Записки спутницы в место предисловия
Скачать 1.95 Mb.
|
| 7 вечера, посадит на стул с привинченными к полу ножками, в метрах двух от стола, на котором лежит неизменный револьвер и начнет «дружескую» беседу, предложит закурить. Затем начнет писать, или читать, а допрашиваемый сидит и молча смотрит на него. Часа через два следователь задаст незначительный, не относящийся к делу вопрос, и снова часовое молчание. Но беда задремавшему подследственному, выставят его на мороз «освежиться» (по выражению чекистов), и держат, пока не начнет стучать зубами и дрожать всем телом. Так продолжалось до весны, когда, по воспоминаниям участников, состоялся суд над офицерами училища в апреле 1946 года. Как известно, участь выданных была решена заранее — и свыше — и суд явился никому ненужной процедурой. В большинстве случаев вообще никаких судов не было, лишь прокурор войск МВД сообщал казаку под расписку обвинительный акт «Особого Совещания», приговаривающий по статье 58 §4 (За помощь международной буржуазии). Итак, в назначенное время, двенадцать офицеров училища привели в помещение около комнаты заседания суда. Они встретились впервые после лагеря в Прокопьевске и предполагали, что видятся в последний раз, никто не сомневался в наивысшей мере наказания — смертной казни — для старшего. Их ввели в зал суда и построили в одну шеренгу, поставив главного обвиняемого правофланговым, посторонних никого не было, а судьи в офицерских мундирах сидели с важными минами, за их спинами, на стенах, красовались портреты вождей и красные флаги. По предварительном официальном вступлении был прочитан обвинительно следственный материал, и прокурор потребовал высшей меры наказания для изменников родины. Председатель суда, обращаясь к правофланговому, спросил — отвечает ли действительности предъявленное обвинение? Каждый заключенный знал, что доказывать противное, опровергать, или защищаться — было совершенно безнадежно. Во время перерыва офицерам разрешили разговаривать между собой, и особого уныния у них не замечалось. На время решения суда их вывели в коридор, но минут через 15 снова ввели и прочли приговор, по которому они приговаривались по статье 58 к десяти годам заключения в исправительно-трудовых лагерях, с лишением прав по отбытию наказания на пять лет. Таким манером, в главных чертах, закончилось советское «правосудие», и всех развели по камерам, там по трубам центрального отопления сосидельцы стали выстукивать — офицеры получили по десять лет — и рядовой казак обнадеживался получить меньше. РАБЫ XX ВЕКА Исправительно-трудовые лагеря были разных размеров (от нескольких сот и до нескольких тысяч заключенных), в зависимости от местных требований дешевого труда в организации новой индустрии, в шахтах, новопрокладываемых железных дорог, каналов, или в электрификации. Жизнь ИТЛ — жизнь миниатюрного государства в государстве. Лагерь представлял из себя небольшой городок с населением в несколько тысяч человек — мужчин, женщин и детей, рождавшихся уже в лагере. В каждом лагере сидел «царек» — начальник лагеря — обеспеченный всем до излишества, вольный в жизни и смерти подчиненных ему рабов двадцатого века. Доверенным лицом и правой рукой начальника лагеря был нарядчик, на его обязанности лежало распределение рабочей силы, а потому и назначения на легкие должности повара, конторщика, шофера, на электростанцию, в баню. Комендант лагеря следил за порядком, выполняя обязанности полицейского, в помощь ему назначали пожарных, так же из заключенных. Бригадир, старший рабочей группы из 25–35 человек, сам не работал, но заставлял своих сосидельцев работать до потери сознания. Кроме перечисленного начальства из заключенных имелась многочисленная администрация МВД. Помимо упомянутого уже начальника лагеря, начальник культурно-воспитательной части, начальник хозяйственной, оперуполномоченный (следователь) имел в подчинении начальника режима. Само собой разумеется, что вся эта плеяда мучителей в ИТЛ ничего не делала и наслаждалась плодами недавней победы, эксплуатируя труд сотен и сотен рабов. Носила офицерские погоны, но не пользовалась особым уважением своих подчиненных, и нередко встречались грубые выходки солдат конвоя в отношении этих «офицеров» администрации. В довершение тяжести обстановки концлагеря, несчастных заключенных терзали подлинные паразиты — урки — попросту рецидивисты. Это особая каста воров-бандитов из двух категорий — воры, высший слой, держались обособленно, враждовали с лагерным начальством и на работу не выходили. Суки, бывшие воры, перейдя на сторону власти, занимали в лагерях административные должности, пользовались полным доверием начальства и всевозможными привилегиями, а иногда являлись инструментом лагерной охраны, как шпионы и доносчики. Они грабили в тюрьмах и лагерях политических заключенных и вещи передавали надзирателям, которые продавали их вне зоны и делились с суками. Как-то в один из лагерей прибыл новичок. Войдя в указанный ему барак, увидал там группу урок, играющих в карты. Он не успел еще осмотреться и пристроиться на новом месте, как к нему подошел один из играющих: — Снимай сапоги, — обратился он к вновь прибывшему, у него на ногах была приличная обувь по лагерному