Рассказ Тот человек, кого ты любишь во мне, конечно, лучше меня: я не такой. Но ты люби, и я постараюсь быть лучше себя
Скачать 1.53 Mb.
|
Он вошел и сказал не громко, но значительно:- Паладин, Вячеслав Васильевич, начальник следственного отдела городской прокуратуры... Она подняла на него вспыхнувшие неприязнью серые, сердитые глаза, но ответила сдержанно, намеренно приглушая звук высокого голоса: - И что из этого следует? Он почувствовал, как загорелось лицо, приподняв съехавшие с переносицы немодные большие очки в роговой оправе, поправился смиренно: - Простите, привычка. Называя свое имя, я, как правило, называю и должность. Неприязнь в говорящих глазах сменилась иронией: - Чтобы ошеломить собеседника и у него задрожали колени? - Но ведь у вас не задрожали? — мягко сказал он. - Нет, — горделиво повела она головой, и, вероятно, подтверждая правдивость своих слов, неторопливо поднялась, и, держась очень прямо, легкой поступью подошла к нему, подала узкую, невесомую ладонь с длинными пальцами, на одном из которых сияло филигранной работы кольцо с бриллиантом. - Бахметьева Елена Алексеевна, - и добавила, ослепляя его взглядом прекрасных глаз, - учительница... ...Красивая женщина. Среднего роста, с тонким станом, нежной, гибкой шеей и пышными пепельными волосами до плеч, стройными ногами, сухими в щиколотке, и вся, словно выточена из мрамора, - статуэтка, так и хочется поставить на ладонь и любоваться... Одно нехорошо и пугает: слишком много проницательного ума в выразительных глазах, - и взгляд - рентгеновский луч - пронзает насквозь, до глубины изболевшейся души... Да-а... Теперь понятно, отчего из уст дочери столько рассказов о ней, любимой учительнице, Елене Алексеевне, самой красивой и умной, самой строгой и доброй... Дети редко ошибаются в оценке человека: безошибочно срабатывает шестое чувство - интуиция. Верно это или нет для общего правила, но здесь точно: ослепительная женщина! Между тем, Елена Алексеевна, зорко глядя ему в глаза, сказала: - Вы отец моей ученицы, Паладиной Ирины, и хотели бы поговорить о своей дочери... - Да, - сказал он и замялся, - но... не столько об успеваемости... - Понимаю... — с сочувствием поглядела она и легко коснулась его руки. Темно-вишневый дорогой костюм английского покроя и белоснежная блуза освежали её горделивое, но отмеченное печатью печали лицо и придавали фигуре строгость и стройность. Откуда, из каких корней величественная простота, царственная изысканность в жесте, слове, одежде... Ни тени вульгарности, ни капли жеманства. Искренность и магнетическое обаяние. Учительница... - Видите ли, - продолжила Елена Алексеевна начатый разговор, когда они устроились за соседними ученическими столами друг против друга, - дети, как и взрослые, свою боль должны выговорить, тогда эта боль растворяется в словах, от нее освобождаешься, передавая её близкому человеку. Для ребенка этим человеком чаще является мать, реже - отец и еще ... учитель. Хороший учитель. Любимый. Поэтому, извините, но должна признаться без обиняков, - Елена Алексеевна на миг отвела взгляд, - я, сама того не желая, в курсе ваших семейных событий... Вячеслав Васильевич вздохнул, маленькие, тоже серые глаза его из-за стекол очков глядели растерянно и жалко. - Вячеслав Васильевич, - сказала Елена Алексеевна мягко, - что сделано, то должно было быть сделано. На все судьба, то есть не роковая фатальность, какая определяется таинственной силой и неизбежностью сама по себе, а та, что проистекает из наших генов, следовательно, нашего характера, наших поступков. И сегодняшняя встреча в какой-то мере предопределена. Мы должны были встретиться по той простой причине, что вы лет тридцать пять назад... -Тридцать семь, - поправил он смущенно. - Ну вот видите, я почти угадала. Так вот, тридцать семь лет назад вы родились в глухомани, но, как говорится, выбились в люди, причем, насколько я знаю, самостоятельно, чем ваша дочь очень гордится. Добившись известного положения трудами праведными и тяжкими, вы, естественно, хотите облегчить путь единственной любимой дочери и потому из обычной школы переводите её в гимназию, в класс, где лучшие учителя и, простите за нескромность, неплохой классный руководитель. Что же касается того, что вы оставили первую супругу ради молоденькой... то, вероятно, и этому есть причина или, вернее сказать, основание... - Да все дело в том, - перебил он её покойную, как ему казалось, бесстрастную, нравоучительную речь, - что никого я не оставлял - это меня оставили ради щеголеватого, пустого и наглого молодого Альфонса. И я ждал, ждал полтора года, когда жена одумается. И ждал напрасно. Но когда я женился, - он тяжело вздохнул, - как вы позволили выразиться, на молоденькой, а Альфонс бежал, подыскав более обеспеченную даму, мне немедленно было поставлено условие: или молоденькая, или дочь... - И вы сделали свой выбор, - осуждающе глядела она на него. - Странный вы народ - женщины! - вспыхнул он. - Вы уверены, что любящий вас мужчина может терпеть до бесконечности! Да нет же! Всему есть предел. Несмотря на мягкость, видимую мягкость моего характера, я не могу позволить, чтобы мною помыкали или, что хуже, играли в зависимости от настроения или обстоятельств! - Так это хорошо! - воскликнула она. - Это черта сильного мужского характера... Он внимательно поглядел на нее: - Не знаю, что хорошо, а что плохо, но, простите, я загружаю вас проблемами, тогда как наверняка у вас есть и свои... - Это уж точно, - впервые улыбнулась она лучезарной, но виноватой улыбкой, и разом преобразилось её лицо: оно сделалось другим - нежным, милым и не таким недоступным, как прежде. Он не сдержался: - Как вам к лицу ваша улыбка! Вы должны улыбаться чаще... - Вот уж чего не могу делать, так это улыбаться