Г. П. Щедровицкий Логика и методология науки
Скачать 313.4 Kb.
|
1 2
| А и говорит: пусть А будет знак. Ну, правильно, мы можем сказать «пусть А будет знак», хотя очевидно, что А не знак и в нем нет ничего такого, что делает какую-то вещь знаком, но «пусть он будет». А дальше происходит следующая аберрация: А знак, но в нем нет ничего, кроме графического значка. Вот это «пусть будет знак» забылось. Забылось, что мы наделили его этим признаком, хотя он сам по себе им не обладает, и работаем мы так, как будто у него он есть. Дальше начинают рассуждать, что знак есть тот же объект и т.д., и т.д. Отсюда все построения формальных систем, где все поставлено с ног на голову. В каком-то смысле положение здесь такое же, как и в алгебре, когда мы говорим пусть А будет величина, а А не есть величина. Говоря «А есть величина», мы ставим А в определенное отношение или приписываем определенное отношение, и поскольку А выступает и в определенной знаковой функции, и как заместитель определенных чисел, а числа выступают как заместители определенных действительных количеств, то такая процедура вполне возможна. Но дальнейший процесс не осознан, не учтен логиком он работает, но не изображает процесс своей работы в специальном логическом языке. Мне важно подчеркнуть это противоречие, поскольку оно может объяснить дальнейшее развитие всех формальных логик. После того как построено это противоречивое рассуждение, т.е. знаки понимаются, но учитывается только внешняя знаковая форма, а не сами знаки, дальше спрашивается: какой же анализ может осуществляться? Если мы, предположим, поставим вопрос об отношении знака к объекту, то мы по существу перейдем к так называемой семантике, к отношению обозначения. По сути дела, мы снова возвращаемся к теоретико-познавательной постановке вопроса, но уже в контексте собственно логики. Весьма характерно, что появившиеся синтаксис и семантика снова превращаются в прагматику, т.е. движение продолжается, и критика современной логики так называемой «школой анализа» заключается в том, что говорят: значение не сводится к отношению обозначения, к отношению знаковой формы к объекту, а содержит весь способ деятельности субъекта. И мы снова возвращаемся к отношению субъекта и объекта. И каждый раз, как на новом этапе осуществляется возврат к семантическому отношению, а точнее теоретико-познавательному, так вновь это становится возвратом к прагматической точке зрения. Исследование семантического плана, таким образом, снимается. Формальной логике остается только один план анализа анализ отношений между самими знаками и в одной плоскости. Разные плоскости сводятся, по сути дела, в одну, причем, непонятно, что это за плоскость формы или содержания? Поэтому, даже когда их сводят в одну и рассматривают как объект, эта одна плоскость выступает здесь как двойная, как две плоскости, наложенные друг на друга. Но знаковая форма выступает здесь, по существу, как отражение плоскости значения, как выражение плоскости содержания. Тогда весь анализ может заключаться лишь в анализе в этой плоскости. Именно здесь появляется та точка зрения, о которой мы говорим, что отношение между знаками выражает отношение знака к объекту. Весь вопрос в том: есть ли отношение между знаками отображение отношения между элементами содержания, изображаемыми этими знаками? Если мы имеем структуру знаковой формы, то можем ли мы сказать, что все ее связи и элементы есть не что иное, как изображение связей и элементов плоскости содержания? Собственно, только так мы и можем рассуждать, если положим, что каждый из них, из этих элементов, имеет свое значение. Но тогда возникает другой вопрос: может ли одна и та же связь быть одновременно и изображением отношения между элементами содержания, и изображением отношения между знаковой формой и содержанием? Отношение «есть» одновременно выступает как изображение двух разных отношений. Причем, мы имеем здесь в виду не просто соответствие двух структур, а связь их. Вопрос о том, что означает связка «есть», возник не в XIII–XIV веках, а в V веке до н.э. или, по крайней мере, в III веке. Что такое «есть»? Это тип определенного отношения между объектами? Или факт отнесения, т.