Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 3.96 Mb.
|
| курский помещик Жданов в своем плане «начальных мер» сочетает изменение названия крепостных крестьян на поселян, замену подушной подати подземельной, с регламентацией повинностей, предоставлением помещичьим поселянам права приобретения недвижимой собственности и прочее. Но эти меры «в существе своем» не должны были нарушать прав помещиков, а только содействовать предотвращению коренных изменений. См. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 755, 1844г., лл. 110—121 об., а также близкую к нему записку курского же помещика Векрота там же, лл. 98-99 об.) Как отмечал смоленский помещик А.А. Кононов в отзыве на записку своего земляка Д. Стунеева, разница между их взглядами сводилась к тому, что «Стунеев, признавая необходимостъ преобразования, видит в уменьшении помещичьей власти все как будто вред, я вижу — пользу, но, разумеется при многих предварительных условиях».(58) Эти предварительные условия помещиков, начавших ознавать необходимость в ограничении вотчинных прав и стройки отношений с крестьянами, должны были устранять основные причины, тормозившие реализацию указа 1842 года Последние происходили, как отмечал Государственный совет, не только из «опасения со стороны помещиков, но от подобного же опасения со стороны крестьян».(59) Действительно, этот последний фактор воздействия на ход реализации указа нельзя было не учитывать. Из общего количества дел по переводу крепостных в обязанные 11 оказались незавершенными явно в связи с отказом крестьян и 8 по иным причинам. Однако эти 8 дел рассматривались в правительственных учреждениях до ознакомления крепостных с условиями увольнения. Есть основания предполагать, что они были бы восприняты крепостными так же враждебно, как и остальные 11 т. к. строились на подтверждении прав собственности помещика на землю. Отчеты министра внутренних дел отмечают усиление в 40-х годах жалоб на притеснения со стороны управляющих имениями и помещиков, развитие притязаний крепостных на свободу, с одновременным непринятием указа 1842 года. В Дружносельском имении Л. П. Витгенштейна дело дошло до восстания крестьян, которое началось еще в 1844 году, при попытке принудить их к подписанию условий перевода на обязанное положение, возобновилось в 1845 году и лишь в марте 1846 года было подавлено. Крепостные Витгенштейна вынуждены были признать себя обязанными.(60) Некоторые помещики открыто признавались, что составление мнений о мерах «к постепенному добровольному обращению большей части крепостных крестьян в состояние обязанных или даже свободных» их подтолкнул отказ крестьян от перевода их в обязанные на основании указа 1842 года.(61) При этом, не забота о крестьянах руководила владельцами имений, а собственные выгоды, обеспечение которых ставилось, хотели того помещики или нет, в зависимость и от крестьян. (58. А. А. Кононов. Указ, соч., «Чтения в обществе истории...»., М., 1863, кн. 1, стр. 228.) (59. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234 д. 740, 1844 г., л. 108.) (60. См. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 731, 1844 г., лл.131 —132 об., ф. 1345, оп 125, д. 467, 1846 г.) (61. См. там же, д. 755, 1844 г., л. 78, д. 723. 1844 г., л. 39 об. Записки костромского помещика Классена и тульских помещиков.) Круг помещиков, пришедших в 40-х годах XIX века к выводу о необходимости изменения крепостного права, был еще весьма узок. Но два фактора, которые эти помещики не могли не учитывать — собственные экономические интересы их при освобождении крестьян, во-первых, и согласие крестьян на увольнение, при существовавшей тогда политике «взаимной добровольности», во-вторых, способствовали тому, что большая часть особенно помещиков-практиков, выдвигала проекты более радикального решения крестьянского вопроса, чем правительственная программа. Вместе с тем, поскольку инициатива решения «опасного» крестьянского вопроса шла «сверху», помещики считали себя вправе требовать вознаграждения за добровольно уступаемую землю и власть над крестьянами, обеспечение которой должно было взять на себя государство. И, надо сказать, что это требование, как одно из предварительных условий, о которых говорил Кононов, пронизывало почти все проекты и мнения помещиков, подаваемые в правительство в связи с указом 1842 года. Исходным моментом для них служит убеждение, наиболее точно сформулированное в записке саратовского помещика С. Кроткова, что крепостное право есть «право законное», поэтому нельзя «насильственным образом лишить помещика принадлежавшей ему неоспоримой собственности». Вместе с тем он понимает, что крепостное право не может «всегда существовать в настоящем его виде», примером чему служит история западных монархий, полная «гибельных переворотов».