 | Поиск |
Скачать 3.64 Mb.
|
| бесконечную внутреннюю страсть на дело такой христианской самопроверки, на «упражнение в христианстве». Стать христианином, говорит он, это вовсе не означает стать «лучшим человеком», в обычном понимании этого слова. Это означает стать «избранником» Божьим. Такое избранничество, с одной стороны, как бы максимально упрощает, демократизирует, христианское вероисповедание, переводя его исключительно во внутренний план, но, с другой стороны, делая его максимально доступным в смысле актуальной возможности его реализации в «здесь» и «теперь», оно становится для человека невероятно трудным делом. На это способны только подвижники и мученики веры. Итак, Къеркегор со всей решительностью строго разграничивает бытие и мышление, сущность и существование, логику и действительность, философию и религию, эстетику и этику, знание и веру. Вера нелогична, неразумна точно так же, как и человеческое существование. Отдельный человек, по Къеркегору, обладает уникальными возможностями внутренней духовной, религиозной жизни. В религии не философствуют точно так же, как нельзя в философии или в философию верить. Познание имеет дело с сущностями вещей и явлений, но не с их существованием. Верить и любить можно только существование Бога, Его Самого, но не Его «сущность». Вопрос не в том «что есть Христос?», а втом, что Он е с т ь и его существование познается в вере, но как мучительно верить в такого Живого, а не идеального Бога! Бога Авраама, Исаака, а не Бога философов, как говорил Паскаль. «Бог, - пишет Къеркегор в «философских крохах», - это просто имя, которое мы Ему даём. Пытаться доказать, что это Неизвестное существует, напрасный для рассудка труд, ибо если Бога нет, то доказательство невозможно, а если Бог существует, оно излишне и глупо. Вообще: пытаться доказать, что нечто существует, довольно утомительное занятие, ибо я доказываю тем самым не то, что камень существует, а то, что нечто, что существует, есть камень». Иначе говоря, можно доказать, что то, что существует есть камень, но нельзя доказать или опровергнуть логикой, что камень существует. Къеркегор постулирует очень важное положение: таинство бытия. Творение не может знать замысел Творца и если оно на это посягает, оно грешит. Вера позволяет прикоснуться к таинству бытия. Говоря об этом положении къеркегоровского богословия веры, можно перефразировать выражение Декарта – не «мыслью, следовательно, существую», а «верую, следовательно, существую!». К собственному существованию можно найти единственный «надёжный доступ чрез веру в Него» /Еф. 3,12/. Христос для ума предстаёт парадоксом как единство вечного и временного, то же можно отнести и человеческой экзистенции. Понять через логическое понятие ее невозможно, единственный ключ – вера, ибо «парадоксальная страсть рассудка постоянно наталкивается на Это Неизвестное, которое существует, но которое остаётся неизвестным и потому не существует». Вера есть не только любовь, но и упование, надежда на промысл Божий, когда человек всецело предаёт себя в руки Господни. «Возмущение» или «досада» разума, его отчаяние понять абсолютно отличное от него есть его гибель и начало жизни веры. «Верую, ибо нелепо» - так эту мысль формулировал еще Тертуллиан. Жизнь веры есть выход за пределы логики в сферу экзистенциально-религиозной вероятности, т. е. абсолютной свободы. Христианство, так сказать, само по себе экзистенциально, ибо главный вопрос веры заключен не в поисках сущности, но существования. Само же человеческое существование – это не простая физическая наличность, оно – становление, воплощение вечного во временном, оно – верующие бытие. Не богатство личности в мире чистых идей и мышление философов, но движение к бытию, его истине, в которой существуют или не существуют. Истина же существования – Христос. Верующий человек существует во Христе! Человек и осуществляет действительность. В отличие от Канта Къеркегор говорит не о том, что Бог есть результат бессилия разума разрешить антиномии, но само существование Бога является причиной такого бессилия ума. Речь идёт по этому не об антиномиях разума, а об антиномии разума и веры. Поэтому Къеркегора в строгом смысле нельзя назвать, ни иррационалистом, ибо речь идёт не столько о возможности или невозможности понять Христа, но о познании или непризнании факта Его существовании. Речь идёт о