Октябрь уж наступил
Скачать 7.16 Mb.
|
...Не буду рассказывать, что перенесли мать с дочерью во время полугодовой оккупации городка немцами. После отказа стирать белье фашистам их жестоко избили и всю зиму продержали в погребе как особо опасных людей. Мою родную мать, тогда девятнадцатилетнюю девушку, гитлеровцы не тронули, не отобрали, как у многих, насильно девичью честь. Это подтверждено оправкой врача, обследовавшего ее после ухода гитлеровцев. И пришедшие вслед за передовыми частями Советской Армии сотрудники НКВД не расстреляли ее на месте как "фашистскую подстилку" - как расстреляли многих ее подруг. И не сослали в Сибирь на долгие года, как ссылали других, не избежавших страшного надругательства. Хотя давайте разберемся: что могли противопоставить вражьей силе безоружные женщины и девчата, пытавшиеся бежать вместе с отступающей нашей армией и брошенные на произвол судьбы? Не все ведь были Зоями Космодемьянскими. И я не имею права осуждать людей за то, что они не стали героями, не ушли в партизаны. Хотя обе женщины, как и многие другие, отдавали последние крохи приходившим к ним по ночам подпольщикам. Каждый ковал победу советского народа над гитлеровской Германией по-своему. Родную мою мать, Иванову Александру Захаровну (после ареста деда фамилию пришлось сменить, взять новую у своих калужских предков) арестовали уже в конце 1943 года, когда немцами в Сухиничах и не пахло, их еще в самом начале 1942-го отбросили на запад. Арестовали за то, что она со своими оставшимися в живых подругами собирала ржаные колоски на убранном уже поле. Десять лет заключения, таков был, соответственно военному времени, приговор суда. На уральской земле, а точнее, в Челябинской области, недалеко от деревни Увельды Аргаяшского района, в лагере, мать встретилась с моим отцом, Милюхиным Николаем Филипповичем. В этом лагере, в ноябре 1945 года, родился я. Я не знаю, какое преступление совершил отец. Знаю только, что занимал он ответственный пост в Управлении Туркменской железной дороги. А в 1937 году был репрессирован. Но я помню рассказ худого, как щепка, изможденного, так и не выправившегося до конца своей жизни, соседа дяди Васи Жалнина. В 1938 году Василия Жалнина вместе о партией заключенных-москвичей, прошедших пытки в застенках Бутырской тюрьмы, привезли в этот обширный лагерь, со всех сторон окруженный первобытными уральскими лесами. - Туго нам, политическим, приходилось. Уголовники постоянно пытались урвать и без того скудную пайку, обжимали во всем. Провоцировали драки, которые часто заканчивались убийствами и на которые мало кто обращал внимание. А твоего отца этапировали в этот лагерь на полгода раньше. Он уже успел сколотить из "политиков" "кулак". Крепкий был мужчина, стойкий. Его даже воры в законе побаивались. Мы, москвичи, сразу примкнули к этому "кулаку". И хотя уголовники, большинство из которых не работали вовсе, продолжали против нас террор, все же стало легче. Мы с твоим отцом спали на шконках-нарах, которые стояли рядом. О многом успели переговорить. А по соседству о нами был женский лагерь. На работу нас выводили вместе. Там, на лесоповале, он и познакомился с твоей матерью. Он тогда работал уже бригадиром. А когда она забеременела, добился, чтобы ее, как и других беременных женщин, перевели в санблок. Авторитет у него был большой - и среди нас, "политиков", и среди уголовников, и среди администрации. Вскоре он стая вроде внутрилагерного "хозяина", такое доверие получил за отменную свою справедливость. Администрация даже ходатайственные письма писала в Москву о досрочном его освобождении. Но вскоре началась война. Не до нас стало, хотя вое мы просились на фронт. Да и кто бы отпустил "политика"? Из