Предисловие марии штайнер
Скачать 2.59 Mb.
|
| ПРЕДИСЛОВИЕ МАРИИ ШТАЙНЕР Этими появляющимися в форме книги лекциями Рудольфа Штайнера на генеральном собрании немецкой секции Теософского Общества в 1909 году в Берлине был впервые заложен, как он выразился, более прочный фундамент возглавляемого им европейского духовнонаучного движения. Это упрочненное познанием и испытанное разумом фундаментирование стало необходимым в целях конфронтации с взлелеянным восточным оккультизмом англо-индийским теософским движением, которое, не будучи способным понять западноевропейскую духовную жизнь в самом ее ядре и содержании, усматривало в ней лишь материалистические аберрации и не видело глубокого ее смысла. Оно было далеко от того, чтобы по достоинству оценить встававшие в ходе исторического развития европейских народов задачи, и имело своим намерением повернуть европейцев к источникам древней мудрости Востока. Высокий идеал чуждающейся Земли теософии, божественной мудрости, к которой в глубоком благочестии и страстной любви и преданности Богу стремились приблизиться немецкие мистики средних веков и отчасти нового времени на пути внутреннего погружения и вспоенной духом отрешенности, — этот идеал было невозможно популяризировать для широких масс, не рискуя принизить и рутинизировать его. Безродные души нашей эпохи, чувствовавшие себя умирающими в отравленной атмосфере материализма, именно здесь нашли надежду и обрели путь, который, однако, вскоре снова закрылся. Ибо критически настроенное европейское мышление не могло удовлетворить свою потребность в анализе и синтезе в этих длительных схематизациях и рассказах о невероятных происшествиях, где невозможно было провести нить от причинно-следственной связи, от становления и перехождения внутри поднимающегося метаморфоза к цели более высокого развития. Повышенное чувство личности, отличающее европейцев, не могло примириться с положением теософов о простом повторении событий в вечном круговороте бытия, в котором не предусматривалось никакого более глубокого смысла, чем окончательное освобождение от земного бытия, понимаемое как последняя цель. Основа миров, открывая себя, должна, по европейскому ощущению, посылать свои излучения в некоторое средоточие, концентрированно погружаться в него, чтобы затем выступить вновь в ином отражении с возвысившимся содержанием к тысяче новых образований и форм бытия. Это средоточие всех мировых событий становится явным в силе “Я”. Божественное “Я” излилось в бытие; человеческое “Я”, капля из моря Всеобъемлющего Божественного Существа, образовываясь и гармонизируясь посредством облика и формы, по мере, числу и весу, должно постичь себя в своей особенности, чтобы потом как отдельное “Я”, сохраняющее все завоеванное, вернуться к Божественному “Я”, в свободе своей воли соединяясь с Божественной Волей, благодаря познанию и пониманию поднимаясь к воле этого высшего воссоединения. Человеческое “Я” не может убежать само от себя, не может самое себя выключить; оно должно искать себя в вечном стремлении, перерабатывать себя, просветлять — и в этом процессе пробуждения постепенно освободиться от мира шлака, который образовался на протяжении биллионов лет в ходе вечно нового творения форм, и вновь вернуться к Духу. Если это не будет сделано, то оно станет добычей мира демонов, которые заключают его в шлаковый мир. Это задача человека: “Я”, выработанное в ходе Эонов в своих оболочках и ядре, охватить сознанием и с помощью слабого отблеска, который сообщает ему ставшее абстрактным мышление, проникнуть к нему снова после того, как его деятельная сила длительное время была перекрыта близорукостью пропитанного одними чувственными впечатлениями рассудка, дать выступающей постоянно в новых перевоплощениях человеческой жизни высший смысл. Так отпущенный богами на свободу человек постепенно преодолевает границы прикованного к Земле рассудка и достигает своей высшей цели: возвращаясь к Духу, стать проявлением Божественного “Я”. Это задача Западной Европы: подвигать к этой цели индивидуальные “Я” на пути непрекращающегося исследования и свободной личной активности. Не бегство от запечатленного в личности индивидуального существа, как это преподносится в буддизме в виде принципа освобождения и как в этом наставляет усталую Европу необуддизм1; нет, речь должна идти сначала об освобождении заключенного в личности индивидуального “Я”, о пробуждении его укрепленных самодеятельностью сил — с тем, чтобы оно стало вполне сознательным инструментом распознанной им Божественной Воли и принимало признательное участие в осуществлении ее целей. Антропософия, несмотря на ее связь с ориентированным вспять ориентализированным теософским течением, рассматривает этот путь как установленный с необходимостью, строго очерчивает его профиль. На узловых поворотных пунктах нисхождения от Божественного “Я” к человеческому и от человеческого снова к Божественному открывает она (Антропософия) наши глаза для восприятия Света, Который излучается от МИСТЕРИИ ВОЧЕЛОВЕЧИВАНИЯ ХРИСТА И ЕГО ЖЕРТВЕННОЙ СМЕРТИ. Чтобы человек сознательно нашел свою человечность, стало необходимым в нашу эпоху проложить этот посреднический антропософский путь от Земли к Божественному — чтобы человек учился познавать себя и мир, чтобы он созрел к постижению понятия Божества. Расколотый на две части человек, земляной червь, не сможет постичь его без крайнего напряжения всех сил своего существа. Необходимо уже не только осуществление духовной коммуны с Богом для отдельных, далеко обогнавших свою эпоху выдающихся пионеров, надо чтобы все человечество противопоставило эпохе возвышенную цель, и поскольку в противном случае человечеству угрожает погружение в подчеловеческие факты, то созрела необходимость в том, чтобы пришел Один, Который обрисовал и сделал доступным для других этот посреднический путь — от человечества к Божественному через «Познай самого себя!» Слово древних мистерий должно сегодня встать перед сознанием всего человечества. Чтобы это могло произойти, для этого отторгнутая от своей праосновы личность должна была проделать длительные и мужественные блуждания в непроходимых зарослях критического мышления отрезанного от Духа рассудка, войти в аберрации материалистической ограниченности