круг, связанный с Иоанном и Христом, где первому должно «убывать», а второму – «расти», замкнулся, стал мертвой точкой. Однако, как мы предполагаем, множество пересекающихся смысловых кругов в романе моделируют запутанную, падшую, но способную к духовной эволюции реальность (Не случайно «эволюционное» превращение лягушки в принца – основная тема романа). На эту мысль нас наводит имя маркиза Тайад-Эспинасса, в котором, возможно, соединяются имена Тейяр де Шардена (Taillade – Teilhard) и Спинозы (существуют две латинские транскрипции – Spinoza и Espinosa), основоположника научной критики Библии и автора концепции христианского эволюционизма – еще один круг: от рационалистической критики христианства до научного обоснования «потенциала обновления, имплицитно содержащегося в символической совокупности догматов христианства» [8, 704]. Роман, состоящий из множества «заколдованных» смысловых кругов, представляет собой замечательное художественное целое, странным образом тревожащее душу, а ведь в конечном итоге именно душа оказывается в романе самым необходимым для человека, даже на «лягушачьей» стадии развития. «Принятие Бога в сознание ноосферы, слияние кругов с их общим центром, не является ли откровением Теосферы» [8, 407]? Не является ли роман Зюскинда, сплавляющий в единое целое множество «культурных ароматов и миазмов», Благовонием во славу чего-то Высшего, надеждой на духовную эволюцию? Литература
|
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Своеобразие хоронотопа в романах П. Зюскинда «Парфюмер» и В. В. Набокова... Своеобразие хоронотопа в романах П. Зюскинда «Парфюмер» и В. В. Набокова «Защита Лужина» как постмодернистский принцип изображения... | | Из лягушек в принцы Материалы по результатам диагностики, анкетирования, собеседования с классными руководителями, педагогами доп образования, педагогам-организаторам... |
| Ричард Бендлер, Джон Гриндер Из лягушек в принцы Вводный курс нлп тренинга Учитель думать, уметь сформулировать математическую мысль. Развивать интерес к математике | | Патрика Зюскинда «Парфюмер. История одного убийцы» Франции во многом условного XVIII века, а общая атмосфера произведения демонична и метафизична, что лишь оттеняется рациональной... |
| Мир запаха Магнитафон с записью «Вальс цветов» П. И. Чайковского, иллюстрации цветов, фрукты (лимон, груша), тестовое задание по теме «Мир запаха»,... | | Урок русского языка Тема урока: Метафора, её роль в художественном... Сообщение учащегося по теме исследования «Метафора – словесное изобразительное средство» |
| Реферат Лексика запаха в прозе И. А. Бунина: на материале сборника рассказов «Темные аллеи» Лексика «запаха» в прозе И. А. Бунина: сборник рассказов «Темные аллеи» | | Петербург в романе «преступление и наказание» Петербург в романе — это реальный город определенного времени, в котором произошла описанная трагедия |
| Реферат по истории зарубежной литературы «Миф в романе Джона Апдайка „Кентавр“» Таким приемом Апдайк, очевидно, стремился подчеркнуть «извечность» нравственно-этических проблем, поднятых в романе, неизменность... | | Конспект урока «Романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» «Романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» композиция, сюжет герои. Сатира на коррупцию |
| Урок «Перевод чисел из двоичной системы счисления в восьмеричную, шестнадцатеричную и обратно» Цели: научить переводить числа из двоичной системы счисления в системы счисления с основанием 2n (в восьмеричную, шестнадцатеричную)... | | Рецепция и реконструкция художественного опыта экзистенциализма в творчестве патрика зюскинда Охватывают и детерминируют мир ребенка, лирического героя повести |
| Реферат на тему: Интертекст и миф в романе Татьяны Толстой «Кысь» Работу Пронина А.]. Выход романа «Кысь» ознаменовало обращение Т. Н. Толстой к более широкому кругу вопросов, связанных с историей и современностью.... | | Мотивы новеллистики патрика зюскинда Работа выполнена на кафедре русской, зарубежной литературы и методики преподавания литературы гоу впо самарский государственный |
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Продолжать знакомить детей со свойствами воды: прозрачность, не имеет запаха, вкуса, вода растворитель | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... При обнаружении запаха газа в подвале, подъезде, во дворе, на улице каждый житель дома обязан |