е. изображение теоретико-познавательного отношения? Уже Аристотель совершенно четко отмечает эту двойственность; у него субъект суждения, с одной стороны, выступает как объект, и тогда предикат относится к объекту, и связка «есть» изображает отношение познания, семантическое отношение, а с другой стороны, субъект сам есть элемент в знаковой форме отношения. И когда сейчас представители логики отношений говорят, что «есть» это одно из отношений наряду с другими, они элиминируют семантическое отношение и сводят «есть» к чисто содержательному. А традиционные формальные логики, наоборот, все сводят к семантическому отношению и объяснить, каким образом одно и то же отношение выступает в этих двух функциях, не могут. Во всяком случае, мне важно подчеркнуть одну вещь можно сказать, что они изучают одно отношение, но само оно в знаковой форме раздваивается, выступает, с одной стороны, как отношение содержаний, а с другой как отношение между формой и содержанием. Это один план анализа, характерный для формально-логических дисциплин, но возникает и другой план. Анализ формы основывался на понимании содержания, и поэтому после анализа строения формы его результаты можно интерпретировать в равной мере как на форму, так и на само содержание, т.е. тот же самый анализ может интерпретироваться фактически на объекты. Иначе говоря, анализируя знаковую форму, мы, по существу, анализировали не строение знаковой формы, а строение смысла знаковой формы. Я бы сказал, что мы анализировали нечто, лежащее между знаковой формой и содержанием, но в одном случае мы интерпретировали на плоскость содержания, а в другом на плоскость знаковой формы. Математические логики тоже делали попытку интерпретировать свои формальные системы на объекты, и в этом отношении они отнюдь не оригинальны, а лишь снова и снова повторяют те ходы, которые были проделаны до них. Здесь возникает основная трудность, связанная со столкновением рационального познания-мышления с чувственным познанием. Ведь знаки имеют обобщенное значение, а видим мы только единичные объекты, т.е. здесь по существу в анализе знаков нарушался основной принцип вкладывать в объекты можно только наше знание о единичных вещах, или, иначе, выдавать в качестве объектов наше знание о единичных вещах. И вот тогда возник вопрос: если интерпретировать на объекты обобщенное значение знаков, то как это возможно? Уже Платон пытается решить эту задачу. Он делает попытку интерпретировать на объекты обобщенное значение, и когда это приводит к противоречию с нашим чувственным отражением объектов, то он решает вопрос так: есть один объективный мир, который познается с помощью чувств, и другой объективный мир, который познается мысленно; есть содержание чувственного знания, и есть содержание мыслимого знания. И вот отсюда, из этого хода мысли, из попытки интерпретировать значения на объекты и появляется новый теоретико-познавательных ход, а именно проблема определения содержания знания. Начинается расслоение двух планов, проходящих через всю дальнейшую историю вопроса, а именно: одни говорят, что это содержание есть сами объекты, а другие говорят, что это есть мысль, концепты, заложенные голове человека, т.е. происходит расслоение на план объективный и субъективный. Мне это очень важно подчеркнуть, потому что происходит усложнение исходной схемы. Если вначале речь у нас шла об объектах и знаниях о них, то теперь, когда была выделена знаковая форма, исследования велись уже в сфере логики как таковой, и объекты были отставлены в сторону так же, как и отношения между объектами и знаками. После того как все это было проделано в одной плоскости, внутренние затруднения движения в ней заставляют вновь вернуться к исходному отношению. Но теперь мы начинаем уже не с разделения на объекты и знания, а мы идем от знаний и пытаемся реконструировать содержание знаний. И когда мы пытаемся это сделать, то возникает два варианта: либо мы содержание выдаем за сами объекты, представляем его как объективное содержание, либо мы выдаем его за субъективное, находящееся в голове человека. Начинается новый ход и новый по существу слой теоретико-познавательных исследований, возникший уже в русле исследований субъективной деятельности. Эта линия появляется вообще говоря в средние века с понятием духа, души, а отчетливое выражение она находит у Декарта и Спинозы. Возможно, я ошибаюсь, но, по моему, она есть уже у Абеляра с того момента когда появляется концептуализм, в отличие от реализма и номинализма. Таким образом, исходная схема «объект — знание» преобразуется в другую схему «знание — содержание» (как наше субъективное содержание) и «объекты». Дальше предлагаются два варианта решения этой проблемы: вариант линейный, где объекты, знаки, мысли располагаются в одну линию, и вариант треугольный, когда вершинами «треугольника» становятся: «знак», «объект», «значение, или субъективный образ». Вот какие теоретико-познавательные пути намечаются для решения этого круга проблем. Но вместе с тем развертывается собственно онтология или учение о типах содержания. Это вещь для нас, для меня по крайней мере, наименее понятная и наименее известная, потому что в борьбе с местной онтологизацией