и вплотную подойти к дверям эффектных технических открытий, перед коими мы сегодня стоим и в которые ломятся власти подземного мира. Элементарный мир, открывающийся между Духом и Природой, несет в себе такие силы, чудовищная демоническая власть которых ускользает от внимания открывателей первых действий, ибо для ее наблюдения надо поднять познание в мир Духа. Это становится возможным для человека лишь при условии познания самого себя. Антропософия ведет нас к этой цели по пути серьезной работы; без нее мы не смогли бы отличить Небо от преисподней. И то и другое скрыто заложено в человеке. Только познав себя, человек реально может освободиться от адского и завоевать Небо. Этот путь к познающему осмыслению мира и человека проходит сначала по тропе трезвого философического мышления с его манерой растолковывать загадки жизни в строгих понятиях. Трудным и излишним представляется этот путь людям, одаренным непосредственным ощущением легкого душевного взлета, однако он все-таки абсолютно необходим нашей эпохе, которая в своем стремлении к обоснованию бытия никак не может обойтись одним мистическим погружением. Рудольф Штайнер облегчил нам тяготы этого пути, создав сначала ту атмосферу, которая согревает наши души, возвышает наш дух и открывает глаза наши для созерцания высей истинной теософии и евангелической мудрости. Но он не избавил нас от работы, от трудного подъема по крутым склонам знания. Публикуемые в этой книге рассмотрения подтверждают это. Они представляют собой необходимый элемент в ряду теоретико-познавательных трудов Рудольфа Штайнера и вместе с тем они имеют большое значение для установления действительного хода исторических событий, создавая рамки для их действия. Уже 7 лет2 действовал Рудольф Штайнер в духе вдохновляемого им антропософского духовного течения. Оно было вызвано потребностями тех, кто внутри теософского движения не мог удовлетворить жажду познания и чувствовал, что нужно нечто иное — прежде всего удовлетворяющий мышление и чувство подход к христианству. Рудольф Штайнер готов дать такой подход, освещая в этом смысле задачу Западной Европы. И только при этом условии предоставления ему со стороны главных руководителей теософского общества полной недогматической свободы действия и слова стать руководителем немецкой рабочей группы. Так миновали 7 лет, два из которых были омрачены неожиданно вспыхнувшей нетерпимостью со стороны вождей догматического англо-индийского течения, намеривавшихся поднять духовную активность Европы. Рудольф Штайнер хотел урегулировать эти вещи на почве свободной игры сил познания. И на генеральном собрании немецкого Теософского общества он стремился дать своим слушателям более веские аргументы относительно понимания того, о чем, собственно, шла речь. Одновременно с этим он подчеркнул циклический характер событий, в основе которых лежит нечто более глубокое, чем это представляется поверхностному материалистическому мышлению. Только притупленное внимание материалиста не замечает циклического значения семиричности, которая постоянно возвращается в бесчисленных отражениях и, делая преходящее подобием, играет огромную роль не только в развитии человека, но и в развитии человечества и его отражении — ходе исторических событий. Развертывание души сознательной начинается обычно по истечении 28 лет человеческой жизни; и в организме человеческой общности разыгрывается нечто подобное. И в это мгновение, когда мы издаем сии читавшиеся на генеральном собрании Общества в течение трех лет лекции, небезынтересно было бы продолжить те указания, которые Рудольф Штайнер дал в своем вступительном слове к первой лекции. Он сказал тогда, что семилетнее существование Общества дает основание к все более широкому и полному изложению Антропософии, которое и отразилось в этих лекциях, и вспомнил о том, что уже на учредительном собрании Общества, семь лет назад, он поставил тему «Антропософия», характеризуя таким образом то направление, которое должно было принять его деятельность. Следующий за этим второй семилетний цикл несет на себе печать духовной борьбы, вызванной тем, что ориентализированное англо-индийское Теософское общество не хотело отказаться от своих экспансионистских замыслов по отношению к духовной жизни Европы. Когда стало невозможно далее проходить мимо оплота христианства, недоуменно пожимая плечами, англо-индийские теософы в ответ на страстные стремления душ к познанию истин христианства выдвинули из собственной среды лже-мессию — индийского мальчика Кришнамурти. Это привело к выходу немецкой секции из Теософского общества и образованию затем самостоятельного Антропософского Общества. Когда в 1916 году окончился второй цикл работы Рудольфа Штайнера над духовным обновлением Европы из ее собственных предпосылок, континент был объят всеуничтожающим пламенем мировой войны. На дорнахском холме в Швейцарии возвышался Гетеанум — рабочий центр представителей 19-ти наций, прилагавших свои усилия во имя человечества. Причем художественный элемент сильно выступил на передний план, тогда как другие области работы были приостановлены войной. Пишущей эти строки, в продолжение 14 лет работающей вместе с ним над строительством Антропософского Общества, было дозволено отойти от руководства Обществом и посвятить себя преимущественно задачам в области искусства. В связи с этим Рудольф Штайнер, исполнительным органом которого в структуре Общества я должна была быть, передал руководство Обществом находящемуся в Германии Президиуму, который исполнял свои обязанности вплоть до Рождества 1923 года, когда Рудольф Штайнер вновь основал Общество под названием «Всеобщее Антропософское Общество» с центром в Гетеануме и во главе с избираемым в Дорнахе Президиумом. Главою Общества стал он сам. К Рождеству 1930 года истек семилетний цикл: Рудольф Штайнер уже оставил Землю — это произошло вскоре после памятного нового основания Общества, которое он возглавлял лишь в течение одного года. И Альберт Штеффен, большой поэт и драматург, по просьбе тесного круга ответственных за дух движения, каким он был введен нам Рудольфом Штайнером, после колебаний и мучительной борьбы в сознании, предшествующей этому на первый взгляд само собой разумеющемуся факту, стал признанным главой