Связь с французской Академией наук
Поездка Петра в 1717 году в Париж имела прежде всего политическое значение. Враждебное отношение Англии к России, резко обнаружившееся после побед последней над Швецией, побуждало Петра искать сближения с Францией. Но в Париже он заинтересовался и учеными, посетил Академию наук и установил с ней связь. По возвращении в Россию Петр послал в Париж Нартова для усовершенствования в токарном деле. В 1720 г. президент парижской Академии Биньон в письме к Петру очень лестно отозвался об успехах Нартова в математике, механике и токарном деле и в заключение указал, что развитие художеств и наук дает России и Петру не меньшую славу, чем военные победы [36].
Между тем в 1720 г. Соймонов привез в Петербург из Астрахани составленную им карту и описание Каспийского моря. Петр послал карту на отзыв в парижскую Академию. Карту Академия похвалила и в отзыве своем сделала комплимент Петру, отметив его “знания в навигации” и склонность к наукам и искусствам [37]. Петр был избран членом Парижской Академии наук.
К этому времени окончательно был решен вопрос об учреждении Академии наук в Петербурге. Работу над этим делом Петр поручил своему лейб-медику Блюментросту.
Блюментрост
Отец Лаврентия Блюментроста переехал в Россию при Алексее Михайловиче: он был сюда вызван по протекции своего пасынка, пастора. Молодой Блюментрост, окончив в Москве школу Глюка, продолжал образование за границей, вернулся в Россию в 1714 году и стал лейб-медиком сначала сестры царя Натальи, а с 1718 г. состоял при самом царе и управлял его библиотекой и кунсткамерой.
Командировка Шумахера
В феврале 1721 г. его помощник Шумахер был командирован за границу “для сочинения социэтета наук, подобно как в Париже, Лондоне, Берлине и прочих местах”. Он вез с собой в Париж и вышеупомянутую карту Соймонова и благодарственное письмо Петра по поводу избрания в Академию. В письме Петр между прочим просил Академию установить переписку с Блюментростом и сообщать ему, “какие новые декуверты от Академии учинены будут” [38]. За несколько месяцев перед этим Петр писал германскому философу Вольфу, ученику Лейбница, о своем намерении создать Академию [39]. Шумахеру было поручено звать Вольфа в Россию. Такое же поручение ему было дано и в отношении французского астронома Делиля и других ученых.
В Париже Шумахер присутствовал в заседаниях Академии, где рассматривалась карта Соймонова, потом осматривал обсерваторию и кабинеты. В заключение пребывания в Париже Шумахер, однако, пришел к выводу, что “понеже ученые люди анкуражементу (возбуждения) не имеют, и больше на ежедневную пищу, нежели на некоторые спекуляции думать принуждены суть, того ради во время нынешнего владения художеству больше убыли, нежели прибыли”. В Германии, Англии и Голландии Шумахер осматривал кабинеты и музеи, дав их подробное описание в своем отчете [40].
По возвращении Шумахера в Россию Петр поручил Блюментросту составить проект учреждения Академии наук.
Возражения против Академии наук в правящих кругах
Но в правящих кругах России эта мысль не встречала единодушного одобрения. Та дворянская реакция, которая в то время уже чувствовалась, опиралась на широко распространенное в населении убеждение, что меры Петра тягостны и непосильны для страны, что они в конце концов искусственны и вредны. Внешняя слава достигалась ценой неслыханных жертв и разорения. Так и Академия Наук в безграмотной стране казалась ненужной и дорогой роскошью. Как-то кто-то из его приближенных высказал сомнение в полезности Академии при отсутствии обучения юношества тем наукам, которые будут разрабатываться академиками. На это Петр прямо ответил, что на Академию будут возложены не только ученые, но и учебные функции. Закончил Петр указанием на практическую пользу Академии: она доставит государству славу, а советы академиков “в таких делах, в которых науки потребны”, пригодятся нашим государственным учреждениям [41].
Проект Блюментроста
Сообразно этому и Блюментрост в своем проекте, проведя разницу между университетом и “социэтетом художеств и наук” и отметив, что в других государствах между этими учреждениями нет ничего общего, указал, что в России, где нет не только университета, но и “прямых школ, гимназиев и семинариев”, должно быть иначе. Поэтому при Академии, которая прежде всего является ученым учреждением, читаются академиками публичные лекции, а студенты, избранные академиками, обучают юношество “в первых фундаментах” в “гимназиуме”. Отмечал проект и необходимость содействия со стороны Академии “вольным художествам и мануфактурам” машинами и инструментами. Академия должна быть подобна парижской, но с указанным отличием. Отметим, однако, и другое отличие, больше сближавшее нашу Академию с Берлинским обществом наук. Учреждалось 3 класса: 1) математический, 2) физический, 3) гуманитарный. Таким образом здесь было место для гуманитарных наук — истории и юриспруденции.
