Антропология н. Бердяева и л. Шестова: опыт концептуальной реконструкции
Скачать 417.88 Kb.
|
| втором параграфе – «Персоналистические тенденции в философии Н.Бердяева и Л.Шестова» последние подробно рассматриваются как неотъемлемая часть миросозерцания обоих мыслителей. Персоналистические тенденции отчетливо представлены почти во всех философских построениях русских экзистенциалистов. Рассматриваемые автором мыслители в своем стремлении постичь реальность, ориентированы, прежде всего, на аффективные, эмоционально-волевые стороны человеческого существования. Важно также отметить тот факт, что Н.Бердяев и Л.Шестов строят свою антропологическую модель с учетом определенных религиозных влияний. Обоих мыслителей роднит вера в творческую мощь человека. Так, например, в построениях Л.Шестова ницшеанская воля к власти, переплетается с религиозной верой (в «особой форме») в Бога, для которого «все возможно». Подробно рассматривая основные интенции бердяевского персонализма, автор считает важным выделить то центральное место, которое в его философии занимает личность. Личность понимается мыслителем как целостный образ человека. Она несводима даже к яркой индивидуальности. Философ относит личность к «миру свободы», «царству духа» (определяет ее как нумен, а не феномен), поэтому ее постижение происходит интуитивно, она не принадлежит миру «объективации» и не может быть эксплицирована при помощи рациональных категорий. Таким образом, личность предстает в бердяевской философии как своеобразный момент предчувствия особой сверхприродной сущности, которой обладает человек. Несмотря на схожесть таких понятий как личность и экзистенциальный субъект в дискурсе Н.Бердяева, автор считает важным подчеркнуть также различие при их употреблении. Различение данных понятий достаточно просто, их употребление связано с этическими и гносеологическими коннотациями в зависимости от контекста рассуждений. Таким образом, если речь идет о познании, его эмоционально-аффективной стороне, об активности познающего, то здесь рассуждения Н.Бердяева будут концентрироваться вокруг такого понятия, как экзистенциальный субъект, если же рассуждения будут касаться свободы, нравственного выбора конкретного человека, то здесь на первый план выйдет личность, понимаемая прежде всего как этическая категория. Автор полагает, что основное отличие от западных мыслителей в целом того же направления (прежде всего Хайдеггера, Ясперса, в меньшей степени французских экзистенциалистов) заключается в специфике онтологического статуса, который Н.Бердяев приписывает миру (бытие-в-мире). Если, например для М.Хайдеггера реальные феномены открываются только через «мир» (Mitsein), то для Н.Бердяева феномены, проявляющиеся в мире, - уже вторичная, отчужденная реальность являющаяся следствием “объективации”. Н.Бердяев всегда причислял себя к числу эротических философов, теме любви поэтому отведено значительное место в его работах. Любовь, по Н.Бердяеву, - сугубо персоналистичный феномен, она всегда относится к единичному, а не к общему. По мнению мыслителя, любви-эросу противостоит жизнь пола, трактуемая, как безликая, взаимозаменимая родовая стихия. Противопоставление таких понятий, как личность – индивидуальность – свобода versus всеобщность – род – тотальность бытия, находит свое радикальное отображение также в бердяевской концепции любви. Философ строит свою метафизику пола на жесткой (очень характерной для мыслителя) оппозиции таких понятий как личность и род (родовая стихия). Н.Бердяев подчеркивает всецелую напряженность человеческого существа, связанную с жизнью пола. Преодоление этой напряженности философ видит в восстановлении в человеке андрогинного образа (утерянного им в результате грехопадения). Любовь (по Н.Бердяеву) не подчинена никаким всеобщим категориям «объективированной» реальности (она не от «мира») и, прежде всего, семье, которую философ понимает только как одну из экономических форм хозяйствования в мире. Ярко выраженная персоналистическая тенденция (поиск “живых людей”) в мысли Л.Шестова во многом сближает его с творчеством Н.Бердяева. Определяя основную интенцию шестовских тем, важно подчеркнуть, что почти во всех своих произведениях мыслитель ратовал за разрушение привычных для рационалистической метафизики представлений о человеке. Мыслителя всегда занимал поиск маргиналий в творчестве выдающихся философов и писателей. Приемы обращения Л.