Общества. Духовные необходимости создали много испытаний в своих земных отражениях, которые нам надлежало переработать в силы сознания. На таком пути лежало завоевание некоторого индивидуализированного сознания общности. И борьба за это сознание является характеристикой этого четвертого семилетнего цикла. И вот мы вступили в пятую эпоху нашей Антропософской жизни, в которой это сознание общности подхвачено бодрствующими силами “Я”, благодаря чему исполняется смысл Антропософского движения, связанный со спиритуализацией всего человечества. «Антропософия есть путь познания, который духовное в человеческом существе должен привести к духовному во Вселенной». Это пути современной науки Посвящения. Мы не хотим основать некую новую религию, но хотим быть форпостами для воспламенения человека пробуждающими силами “Я”. Несмотря на все трудности борьбы, мы как антропософы стремимся к мудрости в истине. Публикуемые здесь фортраги по разделу Антропософии воссозданы с некоторыми сокращениями, поскольку не сохранилось стенограммы и в нашем распоряжении лишь обыкновенная запись. Однако нет такого антропософа, который бы не оценил значение этих указаний. Лекции по психософии и пневматософии публикуются полностью — по стенограмме. Может возникнуть вопрос о целесообразности включения в публикацию стихотворений, которые находятся в свободной связи с текстом и были вызваны характером аудитории — генеральным собранием. Теперь воссоздан характер первоначальный, который наряду с непосредственностью имеет также и некоторую историческую ценность и в известной мере может послужить извинением за невосполнимые недостатки записей. Вместе с тем мы передаем общественности эту книгу как выражение живого слова того столь мало признанного и неизмеримо плодотворного Вождя человечества, который воплотил среди нас добро, мудрость и деятельную силу и создал условия к новому обновлению Европы. Мария Штайнер 1931 г. Дорнах ЧАСТЬ I АНТРОПОСОФИЯ Четыре лекции от 23, 25, 26 и 27 октября 1909 г., Берлин Лекция первая АНТРОПОСОФИЯ И ЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ТЕОСОФИИ И АНТРОПОЛОГИИ ЧУВСТВА ЧЕЛОВЕКА 23 октября 1909 г., Берлин В Берлине и других местах, где получило распространение наше Общество, мы слышали многое из области общей теософии, что, так сказать, было получено ясновидческим сознанием из высших сфер, так что однажды должна была возникнуть потребность в том, чтобы сделать нечто для серьезного и достойного фундаментирования нашего духовного течения. Сегодняшнее генеральное собрание, организованное нашими членами после семилетнего периода существования нашей немецкой секции, пожалуй, может послужить истинным поводом для внесения большей прочности в фундаментирование нашего дела. Я попробую сделать это в четырех лекциях об Антропософии в этот и предстоящие дни. Лекции в Касселе о «Евангелии от Иоанна», лекции в Дюссельдорфе о Иерархиях, в Базеле — о «Евангелии от Луки», в Мюнхене — об учении восточной теософии — они дают нам основание подняться в высокие области силой духовного исследования и принести оттуда на Землю труднодоступные духовные истины. То, что нас там занимало, было теософией, было (по крайней мере отчасти) поднятием тем самым к высоким спиритуальным вершинам человеческого познания. Это вполне справедливо — в том, что называют циклическим ходом мировых событий, попытаться увидеть нечто глубокое, если возыметь к этому чувство. Это было к моменту нашего первого генерального собрания, на котором мы основали немецкую секцию: тогда я выступил с лекциями перед публикой, которая только частично состояла из теософов, и охарактеризовал этот цикл лекций как историческую главу Антропософии. Сегодня, по истечении семилетнего цикла, кажется, уже настал момент, когда можно в некотором всеобъемлющем смысле говорить о том, что Антропософия есть. Сначала я хотел бы с помощью сравнений попытаться пояснить вам, что следует понимать под Антропософией. Если бы вы захотели рассмотреть часть какой-либо страны, со всем тем, что простирается на ее полях, лугах, лесах, деревнях, улицах, то это можно сделать, идя от деревни к деревне, через улицы и улицы, через луга и леса, — и всякий раз мы имели бы перед глазами маленькую часть общей области. Но можно и подняться на вершину горы и оттуда окинуть взором всю местность. И хотя открывающиеся обыкновенному взгляду частности будут едва различимыми, зато можно обозревать все. Приблизительно так можно было бы охарактеризовать отношение того, что в обычной жизни называют человеческим познанием, человеческой наукой, к теософии. В то время как обычное человеческое познание в мире фактов кружит от частности к частности, теософия поднимается на некую высокую вершину; благодаря этому увеличивается кругозор и вместе с тем появляется риск не разглядеть ничего вообще, если при этом теософия не будет пользоваться совершенно особым средством. В моей книге «Как достигнуть познания высших миров» показано, каким образом человек может подняться к идеальной вершине, не теряя возможности увидеть что-либо. Однако имеется и третья возможность между этими двумя — когда не поднимаются на самую вершину, а останавливаются, так сказать, в середине, на средней высоте горы. Стоя у подножия, не имеешь никакого обозрения, видишь только отдельные вещи и смотришь снизу на высоту; находясь вверху, все имеешь под собой внизу, а над собой — только Божественное небо. Пребывая в середине, имеешь нечто над и нечто под собой и можешь сопоставить друг с другом оба взгляда. Конечно, каждое сравнение хромает, но я хотел только сначала провести перед вашим взором, чем прежде всего теософия отличается от Антропософии. Антропософия есть пребывание в середине, теософия — нахождение на вершине; различаются местонахождения. Для этого можно воспользоваться сравнением. Однако оно нам не поможет в характеристике следующего: если мы захотим предаться теософии, то для этого необходимо подняться НАД человеческим воззрением, возвыситься от личности к более высокой личности и быть способным созерцать органом этого высшего “Я”. Достигаемая теософией вершина проходит над человеком. То, что напротив того, представляет обычное человеческое познание, лежит ниже человека, а то, что находится как раз в середине, — это и есть