определению. — Зачем мне разуваться? — А затем, что я проиграл твои ботинки в карты. Отыграюсь, отдам! В это время сосед постарше посоветовал шепотком: — Не связывайся с ними, друг, лучше отдай! И хочешь не хочешь, пришлось «добровольно» отдать последнюю обувь. Вообще, крайне рискованно было жаловаться на урок или вступать с ними в пререкания — не оглянешься, как найдут тебя задушенным, а то и зарезанным в темном углу лагеря. Между двумя категориями урок происходит вражда, не на жизнь, а на смерть, и пощады у них нет. Их нахальство, граничащее с террором, наводило страх ни только на заключенных, но часто и на администрацию лагеря. Небезызвестны случаи, когда урки, захватив власть в свои руки внутри лагеря, наводили панику, и надзиратели ходили по лагерю лишь группами по десять человек, или вовсе отказывались входить в зону, боясь их нападения. В таких условиях приходилось существовать политическим заключенным, завися ни только от администрации, но и блатных. Предполагают, что блат выражение предреволюционного подземного мира. В Советском Союзе приобретшее не только права гражданства, он царит повсюду — по всей стране, начиная от частной жизни, вплоть до высоких государственных учреждений. В индустрии, земледелии, требуемые нормы превышают физические возможности работающих, а в лагерях возможности заключенных, и потому все эти нормы, все статистические данные натянуты — дутые — и не соответствуют действительности. Недаром в советах существуют поговорки: «Блат сильнее совнаркома» или «С блатом и в лагере не пропадешь». * * * После суда офицеров училища разослали по разным ИТЛагам кемеровской области, добавив в партии бытовиков (урок). Они держали себя нахально и на каждом шагу обижали более слабых, забирая у них пищу и вещи. Некоторые офицеры постарше, попав в партии с молодыми казаками, были от этого ограждены. Молодежь защищала не только себя, но и людей послабее. В одной из таких партий стариков поместили в одном углу, и молодые не разрешали подходить к ним, и никто из блатных и пальцем их не тронул, а во время раздачи пищи они полностью получали свою порцию. Эта партия из тридцати человек попала в Гурьевск. Конвоиры подвели ее к лагерю, и не успели открыть ворота, как на нее набросилась стая волков — местные урки — но подоспела лагерная охрана и направила прибывших внутрь для приема. После проверки по списку, в бане казаки снова наткнулись на другую банду блатных, которые с быстротою молнии напали на новичков, но получили должный отпор. Казаки ряжками и тазами забросали урок, и они, не успев одеться, голыми, убежали на проходную, под защиту надзирателей. Начальник режима поблагодарил казаков за энергичную расправу с блатными, но отказался столь боевую группу держать в одном лагере, и постарался разослать ее по разным лагерям отделения. Оставшихся человек семь, (в том числе адъютант училища и его бывший начальник), назначили в бригаду на хозяйственные работы. В то время шла прополка, приведут бригаду на огород, трава по пояс и надо вырвать ее, не нарушая слабых всходов, а бригадир верхом на коне следит, чтобы заключенные не разогнули спины. Изредка сердобольный председатель колхоза в благодарность за спасение огорода пришлет ведро снятого молока и хлеба — редкий праздник для заключенных. Для них круглый год находилась работа, полевые работы в летнее время, уборка корнеплодов осенью, а зимой гоняли на очистку снега, и за их работу кто-то получал деньги. Казаки постепенно привыкали к существованию в исправительно-трудовых лагерях и хорошо приживались на хозяйственных работах. Они не были лентяями и добросовестно выполняли возложенные на них нормы, пока в лагере не появлялся начальник отделения или оперуполномоченный, который немедленно приказывал снять «контрика» с легкой работы и направить на тяжелую. Осужденных по 58 статье в одном лагере долго не держали и часто перебрасывали с места на место — из одного лагеря в другой — по мере надобности рабочей силы. Преследовалась и другая цель — не дать возможности заключенному обжиться и друг с другом сдружиться. Первое время мужчин и женщин содержали в одном и том же лагере, но в разных бараках. Начальство смотрело сквозь пальцы на сожительство заключенных, и временами у них бывали большие скандалы на почве ревности. Урки-главари заводили себе целые гаремы и, трудно поверить, выстилали их где-то раздобытыми коврами. Но вскоре оборудовали отдельные лагеря, куда и перевели всех женщин. За хорошую работу заключенному разрешали держать при себе небольшие деньги и носить собственную одежду, но все эти льготы в ИТЛаге мало утешали людей, знающих подлинную свободу. Подсоветские люди, просидев лет пять в лагерях и занимаясь по своей специальности, как механик, слесарь, или портной, не спешили на волю, ибо жизнь в послевоенном СССР и в лагере мало чем отличалась. Последовало новое распоряжение, и всех блатных стали направлять в особые лагеря далекого севера — Находка, Калыма. Перед вывозом лагерь № 3 вблизи Кемерово в течение трех дней находился в полной власти урок, и делали они что пришло в их подлые головы. В те дни встретили они одного из заключенных офицеров и заставили раздеться догола. Вытрясли карманы, прощупали швы одежды и все