Шестова с классическими философскими текстами, по мнению ряда исследователей (В.Л.Курабцев, Б.В.Марков), во многом совпадают с методологическими приемами постмодернистов и постструктуралистов. Персонализм в интерпретации русского философа Л.Шестова также своеобразно сочетается с теоцентризмом ветхозаветного толка. Эта одна из основных черт, характерная для философских исканий Л.Шестова, способствовала тому, что В.В.Зеньковский, считая сходство Л.Шестова с экзистенциалистами чисто внешним явлением, определял его в качестве исключительно религиозного мыслителя. Л.Шестов выдвигает на первый план конкретного человека, не опосредованного в отношениях с Абсолютом через отвлеченное «всеединство», а реально предстоящего Богу Авраама, Исаака и Якова, который, по мнению мыслителя, всегда ждет за гранью абсурда. Здесь важно отметить, что все описания абсурдности человеческого существования в экзистенциализме Л.Шестова оправдываются Богом, который своим существованием фундирует любые парадоксы, возникающие в бытии. Автор отмечает, что такое понимание экзистенциальной философии, а именно подчеркнутое акцентирование внимания на абсурдности человеческого существования, также характерно для французского атеистического экзистенциализма, прежде всего А.Камю, что объясняется несомненным влиянием, оказанным на западную мысль русским философом. Только в отличие от религиозного Л.Шестова французский мыслитель А.Камю считал, что последовательная экзистенциалистская позиция в своем окончательном следовании абсурду должна отказаться от идеи Бога как бесполезной. Автор считает необходимым в данном параграфе коснуться темы конечности человеческого существования, которая во многом определяет персонализм, характерный для философии Н.Бердяева и Л.Шестова. Значительное место в рассуждениях рассматриваемых нами философов отведено осмыслению такого трагического и необратимого феномена, как смерть. Так, например, для экзистенциально-ориентированной философии Н.Бердяева «тема смерти» является основной в обосновании им особой эсхатологической этики (этики конечного существа). В концепции, выдвигаемой Н. Бердяевым, человек одновременно принадлежит как времени, так и вечности. По его мнению, смысл человеческого существования во всей своей полноте принадлежит вечности, в которую человек должен войти, пройдя через бездну, которой является смерть. Таким образом, смерть понимается философом как знак, идущий из глубины, указывающий на существование высшего смысла жизни. Н.Бердяев говорил об ужасе и тоске как пограничных переживаниях, в которых человек, приближаясь к смерти, осознает свою принадлежность к вечности. Мыслитель рассуждает так же о власти социальной обыденности (das Man – по Хайдеггеру, «всемство» - по Л.Шестову), которая препятствует правильному (аутентичному) отношению к смерти. Здесь речь идет о страхе смерти, как перед чем-то бессмысленным. Мыслитель, таким образом, подчеркивая в своих суждениях факт социального забвения смерти, который порожден социальной обыденностью (стремление хоронить умерших незаметно). Тема «смерти» также ясно просвечивает в произведениях Л.Шестова. Мыслитель на примерах своих любимых героев (часто цитируя Платона и рассказывая историю перерождения взглядов Ф.Достоевского в преддверии смерти) показывает, что философская захваченность необходимо сопряжена с феноменом смертности (конечности). Л.Шестов показывает, как человек вырабатывает новый (подлинно философский) взгляд на окружающие его в мире реальности, указывая на опыт Платона (прорыв из “пещеры”) и Достоевского (взгляд “подпольного человека”). Автор отмечает, что экзистенциальная философия в лице русских мыслителей Н.Бердяева и Л.Шестова вступила в полемику с обыденным восприятием факта смерти современным ему обществом. По их мнению идея смерти маргинализируется, не получая при этом своего религиозного и философского осмысления. Как заключает автор, персоналистические тенденции отчетливо проявились в творчестве Н.Бердяева и Л.Шестова. Они, прежде всего, связаны с апологией конкретного человека, всецелое описание которого не было (по их мнению) возможно при помощи традиционных для европейской метафизики рационалистических категорий. Базис в построениях персоналистических учений для Н.