сам человек: между Натурой и миром Духа. Высшее простирается в него, он пронизан духом. Когда человек рассматривает мир чисто человеческим образом, то он исходит как раз не от вершины, ибо в противном случае он видел бы над собой Дух. Вместе с тем то, что он видит, что является просто природой под ним, это впадает в него. Теософия сталкивается с той опасностью, что если она не применяет означенного выше средства, которое позволяет ей смотреть высшим “Я”, а не обычным эго, то она будет перелетать человеческое, так что человек вообще утратит возможность удовлетворительного познания, перестанет видеть действительность у собственных ног. Эта опасность исчезает, как только теософия прибегает к указанному средству. Отсюда можно заключить: теософия есть то, что становится постижимым, если Бог в человеке говорит: «Дай говорить Богу в тебе, и то, что Он сказал о мире — это и есть теософия». «Поставь себя в середине между Богом и Природой, предоставь говорить человеку в тебе (о том, что под тобой, а также о том, что над тобой), тогда ты будешь иметь Антропософию, то есть мудрость, которую говорит человек». И эта мудрость становится для нас важным основанием и ключом к общей области теософии. Если какое-то время занимаешься теософией, то нет ничего лучше, как действительно найти этот прочный посредующий пункт Антропософии. То, что до сих пор говорилось, можно в различных направлениях доказать исторически. Есть, например, наука, называющая себя антропологией. Так, как она себя представляет, она охватывает не просто человека, но также все то, что к человеку относится, что он может испытать в природе, в чем он нуждается для того, чтобы понимать других. — Эта наука исходит из шатания среди вещей, она бредет от частности к частности, она разглядывает человека в микроскоп, короче, наука, почитающаяся в широких кругах единственным авторитетом в данной области, эта наука имеет свой исходный пункт ниже способностей человека, она цепляется за землю, она не применяет всего того, что заложено в человеческих способностях. Потому и не может она разгадать тайны и загадки бытия. Сопоставьте это с тем, что выступает вам навстречу как теософия. Она поднимается в высшие сферы, чтобы найти там ответ на жгучие вопросы бытия. Но люди, которые не в силах шаг за шагом следовать за нею, которые останавливаются на позиции антропологии, они ощущают теософию как некий воздушный замок, лишенный почвы. Они не могут заметить, как душа со ступени на ступень может подняться на самую вершину, с которой можно обозревать все. Они не могут подняться к ступеням имагинации, инспирации и интуиции. Они не могут подняться к вершине, составляющей конечную цель всего человеческого становления. Итак, на самой низшей ступени находится антропология, а на вершине — теософия. Но то, что получается из теософии, когда хотят подняться на вершину, не будучи в состоянии проникнуть туда с помощью правильных средств, это мы можем наблюдать на историческом примере жившего в 1770—1819 годах немецкого теософа Зольгера. Его воззрения по понятию являются теософией. Но какими средствами пытается он взойти на вершину? Посредством философских понятий, с помощью истощенного и изможденного человеческого мышления! Это похоже на то, как если бы некто, взобравшись на горную вершину, чтобы обозревать дальние окрестности, позабыл внизу свою подзорную трубу и ничего, совсем ничего не может там распознать. Применительно к нашему случаю подзорная труба означает нечто духовное: имагинацию, инспирацию, интуицию. В череде столетий все более и более терялась способность человека подниматься на вершину. Это ясно чувствовали уже в середине века — чувствовали и признавались себе в этом. Также и сегодня чувствуют это, но только не признаются. Некогда, в древние эпохи, существовала эта способность к восхождению, правда, на низшей ступени; она строилась на ясновидческом трансовом состоянии человека. Такая древняя теософия была. Но однажды то, что открывалось там, на вершине, должно было закрыться и стало охраняться от попыток овладения этим средствами обычного познания. Эта древняя теософия, рассматривавшая откровение как нечто закрытое, стала теологией. Так стоит теология рядом с антропологией — она хочет именно подняться на вершину, но полагается при этом на открывшееся раньше, на то, что передается традицией или преданием, что стало жестким и косным и что не может снова и снова открываться стремящейся ввысь душе. Через все средневековье проходит конфронтация теологии и антропологии, но тогда никто не признавался в этом; в новое время конфронтация приняла резкие и зримые формы. В новое время теология существует наряду с антропологией как некое наукообразное явление, но всякое посредничество между ними отсутствует. Если мы не хотим останавливаться на частностях, но восходим к середине, тогда мы можем, поднимаясь, рядом с теософией поставить Антропософию. Также и антропософией пробовали заниматься уже в духовной жизни нового времени, но опять-таки — с ложными, неподходящими для того средствами, средствами истощенной философии. Что означает философия, это могут понять собственно только теософы, но никак не философы. Философию можно понять лишь тогда, когда рассматриваешь ее в становлении. Это можно пояснить следующим примером. В древние времена существовали так называемые мистерии, места попечения высшей духовной жизни, в которых ученики посредством особых методов подводились к духовному прозрению. Одна такая мистерия, была, например, в Эфесе, где по мере своего развития ученики могли узнавать тайны Дианы Эфесской; там вглядывались ученики в духовные миры. Все то, что можно было публично сообщить об этих вещах, то и сообщалось и воспринималось общественностью. Не каждый из стоящих вне мистерий сознавал, что в услышанном содержатся высокие тайны. Одним из таких людей, в сознание которых проникли сообщения из Мистерий Эфеса, был, например, Гераклит. Он провозгласил затем эти сообщения, благодаря своему частичному посвящению, таким образом, чтобы они могли стать понятными для всех. Тот, кто читает учение Гераклита «Темного», тот может заметить, что оно просветлено непосредственным переживанием, опытом высоких миров. Пришедшие затем последователи не ведали того, что это учение