мы как-то пренебрежительно отнеслись к онтологизации мировой. Ее нужно изучить и очень тщательно, хотя мне представляется, что вряд ли в ней были достигнуты какие-либо большие результаты. В основном это была дополнительная мистификация результатов, полученных при анализе логических форм. А что такое онтология? Категории относятся к онтологии, или нет? Относятся ли категории у Канта к онтологии? Конечно нет. У Аристотеля это онтология. Но у него это не категории в том смысле, какой мы сейчас в них вкладываем. А вообще в современной отечественной философии учение о категориях чисто онтологическое. Вообще то говоря, категории у Аристотеля в его «Категориях» не являются просто онтологическими, но в «Метафизике» основной его работе они именно в этой роли и выступают. Онтологией заниматься надо, но не столь древней, которая уж очень проста, а современной, связанной с понятием уровней и типов объекта, т.е. нужно брать Мейнонга, Гуссерля, Гартмана. Я хочу особенно подчеркнуть одну вещь. Логические исследования по необходимости были обобщенными. Они выделяли какие-то структуры, какие-то особенности в знаниях, которые относились к широкому, даже всеобщему кругу проблем, а онтология, наоборот, носила всегда более частичный характер, и в связи с этим внутри онтологии появилось два направления: собственно онтологическое и методологическое. И вот здесь я перехожу к следующему пункту и кратко попытаюсь осветить положение собственно методологии. 4. Специально об этом я много не думал, но мне дело представляется следующим образом. Формальная логика была по своему очень хорошей и точной наукой, но, к сожалению, ее нельзя было прикладывать к решению конкретных проблем методологии. Теория познания тоже была очень хорошей наукой, но с ней нечего было делать, потому что она опять-таки не давала ответа на конкретные вопросы, волновавшие науку. Онтология тоже не давала такого ответа. И поэтому наряду с ними появилась и через всю историю философии проходит линия собственно методологии как попытки разъяснить какие-то частные особенности, особенности тех или иных понятий, тех или иных знаний, тех или иных теорий. Эта методология очень тесно сливалась с историей каждой из наук. Она выступала в виде методологии математики, методологии физики, и даже более узко как методология «Начал» Евклида, т.е. развитие ее шло в русле истории частных наук. И поэтому, говоря о методологии науки, мне представляется, что мы должны разделять, с одной стороны, группу собственно логических дисциплин, которая, в свою очередь, распадается на онтологические, теоретико-познавательные и формально-логические дисциплины, и группу методологических дисциплин. При этом я имею в виду методологию в узком, собственном смысле, которая была связана с историей науки и имела дело с теми или иными частными понятиями. Так, комментарии Мордухай-Болтовского были типичной методологией. Такая работа проходит через всю историю науки, и уже современники Евклида начинают комментировать его «Начала». В этом плане, скажем, работы Больцано по дифференциальному и интегральному исчислениям, работы Сади Карно являются методологическими. Но они всегда говорят о каких-то частных, отдельных вещах. Это обстоятельство определяет развитие всех логико-методологических дисциплин. Мы имеем достаточно обобщенные и, казалось бы, легко переносимые из одной области в другую понятия логики в широком смысле. Но они не работают, т.е. их можно переносить, но незачем. С другой стороны, есть очень остроумные работы, объясняющие историю тех или иных понятий. Но они всегда носят исключительно узкий характер и не могут быть перенесены на другие области. Ведь даже если бы мы выяснили, как развивались три или четыре основных понятия механики, то все равно бы возник вопрос: что из всей этой работы можно извлечь, какой общий вывод можно сделать? Предположим, что эти три понятия развивались так-то и так-то. Ну и что из этого? Для того чтобы произвести логическое объяснение, нужно перейти в какую-то другую область, т.е. надо перейти от узко методологических исследований к логическим. По-моему, работы Филиппа Франка есть смесь логики и методологии. Смесь, которая достаточно отчетливо свидетельствует, что она, по сути дела, неудачна. Далее, в этом смысле типичным примером являются работы Кассирера. Прочтешь толстую книжку и подумаешь: что ты вынес из нее, кроме кучи смешных примеров из истории науки и остроумных замечаний? С недоумением замечаешь, что есть понятие функции и есть понятие субстанции. Причем, потом оказывается, что в эти понятия, по сути дела, не вкладывается никакого определенного содержания, т.