В Академии учреждались должности президента и секретаря, назначенных императором, который брал на себя протекторат над Академией. К обязанностям академиков относилось: 1) исследовательская работа; 2) ознакомление с иностранной литературой по специальности и составлению экстрактов из нее; 3) посещение еженедельных собраний — с чтением докладов и производством экспериментов; 4) отзывы о всяких “декувертах”; 5) произведение всяких изысканий, которые окажутся нужными царю; 6) чтение курса студентам и напечатание его на латинском языке. Избирались академики общим собранием и утверждались императором, причем в отличие от французской Академии здесь избирали одного, а не трех кандидатов. 22 января 1724 г. Петр утвердил проект Блюментроста и определил сумму доходов Академии 24. 912 руб. из таможенных и лицентных сборов Нарвы, Дерпта, Пернова и Аренсбурга [42]. В общем в этом проекте, который впоследствии сам Блюментрост называл регламентом, сказалось, как мы уже отметили, влияние Франции и отчасти Пруссии. Самое характерное в нем — это зависимость Академии от правительства. Академия — ученое учреждение, содействующее распространению знаний, техническому развитию страны и выполняющее любые задания государственной власти “в таких делах, в которых науки потребны”.
Весь свой проект уже при Екатерине I Блюментрост разработал подробнее и в сентябре 1725 года представил на утверждение императрицы. Здесь яснее были подчеркнуты права академика: 1) подведомственность всего учреждения и всех его работников только императрице и Верховному Совету; 2) освобождение всех учившихся в Академии, которые скажутся “годны к высшим наукам”, от принуждения вступать в другую службу; 3) свобода выезда за границу для всех желающих учиться или дальше работать для науки. В первом классе должно быть четыре профессора: 1) высшей математики, 2) астрономии и географии, 3) механики, 4) “математики-практики (самое дело) ово приватна остроумием изъяснити, ово же тщаливое юношество к изобретению и деланию машин наставляти и управляти будет”. Во втором классе — пять профессоров: 1) физики, 2) физиологии, 3) анатомии, 4) химии, 5) ботаники. В третьем классе — четыре профессора: 1) метафизики, логики, морали и политики, 2) элоквенции, 3) истории, 4) “в правиле натуральном и публичном, которые есть частию некоторою и истории трудитися будет”. К каждому классу прикомандировывается по 2 корреспондента “доброю славою и делами знатных”. Устав этот почему-то не был утвержден. Далее проект более подробно разрабатывал все вопросы, связанные с организацией преподавания [43]. Жалованье академикам было определено по 1000 руб. в год. Но при этом предполагалось возможным, что “некоторый славный человек, который уже хорошее жалованье в чужестранных краях получает, за 1000 рублей сюды не поедет”, такому разрешалось увеличить жалованье до 2000 рублей. На дорожные расходы определено было отпустить особую сумму. Академикам обещалось кроме жалованья квартира, дрова и свечи. Подчинялись они только императору и кураторам. Никаких других работ, кроме упомянутых в регламенте 22 января, на них возлагать было нельзя. Для надзора за Академией должно было быть назначено 2—3 куратора, из них один — “из первых российского народу особ”. Президентом Академии был назначен Блюментрост, секретарем и библиотекарем — Шумахер.
Переговоры с иностранными учеными
Переговоры с иностранными учеными о переезде их в Россию для работы в Академии велись полным ходом. Вольф, которого очень хотели заполучить в Россию и с которым переговоры велись еще с 1721 года, все время отказывался, выставляя причиной то суровый петербургский климат, то недостаточное вознаграждение. В одном письме к Блюментросту Вольф затронул и принципиальный вопрос, доказывая, что для России учреждение университета будет полезнее, тогда “в несколько лет Академия Наук будет состоять из русских, которые потом настоящую славу доставят своему государству”. Вольф приводил пример берлинской академии, которая, по словам, существует только по имени. Интересно, что, когда Вольф подвергся преследованиям в Пруссии за еретичество, он выставил это как причину своего нежелания ехать в Россию: клеветы, на него возведенные, наверно дошли до русских епископов, “у вас же строго преследуют еретиков”. До нас не дошел ответ Блюментроста на это письмо, но в письме к Шумахеру Блюментрост говорит: “Я уже ему отвечал, что здешнее духовенство не имеет такой власти, какую воображает Вольф, и до него ему не будет никакого дела. В России сам император supremus (pontifex), и он управляется не так, как угодно духовенству, которое обязано повиноваться ему”. Шумахер, однако, счел необходимым заступиться за русское духовенство, и уверял Вольфа, что оно относится к нему хорошо, в частности “архиепископ псковский [44], которому мы обязаны добрыми распорядкам в синоде и разными церковными постановлениями, часто privatim [45] говорит о вашей особе и вместе с другими, сильно желает вашего прибытия сюда”.