происходит из непосредственного переживания, они не понимали его и посему принялись его всячески улучшать, втискивая его в понятия и спекулируя своими рассудочными силами; и этот метод наследовался далее от поколения к поколению. И если мы имеем сегодня нечто от философии, то это уже не философия, а только часть наследия от старого учения, в котором выцвела и высохла жизнь и остался один скелет понятий. Философы, однако, почитают скелет за истинную жизнь, за нечто такое, что выдумано самим человеческим мышлением. Но не существует философа, который мог бы самому себе придумать нечто, — к этому относится восхождение в высшие миры! — И лишь подобный скелет остался в распоряжении философов XIX века, когда они приступили к тому, что называется антропософией. Это слово фактически уже употреблялось: некую так называемую антропософию написал Роберт Циммерман; но он сплел ее из сухих, выпотрошенных понятий — таковым было все, намеревавшееся взойти из антропологии (без правильных средств), все оставалось сухой понятийной пряжей, не касавшейся существа дела. Также и антропософия должна была углубиться через теософию посредством доставления методов познания действительности внутри духовной жизни. Антропософия стоит на человеческой, срединной позиции, а не на подчеловеческой, подобно антропологии. — Однако такая теософия, которой занимался Зольгер, хотя и стоит на духовной стезе, но оперирует химерическими понятиями, так что если он и приходит на вершину, то ничего не видит оттуда. Ибо это не живое духовное воззрение, а прядение на веретене понятий! Но мы не можем позволить себе такое прядение. Действительность всей человеческой жизни должна выступить нам навстречу в этих рассмотрениях. Мы снова встретимся в них с объектами древних воззрений, но освещенными на этот раз с несколько иной позиции: одновременно и сверху, и снизу. ЧЕЛОВЕК есть важнейший объект наших рассмотрений. Уже смотря на его физическое тело, легко заметить, какое это сложное образование. Чтобы получить соразмерное чувству познание того, что хочет Антропософия, обдумаем сначала следующее положение: то, что сегодня выступает перед нами как сложное физическое тело, является продуктом весьма длительного развития. Его способности в зародышевой форме были впервые заложены еще на древнем Сатурне, затем оно развивалось на древнем Солнце, древней Луне и на Земле. На Солнце к нему присоединилось эфирное тело, на Луне — тело астральное. Итак, эти члены человеческой сущности изменялись в ходе развития. И то, что выступает нам навстречу как сложное физическое тело, наделенное сердцем, почками, глазами и ушами и т.д., это является продуктом длительного развития. Все это возникло из высшей степени простого зародышевого образования, которое произошло на Сатурне. Чтобы достичь своего современного совершенного состояния, оно должно было непрерывно изменяться и преобразовываться в течение многих миллионов лет. И если мы сегодня захотим рассмотреть какой-либо орган этого физического тела — например, сердце или легкие, — то мы сможем понять его только на основе этого развития. То, что мы имеем сегодня как сердце, — об этом не могло быть и речи на старом Сатурне. Постепенно, шаг за шагом этот орган принял свою современную форму. Что-то в нем сложилось раньше, что-то образовалось и включилось позднее. Мы можем обозначить этот орган как орган солнечный, поскольку он образовался в период солнечного развития, в отличие от лунного и других органов. Из всей Вселенной нам надлежит доставать понятия, чтобы постичь современное физическое тело, — это теософский способ рассмотрения! Как же в таком случае работает антропология? Теософия поднимается к высочайшим высям и от духовного книзу рассматривает отдельное явление. Антропология остается в самом низу и, исходя из частностей, рассматривает теперь уже отдельные клетки в их взаимодействии. Берется отдельный орган и рассматривается изолированно, причем полагают, что все формировалось механически одно за другим, не видя того, что одна вещь возникла раньше, другая позже. Изучают отдельные клетки сами по себе, тогда как вовсе не безразлично, а напротив, имеет огромное значение, развился ли тот или иной клеточный комплекс в эпоху древнего Солнца или древней Луны. И эти сложные отношения простираются значительно дальше. Так, возьмем человеческое сердце: таким, каковым оно предстает ныне, оно, конечно, сформировалось достаточно поздно, однако в своем первом зародыше оно относится к древнейшим органам человека. Ко времени древнего Солнца сердце зависело от тех сил, которые на этот старом Солнце господствовали. Оно формировалось далее на древней Луне. И когда до тех пор связанное с Луной Солнце выделилось из нее, то оно стало действовать на сердце извне. С того момента в эволюции сердца наступило нечто особенное, так что впредь в его организации различаются вклад Солнца и вклад Луны. Затем вновь Земля, Солнце и Луна объединились и совместно формировали сердце. После некоторой Пралайи последовала эпоха земного развития, где сначала снова отделилось Солнце. После этого внешнее воздействие Солнца усилилось. Затем отделилась Луна и стала действовать на сердце извне. Поскольку оно принадлежит к древнейшим органам человека, мы находим в сердце (в полном соответствии с космической эволюцией) вклад солнечного воздействия, вклад лунной деятельности, затем вторичный вклад Солнца, вторичный вклад Луны и, наконец, после вычленения Земли, земной вклад в организации сердца. Если эти вклады (доли) согласуются между собой, как в Космосе, в своей гармонии, то сердце здорово, если же какая-нибудь часть преобладает — сердце болеет. Всякая болезнь у человека строится на том, что отдельные части внутри его органов оказались в дисгармонии, тогда как в Космосе соответствующие части пребывают в гармонии. Всякое исцеление состоит в том, чтобы усилить отстающую часть и, напротив, несколько приостановить опережающий темп другой части, так что они возвращаются к гармонии. Но отнюдь недостаточно только говорить о гармонии, необходимо действительно подняться к мировой мудрости: для этого надо уметь различать в каждом органе различные доли участия формирующих сил. Это позволит нам иметь предчувствие того, чем являются действительно оккультные психология и анатомия, которые объясняют всего человека из целого Космоса и из Духа выводят его отдельные свойства. Они говорят о вкладах Солнца и Луны в человеческом сердце, гортани, мозгу и т.