е. итог обобщений методологии сводится к общим местам. Почему? Потому что у Кассирера нет, по существу, предмета, заданного отношением между объектом и знанием, нет, по существу, анализа процесса познания. А поэтому и его обобщение, казалось бы теоретико-познавательное, носит, по сути дела, онтологический характер, т.е. есть субстанция и есть функция, как особые виды содержания и все. Ну и что? А как они познаются? И у Файхингера то же самое; когда спрашивается: какие есть операции? то говорится: обратные. И, по существу дела, толстая книга сводится к куче примеров и общему выводу человечество пользуется фикциями. К сожалению, нужно признать, что многие наши работы как раз и являются онтологическими в плохом смысле этого слова. Я хочу заострить внимание на том обстоятельстве, что мы, говоря, что анализ процессов познания является нашим специфическим предметом, часто из-за неразработанности методов уходим от нашего предмета и впадаем в онтологизм. Поэтому вопрос стоит о структуре нашего собственного анализа. Но к этому я вернусь позднее. Заканчивая вопрос о противопоставлении группы логических и методологических дисциплин, я хочу сказать следующее. Мы пришли к довольно единодушному мнению, что история неопозитивизма во многом может быть объяснена именно тем, о чем я говорил выше. Во всяком случае, мы пытались объяснить широкое распространение неопозитивизма в 30-е годы тем, что в условиях огромной разобщенности методологических исследований, огромном разнообразии подходов и фрагментарности неопозитивизм выступил с программой создания единой логики науки, ибо только такая логика дает основания для обобщения и переноса. Но в этой связи я хотел бы сделать «прыжок» и рассказать о другом. Внешне дело выступает так, что эмпирические методологические работы фиксируют какие-то факты, они ставят вопросы и проблемы, но чтобы описать эти факты научно, т.е. с установкой на перенос на другой материал, надо от эмпирической методологии перейти к логике, т.е. от понятий, описывающих данную научную теорию, перейти к описанию структуры понятий тех или иных уровней, тех или иных слоев, этапов развития мышления. Таким образом, ставится задача проделать какой-то ход от эмпирического материла к широким обобщениям, где частности исчезают и начинается новое движение. После того как абстрактная теория построена, мы начинаем применять эти абстрактные понятия для объяснения тех или иных частных понятий, их истории и эволюции, т.е. мы возвращаемся к эмпирической истории, но уже на основе аппарата логики. Если в начале мы имеем эмпирическую методологию, то при движении назад, мы получаем логику науки, т.е. объяснение единичных понятий на основе логических понятий. Отсюда вытекает очень важный вывод, что по существу логика есть не что иное, как верхний абстрактный этаж эмпирической науки о процессах мышления. И в этом плане логика в какой-то степени соответствует математике, и она должна строиться как какое-то математическое исчисление. Если логика выступает как результат движения от эмпирического материала, как продукт предельного обобщения в данной эмпирической области, то она в конечном своем итоге является математикой. Но математикой особого рода, математикой мышления. Потом, на основе такой логики мы проделываем обратное движение и как приложение этой логики-математики к эмпирическим фактам получаем логику науки. Таким образом, когда мы формулировали ранее, что логика есть эмпирическая наука, мы недостаточно учитывали в своей работе факт многослойности любой эмпирической науки, тот факт, что она обязательно имеет какие-то нижние слои, потом промежуточные, затем самые высокие абстрактные слои. И все они участвуют в движении научной мысли дважды: сначала в движении снизу вверх, от эмпирического к абстрактному, а затем сверху вниз, от абстрактного к эмпирическому. Называя логику эмпирической наукой, мы забывали, что она существует на определенном уровне или этаже абстракции, внутри более широкой, действительно эмпирической в своей целостности науки. Логика есть только часть группы наук о процессе познания. И внутри этой группы она играет особую функциональную роль. Сначала мы должны более четко решить эти вопросы. К примеру, работа Б.А.