по обязанности, по долгу. Впрочем, речь не обо мне. Ваша дочь... Кстати, она очень похожа на вас и внешне, и по душе. Серьезная... умная... впечатлительная... Только очень маленькая и хрупкая... - Она ведь еще и болеет, - сдвинул он брови. - Инфекционный гепатит в детстве. Печень поражена. Нужно соблюдать диету, а жена относится к этому как - то несерьезно... - Беда, да и только, - вздохнула Елена Алексеевна и, как бы подводя итог, утвердительно сказала. - Вы ведь ждете от меня помощи... - Сам не знаю, чего я жду, - растерянно глядели его глаза. - Странная ситуация: всех трех жалко. - Психологи утверждают, если мужчина жалеет женщину, то есть изболелось за нее сердце, щемит душа, - значит, он любит её... - Да? - Да. - Ну, не знаю, - вздохнул он обреченно, - но доложу вам честно: бывшую жену тоже жалко. Осталась одна. Страдает. Бытовые проблемы решать не может. А женщина доверчивая, ласковая. Но влюбчива. И раньше влюблялась. До этого Альфонса. Но тогда все как-то мимолетно, несерьезно. Бывало, мне рассказывает о своем новом увлечении и над собой же хохочет. А я ей: «Наденька, не шали!..» Вот и дошалилась. Мы с нею в университете вместе учились, на юрфаке. Она огонь. Я тюфяк. За ней столько парней увивалось - она меня выбрала. Оказалось, не навсегда. На время. Но жили поначалу душа в душу. Она трудности переносила легко, без нытья, хотя сперва была комната в общежитии, потом квартирка в старом доме, над подвалом. Холодно, сыро. Полное безденежье. Две вилки, две ложки. Первое приобретение - кухонный стол... Потом родилась Иринка. Жена еще училась: она двумя годами позже заканчивала. Я и пеленки стирал, и вставал к дочери по ночам. Она на моих руках выросла и теперь вот тоже страдает, хочет, чтобы папа с мамой вместе жили... А мне разрешено видеться с нею или в присутствии бывшей жены, или в общественных местах, но ни в коем случае не в теперешней моей квартире, то есть не при Зое. Дочь и Зоя друг друга ни разу не видели. Но Зоя-то чем виновата? Тем, что молода и меня полюбила? - А она полюбила вас? - Что? - спросил, будто не расслышал он. - Она не увлечена вашим служебным положением, материальными благами, каких вы достигли? Ей ведь только... - Девятнадцать. Но она любит меня. Она предана мне. Мы понимаем друг друга с полуслова. Через несколько лет она будет такой, какой я хочу её видеть... - Она никогда не будет такой, какой вы хотите! - воскликнула Елена Алексеевна. - Ваше влияние на нее, безусловно, скажется, но до определенной черты и до определенного временного момента. Она станет ветвью того дерева, корневая система которого взращивалась веками её предками. Её характер, и поведение, и её отношение к вам проявятся через несколько лет, когда она почувствует себя женщиной, способной на самостоятельные поступки... Он недовольно посмотрел на нее: - Вы словно пророчествуете... - Нет. Я знаю. Я через это прошла. Его осенило: - Вы вдова Бахметьева Александра Александровича?! - Да, - сказала она с вызовом. - Господи, как же мне это сразу в голову не пришло? Того самого Бахметьева?! - Того самого. И академика. И почетного гражданина. И лауреата всевозможных премий. И генерального директора известного военного завода... - И счастливого мужа, — с нескрываемой завистью подытожил он, - у какого, как говорил весь город, молодая и верная жена, к тому же красавица и умница. - Уж не знаю, какая там умница и красавица, а молодая - точно. Разница была не малая. В двадцать лет. - То, что вы красивая, — отчего-то раздражаясь, сказал, он, — это вы, положим, знаете, но ведь и о вашей преданности Бахметьеву ходили легенды. - Вот на эти легенды... я истратила лучшие годы моей жизни... - Но тем не менее, верность и преданность, несмотря на разницу в возрасте, имели место? - Я понимаю, что у вас на уме и на что вы надеетесь. Извините, но исключение не подтверждает самого правила. Не обижайтесь, но я... не Зоя и не Наденька, хотя никогда их не видела, а вы не Бахметьев, то есть внутренняя сила и несгибаемая воля этого человека были так велики, что никакое малейшее неповиновение в принципе было невозможно. - Сколько же вы с ним прожили? - Двадцать лет. - Жалеете? - Нет. Без мужа я не была бы тем, кем стала. То есть оправа его. Или лучше сказать: он гранильных дел мастер. Был алмаз - заметьте, алмаз. Бахметьев не ошибся в выборе. Камень был тот самый, драгоценный. Но красоту его надо было увидеть и показать людям, а для этого искусной, опытной рукой нанести грани, что и сделал Бахметьев, и камень засиял, засверкал, заискрился - все ахнули. Но более всех был поражен и удовлетворен сам мастер... - Вы были счастливы с ним? - А что такое счастье? Полного счастья нет и быть не может. Есть только мгновенные вспышки его... Я всегда была одна. Рядом с ним, величественным и могучим. Он отвесная скала. Я у подножия той скалы - кипучая река. К тому же все двадцать лет я должна была доказывать окружающим, что я преданная и верная жена, потому что, как говорили, красивая и самое главное - молодая. Вот и все. Но прожитые годы связали нас прочно, и, когда он болел и умирал, я думала, что умру вместе с ним — не переживу горя. Я даже о единственном сыне забывала на время. Но прошли годы, и горе источилось по капле. И вот теперь, когда моему сыну двадцать пять, а моей внучке полтора месяца, я полюбила... как понимаю... ничтожество. Он не Альфонс, нет. У него и на это ума недостает, оттого что в голове гуляет ветер, и он не знает, на какой поступок решится через полчаса и с кем будет через минуту. Он моложе меня. Все, что я говорю по поводу разницы в летах, я прежде всего говорю себе. Мое положение хуже вашего. Во-первых, мой возраст... Оглушенный Паладин промолвил, почти заикаясь: - Разве вы не ровесница мне? - Я старше вас...
