Литература и театр издательство «наука» москва 1978
Скачать 10.97 Mb.
|
по мысли литературоведов этого направления, должен стать общим для всех национальных литератур нашей страны, определили как «социалистический реализм». В настоящее время — к пятидесятилетию Октября — наше литературоведение в этой области стоит на этой теоретической платформе. Нельзя сказать, что формула «социалистический реализм» была полностью определена с самого начала. Было более или менее ясно, что «реализм» в этой первоначальной формуле означает общую ориентацию на действительность и отнюдь не может быть каким-то воспроизведением, пусть и в измененной форме, того, что мы знаем под реализмом в европейских литературах XIX в., ближайшим образом — в русской литературе этого века. Было ясно также, что «социалистический» в данном случае означает только соотнесенность творчества писателя с действительностью, характерной для социалистического общества. Все прочее определялось творческой практикой, т. е. самой литературой, а ее определяли вполне конкретные процессы, развертывавшиеся в жизни нашего общества, в историческом движении нашего строя, в судьбах всего мира. Процессы же эти были столь сложными, столь бурными, что теоретическая мысль с трудом поспевала за ними, в одних случаях верно охватывая существо происходящего и вырабатывая на этой основе новые формулы, в других же случаях плохо понимая истинную природу событий и отстаивая поэтому уже явно устаревшие или вообще неверные положения. И все же поступательное движение в нашем литературоведении, несомненно, шло. 123 Шаг вперед был сделан, когда творческая практика, т. е. сама лите ратура, показала, что считать социалистическим реализмом просто худо жественное отображение в делах и судьбах людей процессов социалисти ческого строительства, да еще чуть ли не по программным документам,. значит не понимать существа литературы. Шаг вперед был сделан, когда сама литература показала, что проводить такое отображение в духе без оговорочной апологетики, «лакировки», как в этом случае говорили, зна чит не только фальсифицировать действительность, но и не понимать об щественной роли литературы. Но в связи с этим становилось все более ясным, что подлинно решающий шаг в нашей теоретической мысли будет сделан тогда, когда она надлежащим образом оценит, что в основе лите ратурного творчества лежит переживание «мук» истории и что именно принципами социалистического реализма это может быть выявлено с наибольшей ясностью и значительностью. Когда-то Маркс написал: «Первым и самым важным из прирожденных свойств материи является движение — не только как механическое и математическое движение, но еще больше как стремление, жизненный дух напряжение или, употребляя выражение Якова Бёме, мука материи» 2.. Если движение материи есть ее «мука», то не в бесконечно ли большей степени «мукой» является движение человечества в его социальном времени — в истории? И если это верно в приложении к историческому процессу вообще, тоне особенно ли это справедливо в приложении к таким конфликтным, а это значит — драматическим и в то же время праздничным моментам этого процесса, как революции, а среди них — к такой революции, как Октябрьская, поставившая своей целью не просто заменить один эксплуатирующий класс другим, а вообще сделать невозможной эксплуатацию человека человеком и тем самым покончить с классовым обществом? Приближению к такому пониманию социалистического реализма содействует и наметившееся в последние десятилетия расширение поля наших наблюдений. Если в течение предшествующих десятилетий наш творческий опыт, а в связи с ним и наша теоретическая мысль вращались в кругу литератур народов нашей страны, то с середины 40-х годов этот круг стал расширяться: в него стали входить литературы других народов, вступивших на путь социализма. И если уже история литературы в нашей стране показала, что в определении содержания и формы литературного произведения огромную роль играют особенности исторического пути каждого народа, его культурные и литературные традиции, то в еще большей мере показали важность всего этого литературы новых членов мировой семьи социалистических наций. Их опыт подтвердил нашу мысль, что однообразия социалистических литератур быть не может: может быть только их единство и притом в самом глубинном слое — в отношении к действительности, как к «муке» истории. Разумеется, как к муке творческой, к муке рождения нового мира. Социалистическое мировоззрение покоится на ощущении всего, что происходит, как рождения нового мира. Однако и этим не ограничивается то новое, что стало входить в сознание наших литературоведов. Предшествующий опыт показал, какое значепие в нашей литературоведческой мысли имело, активное осознание закона преемственности явлений исторической жизни; новый опыт открыл столь же непреложную силу другого закона — взаимозависимости явлений. На 2 Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т. 1, с. 142. 