Грушина носит скорее онтологически-методологический характер, а не логический. Мы можем предъявлять ей претензии, что там, по существу, нет деятельности, нет понятия о деятельности, а есть лишь понятие о видах содержания. Но мы должны более четко выделить критерии различения наших работ: при каких условиях мы можем говорить о методологических работах, а при каких о логических. Но, различая одно, другое, третье, мы должны помнить, что нам предстоит заниматься всеми вопросами в целом начинать с эмпирического материала, тащить его до самых абстрактных вещей и затем возвращаться назад. Может, и не каждый из нас обязан все это делать, у нас тоже возможно и необходимо разделение труда, но в целом мы как коллектив обязаны и должны это делать. В целом мы навсегда связали себя со всеми слоями науки и должны в равной мере все их обслуживать. В связи с этим я хочу подчеркнуть еще один момент, о котором сознательно «забывал» до сих пор. Исторически существовали онтология, логика и теория познания, но мы хорошо знаем тезис, повторенный Лениным вслед за Гегелем и Марксом, что не нужно трех слов, что онтология, логика и теория познания суть едино, что это одна Логика. В истории науки намечался ряд попыток уйти от этого извечного разделения и попытаться рассмотреть всю структуру как единую, иначе говоря построить такую науку, которая основывалась бы не только на формально-логическом рассмотрении, не только на онтологическом или теоретико-познавательном рассмотрении, а включала бы в себя в неразрывном единстве все эти три области. Причем, я говорю сейчас не о спонтанных попытках, к которым исследователи стихийно «приводятся» движением самого материала, а о тех случаях, когда они сознательно ставят эту задачу перед собой. Таких попыток в истории было немного, но такая постановка вопроса есть у Гегеля и Гуссерля. Перед нами стоит задача, анализируя собственный метод решения этого круга проблем, проанализировать также и эти попытки сознательного построения содержательной логики. Их надо рассматривать как некоторые подходы к тому, что мы делаем теперь. Заканчивая, хочу обратить ваше внимание на следующие проблемы, которые здесь возникают. Мне представляется спорным тезис о том, что для реконструкции процесса познания, или, иначе, для изображения процесса познания, необходима реконструкция объекта как такового. Вначале я все время подчеркивал, что исходная постановка вопроса предполагала отделение объекта от знаний и изображение объекта как такового. Но я сомневаюсь, что это необходимо, что это есть действительная предпосылка предмета логики. Я хочу подчеркнуть, что, по сути дела, этот тезис выдвигается нами постоянно и чисто теоретически. Вначале доклада я говорил, что, пока это не сделано, нет самого предмета логического исследования. Но затем я стремился показать, что сама возможность выделения объекта как такового очень спорна; непонятно, как это можно реально осуществить. Но в конце концов мы должны дать четкий и определенный ответ на этот вопрос. Мы должны ответить, можно ли проделать эту реконструкцию научными методами. В этой связи появляется проблема исторического метода. Ведь, по сути дела, из задачи реконструировать объект мы выводим принцип, что теория познания, или логика, может быть только исторической и мы должны в ней сопоставлять исторически следующие друг за другом знания в целях реконструкции самого объекта. Но эта процедура требует самого тщательного продумывания и анализа, ибо она лежит, по сути дела, в основе нашей работы, а осуществляется пока во многом интуитивно. Мы должны ответить на вопрос, на каком основании и как мы выдаем содержание последнего знания за объект и как мы сопоставляем все эти последовательные знания, выделяя объект. Может быть, не из последнего знания мы задаем объект, а из сравнения всего ряда знаний. Но какова в таком случае процедура, посредством которой мы все это получаем. Каким должно быть изображение объекта частным или обобщенным и что это значит дать обобщенное изображение? Этот вопрос, в свою очередь, распадается на два других. На основании чего, прежде всего, мы произвели реконструкцию объекта на основе ли анализа строения формы знания или на основе анализа интроспективного, т.е. сознаваемого содержания, или, может быть, на основе анализа самой деятельности? В этой связи я хотел бы обратить внимание на то, что мы, по-видимому, еще недостаточно осознаем тот факт, что человек, реконструируя объект, по сути дела, реконструирует свой способ деятельности с ним. Мне представляется, что единственный путь реконструкции объекта это анализ того способа деятельности, который мы использовали, познавая этот объект. Больше того, я сформулировал бы и такую вещь: то, что мы называем предметом нашего изучения, и есть деятельность с объектом. Но тогда ведь вопрос об объекте приобретает другой смысл и значение. Если предметом изучения является не объект, а деятельность, то какую роль внутри нее играет этот объект? Иными словами, вопрос об объекте становится вопросом об одной из компонент деятельности. Разделение на знание и объект оказывается уже не исходным, а вторичным вопросом, возникающим после выделения деятельности как предмета исследования, вопросом об одном из элементов