 | Поиск |
Скачать 3.64 Mb.
|
| Счастливые “мгновения” Сёрена Кьеркегора. Где Дух Господень, там свобода”. /2 Кор. 3,17/. Значение личности и творческого наследия Сёрена Къеркегора для духовной жизни XX века трудно переоценить. Трудно о нём и писать, ведь чем, крупнее личность, тем труднее её вместить в какие-то определения, тем труднее сформулировать то, что она сделала. Значение Къеркегора настолько велико, что только перечисление имён деятелей культуры и религии нашего столетия, оказавшихся под непосредственным влиянием датчанина, заняло бы несколько страниц. Достаточно назвать лишь тех, кто сам составил эпоху: это и поэт Райнер Рильке, и писатели Франц Кафка и Макс Фриш, и философы, богословы Мартин Бубер, Карл Ясперс, Мартин Хайдеггер, Карл Барт, Рудольф Бультманн, Жан-Поль Сартр, Лев Шестов и др. Практически нет области в духовном процессе нашего времени, где бы взгляды Къеркегора не оставили бы свой след. Его можно сравнить с такими «гомерами» современности, какими были Фёдор Достоевский, Лев Толстой, Блез Паскаль или Фридрих Ницше, чей «эпос личности» далеко за пределами определённого исторического времени и народа, ибо он принадлежит человеку, а значит, всем временам и народам. Прочно забытый в девятнадцатом веке, Къеркегор на устах у миллионов в веке двадцатом. Интерес к личности и творчеству «датского Сократа» не стихает, он усиливается. Вокруг него идут ожесточенные споры. Интересная деталь: если Ф.Ницше для мировой общественности «открыл» датчанин Г.Брандес, то датчанина Къеркегора с миром «познакомили» немцы. Именно немцы открыли миру Кьеркегора и не случайно именно в Берлинездил он когда-то, чтобы послушать лекции Шеллингав. С.Къеркегер – писатель религиозный, христианский. В христианской традиции он продолжает направление, намеченное Посланиями св.ап. Павла, трудами Тертуллиана и Лютера. В центре моего исследования будет именно этот аспект его творчества, его богословие веры. Рамки статьи не позволяют говорить обо всей совокупности его сочинений, подробно разбирая каждое из них, но, говоря о главных моментах его богословия веры, я буду исходить из всей совокупности этих работ. Сначала несколько слов о жизни самого писателя. Родоначальник европейского экзистенциализма Сёрен Аби Къеркегор /Soren Aabу Kierkegaard/ родился 5 мая 1813 года в столице Дании городе Копенгагене. Шестой и последний ребёнок Михаэля Къеркегора /1756-1838/, человека набожного и богатого, он рос и воспитывался в атмосфере строгого лютеранства и пиетического благочестия. Его отца до последнего смертного часа не покидало гнетущее чувство глубокой вины за то, что, работая в детстве пастухом у богатых людей, он одиннадцатилетним ребёнком проклял Бога. Наказанием за этот грех Михаэль Къеркегор считал преждевременную смерть своих четверых детей. Все свои усилия и влияние он сосредоточил на двух сыновьях: Петере и Сёрене. Его любимцем был маленький Сёрен. Он был особенно восприимчив к наставлениям отца. Богатая фантазия, острый диалектический ум, тонкая душевная организация очень рано проявились в ребёнке. Отец всячески развивал эти способности мальчика, зачастую не щадя его детской души. Чувство вины отца рано передалось его сыну. Сёрен был уверен, что не переживёт тридцатитрёхлетний рубеж и умрёт раньше отца. Смерть отца в 1838 была для него ударом. О своей же матери, Анне Къеркегор /урожд. Лунд/ он почти никогда не вспоминал. Смерть отца окончательно определила сферу его духовных интересов и занятий. Священником, как его брат Петер Кристиан, он не стал, но после окончания в 1840 году богословского факультета копенгагенского университета всецело посвятил себя писательской деятельности. К этому же году относится его помолвка с очаровательной восемнадцатилетней Региной Ольсен. Исключительная религиозность и глубоко пережитый личный выбор: или Регина или жизнь в абсолютном служении Богу привели к внутреннему конфликту долга и склонности у Къеркегора. После защиты магистерской диссертации «Понятие иронии с постоянным обращением к Сократу» в 1841 году он неожиданно для невесты разрывает помолвку, что по тем временам было неслыханным