Тема №9. Философия истории. Цивилизация. Глобальные проблемы человечества.
План
1. Формационный и цивилизационный подходы
2. Маркс и Хабермас в философии истории
3. Полярная динамика истории
4. Проблема прогресса в истории
5. Проблема исторической причинности
6. Свобода и необходимость в истории
7. История и человеческая телесность
8. Система Клио
Литература
Алексеев П.В. История философии: – учеб. – М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2007 – 240 с.
Алексеев П.В., Панин А.В. Философия: Учебник. – 3-е изд., перераб. и доп. – М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2009. – 608 с.
Голубинцев В.О., Данцев А.А., Любченко В.С. Философия для технических вузов. Серия «Высшее образование» – Ростов на Дону: Изд-во «Феникс», 2008 – 640 с.
Крапивенский С.Э. Социальная философия: Учеб. для студ. гуманит.-соц. спец. высших учебных заведений. – 4-е изд., теор. – М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2007. – 416 с.
Соколов С.В. Социальная философия: Учеб. пособие для вузов. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2009 – 440 с.
Философия: Учебник/Под ред. В.Д. Губина, Т.Ю. Сидориной. – 3-е изд., перераб. и доп. – М.: Гардарики, 2007 – 828 с.
Философия науки: Словарь основных терминов. – М.: Академический Проект, 2008. – 320 с.
Обратимся далее к истории общества. Общество не возникает сразу и развито, но проходит длительный путь своего развития. Это связано с тем, что совокупное человеко-бытие больше пространства и должно «сосчитывать» себя во времени, являя как исторический процесс.
Формационный и цивилизационный подходы
В современной философии истории обсуждаются два основных подхода – формационный и цивилизационный. Первый представлен, например, марксистской философией истории. Здесь принимается идея своего рода «исторического монизма», когда принимается реальность единого человечества, которое проходит в своем историческом развитии универсальные стадии («формации»). Таким образом, в формационном подходе принимается существование универсальных законов и критериев развития, с точки зрения которых все народы находятся на той или иной стадии развития, упорядочиваясь в одну линию. В конечном итоге разница народов – разница количественная, выражающая разный уровень их развития.
Наоборот в цивилизационном подходе отрицается существование единого человечества как субъекта мировой истории и принимается реальность только множества более малых социокультурных целостностей («цивилизаций»), каждая из которых замкнута в себе и развивается по своим внутренним законам. В таких положениях выражается своего рода «исторический плюрализм», утверждающий множество независимых малых субъектов истории. Нет никаких единых универсальных параметров развития, которые были бы одинаковы для всех цивилизаций, но каждая из них обладает настолько своеобразным качественным характером, что представители одной цивилизации практически не в состоянии понять представителей других цивилизаций.
По-видимому, истина, как всегда, «находится посередине», и реалистичнее в этом вопросе придерживаться, по-видимому, более интегральной концепции истории, своего рода «исторического моноплюрализма», в котором можно было бы выделять разные уровни исторического процесса, так что на более нижележащих уровнях истории мог бы в большей мере проявлять себя цивилизационный подход, а на более высоких уровнях глобальной истории вступали бы в силу определения формационного подхода.
Подобный подход следует координировать с пониманием истории как эволюции коллективного субъекта человечества, в котором может выделяться множество подсубъектов («цивилизаций», «культур», «этносов»), относительно независимых друг от друга на своем уровне развития. Коллективный субъект объединяет в себе коллективный внутренний мир и коллективную телесность человеко-бытия, и в истории обе эти стороны коллективного субъекта находятся в своеобразной ко-эволюции. С коллективным субъектом человечества связано свое историческое пространство – как максимум совместимого в данный момент времени человеко-бытия (состояний внутренних миров отдельных людей (знания, чувства, желания), их коллективных надсубъектов, состояний телесности и созданной искусственной материи общества – дома, одежда, транспорт и т.д.). В идеале история должна представлять собой постоянный рост исторического пространства, но в реальности такой рост оказывается осложеннным разного рода искажающими факторами, превращающими развитие в эволюцию. Поэтому в истории может наблюдаться не только прогресс тех или иных параметров исторического пространства (нравственность, развитие техники и т.д.), но и их задержки и инволюция (регресс). Следует, однако, помнить об антиномической природе эволюции, которая является отклонением от малого развития (развития-1), но на глубинном уровне бытия выражает более подлинные и невыразимые образы развития (развитие-2). Разрушая более поверхностные версии смысла, история может порождать в себе глубины подлинного смысла, которые могут быть во многом непостижимыми для человеческого разума.