124 этой почве во всем своем значении предстала перед нами проблема лите ратурных связей и влияний. Разумеется, взаимосвязи и взаимовлияния литератур всегда учитывались в нашей литературоведческой работе. Поэтому в настоящем случае характерно не само обращение к этой стороне мирового литературного процесса, а подход к нему с позиции нашего общего понимания исторического хода вещей. Такой подход привел к мысли об исторических системах литературы — их составе, их переходов друг в друга, их смене; привел к мысли о возможности построения исторической и структурной типологии литературных явлений. В свете этих идей мы уже видим единство или близость литературных явлений в разных странах, там, где никаких, ни внешних, ни генетических черт этого единства нет; видим различия там, где налицо как будто бы одно и то же. По этому пути и идет наше сравнительно- историческое литературоведение. Проблема литературных связей, однако, поставила перед нами очень актуальный и острый вопрос: о наших отношениях с литературами капиталистических стран в наше время. Связи с этими литературами для литератур нашей страны и прежде всего для литературы русской исконные и всегда были в высшей степени плодотворными. Революционные события в первые послереволюционные годы на время если и не прервали эти связи полностью, то во всяком случае их сильно ослабили. Однако «синхронность » жизни современного мира, где бы она и как бы она ни протекала,. взяла свое: такого отключения не терпело наше сознание — сознание современного человека социалистической страны, принципиально и фактически в гораздо большей степени, чем раньше, участвующего в духовной жизни всего человечества. Это участие в настоящее время в высшей степени интенсифицируется особым явлением, возникшим в жизни человечества именно в последние десятилетия. Это явление — массовая культурная коммуникация. Разумеется, коммуникация, т. е. общение людей разных стран, в той или иной степени была всегда. Более того, история человечества как большого целого стала возможной именно благодаря общению, каким бы оно ни было — гармоническим или конфликтным. Так же обычна для истории и коммуникация культурная — обмен культурными ценностями. Новое в настоящем случае заключается не в самом факте культурной коммуникации, а в ее грандиозных масштабах, охватывающих уже не отдельные слои общества, а его массы, практически — все общество целиком. В высокоразвитых странах, стоящих на переднем крае цивилизации, это так уже сегодня; такое же положение постепенно устанавливается и в менее развитых странах, практически — во всем мире. Но массовость не единственный специфический признак культурной коммуникации в наше время. Столь же существен и исторически нов и другой: быстрота, темп коммуникации. Информация о всяком скольконибудь значительном культурном достижении или событии благодаря новым техническим средствам передачи в самый короткий срок облетает весь мир; с невиданной прежде быстротой новое в культуре распространяется по всему миру и становится общим достоянием. Поэтому все цивилизованное человечество в нынешний период истории стало жить взаимосвязанной жизнью в неизмеримо большей, чем раньше, степени, с гораздо большим, чем прежде, влиянием друг на друга. Литература не могла не стать одним из орудий массовой культурной коммуникации и притом — из самых эффективных. При этом ее эффективность — не в информации как таковой, а в особо сильном воздействии на духовный мир человека. И поскольку массовая коммуникация в наше 125 время — неотвратимый и необратимый факт мировой общественной жизни, постольку столь же неотвратима и необратима и литературная коммуни кация. Естественно, в наше время сфера литературной коммуникации для нас не ограничивается пределами литератур народов нашей страны; она не ограничивается и пределами литератур стран мирового социалистического общества; она по необходимости захватывает и литературы остального мира; следовательно, литературы и стран капиталистических и стран, не идущих по капиталистическому пути, либо потому, что они на него еще не вступили, либо потому, что не захотели по нему пойти. С социальноэкономической стороны картина современного мира в высшей степени пестра, запутанна, чуть ли ни хаотична. Если приложить к ней критерий социально-экономических формаций, получается какое-то прихотливое сосуществование едва