скандалом, и через две недели после этого покидает Данию и отправляется в берлинский университет слушать лекции немецкого «философа Откровения» Шеллинга. Не удовлетворившись ими и окончательно осознав себя как свободного «частного мыслителя» и писателя, Серен, возвращается домой в марте 1842 года. Живёт очень замкнуто, почти безвыездно, в Копенгагене. И с этого момента вплоть до своей смерти он пишет, пишет, пишет... В перерыве между работой над книгами он еще несколько раз посещает Берлин, чтоб немного рассеяться. В течение последующих тринадцати лет из-под его пера одна за другой, как с конвейера, выходят книги, статьи назидательные речи, памфлеты, бесчисленные дневниковые записи и проч. Всего тридцать томов сочинений, каждое из которых шедевр, отмеченный гениальностью автора. Это относится как к содержанию его работ, так и к форме, стилю их изложения, к языку. Перечислю лишь некоторые, самые важные труды, опубликованные, как правило, под псевдонимом и на собственные средства Къеркегора. Псевдонимы имели в его творчестве существенное значение. Каждый из них выражал как бы определённую идею автора, доведённую до своего логического конца. Это позволяло ему не отождествлять непосредственно свою точку зрения с мнением своих героев. Хотя эта точка зрения автора, его магистральная линия угадывалась сразу, она не навязывалась никому как последняя истина, заставляла читателя думать самому и решать за себя. В этом тоже сказался его сократовский, «повивальный» метод: наводить на вопросы, ставить их и заставлять читателя принимать собственные решения, находить личные ответы. Итак, его книги: 1843 год – фундаментальное сочинение «Или-или» /Виктор Эремита/, «Страх и трепет» /Иоганнес де Силентис/, «Повторение» Константин Константиус/ 1844 – «Философские крохи» /Иоганнес Климакус/, «Понятие страха» /Вигилиус Хауфниенсис/. 1845 – «Три речи», «Стадии на жизненном пути» /Хилариус Бухбиндер/ плюс «Восемнадцать назидательных речей». Затем, чтобы не утомлять читателя перечислением только главных работ, назову еще некоторые важнейшие: 1846 – «Заключительное ненаучное послесловие к философским крохам», 1847 – «Книга Адлера», «Дела любви», 1848 – «Христианские речи», 1849 – «Два небольших этически религиозных сочинения», «болезнь к смерти», «Точка зрения на мою писательскую деятельность», 1850 – «Упражнение в христианстве», в 1851 году – «К самопроверке современности рекомендовано», 1852 – «Суди себя!». Некоторые из них вышли посмертно. Кроме этого нужно упомянуть издаваемые уже в 1855 году Къеркегером листок «Мгновение» /с мая по сентябрь/, в котором он бросает открытый вызов датской Церкви, упрекаемой им в подлоге христианского служения имитацией такового. Къеркегор работал как никто. Рукописи его сочинений доставлялись секретарём в типографию буквально с непросохшими чернилами! Еженощные бдения за письменным пультом, странный образ жизни и внешность, стали ещё при жизни «притчей во языцех» всего Копенгагена. Среди обывателей города он стал посмешищем, дети, бросая камни, кричали: «Идёт «Или-или»!» Пожалуй, ни один писатель не довёл дух до такой температуры кипения страсти, как Къеркегор. Страницы его книг дышат не остывающим огнём его вулканического духа. Его стиль непохож ни на один, ибо он вмещает в себя всё: острую иронию, шутку, едкий сарказм, интимнейшую лирику, исповедальность молитвы, трагические разрывы, религиозные глубочайшие прозрения, философскую напряженность, пафос душевного самораскрытия граничащий с самоистязанием средневекового аскета, мрачную серьёзность повествования. Къеркегора нужно читать, желательно в подлиннике. Он неуловим, потому что присутствует везде! Но, увы, даже гений смертен. На написание и публикацию своих книг Къеркегор израсходовал все средства и силы. Когда, 2 октября, от полного физического истощения он упал на копенгагенской улице, в кармане у него нашли только несколько талеров. Скончался он 11 ноября 1855 года. 25 сентября он сделал свою последнюю дневниковую запись: «Вина, которая в определённом смысле слова не является моей, но делающая меня грешником перед Господом, гласит: отдать