Маркс и Хабермас в философии истории
Образ полной истории предполагает соединение двух больших теорий истории – материалистической и идеалистической. С этой точки зрения, нам кажутся интересными подходы, которые позволили бы сблизить в некоторой интегральной концепции истории позиции марксизма и Юргена Хабермаса.
Как уже отмечалось выше, марксизм оперирует понятиями формации, базиса и надстройки, классовой структуры общества, социальных революций. Природу человека марксизм рассматривает с точки зрения производства (труда) и факторов отчуждения, воздействующих на коллективную природу человека. В социальной философии Юргена Хабермаса главную роль в истории играют отношения «жизненного мира» и «системы», колонизация первого системой, столкновение субстанциальной и формальной рациональности. На место труда у Хабермаса выходит «коммуникация» (направленная на высокую цель со-понимающая деятельность субъектов, выстраиваемая на принципах рациональности и открытости), в связи с чем и факторы отчуждения принимают образы формальной рациональности, статусно-ролевого комплекса и кода денег и власти.
В качестве принципа интеграции этих подходов можно принять такую формулу – Маркс и Хабермас во многом описывают одну историко-социальную онтологию, но Маркс использует в ее представлении преимущественно структуры внешнего мира и непервое лицо (позиция неЯ), в то время как Хабермас в большей мере представляет ту же онтологию в пространстве внутреннего мира социального субъекта, в преимущественной позиции от первого лица (Я-позиция). Например, внешняя сторона жизнедеятельности человека дается Марксом как труд, производство, в то время как ее внутренняя сторона в большей мере являет себя как хабермасовское «коммуникативное действие». В целом Маркс и Хабермас находят свою координацию в рамках более полной онтологии внешне-внутреннего и коллективно-индивидуального бытия (вспомним о конструкциях Минимальной Онтологии).
Полярная динамика истории
Историческая эволюция общества выражает себя в пульсации разного рода полярностей, и можно говорить о своего рода полярной динамике истории. В обществе всегда существует огромное число полярных начал – антагонистические классы, сферы общества (экономика, политика, наука и т.д.), полярные ценности (индивидуальное-коллективное, мужское-женское, городское-деревенское, юношеское-взрослое-старческое, рациональное-иррациональное, традиции-новации, демократия-диктатура, революция-эволюция и т.д.). В этом случае в каждую историческую эвоху в том или ином сообществе есть некоторая относительно господствующая система полярностей, в которой обычно из каждой полярной системы выделены и доминируют лишь некоторые полярности, в то время как отставшиеся полярности подавлены. С этой точки зрения исторический процесс есть разного рода полярные ритмы, в которых доминирующие полярности уходят, а им на смену приходят либо ранее подавленные полярности, либо возникают новые полярные системы. Интересно, что подобным же образом можно посмотреть на музыку, которая представляет собой пульсацию множества полярностей, так что полярную динамику истории можно было бы сравнить со своеобразной мега-музыкой, своего рода исторической симфонией, которую проживает коллективный субъект человечества вместе со всеми своими подсубъектами – нациями, народами, цивилизациями, государствами и т.д.
Проблема прогресса в истории
Есть ли прогресс в истории? Когда ставят подобный вопрос, то предполагают возможность выделения некоторого критерия прогресса П, который должен расти на протяжении всей истории. По крайней мере, есть один такой параметр – это время, и потому проблема теории прогресса состоит в том, чтобы найти какой-то более содержательный критерий, нежели простое время. Разного рода теории прогресса в свое время предлагали различные критерии прогресса. Например, технологические теории полагали, что критерий П связан с уровнем развития техники и технологий, и такой уровень неуклонно повышался на протяжении всей истории. В марксизме, как мы видели, кроме технологического, использовался еще своеобразный антропологический критерий прогресса, связанный с предолением разного рода факторов отчуждения подлинной природы человека и достижения ее освобождения в финальном общественном строе – коммунизме. Более организационные теории подчеркивают значение дифференцированности и интеграции общества и культуры, выделения в них все более тонких делений и все больший охват их интегральными структурами. Привлекая образы полярных начал, можно утверждать, что полярных начал становится все больше, и их большее число охватывается более интегральными полярными началами.