ли не всех их, начиная с первобытнообщинной, и притом — на разных уровнях, да еще со своими, нередко весьма значительными национальными особенностями. И все это отнюдь не при господстве одной социально-экономической системы, а в обстановке сосуществования и соревнования двух наиболее могущественных и наиболее ясно выраженных систем — капиталистической и социалистической. В такой ситуации положение нашей литературы в ее отношениях к литературам других, несоциалистических народов оказалось сложным. Можно было бы просто отказаться от всяких связей с ними как социально чуждыми — так требовал бы старый, рапповский лозунг отстранения от всего «классово враждебного»; но, как показала наша полувековая история, это привело бы к духовному, культурному оскудению. Принимать все на тех же основаниях, на которых эти литературы существуют в своих странах, также было бы невозможно; не для того мы в течение полувека выковывали свою социалистическую самобытность. Так перед нашей литературоведческой мыслью встала жгучая и острая проблема: какой путь — настоящий, правильный, достойный нас самих и наших исторических контрагентов, найти для подхода к литературам капиталистических стран? Такой путь стал намечаться: подойти к этим литературам следует через концепцию современности и гуманизма. От современной мировой литературы отгораживаться нельзя уже по тому, что она — порождение и знак нашей эпохи. Эпоха эта в высшей степени сложна, противоречива, но она — наша, и притом — во всех своих областях, а именно острое чувство современности составляет главную черту мироощущения людей нашей переходной эпохи и вместе с ним — литературы этой эпохи. Но это не означает безоговорочного принятия всего, что мы находим в литературах капиталистического мира. Во всяком обществе есть люди, безразличные ко всему, кроме собственного блага и интересов сегодняш него дня, и есть люди, думающие о жизни — своей и других, о судьбах своего общества, всего человечества. Те писатели в капиталистическом мире, которые одушевлены именно такими думами, близки нам, как бы они ни решали все вопросы: они близки уже тем, что страстно обо всем этом думают. Другой, столь же верный подход к литературам капиталистических стран открывает концепция гуманизма. Мы привыкли понятие гуманизма соединять с признаком классовости. Действительно, в классовом обществе гуманизм обычно несет на себе пе чать мировоззрения и жизненных интересов своего класса. Но в то же время под всеми исторически различными классовыми концепциями гу манизма лежит общая почва: человеческое в человеке и прежде всего 126 этическое начало в нем. Это этическое начало и есть гуманизм в его глубинном смысле. Высшим же выражением этого этического начала является то, что мы обозначаем словом совесть. В условиях классового общества трудно понять гуманистическое начало человеческой истории во всей его полноте. В таких условиях это открывалось лишь подлинно великим умам человечества. Со вступлением на стезю общества бесклассового открывается не только путь к претворению гуманистического начала в жизнь и притом — в его общечеловеческом значении, но и возможность превращения его в ведущую категорию общественного сознания. Мысли об этом в наше время присутствуют всюду. Ими живут и многие писатели капиталистических стран. И этим они также близки нам. 1967 г. РЕЧЬ НА ОТКРЫТИИ СЕССИИ НАУЧНОГО СОВЕТА «ИСТОРИЯ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ», ПОСВЯЩЕННОЙ 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ В. И. ЛЕНИНА И последние недели мне пришлось как-то ощутимо встретиться с темой «культура». Встретиться трижды. В первый раз — при чтении «Das Unbehagen in der Kultur», работы Зигмунда Фрейда 1930 г. Я взял ее потому, что некоторые суждения Фрейда о культуре, изложенные в этой книге, как будто стали приобретать в странах Запада силу. Фрейд утверждает, что «за приобретение культуры человек расплачивается потерей счастья». Культура, по его мысли, порождает огромную опасность: он называет ее «психологической нищетой массы». В результате возникает неудовлетворенность культурой, желание от нее избавиться. Комплекс этих мыслей подается, разумеется, в системе общих идей, характерных для Фрейда этого позднего периода. Не могу не сознаться, что эти рассуждения — при всем понимании, что это Фрейд и никто другой,— невольно вызвали какое-то тягостное чувство. Оно, однако, скоро стало ослабевать благодаря неожиданному появлению — очень скоро после этого — у меня на столе другой книги. Она пришла из Еревана. Даже не умея прочесть что-либо по-армянски, по одному внешнему виду я сразу понял, что это такое. С одного взгляда можно было