Бердяева и Л.Шестова достаточно разный, сходство и различия во многом определяются здесь религиозными влияниями. В третьем параграфе – «Бог и “Ничто” как онтологические реальности» - дано подробное описание этих базисных онтологических понятий, рассмотрена их роль в дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова. Н.Бердяев практически полностью отождествляет свою философскую позицию с гностической традицией («христианский гнозис»). При этом русский философ пытается также сохранить элементы канонической христианской теологии в понимании Абсолютного бытия (Бога) и человека. Данная позиция, подчеркивает эклектичность всего строя бердяевского дискурса. Первый подход (гностический) явно доминирует во всех поздних работах философа. Этот подход характеризуется размыванием границ между планами Божественного и человеческого существования. Автор полагает, что радикальный персонализм Н.Бердяева увязывает человеческое существование напрямую с «Ничто», при этом Бог, по крайней мере христианского Откровения, явно вытесняется на периферию философской речи мыслителя. Другим важным понятием философии Н.Бердяева выступает «дух», который может рассматриваться во всем строе бердяевской мысли как особое интеллигибельное пространство не только соприкосновения, но и активного взаимодействия человеческого и божественного существования. Наиболее полно свое понимание духа мыслитель представил в следующих работах: «Философия свободного духа», «Дух и Реальность». В понимании духа как всеобъемлющей бытийной силы прослеживается явное сходство с философией жизни. Большинство определений бердяевского духа, имеют явное сходство с жизненным порывом А.Бергсона. Переходя к рассмотрению такого важнейшего онтологического понятия, как «Ничто» в концепции Н.Бердяева, необходимо, на наш взгляд, подчеркнуть связь этого понятия в бердяевском дискурсе с неизменной на протяжении всего творчества мыслителя темой свободы. Основным смыслом всего человеческого существования русский философ считает творчество, понимаемое как непрестанный процесс становления (как трансцендирование, часто сближается в романтическом духе с мистическим экстазом). Автор отмечает, что в основе всей бердяевской метафизики лежит онтологический дуализм, представленный следующими оппозициями: Бог (понимается мыслителем часто в различных контекстах) и «Ничто» (часто понимается мыслителем как первичная свобода). «Свобода» - это постоянно возникающая в бытии новизна, почвой для которой выступает «Ничто». Таким образом «Ничто» является материалом свободы, что тем самым выводит «свободу» из этической сферы и превращает в одно из основных (наряду с Богом) онтологических понятий. При этом Ungrund («Ничто») наполняется положительным онтологическим содержанием. Но, помимо творческих потенций, заложенных в ней, меоническая свобода несет в себе мощный заряд хаоса, способного переходить в безграничный произвол, порождая тем самым зло. Автор отмечает, что Л.Шестов был критически настроен по отношению к гностическим спекуляциям Н.Бердяева, к его пониманию Бога и человека как онтологически равных реальностей. Свое отношение к бердяевской философии было подробно высказано им в статье «Н.Бердяев. Гнозис и экзистенциальная философия». Взгляд Л.Шестова всегда отличался своеобразным теоцентризмом, в котором значительное место играло обоснование всемогущества Бога. Совершенно противоположно Н.Бердяеву Л.Шестов понимает и оценивает такое важное философское понятие, как «Ничто». Для философии Н.Бердяева «Ничто» является полноценным онтологическим понятием и может пониматься как субстанция всех творческих потенций заключенных в человеке. Л.Шестов, напротив, понимает «Ничто», как несуществующую для себя реальность, получившую власть над человеком только в результате его грехопадения. Человек, отпавший, по мнению философа, от Абсолютного бытия, всей его Божественной мощи, подпал под власть «отвлеченных начал». Философ связывает с «Ничто» появление в человеке страха небытия, перед которым он стал беззащитен в результате грехопадения. Таким образом, «Ничто» понимается философом просто как онтологический нуль, как точка, с которой Бог начал творение, оно по Л.