вере. Но этот фидеистический априоризм внешне, объективно, никак не фиксируется, сам человек есть акт веры, исключительно субъективный акт человека. Человек или принимает, или не принимает благодать, дарованную ему Богом. Третьего не дано. И философия не может быть здесь посредником, синтезом. Ибо сама она вращается в сфере неверия, т. е. понятия. Религиозная философия, как и философская вера, – это бессмыслица. Ибо как можно верить в понятое? Знание, и философское в том числе, имеет, говорит Къеркегор, чисто «аппроксимативное», т. е. приблизительное значение. Оно количественно, ибо, сколько оно не силится познать бытие, стать на его место – это ему не удаётся. Отсюда, бесконечный процесс познания сущности существующего, который никогда не может закончиться. И потому познание – это только возможность. С другой стороны, оно само в себе есть законченное, оперирующее логическими понятиями, ставшее и потому отрицающее движение и становление. И только вера как абсолютная возможность невозможного есть действительность, т. е. качественный прорыв к действительности, ибо «говорить о существовании, что оно существует меньше или больше, совершенно бессмысленно», потому что «муха, если она существует, имеет ровно столько же бытия, сколько и Бог». «Как скоро, - пишет далее Къеркегор, - идеально я говорю о бытии, я говорю больше не о нём, но о сущности». Бытие есть тайна, в нём всё возможно. Поэтому оно чудо, даруемое Творцом. Здесь ничего нельзя знать заранее, рассчитывать наперёд, оно свободно-действующая причина, где по следствиям никогда нельзя заключить о нём самом, т. е. о причине. Экзистенция выпадает из причинно-следственных связей, которые конструирует мышление и логика. Необходимость следствия – фикция, ибо оно могло и может быть абсолютно иным. В причине нет необходимости, оно – абсолютная свобода. Человек обретает во Христе свободу именно потому, что Он пришел к людям не по принуждению, а свободно. Отпадшая от Бога воля несвободна. Своеволие – это рабство человека, зависимость его от самого себя, каприз, грех. Поэтому вера – это абсолютно свободное, духовное бытие или существование человека, незапрограммированное никем и ничем. Самоосуществление личности возможно только в Боге, в вере в Него. Вседозволенность исключена. Ответственность перед Богом не идёт ни в какое сравнение с человеческой. Бог видит человека насквозь, человек проницаем для ока Всевышнего, как стекло. Человеку нужно не упорствовать, но открыться Богу, ввериться и довериться Ему полностью, “прилепиться” к Нему. Исполниться волей и исполнить волю Господню – вот врата свободы человека. Къеркегор резко выступает против любых традиций бытия. Нет менее совершенного или более совершенного бытия. Качественное бытие равно самому себе. Он отрицает метафизическое представление о тождестве абсолютного бытия с абсолютным совершенством, господствующее в умах еще со временем Платона: чем совершеннее вещь, тем больше в ней бытия, и, наоборот. На этом строилась теория познания: более совершенное знание предпологало постижение и более совершенное бытие. На этом же основании выводились онтологическое доказательство бытия Бога. Если есть менее совершенные существа, значит, существует самое совершенное существо, или сущность – Бог. Следовательно, Бог существует. Такой ход мыслей Къеркегером отвергался, как, впрочем, и другие доказательства бытия Бога: космологическое, космогонические, причинно-следственное и др. Не Бога нам надо доказывать и оправдывать, а самим перед ним оправдаться. Как было уже показано выше, существование или несуществование Бога нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Вера не нуждается в доказательствах, как и бытие, Бог. А тот, кто прибегает к подобным доказательства не только не знает, но и не имеет вообще никакого дела с существованием, но только с сущностью, которую и доказывает. И этим рассуждением Къеркегор “не доказывает” нам невозможность доказать существование Бога, но предоставляет самим сделать свой выбор. Он только показывает невозможность подобного доказательства от противного. Непригодность доказательства – это не означает еще утверждение бытия, как и наоборот. Решение за человеком, за каждым из нас, это дело нашей веры или неверия. Категория “мгновения” имеет у Къеркегора принципиальное значение, в мгновении время сжимается до точки, до “сейчас”. Здесь