распознать, что это — стихи. И не вообще стихи, а — терцины. Но что же такое большое может быть написано терцинами, как не она — Commedia? Та самая Gommedia, которую соотечественники автора сразу же назвали Divina? Да, это была она. Имя переводчика-поэта — оно обозначено на титульном листе, данном по-итальянски,— Arban Tayan. Книга вышла в 1969 г., видимо, в конце, так как, полагаю, прислали мне ее вскоре после выхода в свет. У многих людей моего поколения и моей среды,— а этой средой в первые годы революции была горьковская «Всемирная литература»,— имя Данте всегда звучало каким-то праздником культуры, культуры не только итальянской. Общечеловеческой! Держа эту книгу в руках, рассматривая чудесные итальянские иллюстрации, с таким вкусом выбранные, я невольно вспомнил Москву 1920 г. Я был в ней как раз в те дни, когда туда приезжал Александр Блок читать в Политехническом музее свои стихи. Вспомнил этот день, когда он закончил свое выступление чтением «Девушка пела в церковном хоре» и вся толпа, состоявшая главным образом из молодежи, весьма склонная к буйству, как это и бывало на вечерах Маяковского, буквально замерла, завороженная звуками этого удивительного стихотворения, прочитанного без всякой аффектации, голосом ровным, слегка глуховатым. А потом Блок направился в другое место, где его ждали... В «Общество Данте Алигьери»... Да, было тогда такое общество в Москве. Как хорошо, что есть такое общество и сейчас — да еще в составе нашего Совета! Блок тогда читал в этом обществе свои «Итальянские стихи»... И среди них вот это: Умри, Флоренция, Иуда, Исчезни в сумрак вековой! 128 Я в час любви тебя забуду, В час смерти буду не с тобой! О, Bella, смейся над собою, Уж не прекрасна больше ты! Гнилой морщиной гробовою Искажены твои черты! Хрипят твои автомобили, Твои уродливы дома, Всеевропейской желтой пыли Ты предала себя сама! Звенят в пыли велосипеды, Там где святой монах сожжен, Где Леонардо сумрак ведал, Беато снился синий сон! Ты пышных Медичей тревожишь, Ты топчешь лилии свои, Но воскресить себя не можешь В пыли торговой толчеи! Гнусавой мессы стон протяжный И трупный запах роз в церквах— Весь груз тоски многоэтажной Сгинь в очистительных веках! Что это? Скорбь по затемненной буржуазным — индустриальным — веком культуре Ренессанса? Да, но скорбь, соединенная с надеждой на «очистительный век»... С уверенностью, что они придут! Что культура будет существовать и без «всеевропейской желтой пыли»... свободная от «торговой толчеи». Что она будет звучать музыкой... Ведь еще в январе 1918 г. Блок сказал: — Мир и братство народов... (это не слова Блока: это — лозунг, который с самого начала выдвинула наша Революция).— Мир и братство народов,— говорил Блок,— вот знак, под которым проходит русская революция, вот о чем ревет ее поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать! Вот они и есть те самые «очистительные века». И, наконец, третье впечатление... Также от книги, совсем на днях мною полученной. На этот раз — из Японии. Два тома... И что это такое, сразу узнаешь по титульному листу: Ленин. «О культуре, литературе, искусстве ». А на обложке еще написано: «В ознаменование столетия со дня рождения Ленина». Да, там тоже участвуют в нашем юбилейном годе! Ленин. О культуре, литературе, искусстве.— Ну, что же? Ничего нового в этом как будто и нет. Даже для Японии. Подобные сборники уже издавались... Но в этом оказалось и кое-что новое. Как специально подчеркивают на той же обложке переводчики, это новое внесено ими самими, т. е. не заимствовано из таких же изданий у нас. Что же это такое? Высказывания Ленина по вопросам культуры, литературы и искусства они окружили всем, что есть в его сочинениях такого, что, по их разумению, может помочь лучшему пониманию мыслей Ленина о культуре, лучшему пониманию его отношения к ней; что может осве 5 Н. И. Конрад 129 щать и его практические действия. Поэтому они перевели и поместили в этом издании весь опубликованный у нас материал, относящийся к засе даниям Совета Народных Комиссаров с октября 1917 г. по август 1918 г., заседаниям, происходившим под председательством Ленина. Для чего же все это сделано? Для того чтобы посильно отметить и в Японии 100-летие со дня рождения Владимира Ильича? Да, конечно. Но не только для этого: для того, как написали переводчики, чтобы японские читатели «научились думать о культуре в плане революционной мысли, чтобы по этой книге они учились, как действовать». Так один факт, появившийся в знаменательный для нас год в культуре нашей страны, и другой — в культуре страны чужой и далекой, устранили «груз тоски», навеянной и Фрейдом, и «торговой толчеей», и «всеевропейской желтой пылью». Великое спасибо великому Председателю Совета Народных Комиссаров 1917—1918 гг., вселившему уже тогда в нас уверенность, что воскреснут во всем великолепии своих культур все старые Флоренции на свете... И — что еще важнее — родятся новые, еще более ослепительные. И прежде всего в нашей стране — такой немыслимо богатой большими историческими — и такими многообразными — культурами. С глубоким чувством именно этой благодарности памяти нашего Владимира Ильича я и позволяю себе открыть нашу сегодняшнюю сессию, посвященную двум соединенным в одно целое понятиям — Ленин и культура. 