д. Но поскольку все эти вклады действуют в самом человеке, то мы имеем сегодня в нем нечто такое, где все эти вклады формирующих планетарных сил закреплены. Вглядываясь в человеческое существо и различая эти вклады (части), можно понять эфирное, астральное тела и т.д., душу ощущающую, душу рассудочную, душу сознательную, как они выступают в современном человеке. Это — Антропософия. Так же и в Антропософии мы будем исходить из самого нижайшего, чтобы постепенно подняться к наивысшему. Нижайшим в человеке является физическое тело, общее с чувственно-физическим миром: то, что дается через чувства и чувственно-физический рассудок. Это теософский способ рассмотрения, охватывающий человека в его космических взаимосвязях, исходя из мирового целого. Антропософия должна по отношению к чувственно-физическому миру исходить от человека. При этом она должна исходить от человека, поскольку он является чувственным существом. Затем мы будем рассматривать эфирное тело, тело астральное, “Я” и т.д. — все, что в нем находится. Итак, что должно интересовать нас в первую очередь в человеке, если мы рассматриваем его в этом смысле антропософски? Это — чувства, ибо только благодаря чувствам он имеет знание физически-чувственного мира. Если исходить из физического плана, то именно о них следует в первую очередь говорить в Антропософии. Пусть это будет первой главой: «Рассмотрение человеческих чувств». Затем мы станем восходить к рассмотрению отдельных духовных областей в человеческой природе. Итак, начнем с рассмотрения человеческих чувств. Здесь Антропософия как бы покушается на права внешней антропологии. Ибо Антропософия должна всегда исходить из того, что является реальным чувственно. Но она должна также и сознавать, что духовное изливается в человека сверху. В этом смысле именно она является настоящей антропологией. В обыкновенной антропологии в связи с представлением о человеческих чувствах все поставлено вверх ногами. Она подходит лишь к тому, что исследовала внизу, и идет ощупью от частности к частности. Важнейшее остается вне ее внимания, потому что у людей нет такой путеводной нити, которая вывела бы их на свет через лабиринт фактов. Она не может выйти из лабиринта и должна пасть жертвой минотавра заблуждений, ибо выпрясть нити может только духовное исследование. Антропософия говорит о человеческих чувствах, как и о других вещах, нечто, отличающееся от обычного внешнего рассмотрения. Но интересно также посмотреть, как сегодня, отталкиваясь от внешних фактов, внешняя наука чувствует себя обязанной прийти к более серьезным, основательным, более тщательным исследованиям. Тривиальнейшим является перечисление пяти чувств: ощущение (осязание), обоняние, вкус, слух, зрение. Мы увидим, что в этом перечне царит полнейший беспорядок. Правда, к этим чувствам современная наука собирается присовокупить еще три других, с которыми она не знает, что делать. Сегодня мы дадим описание тех человеческих чувств, которые имеют действительное значение. Тем самым мы попытаемся заложить первый фундамент антропософского учения о чувствах. Первое чувство, которое входит в рассмотрение, есть то, которое в духовной науке можно назвать чувством жизни. Это действительное чувство: подобно тому, как говорят о чувстве зрения, так можно говорить о чувстве жизни. Что такое чувство жизни? Это нечто такое в человеке, чего он обычно не ощущает, если оно в порядке, и что ощущается лишь будучи больным. Человек ощущает слабость, или голод и жажду, или прилив сил в организме; он воспринимает это, как воспринимает какой-либо цвет или звук; воспринимает как внутреннее переживание. Как правило, это ощущение воспринимается лишь тогда, когда в организме нечто вышло из строя, в противном случае он этого не замечает. Чувству жизни обязан человек своим первым самовосприятием. Это суть чувство, благодаря которому все внутреннее человека сознается его телесностью. Это первое действительное чувство, о котором можно говорить с той же долей достоверности, как о слухе или обонянии. И никто не сможет понять человека и его чувства, кто не имеет представления о чувстве, которое позволяет человеку воспринимать себя как единичное внутреннее. Второе чувство мы обнаружим, если приведем в движение какой-либо член, например, поднимем руку. Вы не были бы человеческим существом, если бы не воспринимали ваши собственные движения. Машина не воспринимает собственных движений, этим действительным чувством обладают только живые существа. И это чувство того, что мы воспринимаем, если приводим в движение самих себя, начиная от мигания глаз и кончая ходьбой или бегом, мы называем чувством собственного движения. Третье чувство мы сознаем благодаря тому, что человек в себе самом различается на верхнюю и нижнюю части. Если он перестанет воспринимать это отличие, то не сможет стоять на ногах и это кончится для него плохо. С этим чувством имеет дело один субтильный орган в человеческом теле: три полукружных канала в ухе, повреждение которых ведет к потере чувства ориентации. Нечто подобное мы встречаем в животном мире: так называемые отолиты, которые должны быть расположены совершенно определенным образом, если животное должно быть в состоянии равновесия. Это третье чувство — статическое, или чувство равновесия. Этими тремя чувствами человек нечто воспринимает в самом себе — он ощущает нечто в себе самом. Теперь мы выйдем из человека: он начинает вступать во взаимоотношения с внешним миром. Первое подобное взаимоотношение состоит в том, что он соединяется с некоторым веществом внешнего мира и таким образом воспринимает его. Некоторое вещество можно воспринимать лишь тогда, когда вещество действительно соединяется с телом. Таковым может быть не твердое или жидкое, а только газообразное вещество (тело). Так происходит проникновение в вещественное. Вы не можете иметь восприятие запаха без того, чтобы какое-либо тело излучало из себя газообразное вещество, которое затем проникало в органы слизистой оболочки. Это четвертое чувство — обоняние. Это первое чувство, посредством которого человек