Шестову (и в этом отличие от Н.Бердяева) не является субстанцией, не обладает мощью самой по себе. Но в результате грехопадения человек приобрел страх перед «Ничто», и оно стало для него особой пугающей (ужасающей) его реальностью. Вторая глава диссертационного исследования – «Личность как фокус философских концепций Н.Бердяева и Л.Шестова» - также состоит из трех параграфов. Первый параграф – «Экзистенциалы как индикаторы онтологического статуса человека в мире». В нем подробно рассматриваются феномены жизненного ряда (тоска, ужас и др.), их место и роль в философско-антропологическом дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова. Такие феномены, как страх-тревога, тоска, скука, отчаяние, являются, по мнению экзистенциалистов, фундаментальными бытийными структурами, которые необходимо присущи человеческому существованию. Важно отметить, что экзистенциалы (ужас, страх, тоска и др.) выступают непосредственными индикаторами особого онтологического статуса человека в мире. Введение экзистенциалов непосредственно в философский дискурс по праву (первенства) принадлежит религиозному датскому мыслителю С.Кьеркегору. В дальнейшем подробная проработка экзистенциалов будет подробно осуществляться на феноменологической базе, прежде всего в философии М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра и затем в контексте философского диалога будет осмысляться Н.Бердяевым и Л.Шестовым. В данном параграфе автор предполагает рассмотреть, каким образом и в каком контексте происходило включение экзистенциалов в философский дискурс русских мыслителей Н.Бердяева и Л.Шестова. В философии классического рационализма (от Декарта до Гегеля) эмоциональные состояния субъекта (страх-тревога и др.) понимались как второстепенные для философского познания. Экзистенциализм, наоборот, поставил страх, тоску, скуку и др. в центр онтологического описания человека. В экзистенциальной философии подробно рассматривается конкретная человеческая ситуация («заброшенность» по М.Хайдеггеру), особую остроту которой предает конечность человеческого существования. Познание осуществляется не с точки зрения вечности, а с точки зрения конечности (неотъемлемой характеристикой которой собственно и выступают экзистенциалы), которая рассматривается как неотъемлемый опыт сознания. Подробно вышеуказанный момент рассматривает М.Хайдеггер, обращаясь к христианской теологии в своей фундаментальной работе «Бытие и время», признанной основополагающей для развития экзистенциализма. Автор согласен, что во многом именно христианская теология побудила философскую мысль ХХ века вплотную подойти к рассматриваемым феноменам (экзистенциалам). Русские мыслители (Н.Бердяев, Л.Шестов), в отличие от М.Хайдеггера, занимают открыто религиозную позицию. Так, например Н.Бердяев постоянно аппелирует к христианской традиции, при этом нужно заметить, что он также оставался под влиянием немецких мистиков. Вышеперечисленные влияния оставили на всем творчестве Н.Бердяева печать особой раздвоенности в понимании соотношения человеческого конечного и Абсолютного бесконечного бытия. Приписывание определенной страстности Божеству, по мнению Н.Бердяева, есть показатель совершенства божественной жизни (наоборот в традиционной христианской теологии). Автор отмечает, что такой вывод неоднозначен в силу противоречивости высказываний самого философа, однако он может выступать одной из адекватных интерпретаций его онтологии. Л.Шестов - постоянно прибегает к текстам Ветхого Завета, пытаясь на них основать свою борьбу с «разумом», который понимается мыслителем как грех. В данном случае нужно признать Л.Шестова как наиболее иррационального мыслителя среди всей плеяды экзистенциалистов ХХ века. В то же время Л.Шестов, несомненно, более ортодоксален в своих построениях, чем Н.Бердяев, и его понимание страха-ужаса, тоски ближе к экзистенциалистской классике, представленной С.Кьеркегором и М.Хайдеггером. В результате проведенного автором анализа видно, что экзистенциалам как особым константам жизненного опыта было уделено значительное внимание в построениях русских философов. Прежде всего это, конечно, касается Н.