уголовников брали, а из политических почти никого. Мне вот тоже не повезло. Не успел прибыть на фронт, как попал в окружение. Снова лагерь... Когда ты родился, отец твой настоял, чтобы мать отдала тебя своей матери, иначе бы ты не выжил - клопы закусали бы. Антисанитария полнейшая. Утром, когда женщин допускали кормить своих детей, те все были клопами усеяны. Сколько ребятишек погибло, страшно подумать. Лагерное кладбище на глазах росло. Приехала твоя бабушка, Анастасия Сергеевна, и забрала тебя. Александре еще восемь лет оставалось, а Николай, можно сказать, бессрочный. Одно слово, политический. - А за что все-таки его посадили? - Это у Сталина надо было спрашивать, пока живой был. Спросить воем миром. И самого к стенке - как истинного врага народа. Не дать умереть собственной смертью. Всю страну колючей проволокой опутал. Хуже фашиста был для своего же народа. Одно имя заслужил: диктатор... А теперь что! Поздно теперь, когда миллионы и миллионы погубил, крестами всю страну уставил да безымянными могилами. ...По навету сидел твой отец, по подлейшему подлогу. Как и я, как и все "политики". Одного, как человек, не пойму, почему для того, чтобы удержать в своих руках власть, нужно было окунуть руки по локоть в человеческую кровь? Этот деспот за тысячи лет эволюции так и не освободился от звериных инстинктов. Неужели так и остался зверем? Ведь Волго-Дон, Беломорканал выложены на человеческих костях. Магнитострой, Днепрогэс, Донбасс... - Дядя Вася мучительно застонал и бессильно махнул рукой. - Что об этом говорить. Мал ты еще, дядя того чтобы понять все это. Да и поймешь ли, когда вырастешь? Застелят глаза тебе цифрами, рапортами, станешь топливом для экономических топок. То есть для "непрерывного роста". А когда кончится это самое топливо?.. Французы, чтобы сохранить людские ресурсы, отдавали свою страну завоевателям, а затем собирали по крохам контрибуцию и откупались от поработителей. Я не призываю следовать примеру французов. Но я завидую экономическим успехам американцев, японцев, которые большую часть тягот переложили на плечи машин, а не поднимали экономику на человеческих горбах. У меня до сих пор мозоли от лопаты, топора, кайла, и до сих пор меня призывают брать пример о Павки Корчагина. Я снова повторяю, что ничего не имею против Павки, я преклоняюсь перед его подвигом. Но на дворе-то сейчас другое время. Когда мне дадут возможность заниматься самообразованием? Когда я буду учить детей своих уму-разуму? Повышать свой культурный уровень? Или мне и детям моим до конца уготована участь ура-патриотов? Страшно, что сталинизм простер свои щупальца и сюда. Но я один превратился в заложника спущенных сверху нереальных планов. Я, как дурной пищей переполнен цифрами, потому о качестве не может быть и речи. А человек - Человек - в первую очередь должен мыслить, а уж затем работать. Честно, хотя и по мере сил и возможностей. Но сталинизм убил стремление в светлой мысли, а во главу угла поставил черную рабсилу. ...В 1954 году состоялась моя первая встреча с отцом. Это событие произошло летом. Но помню я его так плохо, таким плотным туманом покрыто все, что и говорить почти нечего. Память с трудом выталкивает из тумана прошлого небольшой скверик возле школы имени Сталина, и какого-то каменного дядьку с оторванной рукой. Кажется, памятник был Сталину. А лица отца я не помню. Он что-то говорил, плакал, наклонялся ко мне, целовал. От него пахло вином и селедкой. Я уже знал, что отец запил, что с родной моей матерью, у которой к тому времени родился третий ребенок - брат Володя, у него частые скандалы, доходящие до драк. Что семейной жизни у них не получается. Мать постоянно боялась, что ее снова посадят, теперь уже из-за