1970 г. II ЯПОНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И ТЕАТР ВВЕДЕНИЕ В ЯПОНСКУЮ ЛИТЕРАТУРУ Японская литература, как и литература всякого народа, зародилась в широкой народной среде на ранней заре существования японского племени, задолго до образования японского государства. Её корни уходят в далекую древность. Самых ранних проявлений народного творчества мы не знаем, мы знаем только то, что осталось от гораздо более поздних времен, да и то не в подлинном виде. Первоначальная литература была, конечно, устной, мы же знакомы лишь с письменной литературой. Японцы на ранних ступенях своего исторического развития не знали никакой письменности, а когда она появилась, она стала привилегией верхних слоев японского племени — сначала родовой и рабовладельческой знати, затем феодальной аристократии. Поэтому, когда древнее народное творчество стало записываться, то запись велась представителями именно этой аристократии. А это значит, что ими определялся и отбор записываемого материала и в известной мере сама форма этой литературы. Отбирали для записи то, что казалось ценным и значительным, и записывали так, как считали нужным. Короче говоря, люди, зафиксировавшие древнее народное творчество, были не только собирателями, но и редакторами собираемого материала, а это значит, что они наложили на этот материал свою собственную печать. Где искать следы раннего народного творчества? Ответ на этот вопрос ясен: в древних письменных памятниках, в самых ранних, которые мы знаем. Это «Кодзики» (712) и «Нихонги» (720), «Манъёсю», «Фудоки ». Все они относятся к VIII в. Но давно известно, что материал этих памятников либо непосредственно принадлежит более отдаленным временам, либо должен быть отнесен к ним в своих истоках. Конечно, датировать эти источники мы не можем, но по характеру и содержанию того, что до нас дошло, можно безошибочно заключить, что они восходят, по крайней мере в известной своей части, к ранней стадии развития Японии — к первобытнообщинному строю. Материал этот — песни, мифы, сказания. Те мифы и сказания, которые мы находим в «Кодзики» и «Нихонги», несомненно, создавались в очень отдаленную эпоху жизни японского племени. Точно так же к давним даже для этой эпохи (VIII в.) временам относятся сказания и легенды, попавшие в «Фудоки». Безусловно более раннего происхождения и многие из тех песен, которые внесены в текст «Кодзики» и «Нихонги» составителями этих памятников. И все это — произведения японского народа, произведения, созданные им и предназначенные для него. Таковы же, хотя и более поздние по времени, многие песни «Манъёсю». Таким образом, древнейшая японская литература, отраженная в указанных памятниках VIII в., есть литература народная в полном смысле этого слова. Но дальше мы уже наблюдаем другую картину. Появляется письменность. Её появлению предшествует длительное соприкосновение с чужой высокой культурой — китайской. Японцы узнают очень много нового для себя и в области материальной и духовной культуры. Узнают они и то, что в цивилизованных странах имеет специальное название «литера 133 тура», узнают литературу письменную, литературу, составляющую особую область. Это меняет всю картину литературного творчества в стране. Наряду с народом и его устным творчеством появляется слой людей, которые уже не поют песни, а слагают стихи; не создают мифы, а сочиняют рассказы. Это уже не сказители-певцы, а писатели-поэты. Хэйанская литература (IX— XII вв.) есть именно такая литература. Что собственно произошло? Появились две литературы. Продолжало, конечно, существовать, и не только существовать, но и развиваться народное устное творчество. Правда, мы о нем знаем очень мало, знаем ровно в тех пределах, в каких почему-либо интересовалась им хэйанская аристократия. Это народная поэзия, запечатленная в песнях сайбара-и кагура- ута; это народная сказка и рассказ, отраженные в «Кондзяку-моногатари » и «Кокон-тёмонсю». И мы видим, как устная литература, продолжая сохранять свой народный характер, от народа переходит в «свет», в образованное общество того