вступает в отношения с внешним миром. Пятое чувство возникает тогда, когда человек не просто воспринимает вещественность, но делает уже первые шаги в самой вещественности; он вступает в более глубокое отношение к этому веществу. И вещество должно что-то делать. К этому относится то, что вещество производит в нем некоторое воздействие. Это имеет место тогда, когда жидкие или растворенные тела попадают на язык и связываются с тем, что выделяет сам язык. Взаимоотношение человека с природой становится, таким образом, более интимным: вещи говорят человеку не только о том, что они есть вещество, но — что они могут вызвать. Это пятое чувство — чувство вкуса. Подойдем теперь к шестому чувству. Интимность взаимоотношений становится все больше — человек еще глубже проникает в вещество, вещи сообщают ему больше о своем внутреннем. Это, однако, может происходить только благодаря тому, что приняты особые меры предосторожности. Чувство обоняния является примитивнейшим из чувств второго рода. Для обоняния человек не делает никакого усилия проникнуть в вещество, он воспринимает его как оно есть. Чувство вкуса — это уже нечто более сложное. Человек и вещество интимнее связываются здесь друг с другом. Зато и вещество отдает больше. На следующем этапе появляется возможность проникнуть в мир еще глубже. Это находит выражение в том, что внешняя вещественность пропускает или не пропускает свет, будучи прозрачной, непрозрачной или пропускающей свет особым образом, то есть будучи соответственно окрашенной. Вещь, излучающая зеленый свет, внутренне такова, что она может отражать именно зеленый свет. Наиболее внешняя поверхность вещи открывается в чувстве обоняния, а нечто насквозь внутреннее в вещи открывается зрительному чувству. Отсюда столь сложное устройство глаза, позволяющее глубже войти в сущность вещей, чем нос и язык. Это шестое чувство — чувство зрения. Теперь продвинемся еще немного в вещи. Если мы, например, видим красную розу, значит, ее внутреннее возвещает о себе посредством поверхности, — только это мы видим. И поскольку внешнее обусловлено внутренним, мы до известной степени знакомимся с этим внутренним. Но кусок льда или горячей стали в руках уже не только возвещает о своем внутреннем через внешнюю поверхность, но представляется таким, каким он есть насквозь. Вещь насквозь пронизана холодом или теплом. Чувство тепла вводит нас еще интимнее в подосновы вещей. Это седьмое чувство. А может ли человек войти в вещи глубже, чем позволяет седьмое чувство? Это происходит благодаря тому, что вещи показывают ему не только то, что открывается чувству тепла как сквозное качество, но также и то, что составляет их внутренность. Но они показывают это лишь тогда, когда начинают звучать. Тепло совершенно равномерно распределено в вещах. Тон заставляет внутренность вещи вибрировать, и благодаря этому мы воспринимаем внутреннюю подвижность вещи. Если мы ударим по какой-нибудь вещи, то в звуке она возвестит о том, какова она внутренне, и мы различаем вещи по их внутренней природе, как они могут внутренне содрогаться и вибрировать, — когда даем на себя воздействовать их звучанию. Это душа вещей, которая в своих звуках говорит нашей собственной душе. Это восьмое чувство — чувство слуха. Имеются ли над этим еще более высокие чувства? Если мы хотим это обосновать, то надо подходить к этому осторожнее. Мы не должны теперь путать то, что действительно является чувством, с другими вещами и выражениями. В обычной жизни, где остаются внизу и все сваливают в кучу, говорят, например, о чувстве подражания, о чувстве... и т.п. Это ложь. Чувство заявляет о себе тогда, если мы создадим себе некоторое воззрение, но при этом рассудок не вступает в действие. Мы говорим здесь только о чувстве, когда наша собственная способность суждения еще безмолвствует. Воспринимая какой-либо цвет, вы нуждаетесь в одном лишь чувстве, тогда как рассуждая о двух цветах, вы не нуждаетесь ни в каком чувстве. И здесь мы подходим к девятому чувству. Мы найдем его, если задумаемся над тем, что в человеке имеется особенная способность восприятия, значение которой трудно переоценить для фундаментирования антропософии, — способность восприятия, которая не основана на суждении, но все-таки наличествует в нем. Речь идет о том, что мы воспринимаем, когда объясняемся с другими людьми посредством языка. В основе восприятия того, что опосредуется благодаря речи, лежит действительное чувство: чувство речи. Это девятое чувство. Прежде чем произносить суждения, ребенок учится языку. Язык принадлежит целому народу, тогда как суждения касаются отдельных индивидуумов; то, что говорит чувству, не принадлежит индивидуальной душевной деятельности. Восприятие того, что значит тот или иной звук, не есть просто слушание (оно раскрывает нам лишь внутреннюю вибрацию вещи), — для того, что выражается в языке, надо иметь особое чувство. Поэтому ребенок сначала учится говорить или, по меньшей мере, понимать сказанное. И только опираясь на речь, он учится суждению. Чувство языка есть воспитатель, подобно чувству слуха и чувству зрения, в первые годы детства. То, что воспринимает чувство, этого нельзя изменить, здесь нельзя ничего испортить; когда воспринимают какой-либо цвет, то ничего не могут изменить в нем суждением и ничего в нем испортить. Также обстоит дело и тогда, когда благодаря чувству речи мы воспринимаем внутреннюю сущность звуков. Необходимо чувство языка охарактеризовать подобным образом. И здесь мы подходим, наконец, к десятому чувству, высшему для обычной жизни: чувству понятия. Благодаря ему человек способен понимать воспринимаемые понятия не одетыми в звуки языка. Поскольку душа должна двигаться, она должна сначала уметь воспринимать понятие. Для этого она нуждается в чувстве понятия, являющемся в точно таком же смысле чувством, как чувство обоняния или чувство вкуса. И вот я перечислил вам десять чувств и при этом не назвал чувство осязания. Кто-нибудь мог бы удивленно спросить: А где же чувство осязания? Способ рассмотрения, не имеющий духовных нитей, все сваливает в кучу. В обычной жизни осязание смешивают с нашим седьмым чувством — чувством тепла. Но только в этом смысле, то есть как чувство тепла, оно имеет значение. Конечно, органом этого чувства