Скачать 3.68 Mb.
|
Глава первая На дамасской дороге Ближний Восток, весна 1999 года Шла вторая неделя апреля, и хотя путеводитель «Лоунли Плэнет» безапелляционно утверждал, что весной температура в Сирийской пустыне умеренная, жара уже была невыносимой. «Сейчас, должно быть, где-то между девяноста и пеклом», — недовольно подумал Майкл Олден. И — он знал это по опыту — это были еще цветочки. Он закурил сигарету и оперся на провисшую стенку палатки. Мимо прошли две санитарки, болтая по-арабски. В суете и гаме он не мог их слышать, видел лишь, как двигаются их губы. — На прививки не сюда, отправьте их в палатку «С», — крикнул он, завидев кучку одетых в черное местных женщин с детьми на руках. Санитарки принялись их отгонять. Освободившееся пространство заполнилось еще большим количеством народа. Майкл осмотрелся, не в силах избавиться от дурного настроения. До него, словно некая адская музыка, доносились плач детей и приглушенные стоны. Медицинский пункт был развернут близ того, что некогда представляло собой древнеримский город Пальмиру. Он был укомплектован доставленными сюда Всемирной Организацией Здравоохранения врачами из разных стран, которые пытались оказать хоть какое-то подобие помощи тысячам беженцев, ежегодно проходившим через его сетчатые ворота. Прошлое лето по общему мнению было нестерпимее всех предыдущих. Майклу оно запомнилось достаточно жарким для того, чтобы расплавилась пластиковая фляга, оставленная на капоте джипа больше чем на десять минут. При условии, конечно, что за это время ее никто не украл бы. И при условии, что имелась бы чистая вода, для которой может понадобиться фляга, а также что никакие бандиты, террористы или захватчики не перекрыли бы дорогу Дамаск—Алеппо, служившую единственным путем к тому, что в этих местах могло считаться безопасностью и порядком. Майкл приехал на Ближний Восток в 1996 году как подающий надежды хирург, только что закончивший ординатуру в Соединенных Штатах, однако подающие надежды хирурги были здесь никому не нужны. Операции, даже самые рядовые, были роскошью — толпы людей, ежедневно проходившие у него перед глазами, остро нуждались в воде, пище и антибиотиках, а не в пересадке сердца. Он делал для них что мог, но вовсе не то, чему его учили. Лишь получившие исключительно тяжелые травмы удостаивались чести быть препровожденными в операционную. Так прошло уже три года. Ему было тридцать три, но временами он чувствовал себя вдвое старше. ВОЗ была учреждением ООН, уставная цель которого заключалась в повышении качества здравоохранения во всем мире. Таковы были декларации. В реальности же ее деятельность сводилась к посильной помощи в случае «чрезвычайных обстоятельств», длившихся по полсотни лет и вполне способных продлиться еще столько же. В послужном списке этой организации были курдские восстания в Турции. Была распространившаяся чуть ли не по всему миру вражда между мусульманами-шиитами и мусульманами-суннитами — последняя вполне могла бы претендовать на место в книге рекордов Гиннесса, так как длилась уже больше тысячи лет. Были Бог знает отчего возникшие кровавые беспорядки в Ираке. И в результате каждый такой конфликт, сетовал про себя Майкл, выдавливал беженцев в Сирию — все дороги, как в Рим, вели сюда, и согнанные с насиженных мест толпы шли на запад и юг в поисках призрачного убежища. На каждой границе их тысячами возвращали обратно, но они все шли огромной волной, которую не в силах было обуздать даже все человеческое милосердие вместе взятое. Но здесь милосердие — в лице ООН — занималось безумным чаепитием на адском курорте. Майкл затушил сигарету и вернулся к работе. — Мне нужен еще один комплект для наложения швов, — потребовал он. — Проверьте, достаточно ли у нас физраствора, а вы, санитары, имейте в виду: если есть раненые, их в первую очередь. Последнее прозвучало горькой шуткой. Трое представившихся