заплатки и, найдя пять рублей, с большим торжеством забрали его последний «капитал», а в придачу очки с футляром, что по лагерным законам брать не полагалось. Он побрел в свой барак и, сильно огорченный потерей очков, рассказал соседям о случившемся. — Иди пожалуйся старшему блатному, — посоветовали они. Не легко разыскать такое начальство в большом лагере на две тысячи человек, но в конце концов найдя старшину урок, он пожаловался на его людей и передал как и где забрали у него очки. Через четверть часа, к великой радости пострадавшего, очки были ему возвращены. * * * Слабосильный заключенный, не в состоянии выработать норму, считался «бунтовщиком», его наказывали карцером и минимальным пайком, что с каждым днем ухудшало положение. И через короткий срок, он попадал в разряд доходяг, это физически и психически разбитые люди. Все мысли доходяг сосредотачивались исключительно на еде, как бы достать поесть, и в поисках этой еды они доходили до полного унижения. Выстаивали у кухонного окна, авось выбросят огрызок. Вылизывали чужие миски. Их можно было видеть вместе с крысами, шуршавшими в помойных ямах. Раздобыв рыбную голову, или полугнилую картошку, они подпекали ее на маленьком огне, разведенном где-нибудь в укромном и дальнем углу лагеря. Ноги доходяг опухали до сверхъестественных размеров, тело покрывалось нарывами, а глаза еле открывались на опухшем лице. Начальство не обращало никакого внимания на этих несчастных, и если случайно который-нибудь из них попадал в лагерный госпиталь, то в его положении уже никто помочь не мог. Итак, в течение парумесячного прозябания они доходили — умирали. Их бросали в ямы голыми, и только позднее умерших разрешили хоронить в тряпках, называемых одеждой. А в начале пятидесятых годов остающиеся в живых старались общими усилиями сколотить гроб-ящик, поставить на могиле деревянный крест, с фамилией на дощечке. Постепенно привыкая ко всему в ИТЛ, казаки знали о существовании иных, более суровых спецлагерей. Со страхом передавался слух, что рано или поздно всех политических заключенных отправят в дальний этап. Пронеслась весть, что всех казаков, через Красноярск, направят в Тайшет. Невидимое око держало их на учете и распоряжалось из Москвы. Отправка в спецлагерь неминуемо приближалась, но у каждого теплилась надежда, авось пропустят, не заметят... Одновременно в одном из соседних лагерей мучился кадровый офицер Русской Императорской армии — полковник Михаил Генрихович Маркевич — в эмиграции разделивший общую участь надежд и разочарований, таких знакомых каждому по опыту собственного пути и большому количеству литературы на эту тему. В период Второй Мировой войны он, в числе первой группы парижан, ушел на восточный фронт. Все они пошли не оглядываясь, возможно вопреки мнению дальновидных политиков. Они пошли с немцами исключительно против коммунистов. Их целью была борьба с угнетателями родной страны. Это был порыв, и подобной, второй оказии в жизни не предвиделось. Позднее, пройдя в Млаве немецкие курсы, полковник Маркевич попал к казакам в Проскурове, одним из трех первых полковников-эмигрантов. Русский офицер — долга и чести — и содержательный человек, он прошел с казаками весь поход, не избежав в Лиенце общей участи. По возрасту один из старейших, Михаил Генрихович недолго мучился в лагерях. Мир праху подлинного патриота в неизвестной могиле Сибири. * * * Этапы — самое тяжелое испытание для заключенных, переезды в специальных вагонах, поделенных на клетки, с окнами за решеткой по одной стороне. В них набивали человек по двадцати, а при тесноте и духоте кормили сухим хлебом да соленой рыбой, которую заключенные старались не есть, чтобы не мучила жажда — небольшая кружка воды в сутки ее не утоляла. Непрерывно следя за арестантами и сменяясь каждый час, стоит часовой, а за решеткой, сидя, чаще стоя, толпятся заключенные, обернувшись лицом к коридору. Попасть в уборную — не домолишься. В один осенний день в ИТЛаге бухгалтер из заключенных вызвал из барака приятеля из заключенных офицеров и сообщил, что в канцелярии подучен список, включая и его фамилию, с предписанием подготовить этих з/к к дальнему этапу и выдать продукты на семь дней. Скрепя сердце, люди стали готовиться в дорогу — помылись в бане, постирали белье. В день отправки их изолировали в отдельном бараке и накормили двойной порцией обеда. Никто не знал куда их направляют, и эта тайна больше всего нервировала. Но вот появился молодой лейтенант, вооруженный до зубов, с ним шесть таким же манером вооруженных солдат и собака. Получив короткий список, он проверил его и спросил получены ли продукты. Затем раздалась острая команда: — Выходи и садись в грузовик! Пожилым забраться в грузовик, вдобавок с мешками, не так-то просто и команда повторилась. — Садись, не копайсь! — и лаем завторила собака. — Садись на середину, — послышалось снова, — головой не ворочить, руки на борты не ложить, не разговаривать! Режим с места изменился, сразу стало ясно, что они спецзаключенные. Грузовик выехал из лагеря, ворота закрылись, они очутились доподлинно, в «ежовых рукавицах» и защемило сердце от полной безнадежности. Их привезли на пассажирский вокзал Кемерово. Странно было видеть на перроне свободно