тепла можно назвать кожу — ту кожу, которая одновременно является органом осязания. Но мы осязаем не только когда прикасаемся к какой-нибудь поверхности, — мы осязаем и тогда, когда что-либо отыскиваем глазами, или когда что-то пробуем на язык, или когда что-нибудь обнюхиваем. Осязание (ощущение) есть общая особенность чувств от четвертого до седьмого; они все вместе суть чувства осязания. Вплоть до чувства тепла можно говорить об осязании. Но и в чувстве слуха возможность осязания не совсем отсутствует; в чувстве речи оно имеется в ничтожной степени и полностью отсутствует в чувстве понятия. Эти три чувства мы охарактеризуем как чувства постижения и понимания. Три первых чувства информируют нас о человеческом внутреннем; если затем мы ступим на границу между внутренним и внешним мирами, то четвертое чувство впервые введет нас в этот внешний мир, в который мы затем проникаем все глубже. Благодаря чувствам осязания мы знакомимся с миром поверхностным образом; посредством чувства понимания мы учимся постигать вещи, достигаем их души. Являются ли эти десять чувств единственными и нет ли чего-либо еще среди них или выше них? Об этих высших чувствах поговорим позднее. Под чувством обоняния находятся, следовательно, три чувства, которые поднимают свои сведения собственно из человеческого внутреннего. Далее во внешний мир нас вводит сначала чувство обоняния. Затем мы проникаем во внешний мир глубже. Но то, что я описал вам сегодня, не охватывает всех чувств. Есть еще кое-что ниже и кое-что выше их. То, что я вам охарактеризовал, есть только выкройка из целого. Сверху и снизу имеется нечто. От чувства понятия мы можем подняться к первому «астральному» чувству и подойдем к чувствам, которые ведут в духовное; и так мы найдем одиннадцатое, двенадцатое, тринадцатое чувства. Эти три астральных чувства введут нас глубже в подосновы внешних вещей. Туда, куда не достигают понятия. Понятие останавливается перед внешним, обоняние — перед внутренним. Это представляет собой некоторый фундамент для познания человека; он настоятельно необходим. Ибо поскольку это забыли сделать в XIX веке, в философии и теории познания все было ужаснейшим образом перемешано и поставлено на голову. В обыкновенной жизни говорят: «Что может человек познать с помощью отдельных чувств?» — И не могут провести различия между слуховым и зрительным чувствами. Говорят о световых волнах, а также звуковых волнах, не принимая в расчет того, что зрительное чувство не может проникнуть столь же глубоко, как чувство слуха. И мы увидим, как благодаря одиннадцатому, двенадцатому, тринадцатому чувствам мы проникаем в дух вещей, в дух природы. Каждое чувство имеет иную натуру и другую сущность. Отсюда вы можете рассматривать все те многочисленные высказывания о природе зрительного чувства и его отношении к окружающей среде, которые в особенности исходят от современной физики, как нечто такое, что никогда вообще не согласуется с природой чувств. На этой недооценке существа чувств основаны бесчисленные заблуждения. Это следует особенно подчеркнуть, поскольку сказанное здесь ни в коей мере не соответствует распространенным представлениям. Почитайте, что пишут люди, не имеющие ни малейшего представления о внутренней природе чувственной сущности. Мы должны понять, что наука вынуждена, со своей точки зрения, говорить иное, что она должна высказывать заблуждения, ибо развитие шло таким образом, что действительный род чувств был забыт. Этот действительный ряд чувств является первой главой Антропософии. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | M. Штайнер Предисловие к первому изданию (1927) Материалы по результатам диагностики, анкетирования, собеседования с классными руководителями, педагогами доп образования, педагогам-организаторам... | | Предисловие редакторов к 3-му изданию со времени теософского конгресса... Основания для разработки программы, дата принятия решения о разработке программы, дата утверждения программы (реквизиты... |
| Организация подготовленной среды в системе Марии Монтессори «Школа для всех» к реализации идеи «Школа для каждого». В этой связи принципы и методы работы итальянского педагога Марии Монтессори... |  | Предисловие Предисловие переводчика Утверждение тем рефератов по истории отрасли науки для сдачи кандидатского экзамена по дисциплине «История и философия науки» |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... ... | | Мария штайнер Государственное общеобразовательное учреждение – средняя общеобразовательная школа с углубленным изучением иностранного языка |
| Мария штайнер Резервный день для прохождения гиа в новой форме в 9 классе по математике, истории России, биологии, физике | | Рудольф Штайнер Духовное водительство человека и человечества Место проведения, организация, ответственная за проведение мероприятия (индекс, почтовый адрес, телефон, факс, e-mail) |
| Фауст человек стремления Издано на русском: Штайнер Р., "Фауст ищущий человек. Духовнонаучные комментарии к "Фаусту" Гёте", издательство "Новое Время", Одесса,... | | Как называется самое большое озеро в фрг? Какой немецкий классик описал в своей пьесе жизнь шотландской королевы Марии Стюарт? |
| Рудольф Штайнер Ступени высшего познания ga 12 Пер с нем. И. И. Маханьков Вступление Рабочая программа по чтению и развитию речи разработана на основе государственной учебной программы «Программы специальных (коррекционных)... | | Рабочая программа педагога казиловой Марии Садрутдиновны Первая квалификационная... Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение лицей №6 г. Невинномысска Ставропольского края |
| Матушка Мария молитвенница земли Самарской Но это не так. В своей работе я попыталась опровергнуть эти высказывания и рассказать об одной из Православных подвижниц, моей землячке... | | Реферат Материалы Марии Монтессори Департамент образования и науки Брянской области Государственное бюджетное образовательное учреждение среднего профессионального... |
| Е. И. Лебедева Институт Всеобщей истории ран «история россии» Марии Федоровне, жене Павла Петровича. Большая часть литературной корреспонденции сохранилась в Московском архиве литературы и искусства... | | Темы для работы в группе ас выздоровление продолжается… Предисловие 2 |