Сегодня произошло определенное разочарование в идее исторического прогресса, особенно после страшных мировых войн 20 века, тоталитарных бесчеловечных режимов этого времени. После этого верить в однозначный прогресс уже вряд ли кто решается. Человеческая природа обнаружила в себе страшные бездны, из которых в любой момент истории могут вылезти разного рода монстры человеческой души, ослепляя людей, выключая их разум и толкая ко всеобщему разрушению и взаимоистреблению. Поэтому точнее было бы говорить сегодня не о некотором законе прогресса, который автоматически реализует себя, независимо от нашей воли. Скорее следует говорить лишь о возможности прогресса в истории, который представляет собой только один из множества шансов исторического процесса и требует соединенного усилия всех людей доброй воли в мире. Прогресс в истории будет лишь тогда, когда в подобный прогресс будут верить люди и они смогут реализовать его своей исторической волей.
Однако здесь вскоре возникает новая проблема. Если прогресс не обеспечен с необходимостью некоторым сверхчеловеческим началом, и реальность прогресса – во многом дело рук и веры человеческой, то не возникнет ли и в этом случае новых опасностей слишком узкого понимания прогрессивности, под которую насильственно окажется втиснутой вся полнота человеко-бытия? Тоталитарные режимы 20 века также верили в прогрессивность своих идей, стремясь навязать их всему человечеству.
В итоге проблема прогресса оказывается далеко не простой. По-видимому, более правильно придерживаться двух основных установок: 1) принимать лишь возможность прогресса и зависимость его от совокупных человеческих усилий, которые как способны состояться в истории, так и могут не одолеть решения этой задачи, так что прогресс – это лишь один из шансов истории, предоставленных человечеству. 2) коль скоро критерий прогресса не обеспечивается автоматически в истории и вынужден формулироваться конечным человеческим разумом, который всегда ограничен и может ошибаться, то необходимо использовать принципы научной методологии в формулировке идеи прогресса, всегда рассматривая критерий прогресса П как лишь гипотезу, открытую к критике разного рода контрпримерами и не являющуюся абсолютной.
В таком виде мы можем говорить о критерии П как о гипотезе прогресса, которая может приниматься до тех пор, пока для нее самой жизнью не возникнет контрпримеров. В этом случае важным является существование такого социального института, который мог бы обеспечить признание такого контрпримера и пересмотреть гипотезу в сторону ее большей универсальности и гибкости. Такой институт должен быть представлен широкими слоями общества и поддержан глубокой профессиональной оценкой экспертов. Но здесь мы должны понимать, что сам этот институт в свою очередь может подвергаться оценке с точки зрения иных оснований. В конечном итоге, в области существования «института прогресса» будут взаимодействовать как те или иные технологии исторической экспертизы (научная методология), так и человеческий фактор, который никогда до конца нельзя свести к технологиям и от качества которого будет зависеть вторая составляющая обеспечения прогресса. В определенной мере здесь возникает логический круг – чтобы стать прогрессивным, общество уже должно быть таковым. Здесь мы возвращаемся к значению и некоторого сверхчеловеческого фактора, не подвластного человеку и определяющему качество совокупного человеко-бытия. С этим ничего не поделаешь. Хотя нечто в человеческой природе можно улучшить, но это в свою очередь требует существования таких людей, которые могли бы улучшить других людей. А где взять таких людей, если их нет или недостаточно для общественного улучшения? Так проблема прогресса оказывается подвешенной в этом последнем пункте, который выходит за границы человеческой компетенции и оказывается наиболее глубокой предпосылкой прогресса. Хорошо, если нам повезло, и институт прогресса мог бы существовать в человеческой истории. Пока реальная история говорит о более сложной динамике исторического процесса.