Она развела руками: - Время щадит избранных, говорили древние, - и с горечью продолжила. - Так вот, мое положение сложнее вашего: я люблю пусть ничтожество, но люблю! А вы, Вячеслав Васильевич, только доказываете вашей жене - она у вас одна, - что влюблены и выбор ваш достоин. Боюсь, на доказательства уйдет у вас много сил и времени, а потом окажется, что доказывать было незачем. Так вот, не вы нуждаетесь в помощи, а я, и, если бы мы были друзьями, я умоляла бы вас: «Спасите меня. Помогите заслониться». Но беда в том, что никто не сможет помочь. Любовь - болезнь, и для исцеления сё не найдено лекарства. Формула спасения одна: исцелися сам. И чем глубже натура, сильнее характер, тем тяжелее течение болезни... Неожиданно она поднялась, нахмурилась, погасли сиявшие всего мгновение назад глаза, лицо сделалось отчужденным и недоступным, словно не только не было откровенного разговора, но и самого знакомства не было, однако руку на прощание подала и, взглянув с печалью, сказала: - До свидания... Он вышел на улицу. Тихий, ласковый, задумчивый снег падал неслышно, мягко, заметая прежние следы, укрывая черные пробелы. Чисто и светло кругом, празднично. И хотя на душе и тревожно, и непонятно, и хрупко, а все же она освещена сегодня прозрением: «Боже праведный, какая женщина!» * * * Он не сдержался и позвонил уже через два дня. Не видя её лица, пытаясь по голосу угадать настроение, сказал бодро: - Приглашаю вас на премьеру в драмтеатр. Как у вас со временем, Елена Алексеевна? Она помедлила с ответом: - Спасибо за приглашение... - Спасибо «да» или спасибо «нет»? - Спасибо «нет». - Но почему? - вскрикнул он по-мальчишески. Она вздохнула: - Если это премьера, то в театре будет губернский «бомонд»... Он перебил и сказал усмехаясь: - И вы не можете появиться со мной среди тех, кто вас знает, поскольку я не академик и не почетный гражданин... - Я не могу появиться с вами не по этой причине, - с достоинством ответила она, - а оттого, что вы несвободный мужчина... - Если я буду с дочерью, вдова Бахметьева сочтет для себя возможным быть с нами вместе? - Это уже семейный поход в театр... - Да вы или трусиха, или несовременная женщина! - выпалил он. Она рассмеялась: - Вячеслав Васильевич, это не только запрещенный, но и провокационный прием. Что же вы иных убедительных доводов не придумали? - Да вас никакими доводами не проймешь! Я что вас в ночной клуб со стриптизом приглашаю? - Но позвольте узнать, зачем вам меня приглашать куда-то? - Ну и вопросы вы задаете, — не видя её магнетических глаз, выпалил он. –Неужели непонятно, что вы мне нравитесь? - Тогда это меняет дело, серьезно сказала она. - И мы идем в театр вдвоем. ...Он увидел её издали. Она подъехала на «девятке», модного года три назад цвета «мокрый асфальт», вышла из машины с левой стороны. «Сама за рулем, - подумалось с тревогой, - и на стоянку лихо въехала - верный признак непрофессионального вождения». Елена Алексеевна шла через площадь не вихляющейся походкой девицы с улицы и не тяжелой бабьей увалистой, но строгой, стройной, прямо держа спину и высоко голову. Он пошел навстречу, она увидела его, ускорила шаг, лицо озарилось внутренним сиянием лучезарных глаз, приблизившись, взяла его об руку и сказала: - Рада вас видеть... Несколько укороченная шубка серебристой лисы, черные полуботиночки с блестящей металлической пряжкой, гладкие, без завитков пряди пепельных волос, но лучше всего и значительнее, и прелестнее серые сияющие глаза. Вячеслав Васильевич направился с дамой к служебному входу: - Нет, - мягко остановила она и, словно извиняясь, проговорила шепотом, - это мы уже проходили, и это не так значительно, как кажется. - Мы разденемся там: это удобнее. - Я понимаю, но... - и она повлекла его за собой к раздевалке. Потом они сидели рядом в партере, в удобных креслах, и он вдыхал запах её горьковатых духов, и видел круглое колено в прозрачном чулке, и слышал едва уловимое легкое дыхание. Он не воспринимал того, что происходило на сцене, его это не только не интересовало, но и отвлекало, и мешало наслаждаться близостью к ней, и думать о ней. Волна хмельного опьянения нахлынула на него, и невесомое, возбуждающее чувство, какого, кажется, он давно не знал, наполнило его душу. В антракте они вышли в фойе, и он попытался взять её об руку, но Елена Алексеевна, тактично уклонившись, серьезно заговорила о спектакле, который ей мало нравился, а он не знал, что ответить, потому что не видел происходившего на сцене. Теперь они прохаживались, как посторонние, случайно встретившиеся люди, и он с тревогой замечал, что от прежней близости, какую он ощущал, сидя рядом с нею, не остается и следа. Казалось, Елена Алексеевна каждое мгновение то холодным словом, то потухшим взглядом, то сдержанным жестом, будто ластиком, стирает следы наметившейся хрупкой связи. Раза два она ответила на приветствия знакомых, несколько раз он, и Елена Алексеевна с легкой иронией заметила: - Оказывается, вы, Вячеслав Васильевич, довольно известная персона и тем не менее не побоялись... Она не успела докончить фразы: вихрем на них налетела девица, высокая, длинноногая, худая, с большими ступнями ног в ботинках не менее сорокового размера и такими же большими кистями рук, болтающихся по обеим сторонам туловища. Лицо её с выпирающими скулами было скрашено умелым макияжем, но портили его близко посаженные глаза с широким плоским носом. Вообще, эта часть лица имела совиное выражение, впечатление усиливалось застывшим, остекленевшим взглядом выпуклых глаз. Девица, разметав прямые светлые волосы по плечам, кинулась к Вячеславу Васильевичу и, вцепившись в его руку, захлебываясь и шмыгая носом, затараторила громко, нимало не смущаясь любопытством окружающих: - Я тебя обыскалась! Где только ни была! Хорошо, что разыскала Сергея. Это он сказал, куда отвез