гуляющую публику. Кое-кто остановился, присматриваясь — кто эти арестованные? Воры, убийцы, или политические? На них смотрели грустные глаза, но заключенные не смели обернуться к ним. На станции их передали в руки этапного конвоя, который, принимая арестованных, по одному вталкивал в камеру специального вагона для перевозки заключенных. Не считаясь с местом, толкнет в спину, как кур в клетку, лишь бы влез и прихлопнет дверью. Конвой в ИТЛагах вольнонаемный, на этапах и в спецлагерях состоит из солдат действительной службы войск МВД, куда принимают молодежь из комсомола, выбирая самых безжалостных. Эти молодые солдаты смотрели совершенно равнодушно на страдания своих «отцов», ведь ¾ заключенных были людьми немолодыми и с седыми волосами. В пересыльной тюрьме Красноярска партия пробыла около недели, и люди снова надеялись, авось оставят на месте, но через несколько дней их вызвали, снабдили продуктами и отправили в Тайшет. Станция Тайшет находится на линии Великого Сибирского пути, от нее через тайгу идет ветка на Комсомольск, и по двум сторонам железной дороги расположены лагерные пункты политических заключенных — ОЗЕРЛАГ. По прибытии на место назначения рабов Божьих погнали пешком в распределительный лагерь Озерлага, в пяти километрах от станции. У ворот лагеря они наткнулись на отвратительную сцену. Как раз в то время бригада местных заключенных выходила на работу, и надзиратель, производя обыск, нашел в шапке одного арестанта несколько рублей. С места он деньги отобрал и с такой силой ударил заключенного по голове, что тот от боли опустился на колени. Прибывших повели на регистрацию, но по дороге никто из лагерников их не приветствовал, лишь мрачные лица выглядывали из-за углов. В канцелярии, надзиратель обратился к ним: — Вы прибыли в Особый Закрытый Режимный лагерь, теперь вы не просто заключенные, а спецзаключенные. Тут не разрешается держать при себе деньги, не имеете права ни писать, ни получать письма и никаких газет. Наличные деньги должны немедля сдать. При произведенном обыске отобрали последние копейки. Суровая встреча в новом лагере произвела угнетающее впечатление, и каждый почувствовал строгую изоляцию. При медицинском осмотре пожилые получили 3-ю категорию, на легкую работу, но это удостоверение в лагерной практике не имело никакого значения, лишь простая официальность для начальства, а начальства хоть отбавляй! И главный из них — нарядчик — назначил имеющих третью категорию в бригаду на лесоповал. На следующее утро подняли в 5 часов, дали по миске «баланды» и 200 гр. хлеба и погнали на работу. Перед выходом бригаду выстроили на линейке, где осмотрел врач, нарядчик и комендант (все из заключенных). Одежда — бушлат, ватные брюки, валенки и рукавицы — должны быть в исправности. Начальник конвоя с вооруженными солдатами и собаками ждал за воротами. Лагерная администрация передавала по числу голов, часто путаясь, вновь пересчитывали и по пяти пропускали в ворота, там заключенные попадали в руки нередко жестокого сержанта и, чтобы нагнать на несчастных максимум страха, ему помогали издевательства солдат и свирепых собак. После приема, начальник конвоя читал «молитву» — предупреждение: — Шаг вправо, шаг влево, открываю огонь. Не разговаривать, по сторонам не смотреть! — и всегда подчеркивал, что заключенные поступили исключительно в его распоряжение. И следовала команда: — Руки назад! — а конвою, — К бою! — и конвоиры заряжали винтовки четырьмя патронами. — Вперед! — командовал он, по окончании этих приготовлений. Неоднократно начальник конвоя командовал идти в ногу, маршировать по военному по глубокому снегу. По дороге на работу заключенных подгоняли собаки, хватая за ягодицу. Хотя предохраняла толстая, ватная одежда, иногда злая собака прокусывала до тела, что доставляло особое удовольствие для конвоиров. Придя на место работы, каторжанам командовали садиться — в снег, в грязь — не имело значения и пересчитывали по головам. Тем временем начальник конвоя отправлялся осматривать намеченную территорию и устанавливать запретки — флажки — указывающие границы места работы. Кроме того расставлялись посты, и никто не смел переступить запретную зону. Каждый был начеку, чтобы ни под каким видом не выйти за черту запретки — не повинуясь даже приказу. Один конвоир может приказать, послать за чем-либо вне границ зоны, а другой, стоя в стороне и не слыша приказа, но увидев заключенного вне ограниченного места, прицелится и убьет. Если же только ранит, то подбежит и пристрелит в упор. На этих злосчастных запретках «за попытку к побегу» выслуживали себе отпуск и денежную награду мучители заключенных, называемые конвоем — в большинстве девятнадцатилетние опытные садисты, наученные сверхсрочными сержантами. * * * В Сибири зимой советских каторжан добивал лютый мороз, и от него слабо охраняла всегда изношенная лагерная одежда. Застывших рабов обогревали лишь костры — дымя и мигая в тайге — освещали потемневшие, посиневшие лица, а с искорками костров мерцала надежда — выжить... Всегда измученные и полуголодные, они с безразличием относились к зимним красотам величественной тайги, им было не до них. Завывание буранов сильно угнетало и без того хмурых, затравленных людей. Снежные