(82) Отсюда уверенность в необходимости учреждения сословия обязанных крестьян, которое, изменяя крепостное право строится на принципе, что «земля есть неоспоримая собственность владельца крепостного имения». Отсюда же и предварительное условие к его осуществлению — помещик должен «получить денежное удовлетворение, как за число работников, которого он лишается, так и за количество земли уступаемое крестьянам в полное их владение» за повинности.(68) Из всего разнообразия предлагаемых способов вознаграждения помещиков за перевод крепостных на обязанное положение ясно вырисовывается один основной: кредитование владельцев. Оно понимается помещиками по-разному. (62. С. Кротков. «О учреждении сословия обязанных крестьян в России». 1845 год. ЦГИА, ф. 1284. оп. 934. д 755, 1844 г. лл. 64 об. — 65.) (63. Там же, лл. 67, 75) Одни ограничивают свое вознаграждение простыми льготами в уплате процентов со ссуды, выданной под залог имения: уменьшением ежегодных процентов, рассрочкой на большее чество лет взносов и прочее.(64) Это преимущественно те помещики, которые в своих планах преобразования крепостного права не шли дальше указа 1842 года и ограничивались выборочным увольнением помещичьих крестьян в обязанные. Другие вознаграждение помещиков и побудительный стимул к переводу крепостных в обязанные видели в перезалоге заложенных и обязательном залоге свободных имений.(65) Они в своих планах водворения обязанного состояния крестьян в которых вознаграждение помещиков являлось предварительным условием, ограчивались также ссудой под залог имения, но распространяемой на все вотчины без исключения, для общего перевода крепостных в обязанные. Но были и такие помещики, которые предполагали осуществление этого предварительного условия замены крепостного состояния обязанным произвести путем крупной денежной операции. Например, путем образования «Императорского банка обязанных крестьян», в котором бы сходились действия банка и общества акционеров. Он должен был произвести выкуп всех помещичьих крестьян и владеемой ими земли.(66) Предлагались также выкуп правительством помещичьих имений из кредитных учреждений, предоставление помещикам срочной или бессрочной правительственной ссуды для осуществления перевода крестьян в обязанные и прочее. Все эти последние предложения исходили от помещиков, которые в своих преобразовательных планах предусматривали не только скорейшее водворение обязанных крестьян, но и дальнейшее их освобождение.(67) Общим для всех этих проектов по вознаграждению помещиков за исполнение указа 1842 года является сохранение за (64. См. например, письмо А.В. Бестужева, 1844 год. Там же, д. 732, 4 г., л. 4, А.А. Кононов. Проект «Предположения о сделании крепостных крестьян обязанными» 1842год. «Чтения в обществе истории» М. 1863, кн. 1, стр. 234—240.) (65. См. А. Д. Желтухин. Проект освобождения крестьян. 1847 год. "Журнал землевладельцев", 1859 г., т. 6, № 21—24. Приложение, стр. 1—6.) (66. А. Н. Маюров. Проект об уничтожении крепостного состояния в России, 1846 г. См. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 755, 1844 г., лл. 123—142 об. На этот проект особое внимание обратил П.Д. Киселев, посчитавший, что в нем «много заслуживающего внимания», хотя он и «заключает в так же и много трудностей». Там же лл. 122 об.) (67. См. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 693, 1842 г., д. 755, 1844 г., д. 785, 1846 г., Д. 733, 1844 г. Записки новгородского помещика Н. Ушакова 1842, 1847 и 1851 годов тульского помещика Мяснова 1846 года и рязанского помещика М. Семенова) помещиками права собственности на землю с последующим возмещением этих ссуд и кредитов самими крестьянами. Иначе говоря, вознаграждение владельцев на землю и крепостных, увольняемых в обязанные, помещики мыслили произвести путем выкупной операции, которую совершали крестьяне с помощью правительства через кредитные учреждения. Назывались разные размеры ссуд и выкупа, разные методы оценки земли и труда, но оставалось одно общее: возмещение затрат, понесенных правительством, производили крестьяне «в вознаграждение за освобождение... от крепостного состояния».