Бердяева, который под влиянием западных экзистенциалистов в своих поздних работах отводил проработке экзистенциалов одно из центральных мест в философской антропологии. Автору также удалось выяснить, что сама бердяевская (дуалистическая) онтология может интерпретироваться диаметрально противоположно. Таким образом, в философии Н.Бердяева экзистенциалы («страх», «тоска» и др.) могут свидетельствовать: о конечности человека, а также его подчиненности Абсолютному бытию (традиционная, например, для христианской теологии точка зрения, выраженная также С.Кьеркегором, М.Хайдеггером и Л.Шестовым); напротив, они могут рассматриваться как феномены, напрямую сопряженные с существованием самого Божества (тогда концепция Н.Бердяева приобретает пантеистические черты). Автор полагает, что данные разночтения, которые следуют из философии Н.Бердяева, для самого мыслителя не представлялись проблемами и во многом определялись изменчивостью его философского настроения. Л.Шестов понимал данные феномены жизненного ряда («ужас», «тоска» и др.) как безусловные свидетельства «беспочвенности» человеческого существования по отношению к бытию Бога, для которого «все возможно». В этом отношении Л.Шестов, несомненно, ближе к родоначальнику экзистенциализма С.Кьеркегору. В данном параграфе автор также отмечает, что ряд общих экзистенциальных черт в русской философии формировался самостоятельно, независимо от западных влияний. Так, многие аспекты творчества Н.Бердяева и Л.Шестова на взгляд автора, несомненно, навеяны темами, затронутыми в романах Ф.Достоевского и Л.Толстого, которые также оказали бесспорное влияние на европейскую философскую традицию в целом. Таким образом, можно констатировать, что Л.Шестов и Н.Бердяев в данной связи выступили как талантливые интерпретаторы, обнажившие философское содержание великой русской литературы. Во втором параграфе подробно рассматриваются – «Этические аспекты экзистенции: проблематика свободы, ответственности, вины и экзистенциального выбора». Н.Бердяев и Л.Шестов в своих центральных положениях отстаивали свободу конкретной человеческой личности, призывали к ответственности, с которой человек должен совершать свой экзистенциальный выбор. Несмотря на увлечение «философией жизни» Ф.Ницше, для русских мыслителей на первое место выходит сопереживание человеческим страданиям, а не сорадость сильных воль, жаждущих власти и господства. Автор отмечает, что хотя в целом Ф.Ницше, несомненно, повлиял на этические воззрения Н.Бердяева и Л.Шестова, что во многом определило наличие в их философии тенденций к имморализму, однако эти тенденции в целом были скомпенсированы их личностными стремлениями к гуманизму. Можно констатировать, что пафосом борьбы с отвлеченным морализаторством проникнуто большинство работ рассматриваемых философов. Критика морализма, постоянные апелляции к трагическому опыту Ф.Ницше, С.Кьеркегора, особый парадоксализм в оценках человеческого существования являются точкой наибольшего сближения этических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова. Мыслители данного направления пытались осмыслить поведение человека исходя из тех противоречий, присущих самой экзистенции, которые в традициях классического рационализма рассматривались однозначно как патологии. Экзистенциальная философия рассматривала опыт страдания, отчаяния, своеволия как неустранимый для описания целостности антропологической реальности. Такой подход во многом также характерен для западных экзистенциалистов (М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра и др.) однако в работах данных философов господствует феноменологический метод, тогда как в построениях Н.Бердяева и Л.Шестова последний отсутствует. Русские мыслители излагают собственные взгляды посредством постоянного обращения к целому ряду философов и писателей, подчас прибегая к их психологической характеристике, в которой они пытались прояснить все аспекты совпадения философии и жизни в их творчестве. При рассмотрении такой философской категории, как свобода, в построениях Н.Бердяева сразу становится ясным, насколько центральную роль она призвана играть в философии русского мыслителя. Несомненно, что примат свободы над бытием выступает особым онтологическим стержнем, на котором держится весь строй мысли, призванный обосновать бердяевский персонализм. Автор отмечает, что мыслитель понимает свободу в двух ее аспектах, вводя, таким образом, различение между первичной (выступает фундаментом его онтологии) и вторичной, которая, собственно, и является свободой выбора (способностью выбирать между чем-то и чем-то). Н.