тебя... - Тише, Зоя. Успокойся, - сдержанно сказал Вячеслав Васильевич, напрягая скулы. - Нет, не успокоюсь! - капризно прокричала девица и топнула тяжелым ботинком. - Почему ты не сказал, куда поехал?! - Тебя же не было дома, когда я уезжал... - Но ты ведь не сегодня собрался в театр? - Вчера. Но вчера ты вернулась далеко за полночь... - Я же говорила, что была у мамы... - Простите, - обратясь к девице, сдержанно проговорила Елена Алексеевна, -я вынуждена прервать вас... Девица только тут мельком, без всякого интереса взглянула на Елену Алексеевну. - Вячеслав Васильевич, - сказала Елена Алексеевна с холодной вежливостью, - благодарю вас, но должна признаться, что спектакль мне не нравится, поэтому я покину вас... - Елена Алексеевна, — вспыхнул Вячеслав Васильевич, - прошу вас останьтесь! - Нет, - сказала она непреклонно, поведя царственной своею головой, - что не нравится, то не нравится. - Тогда я провожу вас. - Ни в коем случае! - воскликнула она и добавила серьезно. - Вам следует остаться подле своей избранницы. И как ни быстро постаралась отойти от экзотической пары, все-таки до ушей донеслось пренебрежительное: - Что за мадам к тебе пристроилась?! * * * Ничего особенно странного, тем более диковинного ни в этой почти театральной сцене, ни в самой девице не было: не те времена и не те нравы, чтобы поражаться тому, что видишь на каждом шагу. Но, когда Елена Алексеевна села в автомобиль, она заплакала. Неутешные слезы полились из глаз, и она не хотела их сдерживать, потому что они были желанны. Она не плакала давно, и тяжесть, скопившаяся в душе, валуном лежала на груди, сдавливая её, и теперь, плача, она чувствовала, что тяжесть убывает, растворяясь в слезах. Елена Алексеевна, конечно, понимала, что плачет она не из-за оскорбленного самолюбия, то есть не из-за сцены с девицей, не потому, что в её присутствии Вячеслав Васильевич утихомиривал сомнительного вида и поведения свою пассию и остался с нею. Всё, только что пережитое, было той самой пресловутой последней каплей, переполнившей ниспосланную ей чашу. А чаша горести и стыда, отчаяния, унижения и боли была следствием той любви, или точнее, болезни, сумасшествия, какую испытывала она к ничтожному, пустому и, в сущности, дурному человеку. Дурному не потому, что он не любил её и, вероятно, не был способен полюбить кого бы то ни было: он слишком любил себя, а потому, что он методически мучил её, с дьявольской хитростью перемежая периоды охлаждения к ней с периодами бурной любви и ревности. Ей важно было понять, как случилось, что она, любимая в прошлом жена и недоступная для фривольных мужских притязаний женщина, дошла до той постыдной черты, когда её можно крепко держать на поводке, то приближая, то удаляя, в зависимости от желания или обстоятельств. Совместное с Вячеславом Васильевичем посещение театра было следствием того, что накануне приятельница сообщила ей убийственную, от какой у Елены Алексеевны сжалось сердце, новость: в одной компании Виталий - герой её романа — отрекомендовал пришедшую с ним молодую, ядреную, разудалую бабенку своей новой женой, с которой он якобы живет около двух лет - срок их с Еленой Алексеевной знакомства. Вначале Елена Алексеевна не поверила ушам своим, тем более, что явившийся в тот же вечер Виталий, услышав из уст Елены Алексеевны неожиданное сообщение, клятвенно заверил её, полумертвую, что это гадкая сплетня, если не провокация, задуманная для того, чтобы разлучить их. Но уже на следующий день, видимо, поразмыслив, явился с покаянной речью: - Вытри об меня ноги, - сказал с пафосом. - Я действительно жил с этой женщиной, но теперь расстался. У меня были и другие, но любимой до тебя не было. Ты мой идеал, мой праздник, но с тобой нелегко: ты слишком умна, ты видишь человека насквозь, ты знаешь так много, что с тобой трудно говорить о чем бы то ни было. На беду ты еще и красива. Ты подавляешь своим великолепием. Для сегодняшних дней ты чересчур чистоплотна. Теперь так не живут, да и давно так не живут... Он сидел за покрытым белоснежной крахмальной скатертью столом, пил из хрустальной рюмки французское красное вино, не им купленное, и со вкусом, смачно разглагольствовал: - Да, есть бокалы из хрусталя, они, как вода в горной реке, прозрачны и, преломляя свет, переливаются всеми цветами радуги, но существуют и одноразовые пластмассовые стаканчики и грубые глиняные кружки - тоже вещи нужные. Твое счастье, что в юности ты встретила Бахметьева, но мужчины такого типа - редкость. Тебя ждет одинокая старость. Жена - королева... Жена - драгоценность... Жена - музейный экспонат. Ну, нет. Уж лучше глиняная кружка или... У нее сдавило виски и пересохло в горле, гневом запылали глаза, и она должна была опустить веки, чтобы скрыть негодование. Передохнув, сказала, не поднимая глаз, сдержанно: - Должно быть, ты прав, но прав наполовину: вторая половина правды в русской пословице: «Не по Сеньке шапка». Он примиряюще потянулся к ней рукой, но она встала из-за стола: - Прости, я устала, и у меня еще много дел. Он вопросительно поднял красивую бровь и тоже встал во весь свой высокий статный рост. У него были широкие плечи и тонкая, почти женская талия. Маслянистые, цвета чернослива глаза глядели с легкой иронией: - Как знаешь, - и добавил уже у выхода. - Я ведь, в сущности, сказал, жалея тебя и... любя… * * * Бахметьев тоже любил, но любил жадно, как скряга, скупясь и дрожа, и поэтому крепко держал её в прокрустовом ложе своих интересов, своего понимания жизни. Казалось, любящее сердце его безжалостно. Но она терпеливо сносила крутой нрав: это был её выбор, и хотя она сделала его в незрячие юные годы, все равно никто не должен был догадываться, что порою она горько жалеет об этом, ежечасно и ежеминутно ощущая давление на себя, будто она под прессом или её, как чистокровную, необъезженную, молодую