жизнь. Наказание соответствует вине: отнять у себя всю радость жизни, чтобы достичь высшей степени жизненного переизбытка». На духовный «капитал» Къеркегора человечество живёт и поныне. Я думаю, на него оно будет жить до тех пор, пока оно живо, пока оно человечество. Прежде, чем непосредственно обратиться к некоторым положениям къеркегеровского богословия веры, мне бы хотелось предварить его предысторией вопроса. Дело в том, что к моменту начала писательской деятельности великого датчанина в духовной жизни Европы философия немецкого профессора Гегеля переживала свой расцвет. Она была на устах у всех. И млад и стар восхищались ею, молодые раскруривали фимиам её «революционности», старикам же она давала отдохновение в любовании диалектическими тонкостями, когда можно, не отрываясь от книги, мыслить в категориях Мирового Духа и веровать в чудодейственную силу рационалистического «синтеза» всех противоречий жизни. Мода на тезис о том, что «всё действительное разумно, а всё разумное действительно» во многих головах продолжается и сейчас. Почти одновременно с бунтом Къеркегора против этой моды в России восстал Виссарион Белинский в своих знаменитых письмах к другу своему Боткину. В это же время Шеллинг начинает свой довольно-таки неуклюжий, но местами удачный «крестовый поход» против гегелеского рационализма, упрекая последнего в плагиате и извращенном толковании шеллинговских идей. Если отвлечься от «революционной сущности гегелевской» спекулятивной философии и попытаться рассмотреть её сущность «реакционную», то можно в двух словах сказать следующее. Это необходимо потому, что тогда станут понятней общие положения самого Къеркегора, ибо бунт «датского Анти-гегеля» немыслим был без гегелевской философии. Немецкий философ Георг Гегель /1770-1831/ завершил построение великого здания немецкого идеализма, довёл её, так сказать, до логического завершения, до всеохватывающей и единой системы немецкой философии, до абсолютного идеализма. Его философия претендовала на истолкование и выведение всех явлений природной и духовной жизни из самой сущности духа. Вся действительность, согласно тюбингенскому оракулу, понималась как процесс диалектического саморазвития и становления самосознания абсолютного духа, объективно и независимо от человека существующей абсолютной идеи. Понятие определяло бытие, панлогизм был предпосылкой такого взгляда: всё действительное разумно и всё разумное действительно! Между мышлением и бытием тождество. Гегель делает ставку на историческое развитие бытия и понятия. Законом движения действительности и понятия как сущности является противоречие; как только в мышлении и бытии наступает определённое состояние, осуществляется переход количества в качество, новое качество. Переход в противоположность. Происходит снятие тезиса и антитезиса синтезом. Так что сама действительность / и понятие/ испытывает реальное диалектическое изменение. Далее. Гегелевская система объемлет логику /метафизику/, натурфилософию и философию духа. Логика есть наука о чистой в идее, в неё включается учение о бытии, сущности и понятии. Она начинает движение от существующего «в себе», т.е. от пустого понятия и заканчивает это движение в абсолютной идее. Идея разворачивается в формах инобытия, т.е. в природе, что и выражает натурфилософия. Это распредмечивание идеи снимается в философии духа, когда природа переходит в человеческом сознании в духовные формы. Третий, заключительный этап движения системы состоит в развитии духа от субъективного к объективному, к абсолютному духу, который, проходя через ступени искусства /эстетика/ и религии – различных стадий становления самосознания Божьего в человеке, находит свою наивысшую форму проявления в философии. Такова вкратце система. Она мыслится немцем, законченным целым, где и бытие, и человеческое существование, и религия являются простыми моментами в развитии Мирового Духа, или разума как первоначальной сущности. Если же отвлечься от всей этой спекулятивной казуистики и попытаться перевести её на простой человеческий язык, то вся механика сводится к тому, что существование подменяется сущностью, бытие - мышлением, религия - философией, движение - покоем, человеческая личность - абстрактным всеобщим, вера - познанием, наукой, а Бог - саморазвивающимся абсолютным разумом, идеей. К чему привела такая философия «примирения» показала недавняя история, потому что от тотальности понятия к тоталитаризму всего один шаг. По всем из этих и другим пунктам Къеркегор полемизирует с Гегелем, прямым наследником платоновской метафизики, строившим своё «философское» государство. По этому поводу Къеркегор писал: «У большинства систематиков в их отношении к своим системам сходное положение с тем человеком, который строит великолепный замок, при этом, живя в сарае: сами они не живут в грандиозном систематическом здании, которые они строят для других». Это напоминает нам Достоевского, который отказывается жить в «арифметическом царстве» философов-утопистов. И если Гегель не замечает разницы между своим существованием и философией, то «подпольный человек» Достоевского прямо заявляет о своём нежелании жить в государстве философов. Разве человеку можно жить в «чистом мышлении», осуществляя собой статиста мировой идеи! Оказывается можно, хотя, к счастью, недолго. Об этом свидетельствует история тоталитарных систем, пытавшихся превратить личность человека в нумер, в винтик, в ветошку. Построить систему мышления можно, но систему существования человеческого нельзя. Оно в отличие от системы не завершено при жизни человека, оно первичней любой системы и сущности, оно – становление, непрерывный поток, самоосуществление человека в таких категориях как «выбор», «мгновение», «раскаяние», «совесть», «свобода», «страх», «отчаяние», и др. Ими человек не мыслит только, он ими, в них, живёт. Задача для него, поэтому заключается в том, чтобы не бежать в вечное от текучей действительности, времени, но стремиться осуществить вечное в своём временном. Религиозная вера – это уже поступок личности, говорит Къеркегор. Предвечный Бог ведь это одновременно и будущее человека. Здесь нет никаких гарантий «мирового развития», хода истории, опоры на объективную истину, которые бы позволили человеку почивать и объяснять свои действия независящими от него законами, судьбой мирового разума задним числом. Невозможно свободу личности втиснуть в тиски мировой необходимости, движение начинается не с «пустого бытия», а с личности этического решения, с выбора. Невозможно верить в сущность в Бога-идею, но только в Бога личного, Живого, существующего внутри самого верующего человека, невозможно жить в «чистом мышлении», ибо человеческое бытие - нечисто, невозможно отождествлять бытие и мышление, ибо жизнь - есть неразрешимый парадокс, отрицающий счастливое «снятие» в синтезе, который осуществляется только в голове у философа, но не в действительности, невозможно совершить переход из количества в новое качество, ибо замёрзшая вода, превратившаяся при определённой температуре в лёд, та же вода, аш два о, невозможно количественное измерение человеческой личности, ибо она непредсказуема, невозможно познание человека, ибо он единичен, а мышление, логика оперируют понятием как всеобщим, невозможно человека сравнивать с вещью, невозможно, невозможно, невозможно... А что же возможно? Верить! Вера есть возможность того, что философы считают невозможным. Здесь минус меняется на плюс. Что же такое вера, вера по-Къеркегору?! На этот вопрос я и пытаюсь ответить, точнее, этот-то вопрос конкретнее сформулировать. Ибо ответить на него невозможно! В дневниках Къеркегора есть такая запись: «Моя задача - расчистить место, куда бы мог придти Бог». Что расчистить? Место. Душу. От чего? От всего, что нашептывала спекулятивная философия, суеверие, предрассудки обывателя, логика «диалектическая», иллюзии счастья, обыденные человеческие представления о добре и зле и так далее и тому подобнее. Религия – это не учение «для слабоголовых», она не место для неудачников, она не «момент» развития системы Гегеля, она не «одна из». Она – главное и непохожее ни на что другое. Так же как нельзя этику подменить наукой, ибо, зачем тогда поступок, точно так же нельзя религию и веру заменить логикой, пусть