Бердяев полагал, что игнорирование первичной свободы, которое характерно как для античности и средневековой схоластики, так и для философии «всеединства» (В.Соловьев, С.Франк), приводит к созданию оптимистических и наивных этических моделей. Критикуемые модели не способны, по мнению Н.Бердяева, объяснить существования зла. Любая монистическая система приводит, по его мнению, к неспособности постичь всю проблему существования зла. Возвращаясь к пониманию свободы у Н.Бердяева, необходимо отметить здесь влияние А.Шопенгаура. Так, например русский мыслитель в своих рассуждениях о философии Я.Беме прямо отождествляет свободу и волю, понятую в качестве первичного метафизического принципа. Автор считает важным подчеркнуть отрицание Н.Бердяевым и Л.Шестовым кантовского категорического императива, предстающего всеобщим неотменимым законом нравственной и разумной Вселенной. Л.Шестов полагал, что даже самые возвышенные человеческие суждения в последнем счете вырастают из эгоистических мотивов и побуждений. Л.Толстой, по его мнению, пытается отгородиться моралью от полноты жизни (которую так воспевал вслед за Ф.Ницше сам Л.Шестов) и тем самым скрыть (сублимировать) в себе те комплексы, которые мешали ему насладиться всей ее полнотой. В связи с тем, что Н.Бердяев и Л.Шестов отвергают морализм, а вместе с ним традиционную рационалистическую этику, возникает естественный вопрос, какую «новую этику» предлагают они взамен? Или их задача в том, чтобы просто поведать правду жизни во всех ее непримиримых противоречиях с этикой, свести мораль к временным социальным формам человеческого существования, определяющуюся той или иной формой устройства общества? Именно такое отношение к господствующей морали было высказано Ф.Ницше. Н.Бердяев и Л.Шестов во многом солидаризовался с позицией немецкого мыслителя, пытаясь выделить «высшую» мораль. Однако каждый из них по своему представлял себе носителей «высшей» морали. Так, например для Н.Бердяева примером и носителем «высшей» морали выступает романтически понимаемый художник, субъективист, наделенный даром гнозиса. Для Л.Шестова носитель «высшей» морали - это человек, наделенный особым даром веры, которая помогает ему преодолеть любые моральные представления, бытующие в современном ему обществе. Автор подчеркивает, что в целом понимая этику религиозно Н.Бердяев мало учитывал греховность конкретного человека. В этом его несомненная философская близость к антропоцентризму Ренессанса. В концепции Л.Шестова человек, наоборот, предстает как существо, отравленное грехом. Л.Шестов почти полностью разделяет критику морали, данную Ф.Ницше, также считая ее препятствием на пути к осуществлению всей полноты жизни. Однако в случае Л.Шестова ницшеанский имморализм скомпенсирован религиозным упованием русского философа на Бога, для которого «все возможно». Автор подчеркивает, что Н.Бердяев, обращал внимание на выборочность Библейских текстов, к которым постоянно обращается Л.Шестов, а именно игнорирование последним Моисея, прежде всего как законодателя (сторонника этического). Такое произвольное отношение к Библейским текстам, на взгляд автора действительно характерно для Л.Шестова, который всегда делал акцент на беспредельной свободе Божества, во многом в ущерб космическому порядку и закону, с которым традиционное христианское богословие связывает его существование. Автор приходит к выводу, что Л.Шестовым этика понималась как вполне экзотерический инструмент воздействия на человеческое поведение, в отличие от эзотерического опыта свободы, который способен пережить человек посредством веры во Всемогущего Бога. Бог, таким образом, предстает как «Царство Абсурда», где «все возможно», а главным препятствием на пути осуществления шестовского идеала свободы является этическое, напрямую связанное с разумом и необходимостью. Л.Шестов в своих рассуждениях пытался, так же как С.