красавицу-кобылицу, взнуздав, усмиряют, делая послушной и покорной воле наездника, ломая норовистый характер. …Она полюбила Бахметьева сразу, с первого взгляда. Он появился в их доме чуть ли не на следующий день после того, как семья главного инженера, переведенного Москвой по настоянию Бахметьева из Нижнего Тагила, поселилась на новом месте. Много лет назад Бахметьев начинал свой взлет под крылом Мелехина, отца Лены, по натуре ломового извозчика, как сам и в шутку и всерьез называл себя Мелехин. И Бахметьев уговорил-таки, улестил, уломал нужного ему, его производству специалиста и человека. И теперь она помнила, как впервые появился Бахметьев - огромный, великолепный, породистый, с громогласными речами и резкими движениями, как всё в доме будто ждало его появления, чтобы безоговорочно покориться властному обаянию этого человека. И отец, несмотря на долгий опыт производственника, не утративший крестьянской врожденной привычки послушания начальнику, и мать-домохозяйка, подобно квочке, только и занятая бережением семейного благополучия, и старшие братья, студенты радиотехнического института, и она, романтическая особа с распахнутыми глазами, студентка первого курса литературного факультета, воспитанная русской классической литературой, - словом, все в семье глядели на него, как на чудо, потому что из рассказов отца знали: Бахметьев может все. Он мог уволить и продвинуть по службе, дать квартиру, построить многоэтажный дом, заасфальтировать улицу и проложить газопровод, устроить праздник всему городу и испортить карьеру любому чиновнику. Бахметьева побаивались местные власти: он не лебезил и не лицемерил с ними. Его уважали простые работяги, хотя он не потакал и не давал спуску, со всякого строго взыскивая за промахи в работе. У Бахметьева было мало друзей и предостаточно завистников, но те и другие знали: сила за ним великая - сила характера, и чего хочет Бахметьев, того добьется непременно. «Удивительно, - заметил как-то отец, а Елена, жадно внимая каждому слову о Бахметьеве, запомнила, - что система не сломала его, хотя как любому руководителю, и ему приходилось туго: и он в начале пути познал безжалостные в своем лицемерии жернова парткомов и горкомов, чистилища многочисленных проверок, пристальный догляд органов. Он не только выстоял, но и окреп, и заматерел...» Прошло около года. Бахметьев появлялся в доме Мелехина все чаще и чаще, и, когда он глядел на Елену, все пристальнее становился его орлиный пронзительным взгляд, и однажды, не скрывая восхищения, он обронил: - Ну, держись, мужская половина человечества: эта красавица не одного с ума сведет... Простодушная мать закивала головой: - Уж есть, есть у нас жених, Александр Васильевич... Не пьет - не ест - все мимо нашего дома бродит. Парень хоть куда, самостоятельный, только из армии вернулся, а уж на работу устроился, к вам на завод слесарем не то пятого, не то шестого разряда и в техникуме механическом заочно учится... Так говорю, Лена? - обратилась за поддержкой к дочери. - Не знаю, - сухо ответила дочь, а Александр Васильевич сказал, как отрезал: - Женихов много, Петровна, а суженый, сама знаешь, один. С той поры, как увидела Елена Бахметьева, глаза её глядели и никого не замечали: всё вокруг, разумеется, и «самостоятельный», вернувшийся из армии соседский парень Борис, казались ей незначительными и неинтересными, — все, кроме него. Он стал центром её вселенной - солнцем. Появился он - и вселенная освещена лучезарным сиянием, нет его - всё во мраке, всё немило и опостылело, а на душе - камень. Первым заметил в ней перемену отец, заметил и встревожился не на шутку. Сильный характером, он и Бахметьева уважал за ту же силу. Но Бахметьеву сорок, Бахметьев женат, у него дети, как он посмел позариться на то, что ему не может принадлежать?! Единственная дочь — радость, чистая и светлая, и сломать её судьбу?! Ну, нет. Этого он не позволит и Бахметьеву! Разговор был короткий. Бахметьев после вопроса, заданного напрямую, насупился, глаз не отвёл: они запылали гневом: - Теперь это уже не твое дело. Поздно. Я этой любви ждал всю жизнь. И дождался. И не уступлю никому.
Бахметьев усмехнулся: - Только и всего? Значит, и ты плохо меня знаешь. Так вот слушай и запоминай: я люблю свою работу, но за кресло не цепляюсь, вероятно, поэтому в нем и сижу прочно. А Елену люблю. И ничего не могу с собой поделать. Жалко, что ты подобного не испытал. Последнее слово за ней. Всё. До недавнего времени послушная, скромная, любящая родителей дочь, узнав о разговоре, состоявшемся между отцом и Бахметьевым, в ответ на материнские слезы и отцовский ультиматум - или мы, или он, - сказала тихо, но твердо, подняв виноватые глаза: - Он... Через короткое время отец тяжело заболел, и, хотя умер не от скоропостижной болезни, а от злокачественной опухоли, все годы дочь ощущала свою вину за эту болезнь и смерть. Она поняла: за всё приходится платить, как правило, золотою монетою, истрачивая неприкосновенный запас - душевное спокойствие. Бахметьев крепко любил её и потому прожил с ней двадцать лет на открывшемся втором дыхании: у него все получалось так, как он хотел и задумывал. А умирал тоже тяжело, но, усилием воли почти до последнего мгновения сохраняя сознание, сказал напоследок: «Кто теперь пожалеет тебя, как я?..» Это была её вторая в жизни утрата. Но все проходит, и горечь утрат тоже. С нами остаются воспоминания, если есть что вспомнить. * * * Она ждала звонка от Виталия и, когда телефон зазвонил, едва справилась с волнением, чтобы сказать ровным голосом: -Алло? В трубке помолчали, а потом голос Вячеслава Васильевича сказал: - Елена Алексеевна, мне необходимо вас видеть. Она вздохнула: - Простите, но я не хотела бы ни с кем видеться... - У вас неприятности? - встревожился он. - Что случилось? - Ничего, - обреченно ответила она.
