Лицезрение природы в зеркале художественного слова М. М. Пришвина
Литература М.М. Пришвина – и художественные произведения и его дневниковые записи – полна авторских замечаний по поводу центрального объекта творчества – природы. Природы в самом широком понимании этого слова. 
В дневниковых записях читаем: «И так, я нашел для себя любимое дело: искать и открывать в природе прекрасные стороны души человека. Тут я и понимаю природу, как зеркало души человека: и зверю, и птице, и траве, и облаку только человек дает свой образ и смысл» [1:39] .
Ключевые вопросы для этого текста, вопросы, выявляющие наше понимание, могут звучать так:
- О какой природе идет речь, если только там обнаруживается лучшая часть человека – прекрасные стороны души?
- По какому принципу человек дает свой образ и смысл окружающему миру - и зверю, и птице, и траве, и облаку, откуда он черпает (списывает, копирует) этот смысл и образ?
- Каким образом, с помощью каких средств человек задает образ и смысл окружающему, зачем ему природа-зеркало?
У Пришвина понятие природы всегда соединяет внешний, окружающий человека мир и мир самого человека. Гений М. Пришвина угадывает и описывает пространство пересечения этих двух миров.
В слове художника и мыслителя мы чувствуем, что сквозь внешний, натуральный, видимый слой каждого из этих двух миров просвечивает внутренний, сокровенный. Уникальная пришвинская способность увидеть именно это свечение, уловить и обозначить словом, чтобы передать другим, поделиться, призвать в свидетели, в соавторы, рождается у читателя художественного текста писателя-философа.
Автор работает со словом, которое для него и есть зеркало, отражающее способность человека находиться на границе смотреть\видеть, слушать\слышать. Пришвинское слово работает переводчиком, проводником через границу, которая предстает перед нами как грань, создающая эффект чуда превращения и возвращения, рождения и возрождения нас самих, на наших глазах, в понимании наших же русских слов.
Само по себе слово природа настраивает нас на особое внимание к жизни в любом измерении, в любом масштабе.
Природа как причастность к жизни. Приближение, приобщение, присвоение тех существенных черт, что объединяют весь мир.
Природа содержит в себе зарождение, включая идеальный замысел, род, в том числе и человеческий, внутри которого и народы, и отдельные роды, и родственники, родичи, родители; есть юродивые, а есть уроды и выродки; рождество и возрождение тоже одного рода с природой.
Слово природа соединяет все – в одно живое. В «Дороге к другу» это звучит так:
«Не один человек, но вся природа и в ней каждый род, даже род атомов, протонов и всяких еще более мелких частиц материи, таит в себе носителя лица. В материи нет ничего мертвого, в ней все живое[1:50-51].
А в «Фацелии» лицом наделяется материя слова:
«От этой мысли радость весны усиливается в сто тысяч раз, и каждая мелочь, зяблик какой-нибудь, даже слово, откуда-то прилетевшее, являются со своими собственными лицами, со своим особенным заявлением на право существования и участия …[2:437].
Как разглядеть это лицо материи, как его обозначить? Как слово связано с лицом – говорящего и слушающего, пишущего и читающего, думающего человека? Нам представляется, что движение в сторону поиска ответов на эти вопросы – задача для каждого человека, занимающегося родным языком. Для человека, который не только пользуется языком по праву рождения, но и задумывается о смысле рождения внутри родного языка.
В «Мирской чаше» есть удивительные строки, раскрывающие суть родственности всего живого в природе, и суть эта есть природа человеческого слова. Автор, обращаясь к крестьянскому традиционному быту, напоминает нам, что слово, называние – это знак связи, сигнал «своему», знакомому, нужному, родному:
…бабушка перед этим прошептала все свои молитвы на воду в бутылке и обрызгала этой водой корову, в Светлое Христово Воскресение с первой с ней похристосывалась и дала ей, как человеку, съесть красное, освященное яйцо. Все это кажется пустяки, но ведь от этого телушка входит в человеческий мир, как своя, особенная телушка, баба назовет ее Зорька, и телушка выходит из стада. Да, если бы требовалось бы по хозяйству, так баба и муравья бы вызвала из муравейника [2:86].
В чем сила такого слова? На что в живой природе эта сила воздействует? Только ли на желание выделиться, стать особенной, особью?
Процесс осознания человеком истории Пришвиным описывается как бесконечная борьба объединения человека с кем-либо и его желания выделиться. И мы видим, как важен смысл этих процессов – ты с кем, почему, ради чего вступаешь в союз, или – тебе зачем твое одиночество и чувство особенности?