нет ни прошедшего, ни настоящего, ни будущего. Оно – синтез вечности и временности. И потому – есть и прошлое, и настоящее, и будущее. В мгновении, в вере человек становится в вертикальное соотношение со Христом, лишенным посредничества истории, предания или авторитета “отцов”. Здесь верующему невозможно “списать” издержки веры на кого-нибудь или что-нибудь объективно существующее. Мгновение – это “одновременность” как бы сосуществования со Христом, со всеми тсюда вытекающими последствиями: со-страдания, со-распятия, и со-воскресения. Только в этом случае Слово Божье получит силу, будет Живым Словом Живого Бога, а не буквой писания, отдельно существующего от верующего. Человек и Бог пересекаются в точке мгновения, “здесь” и “теперь” и задача верующего поддерждивать постоянно этот огонь веры. Ни традиция, ни авторитеты Церкви не могут и не должны нам заменить Христа. Догматы веры - это не догмы, ибо тогда это фарисействующий догматизм, а не живая вера. “Предметом веры, - пишет он –не является учение; ибо тогда отношение было бы интеллектуальным и тогда речь шла бы не о том, чтобы фантазировать, но чтобы достигнуть максимума интеллектуального отношения /понимания. – прим. А.С./. Предметом веры не может являться и учитель, проповедующий учение, ибо отношение было бы снова интеллектуальным... На самом же деле, предметом веры являеся действительность учителя, то, что учитель /Христос – прим. А.С./ действительно существовал /и существует – прим. А.С./. Ответом веры поэтому может быть только абсолютное “Да” или “Нет”. Ибо ответ веры относится не к учению, истинно оно или нет; нет, ответ веры – это вопрос о факте: принимаешь ли ты то, что Он действительно Был? И кстати заметить, ответ даётся с бесконечной страстью /и серьёзностью – прим. А.С./ Если бы речь шла о человеке, то бессмысленно было бы придавать столь бесконечно великое значение вопросу: существовал он или нет. Если бы предметом веры был человек, то тогда это был бы глупый спор глупого человека, который никогда не понимал ни эстетического, ни интеллектуального. Предметом веры поэтому является действительность Бога в смысле Его экзистенции /незаконченности – прим. А.С./ Сущесвование же означает прежде всего быть единичным, и имепнно поэтому мышление не в состоянии понять существования. Единичное не может мыслиться. Мыслиться только всеобщее. Предметом веры является действительность Бога как единичного человека”. Верующий конкретно живёт во Христе, а не абстрактно о нём размышляет. То же самое можно поэтому сказать и о христианских категориях, которые верующим переживаются, а не мыслятся. Христос и христианство – это не система, не учение, а жизнь! И в частности, частная жизнь каждого верующего. В ней он должен быть христианином, а не только «на людях» или в церкви. И жизнь эта не закончена, она продолжается и потому выходит за рамки всех общепринятых систем, схем, смерти... Къеркегор не случайно расставляет таким образом акценты, говоря об учителе и учении. По-настоящему принять христианские ценности человек может лишь тогда, когда верит, т. е. принимает самого Христа, Его действительное существование «здесь» и «теперь», «одновременно» со мной и меня с Ним. Без этого христианство недействительно, оно буквоедство, считающее буквы и потому не в состоянии прочесть всего послания адресованного человеку Богом. Одно дело говорить о Боге, «теоретизировать» о Нём, другое дело, подчеркивает Къеркегор, говорить с Богом! Слышать и слушать Его, быть Ему послушным! У исторических свидетелей Христа нет преимуществ перед теми, кто живёт сегодня. Нет очевидцев и свидетелей веры, свидетельство о Нём в каждом из нас. Каждый верующий, сопричастный Христу, есть Его современник он – свидетель Истины, Откровения. Он верует не на словах, а экзистенционально, т. е. всем своим существом и существованием, верующим существованием. Он разделяет не только «положительные» стороны Его жизни, но и Его страдания, испытания, искушения и соблазны. Об этом он должен помнить. Сила веры не в её постоянном наличии как вещи в кармане, но она постоянное усилие души человеческой быть с Богом. И то, что вера, как летучий эфир, испарится в один прекрасный день, свидетельствует не о её слабости, но о маловерии самого человека. И глупо в таком случае пытаться «заслужить» её добрыми делами, ибо они суть следствия веры, но не она сама. Къеркегор