Несмотря на все уверения в пламенной любви к Вольфу духовенства со стороны Шумахера и в безграничной власти царя над церковью со стороны Блюментроста, понадобилось еще участие в переговорах с Вольфом дипломатов. Наконец Вольф объявил свои условия: 2000 рублей в год жалованья, срок пребывания его в России — 5 лет, по истечении которых ему выдается единовременно 20000 рублей. При этом Вольф доказывал, что это немного, если принять во внимание вознаграждения ученым, делавшимся королем Альфонсом, Александром Македонским и Людовиком XIV и сравнить сделанное теми учеными “с осуществлением исполинского замысла” Петра, которое, очевидно, выпадет на его долю. Блюментрост ответил, что если даже предположить, что Петр в своей любви к наукам превосходит названных государей, а Вольф тех ученых, которым они покровительствовали, все-таки 20000 рублей “это такая сумма, о которой императору следует представить с осмотрительностью” [46].
Таким образом приезд Вольфа не состоялся. Историк Петра клеймит “столь стыдное корыстолюбие” Вольфа [47]. Но следует отметить, что последний рекомендовал Академии и убедил принять ее предложение таких ученых, как геометр Герман, избранный в 1701 году по предложению Лейбница членом берлинского общества наук, как последователь Лейбница и выдающийся физик Бильфингер, как анатом и зоолог Дювернуа, как механик и оптик Лейтман.
Ряд ученых отказался принять приглашение, ссылаясь на “слабую конституцию” своего тела и суровый климат Петербурга. Не действовали даже уверения, что “суть толико дали знатных и деликатной конституции здесь, которые на петербургский воздух не жалуются”. С другими удавалось договориться только за значительно повышенную сумму: так Герман согласился ехать на жалованье 1500 руб. в первые два года и 2000 потом. Астроном Делиль ехал на 1500 рублей с помощником, которому определили 500 рублей. В конце концов необходимый состав был заполнен.
Смерть Петра I (28 января 1725 года) не остановила исполнения начатого дела. Указ Екатерины I от 23 февраля подтверждал необходимость его завершения.
Блюментрост не переставал торопить с осуществлением. В начале 1725 года Академия уже имела несколько утвержденных штатных сотрудников.
20 марта Блюментрост просил сенат распорядиться скорейшим приготовлением дома для академиков “понеже и ради тех, которые ныне в службе в Академии обретаются, квартиры принужден был нанимать” [48].
К концу апреля был готов дом Шафирова на Петербургской стороне. Летом академики начали съезжаться. 15 августа они были представлены императрице в летнем дворце. После этого в доме Шафирова начались конференции академиков по вопросам научного характера. 24-го ноября академики поздравляли императрицу с именинами.
Наконец 27 декабря состоялось торжественное открытие Академии в присутствии зятя императрицы герцога Голштинского, Феофана Прокоповича, кн. А. Д. Меншикова и др. Бильфингер произнес речь об учреждении и задачах Академии. Вторая половина речи была посвящена магниту. Затем говорил Герман. После заседания состоялся обед у герцога Голштинского.
На следующий день саксонский посланник Лефорт сообщал своему правительству: “В России вчера открыли Академию Наук, где профессор Бильфингер держал возвышенную и патетическую речь об измерении градусов и об законах отклонения магнита. Все вельможи и знать пришли для присутствия при открытии этого учреждения” [49]. Интересно отметить полное умолчание об этом событии в донесениях французского посла Кампредона, в то время занятого мыслью о нанесении России, в виду ее сближения с врагом Франции Австрией сокрушительного удара через посредство Турции или Швеции. Торжественное открытие состоялось. Западная наука явилась на берега Невы, явилась во всеоружии научных достижений зарождающегося капиталистического общества. Ей предстояло трудное дело. Здесь в любимом “парадизе” основоположника Академии, в соседстве с созданными им верфями и мануфактурами, под протекторатом двора фаворитов и случайных людей, вблизи английских коммерсантов и голландских шкиперов нужно было пробивать дорогу западной науке к неведомой, огромной стране.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Печатается по рукописи, хранящейся в ОР и РК РНБ. Ф. 849. Д. 107. Л. 2—42 (сверено с машинописной копией из фонда Института истории науки и техники: Архив РАН Ф. 154. Оп. 4. Д. 167. Л. 2—44). Благодарим за помощь в подготовке публикации Д.В. Устинова и Г.А. Савину, а так же Ю.Х. Копелевич за ценные консультации. Имена ученых и названия научных учреждений даны в соответствии с современными правилами их написания.