водителями автобуса пришли в медпункт пешком, буквально разорванные в клочья. Кто-то (надо думать, по политическим соображениям, взлетевшим на воз- дух вместе с ним самим) взорвал автобус с иракцами, нелегально проникшими в Сирию. Погибших военные просто-напросто похоронили на месте, а выживших скопом усадили в грузовик и вывезли обратно через границу. Те же, кто пребывал между жизнью и смертью, оказались здесь, хотя забот медпункту хватало и без них. Майкл наложил повязку на голову тому, кто был ранен легче других. Молодой, не старше шестнадцати лет, парень, хныкал. «Потерпи секунду», — как можно непринужденнее сказал он ему, заподозрив в «водителе автобуса» одного из террористов. Последнее не вызвало в нем ни злости, ни возмущения — он лишь хладнокровно допустил такую возможность. Ткань палатки для сортировки пострадавших и так пропускала достаточно света, но то, что брызнуло в нее сквозь открытый полог, было чересчур ярким, чтобы называться солнечным светом. Это было излучение, столь ослепительное, что Майкл готов был услышать сопровождающий его звук — что-нибудь вроде рокота мощного двигателя или рычания доисторического пустынного льва. Казалось невероятным, что свет может быть такой силы. Хочу, чтоб все грузы были доставлены вовремя — рассеянно молился Майкл. — Хочу, чтобы в этом году нам хватало воды. Молитва была напрасной. Он знал уже, что здесь всегда всего будет не хватать. Ни для медицинской миссии ВОЗ, ни для этого сумасшедшего города из домишек-развалюх и слепленных из чего попало лачужек, разбросанных вокруг палаток медпункта. Если бы не иссушающее пустынное солнце, вонь от экскрементов, мусора и немытых тел была бы невыносимой. Но против наполнившей здешний воздух безысходности было бессильно даже оно. Он закончил перевязывать голову юному террористу, и парень подпрыгнул, пытаясь дотянуться до карманов своей одежды. Майкл невольно отпрянул, закрыв лицо руками. Но парень извлек из кармана вовсе не гранату. — Спасибо, — пробормотал Майкл, беря замызганный апельсин, который протягивал ему застенчиво улыбающийся парнишка. Для израильского фрукт был чересчур жалким, чему Майкл даже обрадовался. Ему не хотелось думать, что парнишка взял апельсин у солдата, погибшего при штурме Голанских высот. «Помни, ты сам захотел приехать сюда». Это доведенное до автоматизма напоминание стало у Майкла чем-то вроде мантры; он старался взять от нее все то утешение, которое она, уже столь привычная, могла дать. Он сглотнул, почувствовав на пересохших губах вкус песка. «Следующий!» — крикнул он, перекрывая шум. Юсеф, молодой араб, прилепившийся к Майклу с самого его приезда и вскоре ставший незаменимым его помощником (за все это время Майкл смог освоить лишь по горстке слов из тех нескольких арабских диалектов, что были здесь в ходу), ввел в палатку следующего пациента. —Скажи ей, пусть взбирается на стол, — сказал Майкл. Юсеф перевел, но ничего не произошло. Санитар пожал плечами. Это была закутанная в чадру женщина из кочевого племени — во время войны в Заливе американцы называли таких «Черными Движущимися Объектами». Из всех частей ее тела Майклу были видны только глаза и рука, прикрывавшая лицо складкой одежды в присутствии незнакомого чужестранца. Но по ее походке было видно, что она находится на поздних сроках беременности. - Я не сделаю тебе ничего плохого, — сказал Майкл. Он подвел ее к передвижному смотровому столу, и она застенчиво и в высшей степени неохотно на него взобралась. - Вот и славно. Женщина смотрела в сторону, избегая встречаться с Майклом глазами. Ее родственники (по крайней мере таковыми они показались Майклу) толпились в палатке позади женщины — пыльная, гогочущая масса донельзя любопытных людей, которым напрочь незнакомо было понятие личного пространства. За ними по-прежнему напирала толпа жаждущих осмотра. — Юсеф! Скажи им, чтоб выстроились в очередь