времени. Все же, хотя и неполностью, но в известной части её знают и ею пользуются даже представители того слоя общества, которое имеет свою литературу, т. е. представители правящего класса. Об этом говорит факт записей песен сайбара и кагура-ута, обработка народной сказки и рассказа в «Кондзяку-моногатари» и «Кокон-тёмонсю ». Но наряду с общенародной литературой возникает литература узкоклассовая: хэйанская литературная поэзия и проза. Она обособляется от общенародной литературы своим материалом. Этим материалом становится жизнь — бытовой и идейный мир хэйанской аристократии. Она обособляется и по форме: создается специфическая поэтика танка, представленная в антологии «Кокинсю» (905); формируется особая форма хэйанского романа, начало которой кладет «Исэ-моногатари» (931?); возникает жанр дневника, закладываемый «Тоса-никки» (935), жанр дзуйхицу, представленный в «Макура-но соси» (996) Сэй-сёнагон. Новая литературная танка восходит к своему народному источнику — народной песне; повествовательная поэзия во многих своих элементах восходит к народной повествовательной литературе — сказанию и рассказу. Но наряду с этим народным источником у письменной литературы есть и другой — чисто литературный источник: китайская — светская и буддийская — художественная литература. Она оказывает могучее и всестороннее влияние на новую японскую письменную литературу, на её материал и на форму и стиль. Поэтому эта хэйанская литература чем дальше, тем больше отдалялась от народного творчества и кончила тем, что полностью обособилась от него, замкнувшись в своем узком кругу. Проследим этот процесс на одном виде литературы — на развитии повествовательных жанров. Источником хэйанской прозы были сказания и рассказы, бытовавшие в среде японского племени и отраженные в «Кодзики », «Нихонги» и «Фудоки». Сказания — обычно героического содержания, рассказы же построены на какой-либо бытовой теме. Вместе с тем источником повествовательной прозы были буддийские, а также даосские легенды, проникшие в Японию вместе с различными явлениями китайской культуры. Из этих двух источников выросла та линия литературы, которая может быть названа фабульным рассказом — дэнки-моногатари. Непосредственно чиз этих двух источников выросла первая художественная повесть японской письменной литературы «Такэтори-моногатари» (839?). Повесть эта построена по типу объединения нескольких рассказов в цикл с помощью обрамляющей новеллы. Обрамляющей новеллой в этих повестях послужила легенда о «лунной деве» Кагуя-химэ, сошедшей на 134 землю, прожившей на ней много лет и затем вернувшейся к себе на родину. Этой легендой были объединены в одно целое пять рассказов, или, вернее, сказок, о различных приключениях, заимствованных отчасти из народной повествовательной литературы, отчасти из буддийских и даосских легенд. Второй вид повествовательной прозы, развившейся в хэйанскую эпоху, может быть назван лирической повестью — ута-моногатари. Источником её явилась древняя поэзия, в частности хороводная, в которой отдельные группы участников обменивались восклицаниями и песнями. Кроме того, таким же источником послужили те древние песни, содержание которых было связано с определенной ситуацией, знание коей было необходимо для понимания самой песни. В позднейшие времена такого рода песни получили развитие в литературной поэзии; и там многие стихотворения становились понятными только при условии знания того повода, по которому эти стихотворения написаны, при условии «знания той обстановки, в которой эти стихотворения появились. Именно поэтому в позднейших антологиях многие танка сопровождались так называемым «предисловием» — хасигаки. В этих «предисловиях» были заложены элементы и повествовательные, и описательные. Стоило развить эти элементы немного шире и поместить в текст само стихотворение или стихотворения, как получалась новелла, имеющая собственную литературную форму. Как известно, именно собранием таких кратких новелл и является второе произведение хэйанской повествовательной прозы, считающееся наряду с «Такэторимоногатари » началом всей художественно-повествовательной литературы в Японии,— «Исэ-моногатари». В этой повести, которую можно назвать в противоположность первой, фабульной, повести повестью лирической, соединено воедино более ста крохотных новелл, причем объединены они были иным способом, чем пять рассказов в «Такэтори-моногатари». Если там способом объединения этих рассказов в одно целое оказалась обрамляющая новелла, то здесь объединение было достигнуто единством предполагаемого героя каждой из этих маленьких новелл, а также предполагаемых хронологически последовательных событий. Такое объединение новелл оказалось более тесным, чем в первом образце хэйанской повести — «Такэтори-моногатари». И повествование героя, и превращение всех новелл как бы в рассказ о его жизни создали почву для очень большого сближения этих новелл. Но и здесь не хватало одного условия, для того чтобы все вместе взятое превратилось в сплошное повествование: разрушения целостности каждой новеллы не произошло. Каждая новелла внешне осталась совершенно законченной и по своему содержанию, и по своей форме; не было также и связи между одной новеллой и следующей, подготовки завязки одной новеллы в предшествующей и т.