Кьеркегор, «преодолеть» этическое. В этом с полной отчетливостью раскрывается весь антиномизм в понимании этического как такового, присущий религиозному сознанию. В результате проведенного автором анализа видно, что значительное место в рассуждениях русских философов отведено важным аспектам человеческого существования (свобода, ответственность, вина), которые в своей совокупности выступают в качестве ядра основных этических проблем. В данном параграфе автором были отмечены следующие тенденции к имморализму, которые прослеживаются в творчестве обоих мыслителей. Эти тенденции во многом продиктованы их метафизической позицией, которую можно характеризовать как волюнтаризм. Но при этом важно отметить, что концепции обоих мыслителей имеют также ряд четко выраженных гуманистических черт, которые во многом характеризуют их личную позицию и философскую заинтересованность. Этот гуманизм, характерный для русской религиозной философии в целом, ведет к смягчению перечисленных автором тенденций, которые по большей части являются следствием ницшеанских влияний. В третьем параграфе – «Становление личности как обретение единства человека и Бога» - этот процесс рассматривается применительно к религиозным концепциям Н.Бердяева и Л.Шестова. Несомненно, что экзистенциалистский подход, направленный на обретение человеком единства с Богом, получивший значительное распространение в религиозной философии ХХ века, значительно отличается от подходов, характерных для традиционной рациональной теологии (неотомизм). Так, например, в томизме (который подвергался резкой критике со стороны как Н.Бердяева, так и Л.Шестова) на первое место выходят рационалистические доказательства, аргументы разума в пользу существования Божества. Таким образом, основной акцент неотомизма ставится на интеллектуальном восприятии человеком религиозного опыта. Религиозные экзистенциалисты, напротив, рассматривают прежде всего аффективные феномены человеческого существования, которые определяют особый настрой человека по отношению к бытию трансценденции. Можно сказать, что экзистенциалы, понятые прежде всего как феномены, связанные с конечностью человеческого существования, были перенесены в философский дискурс ХХ века из христианской теологии. На это, в частности, указывал М.Хайдеггер в своей знаменитой работе «Бытие и время». Таким образом, можно сказать, что многие аспекты, подвергшиеся проработке в экзистенциальной философии ХХ века, во многом являются рецепцией ряда идей (конечность, виновность, страдание), воспринятых из христианской теологии, но при этом в значительной степени секуляризированных. Автор полагает, что будет вполне правомерным учитывать вышеприведенные замечания, касающиеся особого типа религиозности Н.Бердяева и Л.Шестова в отличие от взглядов, характерных для традиционной христианской теологии. Во многом рассуждения Н.Бердяева и Л.Шестова ставят в центр своей философии человека, уделяя также значительное внимание его связям и взаимоотношениям с Абсолютом. Важно отметить, что концепция личности достаточно ярко и четко представлена прежде всего в философских высказываниях Н.Бердяева. Многие положения бердяевской концепции личности получили развитие во французском персонализме (Э.Мунье, Ж.Лакруа), в котором, однако, многие положения были смягчены и формулировались в менее резкой форме. Л.Шестов, в отличие от Н.Бердяева, предпочитает рассуждать о «живом человеке» как особом виде обнаженного перед лицом Бога, «беспочвенного» бытия. В отдельных аспектах своей философии Н.Бердяев сближается скорее с персонализмом Ж.-П.Сартра, для которого человек обречен на свободу, а личность рассматривается как своеобразный Абсолют. Автор считает необходимым подчеркнуть существенное различие между Н.Бердяевым и Л.Шестовым в их определении единства с Богом, которое может достичь конкретный человек. Это во многом обусловлено таким фактором, как различие религиозных традиций, к которым принадлежали русские мыслители, хотя данное различие между «иудаизмом» Л.Шестова и «христианством» Н.Бердяева во многом смазано общим фоном религиозного синкретизма, в большей или меньшей степени характерного для обоих мыслителей. Так, например, Н.Бердяев, несмотря на свое увлечение германской мистикой, часто рассматривается как христианский мыслитель, он признает факт Боговоплощения, а, следовательно, может рассматриваться как сторонник более определенного единства человека и Бога. В отличие от Н.