повторяет за Лютером и ап. Павлом, что только верою оправдывается человек перед Богом, ибо – противоположность греха есть не добродетель, но вера. Вера – это добродетель! Саму веру Къеркегор превращает в дело. Будет вера, будут и дела! Нет её и никакие дела не помогут. Человек должен постоянно быть начеку, бодрствовать как Христос в Гефсиманском саду, ибо, если он спит, полагая веру делом решенным, он ее проспит и тогда никакие дела ему не помогут. «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение; дух бодр, плоть же немощна» /Мтф. 26,41/. Вера «слаба» не потому, что она у Къеркегора «интеллектуальна». Просто он наводит нас на то, что вера христианская очень непроста для «нормального» человека точно так же как выполнение заповедей Христовых в жизни. Многое в себе должен изменить христианин, со многими привычными представлениями он должен расстаться, многие завалы расчистить в своей душе, чтобы туда «мог придти Бог». «Тяжела работа Господня!» – такие слова произнёс В.С. Соловьёв, умирая. Но, если всё же удаётся сделать эту работу, «лёгким станет Господне бремя». Таков парадокс веры. Почему ап. Павел призывает христиан быть твёрдыми в вере? Не потому, что она «ненадёжна», а потому, что так легко сойти человеку со стези её, сбиться с пути истины: увлечься соблазном, идолопоклонством, а не служением Господу. Вера для человека ещё и мучительна, считает К., потому что её как факт единичный нельзя объективировать, выразить в логическом, всеобщем понятии» и потому быть понятым в ней другими. Поэтому верующий молчалив, как Авраам, приносящий в жертву сына своего Исаака. Он знает, что его «не поймут» и всякое слово, кроме молитвы и упования к Господу здесь неуместно и бессмысленно. Вера сокрыта от глаз людей, она дело исключительно внутреннее. Она – инкогнито без внешних признаков. И даже добрые дела не могут доказывать её наличия или отсутствия. Открытый Богу человек как бы становится непроницаем для глаз мира. Он – судья. Можно соврать людям, но Ему соврать невозможно. «Помилование зависит не от желающего его и не от подвизающегося, но от Бога милующего» /Посл. к Рим. 9,16/. Снимая с человека шелуху исторических, научных, псевдо-религиозных, философских определений и добираясь до его экзистенциального, первичного ядра, до безусловного в нём, Къеркегор показывает, что «слишком человеческое» есть фантом, не защищающий и не оправдывающий, не искупляющий душу, что и современный человек, человек «образованный», остаётся перед Создателем таким же нагим и греховным, как и прародитель его Адам. Ни знание, ни общественное положение, ни даже «добрые дела» сами по себе еще не могут спасти человека. Спасается он только верой, а уж потом всё остальное. Что же есть грех по Къеркегору? Грех – это отчаяние, неверие. Отчаяние, говорит он, это «болезнь к смерти». И, если в работе «Понятие страха» страх рассматривается как предпосылка первородного греха, который Къеркегором анализируется психологически, то в работе «Болезнь к смерти» при анализе категории «греха» Къеркегор исходит из чисто христианских предпосылок. Отчаяние есть болезнь духа, духовная болезнь, когда человек хочет и не может умереть, ибо духовно он болен смертельно. «И в дни те люди будут искать смерти и не найдут её; и захотят они умереть, а смерть убегает от них» /Откр. 9,6/. Для иллюстрации этой болезни Къеркегор берёт эпизод воскресения Христом Лазаря: «Эта болезнь не к смерти, но к славе Божьей, да прославится через неё Сын Божий» /Инн. 11,4/. Чудо исцеления и воскресения Лазаря стало возможным потому, что к нему пришёл Христос: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если умрёт, оживёт. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрёт вовек. Веришь ли, сему?» /Инн. 11, 25-26/. Къеркегор замечает по этому поводу, что «нет, не потому, что Лазарь был воскрешён из мёртвых, можно сказать, что эта болезнь не есть болезнь к смерти; но потому, что Он здесь, эта болезнь не есть болезнь к смерти». Воскресение Лазаря есть следствие его воскресения духовного. Христос воскресил его дух, душу. Это воскресение и подняло его из тлена. Для Бога всё возможно, говорит Къеркегор. Страшна не плотская смерть, но духовная, страшна болезнь к смерти, когда этой смерти нет. Со смертью физической эта болезнь не заканчивается, она продолжается вечно, Мука отчаяния состоит именно в том: |
| Поиск |