деятельности и о том, как анализировать деятельность. И чем дальше мы продвигаемся в анализе своей деятельности, чем более высокие этажи мы строим, тем, оказывается, глубже мы познаем этот объект как возможный объект. И дальше возникает вопрос: собственно, что мы анализируем? Порядок, или последовательность, этих действий или закон их развития? Но тогда возникает следующий вопрос: представьте себе, что нам дан ряд знаний (А, В, ...), можем ли мы находить какие-то отношения между ними и какие-то законы их развития, если мы не будем относить их к чему-то постоянному, называемому объектом? Другими словами, мне представляется, что знания вообще не сопоставимы между собой, если мы не рассматриваем их как знания об одном и том же объекте, который нам заранее известен, т.е. если мы не производим четкой реконструкции объекта. Тем самым в какой-то мере я отвечаю на мой первый вопрос. Если я вначале склонялся к тому, что реконструкция объекта нам вообще не нужна мы реконструируем деятельность как таковую, то теперь я прихожу совсем к другому выводу: развитие знания и саму деятельность в контексте логического и психологического анализа, по-видимому, невозможно реконструировать и вообще о ней невозможно что-либо сказать, если мы ее с самого начала не относим к определенной структуре объекта. Заканчивая, хочу сказать, что мы не так уж далеко продвинулись в решении этого круга проблем. Наоборот, мне кажется, что у нас здесь много противоречий в исходных понятиях и, в частности, в понимании взаимоотношений логики науки и методологии науки в контексте описанной выше «слоистой» науки, являющейся нашим предметом, что они требуют самого пристального внимания и вместе с тем самого критического отношения. Хочу обратить ваше внимание на эти проблемы в этом была цель моего доклада. |
1 2
Похожие:
 | Логика и методология науки Национального исследовательского университета информационных технологий, механики и оптики дисциплина «Логика и методология науки»... |  | Программа дисциплины дисциплина ен. В1 Логика и методология науки Государственным образовательным стандартом высшего профессионального образования по укрупненной группе 040000 «Социальные науки»... |
| Г. П. Щедровицкий. Философия. Наука. Методология. /М.: Шкп, 1997 С. П. Хлопушина от «1» 09 2012г протокол №1 от «22» 08 2012г | | Программа итогового государственного экзамена по основной образовательной программе «Философия» «История зарубежной философии», «История русской философии», «Логика», «Онтология и теория познания», «Философия и методология науки»... |
| Рабочая программа по дисциплине «Логика и методология научного познания» Факультет фиоп | | Решение заседания кафедры протокол № от 2013 Учебно-методический... Изучение дисциплины «Философия и методология науки» направлено на формирование у магистранта, будущего ученого-историка, целостного... |
| Пояснительная записка в качестве предмета курса «Философия и методология науки» Яркова Елена Николаевна Философия и методология науки. Учебно-методический комплекс. Рабочая программа для студентов направления... | | Учебно-методическое пособие «История и методология юридической науки» «История и методология юридической науки» разработчика Медведева Валентина Григорьевича, предназначенного для магистрантов, обучающихся... |
| Курс по выбору : «Наука, логика, методология» Данная дисциплина позволяет углубить знания студентов о науке, логике и методологии | | П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка... Методические указания предназначены для студентов, обучающихся по направлению 020400. 68 Биология, магистерские программы 020400.... |
| Учебно-методический комплекс дисциплины логика федеральное агентство... Логика, изучающая познающее мышление и применяемая как средство познания, возникла и развивалась в рамках теории познания, и в настоящее... | | Е. Н. Яркова история и методология Е. Н. Яркова. История и методология юридической науки: учебное пособие. Тюмень: Издательство Тюменского государственного университета,... |
| Курс лекций дисциплины «логика» Рабочая программа составлена в соответствии с государственными образовательными стандартами, направления "Логика " специальности... | | Рабочая программа учебной дисциплины б. 4 «история и методология юридической науки» Рабочая программа предназначена для преподавания учебной дисциплины «история и методология юридической науки» студентам всех форм... |
| А. В. Павлов логика и методология научного познания ... | | Рабочая программа дисциплины История и методология рыбопромышленной... Дисциплина «История и методология рыбопромышленной науки и производства» является дисциплиной базовой части профессионального цикла... |