д. Таким образом, «Такэтори-моногатари» представляет собой один вид ранней повествовательной прозы — почти кольцевую повесть; «Исэ-моногатари» находится на полпути к следующему виду — уже к биографической повести, а затем и к нравоописательной, бытовой. Третьим видом повествовательной прозы в хэйанскую эпоху явился, как известно, дневник. Несомненно, одним из источников этого вида прозы были устные, бытовавшие среди японского племени рассказы, повествующие о жизни отдельных героев. Вторым источником, уже литературным, послужили записи различных событий, которые велись при дворе японских правителей, а также в знатных японских домах. Первым представителем литературного дневника, выросшего из этих двух источников, был «Тоса-никки», являвшийся, по существу, описанием путешествия с острова Сикоку в столицу того времени — город Киото. 135 В дальнейшем развитие хэйанской повествовательной прозы обусловлено уже конкретной обстановкой жизни того класса, в котором эта литература развилась и для которого она существовала,— придворной аристократии. Так, путешествие в Китай, знакомство с зарубежными странами открыли новые географические и культурные миры. На этой почве возник интерес к авантюрной повести, к роману путешествий. Кроме того, бытовая жизнь господствующего класса, сопровождавшаяся сложной карьерой и любопытными приключениями, способствовала возникновению бытовой или нравоописательной повести. С их появлением и связаны последующие хэйанские повести. От сказки, на которой в значительной степени построена повесть «Такэтори-моногатари», произошел поворот к быту. На промежуточной ступени стоит повесть «Уцубо-моногатари». Такого рода переход сопровождался и изменением самой формы повествования. От цикла новелл перешли к сплошному повествованию. Такой же путь проделала и новелла, повествующая о дорожных приключениях. Началом подобного рода повествовательной литературы был дневник «Тоса-никки»; в дальнейшем появились автобиографический дневник—«Кагэро-никки» (974?), автобиографическая повесть—«Идзуми- сикибу-никки» (1004), «Сарасина-никки» (1020), мемуары — «Мурасаки- сикибу-никки» (1008). Происходило изменение и самой формы повествования: от формы дневника перешли опять-таки к сплошному повествованию; иначе говоря, на месте дневника возникла повесть. «Исэ-моногатари» представляет собой цикл маленьких новелл, рассказывающих отдельные эпизоды из жизни предполагаемого героя. В дальнейшем эти эпизоды сменились главами одного связного рассказа, повествующего об отдельных сюжетных ситуациях. Вместо цикла коротких новелл, объединенных общностью героя, но формально между собой не связанных, появился роман, разделенный на части, играющие роль глав. Подобный переход произошел на почве широкого введения опять-таки быта и жизни, что превратило такого рода роман в род нравоописательной литературы. Так появился роман «Гэндзи-моногатари» (1001) — вершина хэйанской повествовательной литературы. Со второй половины XI в. наступает упадок хэйанской повествователь ной прозы. Этот упадок выражается в ряде явлений. Во-первых, происходит осложнение материала, появляется запутан ность фабулы, без чего само повествование оказывается уже неинтересным и не заслуживающим внимания, вводятся необычные мотивировки собы тий, в качестве завязки — совершенно необычные ситуации. Именно эти признаки характерны для таких поздних хэйанских романов, как «Сагоро мо-моногатари» (1052), «Хамамацу-тюнагон моногатари» (середина XI в.), «Торикаэбая-моногатари». Во-вторых, происходит радикальное изменение самого материала по вествования: текущую жизнь и быт заменяет история, реальную действи тельность — гротеск. Таковы «Эйга-моногатари» (1028) и «Окагами» (1025), являющиеся чем-то вроде исторического романа, и «Цуцуми-тю нагон моногатари» — сборник рассказов гротескного характера. Такой упадок повествовательной прозы, отход её от чисто реалистиче ских позиций связаны, как мы знаем, с упадком того класса, который эту литературу создал. Со второй половины XI в. начинается период, который