ЗДРАССТЕ, ПРИЕХАЛИ…
Возвращение витязя: классный час. – Оценка конкурентов. – Моя идея фикс. – Просыпаешься среди ночи, хватаешь аккордеон и наяриваешь! – Телеграмма от новых друзей. – «К северу, к северу, к северу едет поезд ночной из глубинки в Москву…»
В Майском у меня немного отлегло от сердца. Я прекратил напрасные самобичевания – сделанного все равно не вернуть. Мой строгий внутренний прокурор – тот, что замечает и осуждает даже несущественные для окружающих нюансы в моем поведении, – притомился и взял отгул.
Меня принимали с овациями – как героя и победителя. По такому случаю устроили классный час – и я восседал на первой парте, а из уст моих свободно лился поток слов. Московские приключения (недолгие) и впечатления (отрывочные) вставали перед слушателями, подобно подвигам древних героев, изложенным умелым сказителем. Я демонстрировал соученикам знаки своего высокого исполнительского мастерства – грамоту и отливающую золотом статуэтку. И, конечно, я благодарил благодетельницу Анжелу Арсеновну – напомню, мои регалии были получены при ее опосредованном участии.
К концу урока мне удалось впечатлить не только сверстников, но и себя самого. Отчасти это было правильно. Я рассуждал так: многие из участников нынешней «Чунги-Чанги» не первый год ездят на подобные конкурсы, для меня же это лишь дебют на большом мероприятии. Ребята в Липках были более подвижными и раскованными, и я взял это на заметку. Оценив уровень конкурентов в целом, я собрался и настроился на серьезную работу. И это ох как полезно! В жизни нужно равняться на лучших, затем – на лучших из лучших… И так далее, ибо нет предела совершенству.
У меня появилась еще одна мечта; она подстегивала и заставляла быть особенно активным. Я надеялся снова попасть в Москву, к большой музыке. В мои дальние планы входило поступление в ГИТИС или Гнесинку
Я засыпал в наушниках, просыпался в них же, следил за новинками, старался заводить знакомства преимущественно среди музыкантов – особенно ценились на тот момент пианисты. Я заслушивался вещами Чика Кори, Уитни Хьюстон и завел себе нечто вроде архива – в шкафчике хранилась большая стопка кассет с концертами любимых музыкантов. Я был настолько в теме, что ни на что другое меня уже не хватало.
Мечту или, если хотите, страсть, нельзя изобразить, выдумать на ходу, нафантазировать. Она либо есть, либо ее нет. Если мечта есть – то она превращается в манок, к которому стремишься, ради которого готов преодолевать уйму препятствий, даже если они порой кажутся непреодолимыми. И всё для того, чтобы в один прекрасный день получить желаемое, увидеть эти краски. Это делает тебя счастливым. Бывают периоды, когда ты сам устаешь от своей страсти, эмоционально выгораешь. Ведь у каждого – свой жизненный цикл с подъемами и спадами. Сегодня ты на пике эмоций, завтра – в яме, «отдыхаешь». Но движение вперед не прекращается.
Знаю, многие мечтают разбогатеть и упорно трудятся, чтобы купить дом, квартиру, машину и далее по списку. При этом обычно думают: появятся вожделенные миллионы – и наступит счастье. Всё это относительно. Конечно, кто-то может себе позволить красивый дом на берегу озера. Но если человек о нем не мечтал, он выйдет на крыльцо, посмотрит на озеро – и не увидит ничего особенного. Озеро как озеро. У домовладельца не появится ни одной мысли из тех, от которых захватывает дух и хочется летать.
Я это к тому, что важно выбрать такое дело, такую идею, которая заставит забыть про сон и аппетит. Чтобы нельзя было с уверенностью сказать, ты ли выбрал свое дело или оно тебя выбрало. А подобную идею не купишь.
Вот и я не думал о деньгах и не ждал материальных благ от будущего. Я лишь страстно хотел петь – и петь не просто здорово, а профессионально. А деньги? Деньги – как горизонт. Попробуйте-ка дойти до горизонта…
После конкурса «Чунга-Чанга» во мне что-то резко перевернулось. Я уже говорил об ответственности, которую я тогда ощутил, и о страсти, которая двигала мной, придавая сил. Сейчас я чувствовал кое-что другое… Дело в том, что музыкалка города Майского славится своими выпускниками. Многие из них поступали в лучшие музыкальные и театральные вузы Москвы. Так что я имел возможность получить хорошую рекомендацию.