даже и диалектической. И Бог христианский – это не абсолютная идея, не сущность, но Живой Личный Бог для верующего – Иисус Христос. Верить нужно не в сущность /это идеология/, но в личное существование, бытие Христа. У верующего не может быть безличного отношения, ибо Бог – это не безличный идол со слепыми глазами истукана, а всевидящее окно, пронзающее все бездны мрака человеческой души, конкретной души конкретного человека. Спасение потому и возможно, что между Богом и человеком устанавливается в вере личная связь и в ней человек «бесконечно заинтересован», говорит Къеркегор. Но вернёмся к дневниковой записи, а значит, постараемся начать всё сначала. Но как расчистить место в душе человеческой? Для этого Къеркегор разрабатывает свой так называемый «негативный» метод качественной диалектики. В чем его суть? В разделении слипшихся ото сна понятий, в великом ИЛИ-ИЛИ, ибо «не мир пришел Я принести, но меч» /Мтф. 10,34/. Что же войну? Отнюдь. Отделение плевел от истины, ради неё самой, ибо нет ничего опаснее для христианина, если он повредит вере своей, соединяя ради мнимого мира несоединимое. Вера требует подвига и служения, ей ненавистны полумеры, или Да или Нет, третьего не дано, третье от лукавого. Гегель, очевидно, забыл, что и его «синтез», и хитроумное диалектическое противоречие, и переход в собственную противоположность тоже понимается благодаря простой человеческой логике, где закон исключенного третьего один из главных. Не может одновременно быть и черное и белое. Третьим, синтезом, снимающим это противоречие, станет серое, где нет ни белого, ни черного. Итак, Къеркегор набрасывает следующий проект о трёх, независимых друг от друга сферах человеческого существования: эстетическая, этическая и религиозная. Философия – не венец, не синтез объединяющий в своём химерическом развитии стадии самоосуществления мирового духа, она сама включена в эстетическую сферу. Сутью трёх является /по порядку/: удовольствие, свободная воля /этический поступок/ и вера. Отношение между ними отрицательное, и ни о каком взаимопереходе, синтезе и примирении здесь не может идти речи. И движение человека от одного к другой осуществляется не постепенно, безболезненно, а сразу, в акте выбора, влекущими за собой радикальное изменение всего состава человеческого существования, образа жизни, отказа от благоприобретённых привычек. Нет в этом движении и исторического развития от «количества к качеству», от плохого к лучшему и ещё лучшему к самому наилучшему. Это абсолютно разные качества, не преходящие одно в другое. Для обывательского ума такое движение может выглядеть обратным, т.е. от удобного, привычного /от «добра»/ к неудобному, к непривычному /к «злу»/. Результатом такого движения, станет не вечное блаженство достигнутого покоя в идее, а постоянная борьба, борьба за достигнутое «существование», на уровне которого, например религиозного, удержаться человеку чрезвычайно трудно, ибо он требует от него неслыханных жертв и лишений. Кроме всего, так называемый «регресс» здесь не только не исключен, он ждёт вас, как бандит за каждым углом, не успеете оглянуться и в лапах у удовольствия, самодовольства гордыни, логики, науки, у тысячи других соблазнов. Ведь это так просто: получать удовольствие от всего! Нет, говорит Къеркегер, к счастью, это невозможно. Т.е. возможно, но тогда вы сразу оказываетесь в сфере эстетической, в евдемоническом существовании, а не во всех трёх сразу. А ведь к этому нас призывают философы-универсалы, чтобы и волки были сы и овцы целы. Здесь без собственных жертв не обойтись, но они не самоцель, а следствие для верующего. Нравственность, как и вера, это не наука, а поступок. И если этический поступок являем, то религиозный скрыт, ибо он дело всецело внутреннее, сердечное и духовное. Поэтому нелепо строить науку об эстетических или религиозных поступках. Не изучать их, а поступать, призывает Къеркегор. То же можно сказать и о заповедях Христовых, о Слове Божьем. А скажут: этика-то переходит в религию! Отнюдь нет. Всякая человеческая нравственность возможна лишь потому, что есть религиозная сфера. Она, эта