В проблеме критерия прогресса следует иметь в виду следующую логику. Дело в том, что критерий прогресса П всегда может быть расширен до какого-то более полного критерия П*, с точки зрения которого даже на учатсках падения П более полный критерий П* мог бы продолжать расти. Здесь можно привести такой очень простой пример, близкий каждому. Пусть критерий П – это удовольствие для некоторого человека А. Очень скоро А обнаруживает, что его жизнь не такова, чтобы критерий П постоянно возрастал – за периодом роста удовольствия рано или поздно наступает остановка такого роста и даже его падение. Очень скоро каждый человек обнаруживает, что жизнь – это не только удовольствие. Родители могут заставить ребенка делать то, что ему не хочется, что даже заставляет его плакать, например, делают ему очень больные уколы во время болезни. Но позднее, когда ребенок вырастет, он конечно же поймет, что это было необходимо, и оправдает такие действия родителей. Так постепенно на место критерия П как удовольствия приходит более глубокий критерий П*, например, критерий объективности, который только отчасти может совпасть с П, но может содержать и такие случаи, где П* растет, а П падает, и все же руководствоваться в этом случае нужно критерием П*, а не П.
Таким образом, ситуация с критериями прогресса может быть достаточно непростой. Одни критерии могут заменяться на другие по мере развития человеческого разума и расширения сферы нашего опыта. Вот почему важно не абсолютизировать ни один из таких критериев, но руководствоваться философией открытого знания – открытого к своим ошибкам и дальнейшим развитиям. Здесь мы видим еще одну сторону проблемы прогресса – формулировка критерия прогресса П всегда зависит от уровня развития (прогресса) нас самих, так что изменение последнего будет влиять и на формулировку первого. Попытка зафиксировать П будет выражением фиксации нашего собственного прогресса.
На каком основании, однако, один критерий прогресса заменяется другим?
Чтобы пытаться отвечать на этот очень непростой вопрос, давайте вернемся к рассмотренному выше примеру, где П был удовольствием, а П* - более объективным критерием, например, пользой. Когда ребенку делали уколы, это не было удовольствием (критерий П снижался), но было полезным (критерий П* возрастал) для него. И родители выбирают здесь пользу перед удовольствием – почему?
Допустим, родители стали бы руководствоваться критерием П вместо П*, что в этом случае было бы плохого?
Тогда они не стали бы делать уколы ребенку, чтобы не принести ему неудовольствие, но по закону жизни это привело бы к тяжелому развитию болезни и, возможно, даже смерти, которая вновь привела бы к большому неудовольствию. Итак, заметим, что здесь происходит – если руководствоваться только критерием П (удовольствием), то следование этому критерию приведет рано или поздно к его отрицанию (неудовольствию). Киртерий П в этом случае не может обеспечить свою инвариантность, как мог бы выразиться физик. Этот критерий оказывается самоотрицаемым, если пытаться только на его основе строить жизнь. Когда мы сталкиваемся с некоторой ситуацией выбора (делать или нет ребенку инъекции в случае его болезни), то критерий П обязывает нас выбрать из всех альтернатив дальнейшей жизни какого-то одного варианта (не делать уколы). Таким образом, критерий прогресса приводит к формированию определенной жизненной траектории, на которой он продолжает расти. Но рано или поздно возникает такой участок жизненной траектории, который оказывается не подвластным субъекту и на котором критерий П падает. Такой непреодолимый фрагмент жизни, на котором падает критерий П, и оказывается контрпримером (фальсификатором) для критерия П. Под давлением таких фальсификаторов люди вынуждаются рано или поздно отбрасывать критерий П как высший критерий прогресса. Он может остаться только как некоторый частный критерий – в той мере, в какой он синхронизируется с более полным критерием П*. Последний оказывается более полным в том смысле, что на его основе можно строить более длительную и разнообразную жизненную траекторию, избегая контрпримеров.
Так и в общем случае одни критерии прогресса могли бы уступать другим по объему своей инвариантности. Отсюда также следует, что хотя до сих пор в истории не найден ни один критерий П, который бы смог породить всю историю как жизненную траекторию человечества, на протяжении которой П только растет, это еще не означает – с чисто логической точки зрения – что такого критерия не может быть. За более слабым критерием П всегда может затаиться более глубокий критерий П*, как это можно было увидеть даже на простых жизненных примерах.
|