снаружи! — Майкл отчаянно пытался подавить сквозившую в его голосе усталость. Он услышал пронзительную арабскую скороговорку Юсефа, обращавшегося к толпе. Люди роптали и переминались с ноги на ногу, не двигаясь с места. — Акушерку сюда! — отрывисто бросил Майкл. Из соседней палатки прибежала молодая шведка в униформе; ее выцветшие на солнце волосы были спрятаны под куфию — то ли из уважения к местным обычаям, то ли из-за невозможности вымыть их как следует по причине нехватки воды. Звали ее Ингрид, но красавицей она не была. — Помоги мне ее осмотреть и скажи Сергею, что мне скоро может понадобиться рентген. Глаза Ингрид округлились. Рентгеновский аппарат, как и обслуживавший его техник, славился своим капризным характером. Тем не менее она кивнула и отправилась на склад за перчатками и шприцем. Майкл стал шарить в складках чадры, отыскав наконец руку пациентки. Она была теплой и влажной, пульс частил, как у воробышка. Майкл улыбнулся дежурной улыбкой, в глубине души, однако, пугаясь своих возможных открытий — постоянное недоедание и ужасы войны вряд ли принесли пользу. нерожденному ребенку этой женщины. До него с трудом дошло, что окружающий шум вдруг усилился. Внезапный звук выстрела словно расколол воздух. Ингрид, стоявшая в дверном проеме, отделявшем палатку от склада, завизжала, как начинающая актриса в плохом фильме. —Ложись! — заорал Майкл, стремительно разворачиваясь. Сквозь толпу родственников пробивался молодой араб. Его глаза были скрыты за темными очками, а одежда испачкана до неузнаваемости, но автомат, из которого он только что выстрелил сквозь потолок палатки, блестел свежей смазкой и вообще выглядел прекрасно ухоженным. Это был АК-47 — самый популярный аксессуар ближневосточной моды. Резким движением парень направил его на Майкла, что-то крича по-арабски и жестикулируя стволом в такт словам. «А я-то думал, что достаточно разоружить пациентов», — покоряясь судьбе подумал Майкл. Он не испугался — для этого он слишком устал. —Бутул — а, бутул да! — сказал он, подыскивая арабские слова из своих скудных запасов. — Прекрати! Вбежал Юсеф. —Доктор говорит, чтоб ты прекратил! — зачем-то крикнул он по-английски. Нелепость этого он, похоже, осознал одновременно с Майклом. Толпа позади нападавшего, отпрянувшая было при звуке выстрела, подалась теперь вперед, с явным намерением помочь каждой из сторон советом. Не выпуская из рук бутылочку с диазепамом и дефицитный стерильный шприц, Ингрид нерешительно шагнула вперед. Араб заколебался, не зная, реагировать ли ему на это появление нового действующего лица или продолжать оборонять ту, кто, по всей видимости, была его женой. Воспользовавшись заминкой, Юсеф схватил автомат за ствол и рванул его вверх, направляя в потолок. Затем Майкл выхватил оружие из рук нападавшего. —Ты ее муж? Сюда запрещено входить с оружием! Мамнуа! — крикнул он со всей суровостью, на какую был способен в данный момент. Он передал автомат Юсефу, поспешившему отойти на безопасное расстояние. Разъяренный нападавший ничего не слышал. Подбежав к жене, он принялся стаскивать ее со стола. Немного поупиравшись, та уступила. Он повернулся к Юсефу, явно требуя обратно свой автомат. —Скажи ему, что автомат ему вернут возле ворот, — велел Майкл. — Успокойся, Ингрид, кризис миновал. Муж пациентки что-то сказал, брызгая слюной. - Он говорит, что у него есть граната, — упавшим голосом перевел Юсеф. — Он называет вас дьяволом и говорит, что его жена теперь уже никогда не будет прежней. Мне кажется, что он хочет с вами поторговаться. - Тогда скажи ему... - Доктор! — закричал вбежавший ассистент из хирургической палатки. Его зеленый операционный костюм был забрызган свежей кровью. — Доктор! Вы нам нужны! Сейчас же! — Не дожидаясь ответа, он выбежал. Майкл рванул за ним, срывая с себя на бегу белую куртку. Он не слышал, как подъехал медпунктовский грузовик. И что