(68) Расчет с государством крестьяне должны были производить через помещика или непосредственно, барщиной или оброком — денежным взносом процентов с капитала. Распространенность этого мнения о необходимости материального поощрения помещиков в целях быстрейшего перевода крепостных в обязанные явилась результатом «запутанности обстоятельств по имениям», тем Гордиевым узлом, «развязать» который предоставлялось правительству.(69) Это частное мнение одного помещика находит подтверждение в записках других дворян, отражает реальное положение их хозяйств и стремление помещиков с максимальной для себя выгодой выполнить то, что становилось неизбежным. Та же настоятельная необходимость подсказывала помещикам-практикам другое предварительное условие водворения обязанных крестьян: личное освобождение крепостных, при сохранении, однако, земли за помещиками, но с предоставлением ее в пользование и наем крестьянам за натуральные и денежные повинности. Мысль о личной свободе крестьян в проектах и записках помещиков нашла заметное отражение. Ее реализация частью помещиков предлагается в очень узких рамках не только с сохранением за помещиком земли, но и вотчинных прав. Они оговаривают в своих предложениях особо, «что все обязанные крестьяне находятся под непосредственным покровительством своего помещика», а земля в таких случаях передавалась не в личное, а общинное пользование, с круговой порукой за выполнение повинностей и уплаты податей.(70) Смысл такого перевода в обязанные эти владельцы видели, как писал Аничков, в том, что крестьянин, зная свои обязанности, получив свободу и право на пользование землей из одной только благодарности будет соблюдать «добровольно им заключенные условия».(71) (68. Там же, д. 693, 1842 г., л. 23.) (69. А. А. Кононов. Указ. соч. "Чтения в обществе истории...", М, 1863, кн. 1, стр. 256.) (70. См. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234. д. 755, 1844 г., л.л. 18-35, об., д. 733, 1844 г. Записки помещиков Аничкова и Семенова.) По сути дела это был план повышения рентабельности крестьянского труда, с сохранением, или незначительным подрывом феодальных прав вотчинника. Помещики, излагавшие его, возвращались, с некоторыми отклонениями, к проекту П.Д. Киселева, отвергнутому Государственным советом и замененному указом от 2 апреля 1842 года. Эти отклонения касались отношения крестьян к земле и вотчинных прав владельцев. В ряде проектов помещиков настойчиво проводилась мысль о целесообразности передачи крестьянам в собственность наделов земли, а вместе с тем и ограничения вотчинной власти дворян. Инициаторами постановки этого вопроса явились тульские помещики, еще в 1844 году составившие проект увольнения своих крепостных в обязанные с правом личной свободы и закреплением наделов земли.(72) Эта идея развивается в других записках тульских помещиков, представленных в правительство.(73) Исходной позицией для постановки этого вопроса послужила твердая их уверенность, что «истинное и государственное несчастье» заключается в том, что крепостные «не могут богатеть и, следовательно, умножать богатств государственных, не употребляя своего времени и труда по собственным способностям и произволу и не имея никакой личной собственности огражденной правом и законом». Поэтому при составлении проекта они склонялись к «уничтожению того насильственного человеческого труда», который тратится для прихоти и роскоши.(74) Это рассуждения помещиков-практиков, которые занимались сами своим хозяйством и видели источник их упадка в крепостном труде, в его непроизводительности, а также в дешевизне, дающей возможность к нерациональной его растрате. Поэтому увольнение крепостных в обязанные они рассматривали как меру срочную, но временную. Мерой же постоянной считали принцип сочетания, при преобразовании крепостного общества, двух элементов, - «духовного и вещественного». Как писал Бобринский, «преобразование должны касаться личности крестьян и имущества, т. к. взаимная (71. Там же, д. 755, 1844 г., л., 19 об.) (72. Там же, д. 723, 1844 г., лл. 5—12.) (73. См. ЦГИА. ф. 1284. оп. 234, д. 723, 1844 г., д. 785,. 1846 г., ф. 1180, оп. 15,д. 110, лл. 285—311 об. В.И. Семевский проект тульских помещиков расматривает как увольнение в свободные хлебопашцы, а поэтому видит в их действиях регресс. См. В.И. Семевский. Указ, соч., т. II. стр. 237-254.) (74. ЦГИА, ф1180, оп. 15, д. 110, лл. 286-286 об.) доверенность существует только между владельцами».