бури часто засыпали лагеря, и только сторожевые будки-вышки указывали на их местоположение. И всё же... как обычно шли на работу, на лесоповал. Подошли, лес разукрашен инеем как в сказке. Собаки конвоя, обнюхав след, бросились в заросли и, с перепугу, прямо под ноги заключенных, выскочили два зайца — белых как снег — сибирских беляка. Наскочили на людей и шарахнулись в стороны. Бригада остановилась, люди посмотрели вслед зайцам, позавидовав их свободе. Иным разом по дороге на работу конвоир подстрелил чужую, пробегавшую мимо собаку, и разрешил забрать ее с собой. Во время обеденного перерыва, лагерники сварили из нее «суп» на костре. Сильно голодные, не все люди бригады пожелали отведать подобный «деликатес». Позднее шкуру собаки как-то выделали и сшили из нее теплые рукавицы. Приближалась весна, спадал мороз, таял снег, и всё покрывалось водой. Заключенным приходилось передвигаться и работать в воде, а посушиться не всегда было место. Летом знойное солнце обогревало озябшие души... но в тайге людям сильно докучает мошкара, от ее укусов тело распухает и поднимается высокая температура. Сибирские леса изобилуют грибами, и лагерники во время работы ухитрялись собирать их, выхватывая друг у друга из-под рук, а в обеденный перерыв подпекали на костре и с удовольствием поедали. Изголодавшись по овощам и фруктам, они с жадностью набрасывались на лесные ягоды, сине-красными коврами покрывающие землю и кусты. И надо заметить, что лесная малина Сибири по аромату и вкусу превосходит не только садовую, но и лесную в Европе. * * * Последний период жизни Сталина был самый тяжелый для спецзаключенных. Физически замученные до предела, психически полубольные, по внешнему виду они на людей уже не походили. Эти живые еще существа еле передвигались и носили на своих рубищах по четыре клейма — каждый спецзаключенный имел номер. Один нашитый на шапке и по одному на груди, спине и ноге. Даже в летнюю жару они не смели снимать верхнюю одежду с номером. Конвой обращался к ним исключительно по номеру, ведь это были безликие и безымянные рабы. Человек от начала заключения не был человеком, не принадлежал себе, являясь частичкой государственного капитала — инструментом, находящимся в руках партийной организации рабовладельцев. В спецлагерях того времени можно было встретить кроме «контриков», не только подонки советского общества, но и цвет нации — несли мученичество высококвалифицированные специалисты, люди искусства и науки. Сидели тузы и коммунистического мира — отбывали наказание и советские генералы. Два из них сидели в разных лагерях Озерлага за нечистые деда купли-продажи драгоценных картин и гобелен из дворцов германского государства, но их вскоре реабилитировали и отправили на курорт. По слухам, по соседству томился молодой родственник генерала Врангеля, его на работу не гоняли, боясь как бы не сбежал. В лагерях много говорилось о побегах, почти всегда неудачных. В тайге далеко не уйдешь, приходится держаться линии железной дороги, а вдоль нее ходит специальный отряд, проверяя всех прохожих. Если опознают беглеца, убьют на месте и бросят под ворота лагеря, и бригады заключенных, расходясь и возвращаясь с работы, должны смотреть на разлагающееся тело — смотрите, мол и берегитесь! Иногда политзаключенные устраивали побеги группами. Предварительно они обезоруживали, а затем убивали конвой во время работы, и всем заключенным давали возможность разбегаться, но большинство оставалось на месте и ждало подхода нового конвоя. Имея ввиду подобные случаи, начальник конвоя и конвоиры с места отправки на работу не подпускали к себе лагерника ближе чем на три шага. Случалось, что рабочие бригады состояли из ста человек, и начальству приходилось соразмеривать нужное количество конвоиров с числом решительных и смелых людей в данной группе. Однажды бесстрашный «контрик» заявил: «Ваше дело охранять, а наше убегать, не прозябать десять лет и постепенно умирать!» О побегах в лагерях знали по приказам о розыске, их читали на поверках. В таких случаях спешно вызывали части войск МВД, и преследование продолжалось без сна и еды, пока беглец не был пойман и ликвидирован, конечно без всякого суда. * * * Традиционная взаимопомощь казаков иногда проявлялась и в лагерях. За малым исключением, они помогали друг другу в нужде. Встречаясь на этапах и в спецлагерях со своими офицерами, они старались проявить заботу о них. Много казаков было разбросано на трассе в лагерях Озерлага, и хотя у спецзаключенного Ю-546, с седой бородой и наряженного в шутовские лохмотья, мало было сходства с подтянутым полковником казачьего Юнкерского училища, они узнавали его. Перебросили этого «контрика» в лагерный пункт № 12 при лютом морозе, и сидел он в углу землянки в ожидании следующего дня, получения пайки хлеба и назначения на работу в новую бригаду. Местные заключенные пришли посмотреть новичков и нет ли среди них землячков «однодельцев», а землячки сбились в углу, как голодные собаки в ожидании подачки. Вдруг к «однодельцу» потянулся здоровенный дядя: «Узнаете? Я бывший вестовой полковника Ку-го и отбываю свой срок в хлебопекарне. Потерпи, друг, сейчас принесу тебе бушлат!» Через четверть часа, в руках однодельца лежал свернутый