ознаменовался длительной и кровавой междуусобной борьбой, повлекшей за собою полную перестановку отдельных слоев правящего класса феода лов: на место придворной аристократии Хэйана пришло воинское сословие, японское рыцарство. Наступили другие времена. Появилось самурайство, началась борьба, 136 кровопролитные войны. Они охватили всю Японию — от Оу, где велись войны с эбису, до Кансая, где боролись за власть Фудзивара с Тайра и Минамото. Наконец, разыгралась борьба между Тайра и Минамото, охватившая буквально всю страну. Восток тронулся и пошел походом на Запад. Дружины Минамото прошли двумя трактами по всему Хонсю, с северо-востока на юго-запад, отдельные отряды сновали по всем направлениям. Бегство Ёсицунэ на север перенесло войну и туда, стал ареной битв и остров Сикоку, куда явился Ёсицунэ, чтобы уничтожить остатки рода Тайра. Отряд Минамото проник и на остров Кюсю. Вся страна была охвачена борьбой, в движение приведены значительные массы; борьба затронула так или иначе весь народ — не только самурайство, но и крестьян ство. В этой борьбе родился новый народный эпос — это был уже не миф о богах, а сказание о героях. Речь шла теперь не о мифологических персонажах, а об исторических личностях, об участниках и героях эпической поэзии. Начала складываться «Повесть о Тайра» («Хэйкэ-моногатари»). Когда-то были народные сказители, называвшиеся «катарибэ» —японские аэды. Они хранили в своей памяти древние мифы и старые сказания. Вероятно, они же сами и создавали или по крайней мере формировали ходившие сюжеты, они же рассказывали, «рецитировали» свои сказания. Когда-то этих катарибэ слушали племенные вожди, родовые старшины, старики в селениях и племенная масса. Потом сказания были записаны и обработаны. Это было уже в VII—VIII вв. На их основе создалось, как мы знаем, повествование «Кодзики», во всяком случае вся первая |
Похожие:
 | Рабочая программа по литературе в 5 классе составлена на основе федерального... Москва: Просвещение, 2011 г. Авторы Коровина В. Я., Журавлёв В. П., Коровин В. И. К данному варианту программы прилагается методическое... | | Ордена Трудового Красного знамени издательство «Просвещение» Комитета... О-35 Справочная книга школьного психолога. — 2-е изд., дораб. — М.: «Просвещение», «Учебная литература», 1996. — |
| Издательство «на у к а» москва 1977 удк 581. 526. 427 Мазуренко М. Т., Хохряков А. П. Структура и морфогенез ку– старников. М., «Наука», 1977, 160 с | | Программа по литературе для 9 класса Пояснительная записка К учебнику «Литература 9 класс» Издательство «Москва Просвещение» 2012 Автор В. Я. Коровина |
| Москва Издательство «Знание» Из истории логики — 10. Правильное рассуждение — 10. Логика и творчество — 12. Литература — 13. Контрольные вопросы — 13. Темы рефератов... | | Учебная литература А., Проснякова Т. Н. Технология. Умные руки: Учебник для 1 класса. Самара: Издательство «Учебная литература»: Издательский дом «Федоров»... |
 | Учебная литература Математика: учебник для 2 класса. Самара: издательство «Учебная литература»: издательский дом «Фёдорова», 2012г.); методическими... | | Литература и театр для студентов, обучающихся по направлению подготовки... Мобу «Красногвардейская средняя общеобразовательная школа имени Марченко А. А.» Бузулукского района, Оренбургской области |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Название программы: Программы общеобразовательных учреждений: Литература. 5-11 классы». Издательство «Просвещение», Москва, 2009 | | О природе сознания с когнитивной, феноменологической и трансперсональной... ... |
| Учебно-методический комплекс дисциплины дн(М). В 1 литература и театр... Автор программы: Иванова Л. Л., кандидат филологических наук, доцент кафедры рялимп мггу | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Пискунов Н. С. Дифференциальное и интегральное исчисления. Для вузов т “Наука”, М.,1970, 1972, 1976, 1978, 456 с |
| Учебная литература Литературное чтение: Учебник для 1 класса. Сама ра: Издательство «Учебная литература»: Издательский дом «Федоров», 2011.; методическими... | | Мариуполь приоритет принадлежит запорожским казакам Приазовському робочому”, на заводі ім. Ілліча (1978-85). Автор краєзнавчих нарисів “Жданов” (у співавторстві з Д. М. Грушевським,... |
| Ю. А. Карпенко названия звездного неба издательство «наука» Москва, 1981 Млечного Пути и созвездий до астероидов и спутников планет. В космических названиях отразилась многовековая история познания человеком... | | Рабочая программа по предмету «Литературное чтение» Программа обеспечена учебником «Чтение и литература», учебник для 3 класса четырехлетней начальной школы в 3 частях. Автор О. В.... |