В поисках родины человек изучает историю своего народа, там же находит себя. В поисках себя как человека погружается он в слово – слово науки и искусства. Каждый раз приходится делать выбор, где твой источник, где твоя родина?
Именно такой выбор помогает осуществить слово Пришвина:
Проходит век за веком, и вот уже пишут историю происхождения человека от обезьяны, и маленький мальчик с восторгом прибегает из школы – великую радостную новость узнал: человек происходит от обезьяны. И так человек стал рабом умственно численному существу обезьяны.
- И я раб обезьяний, раб, ожидающий воскресения себя из числа [1:91].
Читаем и понимаем, что умственный выбор почему-то спорит с сердечным, его надо еще проверять и проверять, жизнь подбрасывает примеры и «за» и «против».
Так человек и живет между притяжением численного и мечтой о воскресении себя из числа.
И еще раз автор «Мирской чаши» возвращает нас к образу стада, к муравьям, – а, главное, к силе любви, проявляющейся в слове:
Не просто даются имена и животным, и растениям, все обживается и очеловечивается, даже всякий камень обжитый имеет свое отдельное имя. Скажешь имя, и животное выходит из стада, а что из стада пришло, то имеет лицо отдельное, оттого, что его вызвала из стада человеческая сила любви различающей, заложенная в имени. Будем же записывать имена деревень, животных, ручьев, камней, трав, и под каждым именем писать миф, быль или сказ, песенку и над всеми земными именами поставить святое имя Богородицы: это она прядет пряжу на всех зайцев, лисиц и куниц. Все это нужно нам, чтобы не стать обезьянами и вызвать в себе силу на борьбу с ней. Эта сила у солнца называется светом, и свет солнца в душе человека есть любовь раз-личающая. В согласии с солнцем, с любовью и светом мы можем войти так в природу, что возле муравейника скажем имя знакомого, и тот муравей отложит дела и на минуточку выбежит поздороваться [1:92].
Отметим, что над человеческим именем есть святое имя, значит, и над лицом есть святое – лик. А любовь различающая – и есть умение видеть во всем живом этот лик.
Мы видим, что здесь муравей – уже знакомый, и нужен он не по хозяйству, он просто нужен для согласия с солнцем, и обращение-имя находит отклик в его природе, он выбежит поздороваться, значит, слово человеческое – имя – это и есть пожелание здоровья. Имя – слово – знак – обозначение общего, знакомого всему живому пространства идеального лица – лика. Именно этот ряд выстраивает Пришвин, изображая то, что он сам видит в природе и в ходе народной жизни внутри этой природы.
Из нашей истории мы знаем, что человека характеризует не только его способность выйти из стада-строя и заявить свою готовность на отдельность, иногда очень опасную. Стать в строй и стать как все – это тоже подвиг, если это личный выбор (не обязательно на войне).
Красоту и вершинность такого выбора рисует М.М. Пришвин в поэме «Фацелия». Последняя главка этой поэтической сказки называется «Любовь». Начинается она так: Никаких следов того, что люди называют любовью, не было в жизни этого старого художника. Вся любовь его, все, чем люди живут для себя, у него было отдано искусству [2:451]. Эта авторская пометка к слову любовь – то, что люди называют любовью, то, чем люди живут для себя, – помогает понять разницу слова и Слова.
Художник этот встретил свою женщину, и ей он пролепетал свое люблю. Его Фацелия, попросившая разъяснить, что значит его люблю, не понимает, когда художник говорит:
… если у меня останется последний кусок хлеба, я не стану его есть, а отдам тебе, если ты будешь больна, я не отойду от тебя, если для тебя надо будет работать, я впрягусь как осел.
Женщина …напрасно ждала небывалого.
- Отдать последний кусок хлеба, ходить за больным, работать ослом, - повторила она, – да ведь это же у всех, так все делают …
Заключительные слова поэмы могут быть восприняты как алгоритм для человека, желающего воскреснуть из числа счастливым человеком:
- А мне этого и хочется, – ответил художник, – чтобы у меня было теперь, как у всех. Я же об этом именно и говорю, что наконец-то испытываю великое счастье не считать себя человеком особенным, одиноким и быть, как все хорошие люди» [2:451].