- Я знаю про вас все, - сказал он. Через полчаса, едва переступив порог, спросил требовательно: - Ну что? Что он еще выкинул? - Кто? - изумилась она. - Виталий Лосев... - А вы откуда про него знаете? - От вас... - Но я не называла имени... - Зато вы просили помочь заслониться, так? - Так, - сказала она растерянно. - Вот я и помогаю, - и, разъясняя, поправил очки на переносице. - Это моя работа: знать желательно всё о незаконопослушных гражданах и показывать их истинное лицо... - И что же вы узнали, если не секрет? - Он говорил вам, что занимается бизнесом с доставкой и перепродажей иномарок? - Да, вскользь... - Там все грязно, - помрачнел Паладин. - Что ему грозит? - тихо спросила она. - Это решает не прокуратура, а суд. Моя обязанность - расследовать преступление. - А он совершил его? - еще тише выговорила она. - Быть незаконопослушным - значит переступить закон, то есть совершить преступление. Вы же лингвист и значение слова должны понимать. - А вы не допускаете мысли, что Виталий переступил... черту по неопытности - его обманули!.. - Меня мало интересует, почему Лосев, - жестко выговорил Вячеслав Васильевич, - нарушил закон. Меня беспокоит другое: как эта история скажется на вас. - Речь не обо мне, - поспешно заверила она. - Но вы ведь так заботились о своей репутации, - усмехнулся он. Она не услышала его слов. - А нельзя ли, разумеется, в рамках возможного... помочь ему? - Нет, увольте. Я не собираюсь помогать этому хлюсту. Неужели вы не видите... Она прервала его: - Тогда вы безжалостный человек, - сказала, тяжело вздохнув. - Вы как Бахметьев... - Нет, я Паладин, - сказал он с твердостью и так же серьезно добавил, глядя в глаза. - И я люблю вас. - А как же девица? - насупила она брови. - Не беспокойтесь. Я никогда не оставлю её без своей поддержки. Но и вас тоже, поэтому я обязан показать вам истинное лицо Лосева. - Отчего такая забота? - Я же сказал отчего: я люблю вас. - И Зою любите? - Нет. Её роль в моей жизни определили вы. - Но я... ничего не делала, - в растерянности начала она. - Совершенно верно, - подтвердил он. - Вы ничего не делаете преднамеренно. Просто своим появлением или точнее фактом существования вы определяете ценность того или иного человека. Всё познается в сравнении, не так ли? В свете вашей звезды другие меркнут... - Я не согласна с вами, - с раздражением сказала она. - Как говорится, со стороны виднее, - развел он руками. - Но я не хочу, чтобы кто-то страдал из-за меня и ваша девица тоже!.. Страдание подобно бумерангу - оно вернется ко мне! - вскричала она. - Здесь вы бессильны. Ваша участь страдательная. Прекрасные женщины, как правило, несчастны. Этому тьма классических примеров. Вашим слезам нет веры. Не случайно, кажется, Лермонтов сказал: «Пусть она поплачет: ей ничего не значит». Это сказано о вас, о таких, как вы... - И что же делать? - Нести свой крест... - Я и несу, - сказала она горделиво. - Вот- вот, с гордыней, а надо со смирением. Почему, к примеру, вы не выходите замуж? Не потому, что не за кого, а потому, что достойного никак не сыщете, ведь так? - Ну, во-первых, и это главное, я не могу поступить противно желанию сына. Память отца для него священна, именно поэтому о моем замужестве и речи идти не может... - С его стороны это эгоизм чистой воды - И тем не менее желание сына в этом вопросе приоритетно: я мать, а потом женщина. Следовательно, вы ошибаетесь: я никого не ищу, хотя, само собой разумеется, не могла бы связать себя узами супружества с человеком недостойным... - А Лосев достойный? - Вы безжалостны, однако, - сказала она, потупясь, и добавила, вздохнув. - Намеренно или нет, но причиняете мне величайшую боль. Я не отвечу вам тем же. Напротив, я хочу сказать, что истинная любовь - это всегда самопожертвование. Всё - любимому. До капли. И без оглядки. Не требуя и не получая взамен ничего. Иначе это не любовь... * * * День выдался трудным: шесть уроков, на одном она не сдержалась, занервничала, накричала на одного из учеников - мальчишку-шестиклассника. Он ответил грубостью. И поделом. Она учитель, воспитатель, психолог, а он сорвиголова, отроду двенадцати лет. Стыдно перед ним, совестно. Впрочем, если бы знал этот мальчишечка, какая смертная тоска пала ей на душу, какая безжалостная печаль точит сердце, может, и простил бы её, опытную учительницу, влюбленную даму бальзаковского возраста. А печаль и тоска оттого, что он не звонит и не звонит, вероятно, потому, что ему очень плохо и что у него невыносимо трудные обстоятельства, в какие он попал случайно и, конечно, по неопытности. Теперь ему неловко предстать перед нею слабым и униженным, и потому молчит телефон, то есть он звонит, но звонки эти пустые, ненужные, раздражающие. Ей надо бы позвонить самой, но прав Паладин: её обуяла гордыня, и оттого тоска, и душевная боль, и оттого она сегодня накричала на отчаянно безрассудного Мишку из 6 класса «А». Она вышла из школы. И погода подстать настроению: сырое, низкое, тяжелое небо, сеет меленький, как сквозь сито, снежок. И тянучей зиме ни конца ни краю. А она любит залитый солнцем мир, и пронзительную глубину синего, как василек, неба, и нежную девственную зелень, и предчувствие пахнущего зноем лета, - словом, все то, что зовется обновлением, что обещает не чахлое прозябание, но полнокровную, горячую, пульсирующую жизнь! Неожиданно её смело окликнули: «Елена Алексеевна!» - и она должна была остановиться, потому что прямо перед нею стояла девица, высокая, стильная, в короткой расклешенной дубленке с капюшоном и высоких сапогах до колен. Елена Алексеевна подняла глаза, поглядела на раскрашенное лицо: выпирающие скулы в румянах, фиолетовые веки в коричневых тенях и полные губы в коралловой помаде и сказала вежливо, но холодно: - Вы не ошиблись? - Нет, — сказала девица радостно, - мы с вами виделись в театре. Я Зоя... Паладина. - И все-таки простите, я не усматриваю связи: видеть человека не значит быть знакомым с ним. - Ну так давайте познакомимся, - простодушно предложила Зоя.- Я знаю, что вас зовут Елена Алексеевна и вы учительница Иринки, дочери Славы... - У вас всеобъемлющие сведения обо мне, - устало заметила Елена Алексеевна, - но я тороплюсь... - Нет, - сказала Зоя решительно, — мне надо поговорить с вами... - Но разговор предполагает обоюдное желание, не так ли? - попыталась убедить настырную собеседницу Елена Алексеевна. -А у вас нет желания со мной поговорить? - удивилась Зоя. - Видите ли, я устала...