него, потому что он провозглашал антисталинские лозунги на собраниях. Здесь, в небольшом городке, все оставалось по-старому. Городские головы не спешили демократизироваться, расставаться своей неограниченной властью. Люди, как были запуганными, так и остались. И, видимо, мать, пусть не обидится за этот вывод, была инициатором развода со свободомыслящим отцом. Наверное, ее все-таки можно понять, если учесть ужасы лагерей, которые ей довелось пережить, и то, что на руках у нее, если не считать меня, по-прежнему жившего у бабушки, оставалось еще двое маленьких детей. Она уже боялась всего, боялась осиротить едва научившихся ходить братьев, боялась бесконечно длинного этапа в зарешеченных "столыпинских" вагонах, до судорог боялась колючей проволоки, который был обнесен лагерь, убивший в ее душе чистое, светлое, чем она жила. Этот страх сидит в ней до сих пор. Она, хотя ей давно перевалило за шестьдесят, не может равнодушно смотреть даже на соседский забор, обнесенный завитушками этой самой проволоки. Но чего бояться ей теперь? Дети давно выросли, уже внуки выше головы. Но прошлый ужас так глубоко въелся в душу, что даже время не может справиться с ним. Отца я не видел до самого 1967 года. Он уехал в Туркмению, в город Мары, где жила его мать. Редкие весточки, которые он присылал, почти ни о чем не говорили. Но при встречах с братьями, с которыми я понемногу наладил контакт, разговоры были только о нем. Я закончил ремесленное, одновременно школу рабочей молодежи, стал работать самостоятельно. Поступил заочно в Брянский технологический институт. Уже и бабушки Анастасии Сергеевны, воспитавшей меня, не было в живых, она умерла, когда мне было девятнадцать. Уже и камень бутовый подвез я на фундамент к старенькому нашему дому. В общем, становился на ноги. Хозяином становился. Помощи ждать было не от кого и неоткуда. И - не выдержал. Плюнул на все и поехал к отцу. Хотелось узнать правду до конца, хотелось заткнуть глотки тем, кто оскорблял нас, обзывая "врагами народа". Но расскажу я об этом под другим углом, то есть о высоты прошедшего после поездки времени, чтобы лучше была видна вся наша семейная трагедия. Дом я так и не достроил. После поездки в Туркмению подался по комсомольской путевке в Ростов-на-Дону на завод Ростселъмаш. Прошло еще несколько лет. Я отслужил в армии, успел обзавестись семьей. И вот приехал ко мне однажды брат Владимир. Встретил я дорогого гостя, как положено, расспросил о здоровье матери, о среднем брате Вячеславе, о Людмиле и Тамаре, двух сестренках, уже от другого отца. Встречались нечасто. Да и разъехались из родного гнезда кто куда. Славик с Володей женились. Как и я, стали отцами. И вот сидим мы с братом, мужики, которым под тридцать, говорим о том, о сем, о детях наших. Мол, чем старше становятся, тем больше внимания к себе требуют. Вдруг Владимир опустил голову, задумался. А потом: - Мать говорит, ты, на отца здорово похож. - И посмотрел на меня глазами, полными тоски и еще чего-то такого, от чего мороз по коже пошел. Фотографии отца у нас не было, и сравнить себя с ним я не мог, хотя тоже часто слышал от родной матери и от бабушки, дескать, вылитый отец. Как бы там ни было, что бы между ними ни произошло, но мать любила его крепко. Впрочем, до сих пор любит, хотя он давно умер, еще в 1978-м. - Ты-то хоть раз видел его. А нам со Славкой так и не пришлось. Да, я видел отца. Я видел его за всю жизнь несколько минут. Раньше, когда мы были маленькие, я встречался с ним, но так и не запомнил его образа. Как я уже рассказывал, я бросил работы по подготовке к строительству нового дома и поехал к отцу. Поездке предшествовало и присланное незадолго до этого им письмо. Он писал, что работает