нравственность, не должна обязательно быть религиозной, христианской, но как таковая она имеет место только потому, что есть нравственность христианская. Но тогда скажут: но ведь есть же христианская, религиозная этика. Да, есть; но верующий верит не ей, а Богу. Он верует во Христа, а не в его «этику», она лишь требование христианской веры, но не сам её предмет. Сначала Учитель, Его существование, и только затем учение. Иначе это будет не Новый Завет Бога с человеком, а Ветхий завет. Зачем тогда нужен был и Христос, если достаточно было зубрить Тору и по-фарисейски, по-книжному, по закону только биться головой о стену в безжизненном самоиступлении. Чтобы учиться по-христиански, надо жить в нём. Три экзистенциальных сферы суть самостоятельные и независимые стадии человеческого существования. Субъективность есть истина, в ней всё начало и концы. Человеческое существование, как и существование Бога, есть не объективная истина, не объективность. Поэтому знать или познавать их нельзя. Бог как истина субъективная может стать только предметом веры. И в этой истине человек или существует или не существует. Человек, говорит Къеркегор, существует в неизвестности, она – источник его экзистенциальной, верующей отваги. Тот же, кто существует в объективной истине, в объективном, познанном, в познании, науке и т.д., существует в не истине бытия, существует вне истины. Ибо думает он одно, делает другое, живёт третьим, а говорит четвёртое... и лжет во всём. Отвага – это непременное условие существования и она может привести душу или к гибели или к спасению. Знать наперёд человек об этом не может, он уповает, верит. Но именно поэтому возможны в жизни серьёзные изменения, только тогда человек станет личностью, бесконечно заинтересованной в спасении. Бог – это очень серьёзно. Легкомыслие, безопасность здесь недопустимы, говорит Къеркегор. Серьёзность во всём! Личная ответственность перед Богом – это не ответственность перед людьми, второе возможно в принципе только после первого. Предаться воле Божьей, всецело полагать себя Его промыслу не означает, по Къеркегору, самодовольно, самоуверенно предаться сну и покою. Христианская вера – тайна, потому верующий вечно волнуем. Путь к Христу так же труден, как и Его путь к нам. Из души человеческой бьет источник света, и чем мы к нему ближе, тем меньше шансов у нас для самообмана, тем больше соблазнов сослаться на усталость, быт, историю, условия и т.д. вынести веру, «мгновение» очень трудно, но если удаётся, тогда всё возможно; христианином человек становится, а не рождается. Это становление христианского в человеке есть процесс постоянного «упражнения» и «самопроверки». Ведь человек так странно устроен, что и Бога он может приспособить для собственного удобства, удобного, послушного божка для собственных нужд. Такое привычное христианство, считает К., есть самое отвратительное, ложное и богомерзкое изобретение человечества. Не Бог должен служить людям, а они Ему! Христос, придя к человеку, разрушил все привычные представления о добре и зле, о хорошем и дурном, о красоте и безобразии, о силе и правде... он принёс Новый Завет, абсурдный в глазах язычников, Он Собой, своим Словом заповедал ценности вечные, для вечной жизни и пытаться их приспособить к обыденщине означает ничего не смыслить и ни во что не верить. И говоря о воплощении вечного во временном, К., имеет в виду как раз обратное движение: от Бога к человеку, от божественного к человеческому. Христос неудобен, под подушку Его не положишь, как статуэтку. Он – глас вопиющего в пустыне человеческой. Ответить на этот глас может лишь тот, кто расслышит его среди шума человеческого торжища. Услышать и ответом будет – идти за Ним. А это, значит, принять на себя такие же страдания, как и Он. Это же возможно лишь при одном условии: вере, любви и уповании. Решение за человеком. Итак, субъективность есть истина, но истинна ли человеческая субъективность? Без Бога – нет. Истина человеческой субъективности есть Христос, ибо верует человек не на собраниях, а в тихой молитве души своей он обращается верующим сердцем к Христу. «Никто, кроме Христа, - пишет