случилось с несчастной молодой мамой, он так и не узнал. Бактерицидные лампы бросали на стол зеленоватый отсвет и мигали всякий раз, когда кто-нибудь в городе включал тостер. Майкл наклонился над столом, не видя ничего кроме открытого пространства, ограниченного хирургическими простынями. Тело, лежавшее на столе, казалось маленьким, чем-то вроде костлявой куклы. С того момента, когда Майкл в последний раз интересовался временем, прошел целый час. Операция была настолько сложной, что он не чувствовал даже жары, которую вентиляторы, дребезжавшие у него под ногами, лишь усугубляли. — Держите-ка этот ранорасширитель наготове. Одна из сестер, арабка-христианка, протянула руку и взяла инструмент. Пациентка, маленькая курдская девочка, по дороге в школу была буквально изрешечена шрапнелью всех возможных видов; рядом с Майклом его начальник, русский хирург Николай, оперировал ее сестру, которая, услышав взрыв, накрыла семилетнюю малышку своим телом. В сирийских школах можно многому научиться. Брюшная полость была набита тампонами, но, когда Майкл вставлял туда очередной, тот почти сразу наполнялся кровью. Давление еще держится? — спросил он, взглянув на анестезиолога-египтянина Умара. Тот покачал головой. Запасы крови для переливания подходили к концу.
Николай был достаточно хорошим торакальным хирургом, чтобы, не прерывая своей работы, изредка поглядывать на то, что делает Майкл. Обе операции были из разряда безнадежных. Майкл с ненавистью посмотрел на последний пропитавшийся кровью тампон.
Майкл пропустил его слова мимо ушей, погрузил руку глубже в направлении тазового пояса — и нашел это.
Рука Майкла наткнулась на кусок металла, — то ли гвоздь, упакованный внутрь бомбы, то ли осколок ее оболочки — и вдруг из-под его пальцев струей полилась кровь. — Брюшная аорта вот-вот лопнет, — сказал он. Умар покачал головой; Николай не проронил ни слова. — Ну же, ну, — пробормотал Майкл, ни к кому не обращаясь. Наконец он нащупал сосуд и крепко сжал пальцы. Поток крови остановился. — Слушай, Николай, сделай одолжение, подойди сюда, — сказал он. Русский, не взглянув на него, покачал головой.
Он впервые взглянул на лицо девочки. Умар снял с нее маску; она была прекрасна, этот спящий черноволосый херувимчик. Боковым зрением Майкл увидел, как две медсестры отходят от стола. — Эй, это еще не все! — сердито воскликнул он. — Давайте кетгут и четвертый номер... Вдруг он чуть не подпрыгнул, почувствовав руку на своем плече. Это был Николай.
Майкл покачал головой.
Сердцебиение глухим стуком отдавалось у Майкла в ушах. Он выдохнул, вдруг поняв, что все это время стоял, затаив дыхание. Затем он медленно разжал пальцы. Из сосуда, булькнув, вытекла струйка крови. Девочка лежала, вытянув руку за край стола — рука была бледной, как штукатурка. Майкл со свистом выпустил воздух из легких и отошел от стола. — Погодите, — сказал он сестрам, собравшимся уже закрыть девочке лицо. Он подобрал руку девочки, плотно подоткнув ее краем простыни, затем наклонил голову. Это был вполне естественный жест, хотя ему никогда прежде не случалось так делать. Почему же он решил сделать это сейчас? Его разум не задал этого вопроса, но миг спустя он взглянул вверх и увидел рядом со своим лицом какие-то неясные очертания. Это было похоже на мелькнувшую в воздухе тень или марево, как над разогретым летним асфальтом, только гораздо менее отчетливое и совершенно холодное. Если бы Майкл не открыл глаза, то решил бы, что мимо него пронеслось слабое дуновение ветерка. «Боже мой, ведь это ее душа!» Майкл не помнил впоследствии, действительно ли у него в голове пронеслись эти слова, или же он просто в результате некоей моментальной вспышки осознал, что это было такое. Осознание продлилось лишь один миг — и исчезло. Облачко истаяло и сделалось еще менее осязаемым.
Персонал вернулся к работе. Майкл оглянулся, но облачка уже не было видно. |