В пришвинском тексте человек особенный – одинокий, а счастливый – как все хорошие люди. И звучит это не как результат эволюций и революций, это звучит как достижение (и мое, читательское в том числе) на пути возрастания человека, на пути его обретения чувства различающей любви: хочу любить как все хорошие люди.
Видимо, особенность, обособленность как свойство живого организма, на каком-то этапе помогает осознать человеку уникальность своей личности. Но отдельность и отделенность могут превратиться в обделенность, если особь не работает на целое, не видит в целом причин и цели своего развития. «Держава ствола» у Пришвина об этом – держава вырастает из силы и дерзости, из смелости дерзать, держаться и держать целое.
Такая сила есть только у живого, у того, кто наделен лицом, обращенным к небу:
Я стою и расту – я растение.
Я стою, и расту, и хожу – я животное.
Я стою, и расту, и хожу, и мыслю – я человек.
Я стою и чувствую, земля под моими ногами, вся земля.
Опираясь на землю, я поднимаюсь: и надо мною небо – все небо мое.
И начинается симфония Бетховена, и тема ее: все небо – мое [1:53].
Это срединное-центральное положение человека – опираясь, подниматься, чтобы чувствовать – вся земля и все небо – мое – на наш взгляд, это и есть золотая середина, которую должен постичь-достичь человек.
Человек поднимающийся, встающий на ноги, не только рассматривающий все, но и осваивающий, делающий и землю, и небо, и людей своими, родными.
Именно эта способность, судя по пришвинским текстам, заложена в природе самого человека и отражена в природном мире.
В природе вода лежит, и ее зеркало отражает небо, горы и лес.
Человек, мало того что сам стал на ноги, он поднял вместе с собой зеркало, и увидел себя, и стал всматриваться в свое отражение.
Собака в зеркале видит в себе другую собаку, но не себя.
Понять себя самого в зеркальном отражении скорее всего может только человек.
Вся история культуры и есть рассказ о том, что увидел человек в зеркале, и все будущее наше в том, что еще в этом зеркале он увидит [2 :].
Пришвин пишет о способности человека всматриваться в природу, видеть там то существенное, что делает из него человека – лицо жизни и свою, человеческую причастность к этой жизни. Причастность эта проявляется в способности отражать в слове и воспринимать слово как отражение жизни.
Слово человеческое – универсальное зеркало, которое человек поднял, вставая на ноги. Без умения читать и понимать художественное слово – слово в обработке художника – человеку не рассмотреть в окружающем мире своего отражения – целостного и всеобъемлющего, отцовского, царственного.
В то же время чуткое отношение к слову помогает нам увидеть и оценить свой юный возраст в масштабе Вселенной, детское место, осознать сыновий долг и почувствовать любовь природы к человеку. Все это проясняет нам творческую задачу – сохранение мира во всей его красоте и возрождение человека к гармоничной жизни в таком мире.
О единстве – сплетенности, сцепленности – всего мира молитва пришвинского героя. Если мы присоединяемся к ней, то чувствуем укорененность нашей человеческой природы в природе окружающего мира; и в то же время, слово художника подчеркивает уникальность нашего языка – составной части человеческой природы:
«В день грядущий, просветли, Господи, наше прошлое и сохрани в новом все, что было прежде хорошего, леса наши заповедные, истоки могучих рек, птиц сохрани, рыб умножь во много, верни всех зверей в леса и освободи от них душу нашу». [ 2:]
Молитва как прояснение человеческого задания на будущее – через сохранение лесов, птиц, рыб, через возвращение зверей в леса – освобождение человеческой души.
Нам, конечно же, для этого нужен свет – осмотреться в прошлом и в будущем – и везде увидеть лица.
Мир всегда одинаков и стоит, отвернувшись от нас. Наше счастье – заглянуть миру в лицо[1:135].
Счастье наше в лицезрении, а это не просто желание смотреть и видеть, это стремление во всем, что окружает, увидеть лицо – живое, любящее и любимое, такое, каким оно должно быть.
Литература:
1. Пришвин М. М. Дорога к другу: Дневник. – Переизд. / Сост. А. Григорьев; Послесл. И. Мотяшова; Рис. В. Звонцова. – Л.: Дет. лит., 1982. – 175 с., ил.
2. Пришвин М. М. Мирская чаша. Сост., подг. текстов Л. А.Рязановой, Я.З.Гришиной. Предисл. В. В. Рябова – М.: Жизнь и мысль, 2001. – 640 с.: ил. (Библиотека МГПУ)
И. В. Проскурина
|