бушлат, а в нем буханок свежего хлеба и коробка консервов. Разламывая и делясь со своим «напарником» теплым еще хлебом, он с наслаждением вдыхал его запах... и, завернувшись в полученный бушлат, вскоре задремал. Несмотря на слабосилие, заключенных не переставали гонять на работу от зари до зари. После рабочего дня стук в рельсу был сигналом на ужин, в столовой полагалось сидеть пристойно — без головных уборов, без крика и песен. Окончив еду, все вместе вставали и расходились по баракам. Около восьми часов вечера появлялся дежурный надзиратель и, пересчитав выстроившихся лагерников, закрывал барак на крепкий замок, но ложиться спать не разрешалось до одиннадцати часов. Зимой заключенные расчищали от снега железнодорожные пути, но перед следованием пассажирских поездов их загоняли за постройки, в кусты, или приказывали садиться в глубокий снег — лишь бы не пугать проезжих видом несчастных рабов. Они протаптывали санные дороги, взявшись по пяти под руки, группой в сто человек, шли друг за другом. Рыли, вернее выбивали, в мерзлой земле котлованы для фундаментов будущих построек — советских достижений! На железнодорожных станциях нагружали и разгружали угольный шлак, а черная пыль закупоривала нос и забивала глаза до слепоты. В тайге без перерыва продолжался лесоповал. В результате этого каторжного режима лагерники сильно болели, а возможности врачей, из тех же заключенных, ограниченные до минимум отсутствием главным образом необходимых медикаментов, сводились к первобытным способам лечения — как например от высокого давления крови, применялось кровопускание. Примитивно приспособленные, лагерные больницы не вмещали нуждающихся в лечении, и потому кое-как подлеченный спешно возвращали в строй на работу. Вдруг грянул гром — смерть Сталина, а затем скорая ликвидация Берии и полная растерянность лагерного начальства, от высшего вплоть до обыкновенных конвоиров. Каждый из них боялся за собственную шкуру и как бы не потерять теплое, насиженное место. В сердца жертв сталинского террора закралась маленькая радость и некоторая надежда, что второго Сталина не будет... настороженно присматриваясь, «контрики» помаленьку стали поднимать головы. Восстания 1953–1954 г.г. смерчем прокатившись по лагерям Воркуты, Норильска и Караганды, принесли несметные жертвы. Восстание подавили танками, но оно обеспокоило центральные власти. Вскоре заключенные иных лагерей почувствовали их благой результат, но не знали чему приписать. В строго изолированных спецлагерях Тайшета не скоро узнали о происшедшем, лишь тогда, когда к ним прибыли, разосланные по всем лагерям, уцелевшие от расправы восставших лагерей, требовавшие снизить нормы работы, увеличить паек, установить день отдыха, разрешить переписку и свидания с родственниками. Неожиданно заключенным приказали спороть с одежды унизительные латки с номерами. Бараки перестали запирать на ночь и с окон сняли решетки. Пожалуй, самой большой радостью для лагерников было разрешение переписки с близкими и получение посылок с воли. Супругам разрешили свидания, и для этой цели отвели специальную комнату. Ранее все тяжести заключенные перевозили на себе, впрягшись, как кони, и выбиваясь из сил тянули деревья за лесоповале, подвозили продукты в лагерь с железнодорожной станции и зимой по сугробам, и в весеннюю распутицу. Теперь каждый лагерь получил по две — три лошади и грузовик. Люди, живущие в нормальных условиях и государствах, навряд ли в состоянии понять, сколько радости внесли эти послабления для заживо погребенных. Которые стали как бы оживать и проявлять интерес к жизни. Их пустынные лагеря летом зазеленели и зацвели, каждый заключенный стремился внести посильный вклад для окружения. Артисты, объединяясь в небольшие труппы, стали давать художественные спектакли. Музыканты, раздобыв с большим трудом музыкальные инструменты, концертами отвлекали лагерников от суровой действительности. И эта действительность на каждом шагу давала о себе знать. Как правило, каждые два — три месяца приезжал следователь, вызывал «контрика» и вел на вид мирную беседу, даже оказывая какую-либо любезность — оставлял пачку папирос, карточку для письма через Красный Крест в Женеве. Подобное внимание не располагало, ведь всё делалось с целью разузнать, какая же перемена, с советской точки зрения, в политическом отношении произошла у заключенного. Безусловно, концлагеря сделали свое дело — бывшие энергичные и деловые люди стали ко всему безразличны, с отупевшими мыслями и чувствами, не способными к каким бы то ни было контрреволюционным замыслам. * * * Влеклись серые, безнадежно трудовые дни, проходили недели и месяцы. И всё же, всему на свете бывает конец — медленно, очень медленно приближался конец срока заключения выданных Западом в 1945 году. Многие из них считали дни и ночи, остающиеся до освобождения, а некоторые, окрыляясь надеждой свободы, строили «воздушные замки» на будущее. Итак, приближался самый счастливый день их жизни — день освобождения. Радость, совершенно не поддающаяся описанию, и что бы понять эту радость, надо самому пройти десятилетие изоляции, непосильный труд, полуголодное существование и моральный гнет беззащитного раба. Настал новый, 1956 год. В тот вечер