К.,-не является истиной; в любом другом человеке истина всегда есть нечто бесконечно более высшее, чем его существование, и потому естественный вопрос: что есть истина? И тогда нужно ответить на этот вопрос». Пилатовский вопрос «Что есть истина?» Къеркегор переформулирует: Кто есть истина? Истина – это Христос, истинно то, что Он есть. Как же человеку ответить на этот вопрос? Ответить не словами, не на словах, а всей своей жизнью? Его собственное существование «здесь» и «теперь» должно стать таким ответом. На это может решиться только верующий во Христа, в вечную жизнь. Но не только умереть, но жить по-христиански, по Христу. Способен ли? Каждый должен ответить на этот вопрос сам, сам перед Богом и совестью. И судить себя не мерками общепринятыми, а судом и страхом Господним. Истинное человеческое существование, по Къеркегору, это существование христианское, само христианство, так сказать, экзистенциально. Ибо оно не учение, не наука, не идея, а живое единство, мучительная любовь Бога и человека, Учителя и ученика. О своём религиозном раннем опыте у Къеркегора есть такая запись: «Представьте себе ребёнка, не испорченного болтовнёй и зубрёжкой о том, что Христос был распят; представьте себе такого ребёнка, положите перед ним несколько картинок с изображением, например всадника в треуголке, Александра Великого, Наполеона и т.д. Втасуйте в эту колоду изображение Распятого. Ребёнок, как и о других, спросит о ней: кто это? И если ему ответят, что это был самый добрый человек из всех живых на этой земле, он спросит: кто же тогда его убил и за что?» Даже Къеркегора Христос не был «одним из» лучших людей, Он был для него Богом, Единственным, и боль вопроса «за что они Его убили?», «Почему они убили добро?» кровоточила в душе его всю жизнь. «Возможно ли понять воплощение Бога в человеке, вечное во временном, историческом? Возможно ли вечное блаженство строить на историческом знании?» Из Любви и милости Бога к человеку и во искупление грехов рода человеческого послал Он Сына Своего, вочеловечившегося в Иисуса Христа. Как же человеку ответить на эту Любовь Бога? Ведь это «несчастная любовь!» «Несчастье, - пишет К., - заключается не в том, что любящие не могут овладеть друг другом, а в том, что они не могут друг друга понять. И это страдание бесконечно глубже того, о котором говорят люди, ибо оно нацелено прямо в любящее сердце и ранит его навечно». Неравенство в любви чисто человеческой может привести к любви романтической, платонической, когда любящий, обращаясь к предмету своего обожания, духовно как бы овладевает им. Такое восхождение от любви чувственной к любви духовной даёт нам Платон. Философ провозгласил духовную любовь как высшую ступень любви телесной. Любовь и познание совпадают, а Абсолюте, в Безначальном /беспредпосылочном – прим. А.С. /, в божестве. Эрос, дитя Пороса /богатства/ и Пении /бедности/ посредник между Богом и человеком, и ведёт через все ступени познания к постижению Божества, к его пониманию и духовному обладанию. Любовь – это путь познания, и познание есть путь любви. Они совпадают в высшей точке – в Благе Платона. Человек любит то, что понимает, и понимает то, что любит. Причем, учитывая специфику античного мировоззрения, о которой в своё время говорил А.Ф.Лосев, нужно сказать, что между телом, т.н. человеком и Богом здесь нет того безмерного расстояния, что присуще христианству. Дух, Бог есть лишь идеальный предел тела, идеальное воплощение телесности. Эротически познавательный путь является возведением конкретного тела, обожаемого предмета страсти, через идею этого тела к телесной идее. Этот путь – возведение конкретного тела в абсолют. Он есть процесс постепенного восхождения от чувственного мира к миру идеальному. Гармония между телом и идеей была отражением гармонического отношения античного человека с божеством, что вполне вписывалось в общую картину мира – гармонизированный космос древних греков. Познавательный оптимизм не только исключал чувственного познания и чувственной любви, но заведомо предполагал их в качестве низшей ступени познания любви идеальной, божественной любви. Так