Однако я попал в музыкальную школу поздно, и мне нужно было закончить семилетку до окончания одиннадцатого класса. Ни мои красивые глаза, ни фестивали и награды, ни реверансы и заверения не заставили бы строгих педагогов музыкалки пойти мне навстречу и выдать аттестат с рекомендацией «просто так». Рекомендацию, как и диплом, необходимо было заработать.
Вот я и пахал. Занимался музыкой по несколько часов в день, распевался порой прямо в коридорах школы, особое внимание уделяя сольфеджио – поскольку я его не очень-то любил, оно мне и не давалось. Я до такой степени углубился в это дело, что просыпался по ночам: снилось, будто я не могу запомнить какой-то аккорд. В полусне я хватался за аккордеон, выходил в холл, что-то подбирал и, успокоенный, ложился спать. Знал, что завтра обязательно исполню как надо.
Параллельно я умудрялся участвовать во всех городских музыкальных мероприятиях – делал программы, пел на фестивалях. Уже летом, непосредственно перед выпускным, мне довелось выступить у знаменитого 800-летнего Пушкинского дуба. А уж он-то стал свидетелем многих судьбоносных фактов в нашей истории – например, видел Дмитрия Донского, ведущего войско на Куликово поле. Вероятно, именно этот дуб был описан во многих произведениях великого поэта. У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…
Впрочем, вернемся к событиям 98-го. За неделю до Нового года меня ожидал сюрприз. Прихожу домой, а мама на меня как-то хитро смотрит и говорит:
– Витя, тебе телеграмма пришла.
И подает мне плотный почтовый листок.
Телеграмма была от тёти Светы. Это мама Аллы, помните? «Витя, не хочешь ли приехать к нам, встретить 1999-й?» А я как раз рвался в Москву – ознакомиться с условиями поступления в Гнесинку и пройти подготовительные курсы. И вдруг – такая удача!
– Мама! – завопил я, прыгая от радости. – Меня приглашают в Москву! Снова!
А она только руками развела – что, мол, тут скажешь.
– Мне кажется, рано или поздно мы все будем жить в Москве… – невозмутимо заметила Лена.
– Мам, можно я поеду?!
Спрашиваю, а сам точно знаю, что меня отпустят…
Роняя трубку от волнения, я набрал Аллин московский номер и заорал, не давая ей опомниться:
– Алла, привет! Конечно, я приеду!
И тут же засобирался. А на душе – благодать и предвкушение какого-то немыслимого счастья. К слову, это случилось накануне дня моего рождения, но я даже не успел его толком отметить. Утром 24 декабря для меня устроили пир с поздравлениями, а вечером я уже погрузился в плацкартный поезд Нальчик-Москва. Это был самый дешевый вариант. Все же самолеты по-прежнему оставались для нас слишком дорогим удовольствием.
Я взял с собой записную книжку, и всю дорогу писал слова из песни «Вера» Меладзе:
К северу, к северу, к северу едет поезд ночной из глубинки в Москву,
Спит проводник, спят хмельные соседи, я всё уснуть не могу.
Тускло горят фонари у дороги, где-то вдали завывает гудок,
Вот уже стало светать понемногу, пасмурный будет денек.
Вера, ты одна осталась у меня…
В этот момент я – верил. И вера – пожалуй, то единственное, что я прихватил с собой. Я ехал и говорил себе: «Да. Да. Пусть всё будет хорошо». Записывал всё это в блокнот, прибавляя: «Пусть всё сбудется. Я так хочу». Если ты много думаешь о чем-то, записываешь это, вкладываешь жизненную силу в каждое слово – сбывается обязательно.
Последние сотни километров до Москвы поезд проезжал ночью, но я не мог сомкнуть глаз до утра. Боялся пропустить пробегающие мимо огни и сосны, которые слегка колыхались, окутанные студеной снежной пеленой. Заснеженные леса для меня были в диковинку. У нас-то в основном тополя да осины, перемежающиеся густым кустарником – зарослями из терновника и облепихи.
Мимо пролетали Черусти, Голутвин и Куровское – и я несказанно радовался тому, что состав несся без остановок: быстрей доедем.
Около шести утра поезд прибыл на Казанский вокзал. Константин и Светлана, несмотря на субботу – выходной день – приехали за мной на машине. С ними была и Алла – она же не могла пропустить такой момент!..
И тогда я почувствовал нечто…
|