пришел в барак надзиратель и предупредил троих освобождающихся: — Приготовиться к отправке в особый лагерь и перед 12 часами ночи прийти на проходную. Приготовления свелись к сбору небольшой торбочки, но надо было попрощаться с собратьями по работе и страданиям. В ожидании назначенного времени, заключенным не сиделось, и они сновали из угла в угол, пока не подошли заранее к окнам караульного помещения, точно выполняя последнее лагерное приказание. — Заходи! — пробежало нервной дрожью по телу. Зашли, начальник караула принял на прощанье почти любезно, дал удостоверение на проезд до определенного лагерного пункта в двадцати километрах от Тайшета и конвоира без винтовки. — Прощайте, ребята! — и заключенные вне себя от радости, кубарем выкатились на снег из караулки и не заметили дорогу до недалекой станции. Там, переминаясь с ноги на ногу от холода и небывалой радости, они ждали недолго. Вдруг, вдали показались два ослепительно яркие глаза, огни паровоза, который увезет на волю! но как она встретит эта воля? Точно по расписанию, с грохотом и шипением, на платформу вкатился поезд. Совершенно опьяненные сознанием свободы, бывшие заключенные, как полоумные, бросились в разные вагоны, не сознавая зачем они это делают и, оглядываясь, видели, что за ними никто не бежит, не кричит вдогонку! Усевшись в вагоне, недавний лагерник беспрестанно осматривался — как вор на ярмарке — нет ли надзирателя, или конвоиров, но конвоир был в ином вагоне и без винтовки. Кондуктор, проверяя билет, на радостно смелое заявление — освобожденный — доброжелательно приветствовал: — Поздравляю! на следующей станции вам вставать. Поезд уносил в будущее, полное неизвестности, но радость переполняла сердце, и ритмический стук колес действовал успокаивающе, выстукивая в памяти слова поэта: Он для того тебя оставил жить, И наградил свободой, Чтоб мог ты за молчащих говорить О жалости — БЕЗЖАЛОСТНОМУ МИРУ! Конец. МОЯ КОРОТЕНЬКАЯ БИОГРАФИЯ По рассказам моего дедушки — Павла Яковлевича Цецуро — (гражданского полковника в отставке), его предки и родственники жили в благодатной Малороссии, и корни их теряются в глубокой старине, где-то на просторах Дикого поля. Иногда мне кажется, я вижу их на степных конях, скачущих в исторических окрестностях Цецоры. Моя бабушка Елизавета Ивановна Кудрявцева, уроженка Псковской земли Александра Сергеевича Пушкина. Бабушка, обливаясь слезами, несла меня, шестимесячную, за гробом моей матери Марии. При жизни преданная вере и заветам предков и любящая свое отечество, моя родимая не смогла оказать влияние на мое воспитание, но в кровном наследстве, видимо, передала мне любовь к русской земле. Вторично я осиротела в отрочестве — потеряв мать РОССИЮ во время революции, мне пришлось пройти жизненный путь в роли изгоя. В молодости, женою ущемленного во всех правах диссидента Польши, на восточных ее окраинах, где вопреки политической конъюнктуре коренное население с любовью вспоминало ушедшую Россию. Во время Второй Мировой войны все мы славяне были «унтерменшами» на оккупированной немецкой армией территории. В послевоенный период в лагерях Австрии для перемещенных лиц я была отмечена общим для всех нас тавром «ДП» (департед персон), — бесправных, выброшенных войной из нормальных условий. Спасаясь от полуголодного и затравленного существования в этих лагерях, я попала в Англию так же в роли человека «второго сорта». Я прибыла в эту страну как добровольная, европейская работница, в сокращении «EVW». Люди с подобным клеймом в течении ряда лет должны были работать исключительно по направлению Министерства Труда — там, где свои граждане работать избегали. Я стала на этот остров без знания языка, без средств и, в результате военных потрясений, с дефицитным здоровьем. После трехмесячных мытарств на ферме в Шотландии, после распределительных лагерей, но при упорном старании, правительство направило меня в Лондон — подлинное чудо. В то время нашего брата в столицу не впускали. В госпитале, куда послало меня Министерство Труда, я проработала уже пятнадцать лет. Первые десять в туберкулёзном отделении и шестой на ночном дежурстве. Давно преодолев трудности чужого языка и новых условий, последние годы на ночном дежурстве, уже с многолетней практикой, я несу ответственность за тридцать не вполне нормальных пациенток, (в результате «слипинг-сикнес») и за большое двухэтажное помещение. Проводя часы ночного дежурства в одиночестве у пылающего камина, под аккомпанемент завывания осеннего ветра или зимней непогоды, разбивающейся волнами дождя о дребезжащие стекла окон, когда мерещится — по темным углам бродят призраки умерших там, я перебрала в памяти, как по чёткам, превратности моей судьбы и картинки земли моего детства. * * * Могу ли не вспоминать, не говорить сама с собой, о той земле где предков колыбель, где их могила? Там некогда, (легенда говорит), на берегу Великой, родилась мудрая Княгиня Ольга — залог Христа, могущества и славы на Руси: В средневековье там теснилися поляки и литовцы, когда Стефан Ваторий, осаждая Псков, сметал с лица земли своих врагов. В прошлой веке на той земле явился Пушкин! Там грезил, создавал и... погребен. На тех же берегах есть град старинный. Там некогда, спасаясь