1) Сочинения Маркса и Энгельса. Т. XIV, с. 476.
2) Маркс К. Капитал / Пер. под ред. В. Базарова и И. Степанова. Изд. 3-е. М.; Л., 1928. Т. 1. С. 93.
3) Там же. С. 581.
4) Weld Ch. R.A. History of the Royal Society with the Мemoirs of the Рresidents. London, 1848. P. 17—23, 30—33, 66—100, 146—148.
5) Ришелье рекомендовал “остановить наглое стремление буржуазии занять первое место”, а в особенности “подавить страсть бедняков обучать своих детей”.
6) Maury Alfred. L’ancienne AcadОmie des sciences. Paris, 1884. P. 10—11.
7) Maindron Ern. L’AcadÎmie des sciences. Paris, 1888. P. 2.
8) Модная тогда карточная игра.
9) Совёр (Sauveur), Жозеф, геометр и физик (1653—1716). Член Академии наук с 1696 г. Положил основы учения o музыкальной акустике.
10) Maury. Op. cit. P. 37—39.
11) Maindron. Op. cit. P. 18—24.
12) Проект Спинолы на лат. яз. напечатан в “Oeuvres” Лейбница (Paris, 1859. Т. 1. Р. 16—18).
13) Revue d’histoire diplomatique. 1906. P. 203. Статья I.B. Favre “La diplomatique de Leibniz”. Политические проекты Лейбница — “Oeuvres” Т. IV.
14) Oeuvres. VII. P. 41—47.
15) Ibid. P. 280.
16) Ibid. P. 74—75.
17) Harnack Adolf. Geschichte der kÚnigl. Preussischen Akademie der Wissenschaften. Berlin, 1900. S. 90—91, 95—99.
18) Ibid. S. 89.
19) Oeuvres. VII. P. 290—293.
20) Harnack. Op. cit. S. 131.
21) Ibid. S. 149—150.
22) Сборник писем и мемориалов Лейбница, относящихся к России и Петру Вел. Изд. В. Герье. СПб., 1873. С. 4, 5, 7, 8—9, 10—11, 12—13, 15, 24—25, 30.
23) Там же. С. 14—19, 21—23 и 35.
24) Там же. С. 95—99.
25) Oeuvres. VII. P. 489—498.
26) Сборник писем и мемор. С. 217—220.
27) Голиков. Деяния Петра Великого. Изд. 2-е. М., 1837. Т. III. С. 346—347.
28) Сборн. Рус. Историч. Общ. III. С. 385.
29) Пекарский П.П. Наука и литература в России при Петре Вел. СПб., 1862. Т. I. С. 46, 122—124, 204—214.
30) Устрялов Н.Г. Ист. царст. Петра. Вел. I. С. XXX—XXXII.
31) Правда, в данном случае под Академией надо, вероятно, понимать прежде всего учебное заведение.
32) Татищев В.Н. Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ / Предисл. и указ. Нила Попова. М., 1887. С. 54—55.
33) Сборник отд. русск. яз. и словесн. АН. Т. 52. № 8. С. 46.
34) Соч. И.Т. Посошкова, I. М., 1842. С. 297—298.
35) Сборник отд. рус. яз. С. 99.
36) Сборн. отд. рус. яз. и слов. Т, 52. № 8. С. 61—63.
37) Histoire de l’Academie royal les sciences. AnnОe 1721. Paris, 1723. P. 249.
38) Материалы для истории Академии наук. СПб., 1885. Т. I. С. 5—6 (далее — Матер.).
39) Это распространенное мнение о наличии подобной идеи у Петра еще в 1720 г. было в начале 1950-х гг. оспорено немецким историком Г. Мюльпфортом. См.: Копелевич Ю.Х. Основание Петербургской Академии наук. Л.: Наука, 1977. С. 46. — А.Д.
40) Отчет его см. в цит. соч. Пекарского (с. 533—558).
41) Штелин Я. Подлинные анекдоты о Петре Вел. (указанный случай передан по рассказу Шумахера). Рус. пер. 3-е изд. М., 1830. Т. II. С. 64—65.
42) Матер. I. С. 14—22.
43) Уч. зап. имп. Акад. наук по первому и третьему отдел. СПб., 1854. Т. II. С. 173—184.
44) Феофан Прокопович.
45) частным образом (лат.).
46) Briefe von Christian Wolf. СПб., 1860.; Пекарский. Наука и литер. I. С. 33—39.
47) Голиков. Цит. соч. Т. Х. С. 31.
48) Матер. I. С. 100—101.
49) Сборн. Рус. ист. общ. III. С. 430.
© 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал" | Адрес для писем: zhz@russ.ru
По всем вопросам обращаться к Татьяне Тихоновой и Сергею Костырко | О проекте
|
|