Елена Алексеевна вздохнула: - Слушаю вас, - и добавила. - Если вы не возражаете, я продолжу свой путь, а вы пойдете рядом... - Не возражаю, - согласилась Зоя и, облизнув губы, спросила Елену Алексеевну. - Только не знаю, с чего начать?.. - Видимо, сначала, - ответила обреченно Елена Алексеевна. Поглядев на Зою внимательно, она отметила в ней перемену: несмотря на простодушную фамильярность, в глазах и жестах её появились неуверенность и обеспокоенность, словно ею что-то потеряно и она не может найти и вернуть утраченное. - Значит, так, - сказала Зоя, шмыгая носом, и Елена Алексеевна поняла, что шмыганье, как и размахива ние руками и громкоголосые вскрикивания будут сопутствовать Зоиному рассказу, - Слава любит меня... Елена Алексеевна легонько коснулась руки собеседницы и просительно сказала: - Вероятно, для вас, как и для каждой любящей женщины, главное - взаимность, поэтому нет смысла начинать разговор... - Не-ет, - воспротивилась Зоя, - смысл есть: он меня любит... То есть нет, он любил меня, а теперь переменился... Он другой... Он кричит на меня, попрекает: я тебе пятое, я тебе десятое... В общем, говорит: на свою голову я тебя вытащил... - Откуда вытащил? - Ну... в общем, я с одним крутым парнем была завязана... Трахалась с ним... А потом случайно познакомилась со Славой... - Послушайте, Зоя, я вас прошу, я не хочу, не желаю знать никаких интимных подробностей!.. Мне неприятно слышать это! - А мне, думаете, приятно, что он на каждом шагу теперь тычет мне в нос: вот Елена Алексеевна так бы не сказала, вот Елена Алексеевна так бы не сделала, потому... что у нее красота внешняя... Забыла, как говорил! - всплеснула Зоя руками. - Изнутри что ли появляется! - надрывно выпалила наконец. - И что вы хотите от меня? - печально улыбнулась Елена Алексеевна. - Я хочу быть, как вы... с внутренней красотой, - сказала Зоя. Елена Алексеевна рассмеялась: - Зоя, вы прелесть! - Правда? - шмыгнула Зоя носом... - Правда. Но каждому человеку, я думаю, лучше иметь свой неповторимый облик... Зоя вздохнула: - Но облик может быть... х...ый. - А вот подобные слова женщине желательно не употреблять. - Моя мать не такие употребляет. - Кем она работает? - Сейчас Слава устроил её продавщицей в магазин, а раньше она на рынке торговала... с лотка. Знаете, какая каторга: летом - жара, зимой - холод. Они все, кто торгует, спились. - А отец? - Он бросил нас. Давно. У меня еще два брата... Моложе меня. Мне было семнадцать, когда мать сказала: «Иди и зарабатывай на себя». - И вы? - Пошла зарабатывать... - И Вячеслав Васильевич знает об этом? - Знает, - шмыгнула носом Зоя и закричала. - Не всё, конечно, но знает! А что было делать, подыхать с голоду?! - Выполнять любую работу, самую черную, - строго, непреклонно сказала Елена Алексеевна. - На черную не купишь дубленку и в ресторан не пойдешь, - убежденно возразила Зоя. - Это верно. Зато не утратишь той самой внутренней красоты, какую вы теперь хотите обрести. Её не купишь ни за какие деньги... - Вам легко говорить... - Нет, Зоя. И мне не легко. И я не вправе осуждать ни вас, ни кого бы то ни было. И мне не так хорошо, как вы думаете, - и, неожиданно взяв Зою об руку, прошептала доверительно. - Не горюй. У тебя еще все впереди: может быть, самая прекрасная сказка, если ты очень захочешь, чтобы она стала реальностью... А я по мере сил помогу обрести утраченное. * * * Она позвонила ему в тот же вечер. Виталий говорил с нею вяло, нехотя и не выразил желание увидеться. Елена Алексеевна вынуждена была напрямую спросить, нет ли у него каких-либо неприятностей, связанных с работой. Но Виталий обиделся, мол, о каких неприятностях идет речь? Елена Алексеевна пребывала в растерянности и отчаянии: ей казалось теперь, что она плохо знала Виталия, что он лучше, порядочнее, сильнее характером, чем она думала, и, когда к нему пришла беда, он мужественно сносит тяготы, не перекладывая и части своих проблем на плечи пусть не любимой, но близкой женщины. Но прошло три дня, и поздним вечером к ней позвонили. Когда она, не спрашивая, открыла двери и увидела Виталия, то, не сдержавшись, кинулась к нему и, обняв за шею, припала к груди. - Ну-ну, - холодно отвел он её руки и спросил, не скрывая иронии. - Надеюсь, ты одна, и мне разрешается пройти... - А с кем я могу быть в столь поздний час? - спросила она в растерянности. - Ну, мало ли с кем? У тебя, оказывается, большой выбор. Например, с Паладиным Вячеславом Васильевичем... Ведь он бывает здесь. Один мой знакомый утверждает, что ты ему очень нравишься. А почему бы и нет? Красивая, обаятельная, умная женщина, к тому же достаточно обеспеченная и потому гордая, следовательно, связь с нею не потребует дополнительных расходов. - А это важно? - сжалось от услышанных слов её сердце. - Что именно? - Дополнительные расходы. - Смотря для кого. Для ментов поганых - да. Они привыкли на дармовщину жрать, пить и трахать баб... - Не знаю, как обстоит дело с милицейскими работниками - ни с кем из них не знакома, - но Паладин, насколько я знаю, из прокуратуры, - возразила она. - Ну и что? Они все одним миром мазаны... И Паладин твой из той же когорты... - Почему мой? И почему из той же когорты? Ведь ты не знаешь его... - Вот потому и твой, что ты защищаешь его. Не удивительно, что тебе известно о моих осложнениях... - Так осложнения все-таки есть? - с тревогой спросила она. - Усилиями твоего знакомого Паладина - да. Он старается устроить презентацию вшивого дела по полной программе. Теперь я понимаю, почему. - И почему же? - Ты рассказывала ему обо мне? - Да... То есть нет... Понимаешь, так получилось... - Так да или нет?! - Да, - сказала она, виновато опустив голову. - И о моих проблемах ты узнала от него? - Да...
Она вздохнула. - Что и требовалось доказать! Вот откуда раскрутка дела на полную катушку: это месть за тебя! - Почему ты так плохо думаешь о нем? - Почему плохо? Напротив, хо-ро-шо! Я поступил бы точно так же: нравится женщина, но она с другим, не со мною. Другого надо убрать. Тем более есть повод. Три месяца тянулось расследование ни шатко ни валко. Уж прикрывать собирались. А тут вдруг понеслось на всех парусах! Что сей сон значит? Ответ прост: сам Паладин взял ситуацию под контроль... Отчего? Как думаешь? Лицо Елены Алексеевны вспыхнуло, запылало алым цветом. Виталий усмехнулся: - Вот ты и покраснела, потому что осознала свою вину, не так ли? Елена Алексеевна молчала.. - В общем, мне остается одно: повесится. Бизнес накрылся. Любимая женщина изменила.