прорабом на строительстве Каракумского канала в 1'уркмении. Спрашивал, как мы живем. Не было в послании вопроса, нужна ли нам помощь, не было в нем и приглашения в гости. Но я все равно собрался и поехал. Денег в кармане было немного. На билет ушло двадцать пять рублей. Но я не унывал. Поезд нес через всю страну к отцу. Проехали Волгу, начались бесконечные казахстанские степи. Безлюдные места, жара. И все же сердце отучало: отец, отец, отец. Поезд уже шел по Узбекистану. И если бы не добрые улыбки, да не дыни на столике в купе, да не постоянные похлопывания по плечу с присказкой: "Якши, якши. Атес харашо. Нада атес", - я бы растерялся. И, наконец, за окном - вот она, Туркмения. Бесконечные, слепящие глаза, барханы. Температура за сорок, нечем дышать. И в этом раскаленном пространстве вдруг вырос город Мары. Здесь жили мой отец и его мать, моя бабушка. Дом я нашел быстро. Он стоял недалеко от станции. Узнав, кто я, бабушка, сухонькая старушка, засуетилась, завсплескивала руками. И заплакала: - Отец-то твой в ЛТП, внучек, лечится. Я не знал, что такое ЛТП. Тогда это заведение мало кому было известно. Но понял, что отец болен. - Бабушка, пойдем к нему, - попросил я. - У меня, вот, малиновое варенье, грибки соленые. Мать положила. - Поедем, поедем, внучек. Завтра и поедем. Я сама к нему собиралась, - вытирая слезы, сказала бабушка. А вечером я услышал рассказ, который заставил меня взглянуть на себя по-иному. Окружающее я воспринимал с трудом. В школе, в ремесленном, на работе, просто в быту - везде несоответствие слова с делом. И везде из-за своего языка я был неудобным человеком, от которого стремились поскорее избавиться. Даже рабочие, за редким исключением, не только не поддерживали меня, но и откровенно не понимали, считали чуть ли не дураком. Правда жизни в их сознании давно деградировала, была вытравлена. Они забыли вкус этой самой правды, потому что о самого рождения не видели справедливого отношения к себе. Они уже не жили, а существовали, приспосабливаясь, кто как мог. И это было страшно. Как ни странно, я не их ненавидел, не их обвинял в том, что они превращались в бессловесное стадо, а казнил себя - за то, что не умею жить, что действительно какой-то ненормальный, не от мира сего. Мне все время приходилось копаться в себе: откуда у меня такая непримиримость к неправде, даже к малейшему ее искажению? Но ответа не было, что прибавляло новых, терзавших душу, сомнений, угнетало. Ответа не было до самой поездки в Туркмению. И только здесь немного приподнялась завеса, приоткрылась тайна и я начал что-то понимать. И дед, и бабушка мои по отцу были выходцами из интеллигентных русских семей. Оба до революции закончили высшие учебные заведения. Дед стал инженером-железнодорожником, бабушка - учительницей. Еще при царе деда направили на строительство Туркестанской железной дороги. Там, в Туркмении, они и осели, облюбовав город Мары. У них родилась дочь, а потом, в 1910 году, сын Николай, мой будущий отец. Когда совершилась Великая Октябрьская революция, вся семья сразу перешла на ее сторону. Банды басмачей угрожали им: бывшие друзья деда и бабушки, не принявшие Советской власти, уговаривали их уехать за границу. Но семья осталась верна Родине. Несмотря на тяжелое время, и сыну, и дочери была найдена возможность получить высшее образование. Дочь вскоре совсем перебралась в Ташкент, стала преподавателем в одном из вузов, а сын получил должность в Управлении туркестанской железной дороги. Все было хорошо. Молодой тогда мой отец быстро продвигался по службе. Надо отдать должное, выдвигали молодые кадры на высокие посты. Во время частых инспекционных поездок отец навещал своих родителей, приезжал на правительственной