от татар, воздвигли вал — гору высокую, стоящую средь волн реки Великой, и по сказанию, все люди те были ослеплены врагом. Опочка: незаметный град, где некогда преданием всё дышало — где в храмах вековых лежала память старины, а воздух был насыщен кадильным фимиамом и подлинной любви. Там, на окраине городка, в одной из горниц небольшого дома, под вьюги снежной вой, при голубом мерцании лампады, нашептывала бабка мне свой длинный сказ о днях былых... * * * И теперь я осознала, что дедушка и бабушка, у которых протекли мои детские годы, с их глубокою верой и патриархальным бытом, оставили в моей душе глубокий след. Их теплящаяся у старинных образов лампада в далеком прошлом не угасла от исторических бурь и продолжает мерцать средь жизненных туманов. Декабрь 1963 Т. Данилевич СПИСОК офицеров, вывезенных из Лиенца 28 мая 1945г (которых я знала) Генерал Петр Николаевич Краснов Генерал Семен Николаевич Краснов Генерал Силкин Генерал Васильев Генерал Тимофей Иванович Доманов Генерал Соломахин Полковник Михаил Генрихович Маркевич Полковник Александр Иванович Медынский. Полковник Евгений Михайлович Михайлов Полковник Николай Николаевич Краснов (отец) Сотник Николай Николаевич Краснов (сын) Полковник Михаил Иванович Зимин Полковник Вдовенко Полковник Павел Иванович Джалюк. Полковник Лукьяненко Полковник Михаил Ротов (не выдан, уехал из Италии) Полковник Чебуняев Полковник Тарасенко Полковник Морозов Полковник Головко Полковник Полухин Полковник Тяжельников Полковник Евгений Михайлович Кравченко (не выдан, покинул Казачий Стан в Италии) Войсковой старшина Стаханов (не выдан, отстал от казаков: на перевале) Войсковой старшина Якуцевич Войсковой старшина Кульгавов Войсковой старшина Лобасевич Войсковой старшина Иван Русаков Войсковой старшина Николай Шувалов Войсковой старшина Третьяков Войсковой старшина Владимир Михайлович Нефедов (убит итальянскими партизанами 28.04.1945г.) Есаул Титов Есаул Пастрюлин Есаул Егоров Сотник Александр Александрович Полушкин Сотник Давиденко Сотник Кравченко Сотник Круглов Сотник Московкин (убит партизанами в Оваро) Сотник Сережнеков (ушел в горы в Амляхе до выдачи) Хоронжий Сосыко Хоронжий Яшин © Информационный портал «Русский путь» www.rp-net.ru © Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына |
Похожие:
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Знание: знать отличие записки от других малых жанров письменной речи Понимание: понимать назначение записок Применение: уметь конструировать... |  | Рекомендации студентам-дипломникам по оформлению Пояснительной записки... При написании Пояснительной записки дипломнику следует руководствоваться сложившейся практикой оформления отчетной документации по... |
| Реферат Тема:”Медики-классики русской литературы.” Такими людьми были А. П. Чехов,М. А. Булгаков,В. В. Вересаев. Они как никто другой смогли отразить в своих произведениях тяжелый... | | Учебное пособие по выполнению и оформлению курсовых, дипломных и... Особое внимание обращено на оформление текстовых и графических документов: технического задания, расчетно-пояснительной записки и... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... На склонах лесистого Геликона и на высоком Парнасе Аполлон водит хороводы со своими музами. Юные прекрасные музы, дочери Зевса и... | | Вместо предисловия Способствуйте повышению самооценки ребенка, чаще хвалите его, но так, чтобы он знал за что |
| Вместо предисловия Ученый и гражданин Ивана Михайловича Дзюбы, украинского ученого, литературоведа, критика, академика нан украины | | Учебно-методическое пособие вместо предисловия Над созданием методического пособия принимали участие: Васильев В. В., Рослякова, Г. Н., Кумицкая Т. М., Смольянинова Н. М |
| Уроки советского опыта Предисловие звучит как протокол судебного заседания, в котором автор книги подсудимый, а сочинитель предисловия прокурор, адвокат... | | Оглавление От семьи Никитиных вместо предисловия к шестому изданию... Обж и музыки, оснащены ноутбуками, мультимедийными проектороми и экранами на треноге |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Барканов Антон 3 место (высота), 3 место ( тройной), Барканов Максим 2 место (3000м с/п), Иванова Лиза 2 место ( высота),Клементьев... | | Вместо предисловия Глава Завоевание внутреннего рая Методические указания предназначены для студентов, при разработке ими раздела "Безопасность жизнедеятельности" (часть 1 Охрана труда)... |
| Вместо предисловия Целью дисциплины является ознакомление студентов с эволюцией структур, институтов и механизмов государственной власти России и с... | | Учебно-методическое пособие Петрозаводск 2008 Составитель, автор... Гвоздева М. С. зав кафедрой английского языка факультета иностранных языков кгпу, кандидат педагогических наук, доцент |
| Ученые записки Волго-Вятского отделения Международной Славянской... Ученые записки Волго-Вятского отделения Международной Славянской академии наук, образования, искусств и культуры. Вып. 16 : Рождественский... | | Диплом 1 место 5 класс Диплом 1 место 8 класс Диплом 1 место 11 класс... Посещают секцию мальчики и девочки разных возрастов ( от 7 до 16 лет). В конце каждого учебного организуются общешкольные ежегодные... |