(75) Отсюда, по его мнению, и неудача указа 1842 года, который касается «одного только элемента в быту крестьянина - его личности, а элемент вещественный» т. е. «поземельная собственность земледельца, остается без всякого изменения».(76) Заключение договоров, считает Борбинский, между помещиками и крестьянами невозможно, т. к. «для помещиков нет достаточного обеспечения в исполнении условий обязанного крестьянина», не имеющего собственности, «для крестьянина же нет определенного мерила для оценки помещичьих земель и для назначения платежа за земли».(77) Так обосновывалась тульскими помещиками необходимость предоставления крестьянам в собственность земли и значительного ограничения вотчинного права. Причем они реформу помещичьих крестьян рассматривали как часть преобразования государственных крестьян и успех первой ставили в зависимость от распространения указа 1842 года, с теми коррективами, которые вносились ими, на все земледельческое состояние, включая казачество. Правда, при разработке конкретных дополнений к указу 1842 года эта многообещающая программа превращения крепостного в свободного крестьянина собственника свелась фактически к образованию только обязанного крестьянина, но с теми правами и обязанностями, которыми предполагал наделить его Киселев. Программа тульских помещиков ограничивалась предоставлением лично свободным крестьянам лишь одной десятины земли на ревизскую мужскую душу, включая усадьбу, огород и прочее.(78) Эта норма не могла стать основой образования самостоятельного крестьянского хозяйства, даже если передавать ее, как и предполагали тульские помещики, не в общинную, а личную собственность. Надел в одну десятину на ревизскую душу, и даже в две десятины, по предположению Одоевского предводителя дворянства,(79) мог только обеспечить оседлость крестьян, которая, как мыслил Бобринский, должна предотвратить в России образование пролетариата, дать помещику надежного арендатора, обеспечить его рабочими руками, но не выделить крестьянина в самостоятельного хозяина. Сохранились, по сути дела и повинности крестьян, только в изменном виде. Крестьяне фактически выкупали себя, т. к. обязаны были выплатить путем ежегодных взносов ссуду, предоставленную государством помещикам в качестве их вознаграждения и поощрения. (75. Там же, д. 723, 1844г., лл. 26—26 об.) (76. Там же, л. 27.) (77. Там же.) (78. См. там же, д. 723, 1844г., л. 5.) (79. См там же, л. 755, 1845г., л. 2) Но при всей ограниченности проекта тульских помещиков он был шагом вперед по сравнению с указом 1842 года, т к. обосновывал идею личного освобождения крестьян с землей в собственность, рассматривая ее воплощение как необходимое условие преобразования быта крепостных крестьян. В некоторых вопросах предложения предводителя Одоевского уезда Тульской губернии шли еще дальше. Он не только увеличивал земельный надел до 2-х десятин, но и предполагал «дарование решительной свободы крепостным людям», всем по силе закона за выкуп, но с, осуществлением его лишь через 10 лет после опубликования, с тем, чтобы помещики приискали «нужных для них работников, а последние нужную для них работу».(80) Увольнение помещичьих крестьян в обязанные на условиях тульских помещиков предполагало ограничение вотчинной власти, вплоть до полного ее разрыва. Это тяготение к ограничению ответственности за состояние крестьян, проявившееся в 40-х годах XIX века среди помещиков, обнаруживается, прежде всего, в желании снять с себя ответственность за расход мирских запасов, за положение крестьян в годы стихийного бедствия, за их поведение и благоустройство селений. Но это ограничение вотчинных прав не должно было умалить их власти над крестьянами. Одновременно, в эти годы среди помещиков развивается стремление освободить себя вообще от всякой ответственности и власти над обязанными крестьянами с передачей ее государству. Так, уже упоминаемый помещик Новгородской губернии Ушаков, предполагая уволить своих крестьян в обязанные, «от всякого влияния на них совершенно» отказывался и передавал их в ведемство Государственных имуществ.(81) Подобным же образом решал вопрос об управлении обязанными крестьянами помещик Желтухин; предлагал называть их «государственными обязанными крестьянами» помещик Кротков.