Он посмотрел на нее внимательно. - Ну, иди ко мне, - неожиданно привлек к себе и нежно погладил по мягким пушистым волосам. - Успокойся. Пока мы вместе, нам с тобой ничего не грозит, ведь так? - Да, - выдохнула она и тихо сказала. - Я отдам тебе все, что у меня есть... Я продам машину, дачу, драгоценности... Мы наймем опытного адвоката... А если... если случится беда... я буду ждать тебя... я... - Что ты несешь?! - вскричал он, как ошпаренный, и, спихнув её, словно кошку, со своих колен, забегал по комнате. - Кому нужны твои драгоценности из двух колец и цепочки и одноэтажная дача с шестью сотками земли?! Это крохи со стола нового русского! Ты живешь старыми представлениями о достатке! Теперь ворочают миллионами рублей и десятками сотнями тысяч долларов!.. Она сказала обреченно: - Но у меня их нет... - Это я знаю. И потому от тебя требуется одно - завязать прочные отношения с этим ублюдком... Паладиным. Не одноразово совокупиться, как это делают снятые на ночь б..., а... - И ты простишь мне эту ... измену? - Какая измена, - отмахнулся он, - когда речь о деле? Ты идешь на сознательную жертву. Я понимаю, что это тебе стоит. И оценю. И не только прощу, но буду благодарен тебе всю оставшуюся жизнь. Хочешь, я встану перед тобой на колени? Моя жизнь в твоих руках, неужели не ясно? Вот и докажи, что любишь меня. Докажи. - Неужели я любила... тебя? - сказала она тихо, в растерянности и, протянув руки вперед, словно ослепшая, пошла в угол комнаты, наткнулась на пианино, больно ударилась, но, видимо, не почувствовала боли, оглянулась, ища взглядом его, и, будто не видя, снова вытянула руки и снова, осторожно ступая, пошла теперь по направлению к нему, повторяя глухо, монотонно, бессмысленно, как помешанная: «Неужели я любила тебя?» Он наблюдал за нею молча, со злою усмешкой, и, когда со своими хрупкими руками она подошла к нему, он железною хваткою сцепил эти слабые руки и, выломав их, так что они хрустнули в тонких запястьях, толкнул её на пол. Она не издала ни звука, тогда он стал бить её тяжелыми ботинками, пьянея от злобы: - Б..! Сука! Ты еще будешь притворяться, падло! Ишь, любви захотела!.. Она не стонала и не кричала, а только вздрагивала от боли, но не укрыла головы руками, а сжалась в комочек, подтянув колени к груди, так лежат дети в постели, а он, все более ослепляясь яростью оттого, что она не молит о пощаде, бил и бил её тяжело, с размаху и, наконец изловчившись, ударил в висок, после чего она всхлипнула и обмякла, тело её разжалось. Он понял, что произошло, и, не взглянув на нее, пошел вон из комнаты. В прихожей надел пальто, взял перчатки и, поведя взглядом, не забыл ли чего, именно в этот миг отрезвел от ясной, осознанной мысли: это преступление Паладин расследует непременно. |
Похожие:
 | Луиза Хей Шерил Ричардсон Люби себя. Доверяй своей жизни Луиза Хей,... На протяжении многих лет одной из моих аффирмаций [1] было: «Впереди меня ждет только хорошее». Эта установка придавала мне уверенности... | | Кузнец педагогических кадров Но не тот учитель, кто получает воспитание и образование учителя, а тот, у кого есть внутренняя уверенность в том, что он есть, должен... |
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Но не тот учитель, кто получает воспитание и образование учителя, а тот, у кого есть внутренняя уверенность в том, что он есть, должен... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Не тот учитель, кто получает воспитание и образование учителя, а тот, у кого есть внутренняя уверенность в том, что он есть, должен... |
| На уроках рассуждали, думали и говорили и еще другого по чуть-чуть Узнал я много. Но главное, я для себя понял, что и один человек может сделать мир немного лучше. Я никогда не уставал, было очень... | | «Мне такой грязнуля не нужен», «Таких противных девочек никто не любит» Но некоторые из этих присказок способны нанести серьезный вред формированию личности ребенка. Десять фраз, которые лучше не повторять... |
| 49 фактов о пользе чтения книг Понять, что книги лучше, чем кино. При чтении вы используете свое воображение, чтобы создать в голове полную картинку. Вы делаете... | | Учебник «Окружающий мир» А. А. Плешакова Тема нашего урока пока держится в секрете. Узнаете её, когда отгадаете кроссворд. А для этого надо отгадать загадки. Кто быстрее... |
| Медицинский работник и онкологический больной И если человек все равно вскоре помрет, то возникает нравственная проблема: что лучше: цинично сказать человеку правду о его здоровье... | | Новый папа бойфренд Олег. Проведи меня лучше экскурсией по квартире, я у тебя, между прочим, впервые. Урбанистический пейзаж за окном очень даже ничего,... |
| Меня уже давно просили сделать доброе дело и написать не заумные... Идея данного описания проста мы с вами, будем постепенно (по шагам) строить некий сайт (например домашнюю страничку). При этом я... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Не тот учитель, кто получает воспитание и образование учителя, а тот, у кого есть внутренняя уверенность в том, что он есть, должен... |
| В перспективе Интернета персональные блоги. Все больше людей заводят... Россия, 197046, Санкт-Петербург, ул. Малая Посадская, 30; Тел.: (812) 232 59 15; Факс: (812) 232 33 76; e-mail | | На уроках технологии мы научились шить на швейной машине и познакомились с лоскутной техникой Скоро праздник 8 Марта и мне нужно подумать о подарке для мамы. А так как я ещё не зарабатываю деньги, то лучше, если я сделаю подарок... |
| Возможные аргументы для отказа от предложения покурить Нет, спасибо. У меня на табачный дым аллергия. Может, лучше покатаемся на велосипеде? | | Создание видеоуроков Применять на занятиях свои уроки конечно здорово, но перед тем, кто сталкивается с этим впервые встает вопрос: какое программное... |