рационализм и мифологический символизм мирно соседствовали друг с другом в объективно-идеалестической системе философии Платона точно так же, как у Гегеля. Для христианства, если не брать его гностический вариант, такое «мирное сосуществование» Бога и человека, такое гармоническое сочетание земного и небесного просто невозможно. В нём акт познания – это уже грехопадение. Почему? Да потому что не познания требует от человека Бог, а веры. Ведь познать – это уже якобы осуществить, сделать, понять. Философское понятие оперирует абстрактно-всеобщим, в котором или которым разрешаются якобы реальные конфликты и противоречия жизни. Но понятие само не может разрешить ни этих конфликтов, ни противоречий самого человека, ни понять, познать парадокс Христа-Богочеловека. Для него это неразрешимые противоречия, ибо конкретный человек выпадает из стройной системы вечной и абстрактной идеи. Первичен Дух, а не идея, и этот Дух существует не объективно, но дан в непрерывном становлении самоосуществления человека в вере, любви и надежде. Человек должен действовать, совершать поступки, а не отгораживаться от себя, Бога и мира чистыми идеями. Сами они лишь «момент» его экзистенции, одна из стадий человеческого существования. Между Богом и человеком, считает Къеркегор, существует с точки зрения разума только отрицательная взаимосвязь. Он не способен понять Бога, Откровение, Христа. Он может в Него только верить. И любовь его мучительна к Нему потому, что лишена познавательных «костылей», ибо она превосходит всё мыслимо-человеческое. Не в познании любит человек Бога, а в вере. Он должен в любви своей соответствовать той, которую Христос даровал ему самому. Здесь нет гармонии и плавного, безболезненного перехода, или восхождения. Шаг Христа к людям предполагает встречный. И всё здесь боль, радость, терпение, смерть, жизнь. Если же человек понимает умозрением Откровение Господне, «целесообразность» христианской любви и веры, то он не любит и не верит в Бога. Понять вечного Бога в презираемом, побиваемом камнями Иисусе Христе, который унизил себя, чтобы быть равным с тобою нельзя! Нормально любить сильное, лучшее, самое лучшее, но как любить и верить в слабое и падшее, в Христа из Назарета?! Ведь в учебниках не написано, что он Бог! А если даже и прочтешь в учебнике и будешь веровать по нему, то грош цена такой вере. А то, что этот человек проповедовал, не вмещалось ни в какие привычные рамки: любить врага, ближнего своего, жертвовать собой и т.д.!!! Да и вера, что она такое?! Одно дело боги, герои, идеи. А здесь человек, выдающий себя Сыном Божьим! «Горчичное зерно» веры, какой веры?! Той, которая нарушает веками сложившийся быт и привычки?! Долой такую веру, долой такого бога! Вот, что услышал Христос на улицах городов и селений, вот, что он слышал от толпы зевак, требовавших чудес. Но именно вера, «без чудес», без гарантий на успех, вера «загадочный скачок», как пишет Къеркегор, есть мост, то мгновение, которое лишь одно способно воскресить человека духовно. Здесь нет посредников между «бесконечно различными» Богом и человеком. Сам Богочеловек Христос – этот посредник! В вере в Него человек может стать «равным» Богу, ибо для Бога «всё возможно», Он дарует человеку смертному и падшему, человеку греховному вечное спасение и вечную жизнь. Вера – это самое напряженное состояние всего человеческого, ибо она – отблеск Бога в человеке. Об этом же писал Лютер: «При получении первой благодати, как и при получении славы Божьей, мы должны быть пассивны, как женщина при зачатии... Мы можем и умолять о благодати, но когда благодать приходит и душа наполнена Святым Духом, тогда она не должна ни молиться, ни действовать, но просто утихнуть». Вера – это испытание человека Словом Божьим. Ему он должен подвергнуться, чтобы избежать соблазнов. «Самопроверка» верующего есть условие готовности принять благодать, она очищение от иллюзий. Св. Ап. Павел в Послании к коринфянам говорит: «Проверяйте самих себя, в вере ли вы, самих себя испытывайте. Или вы не знаете самих себя, что Иисус Христос – в вас?» /2 кор. 13,5/. И Къеркегор обращает всю свою |
| Поиск |