Бердяева, Л.Шестов во многом находился под влиянием ветхозаветной традиции с ее «незнанием» того религиозного факта, что Божество может воплотиться в конкретную человеческую личность. Автор предполагает, что именно отсюда происходит игнорирование словоупотребления «личность», мыслитель предпочитает говорить просто о «живом человеке», что более предпочтительно с точки зрения трагизма Ветхого Завета. Таким образом, автор формулирует следующие основные философско-антропологические различия между Н.Бердяевым и Л.Шестовым: 1). Л.Шестов, несомненно, более теоцентричен, рассматривая Абсолют – как «живого» Бога религиозного Откровения, а не как абстрактное понятие (например, Единое – Плотина или Субстанция – Б.Спинозы); 2). для Л.Шестова, философия которого в целом также по-своему эклектична, особенно неприемлема германская мистика (Я.Беме, М.Экхарта и др.) в качестве интеллектуальной базы для философских спекуляций на религиозные темы; 3). несомненно, что человек Л.Шестова, несмотря на свою максимальную религиозность, во многом абсолютизирует жизненную стихию; 4) в философии Л.Шестова отсутствует само понятие личности, которое в антропологии Н.Бердяева играло центральную роль, ее место занимает «живой» человек часто своевольный и даже капризный, но при этом также наделенный всеми неотъемлемыми экзистенциальными атрибутами. В Заключении подводятся общие итоги исследования, делаются окончательные выводы. По теме диссертации опубликованы следующие работы:
|
Похожие:
 | Знание и вера в творчестве л. Шестова и н. Бердяева Понятие о Священном Писании Число книг св. Библии. Деление книг св. Библии по содержанию. Способы выражения смысла Священного Писания:... | | Реферат по книге Бердяева «Смысл истории» Из собственно литературныхых работ Бердяева, кроме ранней статьи о Метерлинке в сб. "Sub specie aeternitatis" [1907], следует отметить... |
| Виды текущего контроля, сроки проведения, оценка в баллах По курсу «Визуальная антропология» для магистров Института нпо фгбоу впо «ргуфксмиТ» 2 курса, обучающихся по направлению «Антропология... | | Программа отредактирована и утверждена на заседании кафедры №1 от 19. 09. 2012 Опыт исторической реконструкции отдельной усадьбы (на примере усадеб Подмосковья и центра России) |
| Закончил лгу, исторический факультет, 1970. Специальность: историк-археолог Кандидатская: Мочика, Перу: опыт историко-этнографическая реконструкции. Ленинград, Ученый совет иэ ан ссср, 1977, Л | | В. дв основы реконструкции и реставрации В результате изучения дисциплины «Основы реконструкции и реставрации» обучающийся, в соответствии с фгос впо по направлению подготовки... |
| Философская антропология Философская антропология как область философского знания Фгбоу впо «поволжская государственная академия физической культуры, спорта и туризма» | | Целями освоения дисциплины Социальная антропология являются Дисциплина «Социальная антропология» располагается в разделе б дв. 2 – дисциплина по выбору в Математическом и естественнонаучном... |
 | Конспект лекций по дисциплине социальная антропология Лекция 1 2 Термин "Антропология" Задачи : сформировать у учащихся представление о происхождении человека; изучить этапы становления человека; развивать умение анализировать;... | | Пояснительная записка Программа курса «Антропология» Программа курса «Антропология» соответствует требованиям Государственного образовательного стандарта высшего профессионального образования... |
| Программа дисциплины опд. Ф. 08 «Культурная антропология» Целью преподавания дисциплины «Культурная антропология» является формирование у студентов-культурологов системы знаний о человеке,... | | Методические указания для самостоятельной работы студентов по дисциплине «Антропология» Антропология: методические указания к самостоятельной работе [Текст ] / cост Е. В. Инжеваткин. – Красноярск: Сибирский федеральный... |
| Программа по дисциплине Психология и педагогика Для направления/специальности... ... | | Программа дисциплины этнология и социальная антропология ... |
| Программа дисциплины этнология и социальная антропология ... | | Социальная антропология учебно-методический коплекс С 69 Социальная антропология: учебно-методический комплекс / авт сост. М. А. Петрова. – Спб.: Ивэсэп, 2011. 32 с |