машине. Наступил 1937 год. По ложному доносу, в котором, естественно, не забыли упомянуть, что отец выходец из семьи интеллигентов, его арестовали. Вскоре были арестованы и остальные члены семьи. Но за недостаточностью улик и в связи с тем, что они не занимали особо важных государственных постов, их через несколько месяцев освободили. На момент моей поездки в Туркмению в 1967 году, моя тетка, как и прежде, работала преподавателем, имела ученую степень. Но тогда, после ареста, она надолго оставалась вне сферы отечественной науки. Сталинский режим сломал деда, который вскоре умер. А отца, после пыток в ашхабадских и московских тюрьмах, отправили в лагерь. Долгое время ничего не знали о его судьбе. - Мы думали, что его расстреляли как врага народа. Филипп, твой дед, не выдержал этого позора. С дочкой и зятем схоронили мы его на марыйском кладбище. А как хотелось ему посмотреть в последний раз на российские березовые рощи, на луга!.. Мы верили Сталину, думали, что и вправду наш сын попал под чье-то влияние, стал врагом народа. Ты не представляешь, внучек, каким это было для нас позором. Мы и в мыслях не могли допустить, что это была обыкновенная подлость, террор. - Бабушка старинным рушником вытирала мокрое от слез лицо. - Когда Николай пришел из лагеря, я его не узнала. Чужой, совсем чужой. Поначалу-то еще держался. После реабилитации начальником областного Осоавиахима назначили, ДОСААФА по-новому. Поработал немного и сорвался, запил. Черные запои! Его и на одну, и на другую должность переводили. Что говорить, шли ему навстречу, знали его способности. Нет, так и не выправился. И сейчас в ЛТП... |
Похожие:
 | Октябрь уж наступил… Дорогие обучающиеся, преподаватели и родители детско-юношеского центра «Прометей», творческое объединение «Школа юного журналиста»... |  | Тема: «Октябрь уж наступил…» Предметные: научатся описывать характерные признаки, по которым человек узнаёт о наступлении осени; устанавливать зависимость между... |
| Расписание киносеансов элитарного киноклуба " НеформаТ" на октябрь- ноябрь 2012 года И наступил тот месяц, и пришел тот день, и настал тот час, и свершилось событие, в которое многие верили… | | Собрание сочинений 49 печатается по постановлению центрального комитета Великой Октябрьской социалистической революции (август 1914 — октябрь 1917). Наряду с известными уже письмами этого периода в настоящем... |
| План работы Утверждаю Бурятского республиканского педагогического... Бурятского республиканского педагогического колледжа на октябрь 2013 г. Директор гбоу спо брпк | | «Летний сезон» (июнь`09 – октябрь`09) |
| Мониторинг сми за октябрь 2012 года | | План работа на октябрь 2010 г. Дата проведе |
| Осень сентябрь наступил Цель урока: сформировать у учащихся общее представление о жизни диких и домашних животных | | Что сегодня наступил последний день занятий. У ребят впереди экзамены.... Какая бы не стояла на дворе погода, он все равно выглядел бы солнечным, потому что сегодня наступил последний день занятий. У ребят... |
| Темы открытого урока чтения. Мбоу школа №10. 2012 года(Октябрь) | | План мероприятий среди учащихся 1-11 классов сош №30 на октябрь 2013-2014 учебного года |
| Решение: 1-й случай Сентябрь- октябрь 2011г. –мониторинговые обследования готовности первоклассников к обучению в школе | | Октябрь – месяц добрых дел День дублера, посвященный Дню учителя (Назарова О. А., Батова А. В., Хорзова Л. А ) |
| Расписание звонков на уроки Ярославская обл., Некоузский р-н, п. Октябрь, ул. Ленина д. 11, тел.(08547)21295 (537) | | Управление образования –––––––––––––––––––––––– прика з Сентябрь- октябрь 2011г. –мониторинговые обследования готовности первоклассников к обучению в школе |