(82) И, наконец, бесспорно большой интерес представляет требование о превращении земли в товар для всех свободных сословий, явившееся результатом экономических процессов, происходивших в недрах феодального хозяйства, и разлагавших его. Это требование можно рассматривать и как предварительное условие быстрейшей реализации указа 1842 года, и как своеобразную расплату среднего свободного сословия за дарованное ему право. Интересными с точки зрения выражения этих требований являются рассуждения архангельского вице-губернатора Сафронова, который, отмечая «возрождение среднего сословия», т. е. почетных граждан, и «развитие разных отраслей промышленности и торговли», считал необходимым подготовить «Россию к окончательному и желанному исправлению оставшихся от древних лет недостатков феодализма». Осуществление этой «потребности времени» он усматривал в ряде мер, и в том числе, в праве приобретать населенные имения среднему сословию с ограничением власти над крепостными крестьянами, с предоставлением в свою очередь последним права приобретать землю и личную свободу. В итоге этого мероприятия он видел пользу помещикам, государству и крестьянам. Право покупки земли возвысит ценность ее «и откроет новое средство для поддержания состояния помещиков»; ограничение власти над крепостными крестьянами «усугубит чувство живейшей признательности к правительству»; предоставление новых способов помещения капиталов откроет «новые источники к улучшению народного быта,... приращению доходов казны»; и, наконец, утверждение права за обязанными крестьянами приобретать землю и выкупаться на волю откроет «способы для поощрения трудолюбия и предприимчивости», увеличит число собственников - «залог крепости державы» и, «вместе с тем, отклонит возможность образования касты бобылей».(83) Взгляды Сафронова во многом совпадают с «Мыслями об осуществлении достопамятного высочайшего указа 1842 года 2 апреля» киевского 2-ой гильдии купца Ивана Чоколова, составленными еще в 1844 году.(84) Он, подобно Сафронову, ратует за предоставление права приобретения населенных имений свободному сословию и в том числе купцам. И, как Сафронов, ограничивает его обязательством крестьян покупаемых имений отпускать на волю или заключать с ними обязанные условия. Цель данного предприятия Чоколов видел в вызове «капиталов к возделыванию земель свободными руками», в содействии совершенствованию земледелия, и «что всего важнее» — класс крепостных, «этот анахронизм... начнет уменьшаться».(85) (80. Там же, д. 755. 1845г., лл. 1 — 5 об. Помещик Ушаков, сторонник личного освобождения крестьян, считал возможным даже принуждать помещика переводить крестьян в обязанные, «сделать это и без согласия его». Там же, д. 693, 1842г. л. 27.) (81. Там же, ф. 1284, оп. 234, д. 693, 1842 г., л. 4.) (82. См. «Журнал землевладельцев», 1859г., т. 6 № 21 -24., стр 2-3; ЦГИА, ф.1284, оп. 234. д. 755, 1844г., лл. 65, об. 129) (83. ЦГИА, ф. 1284. оп. 234, д. 755, 1844г. лл. 108—116. Записка архангельского вице-губернатора А. Сафронова. 1846г. В том же примерно направлении развивает мнение о дополнительных мерах к указу 1842 года костромской помещик Классен. См там же, лл. 78—83 об.) (84. См там же, лл. 44-53.) (85. Там же, лл. 52—52 об.) Конечно, как первый, так и второй план купца, вступившего в дворянскую дискуссию, во многом утопичны и в то же время ограничены. Но, тем не менее, они предусматривают создание некоторых условий для более свободного обращения капиталов, что должно было содействовать развитию капитализма в России. Однако, предлагаемые ими меры вывода страны из состояния отсталого феодализма не имеют обязательного характера и не распространяются на всех крестьян. Они не уничтожают дворянского землевладения, феодальные формы собственности и крепостнических форм труда. Мысли Чоколова и Сафронова - это планы образования и развития лишь капиталистических островков в безбрежном море феодализма. Но они явились выражением тех процессов, которые совершались в социально-экономической жизни России, и в этом их значение. Записки помещиков о крепостном праве, составленные в 40-х годах XIX века в связи с указом от 2 апреля 1842 года об обязанных крестьянах, содержат много других частных и общих предложений. Выбрано из них лишь то, что является наиболее характерным и наиболее общим. И все эти мнения, изложенные как предварительные условия к скорейшему водворению обязанных крестьян и преобразованию быта крепостных поселян, свидетельствуют о том, что указ 1842 года сам уже являлся анахронизмом, почему и был отвергнут и помещиками, и крестьянами. Чувствуя неизбежность каких-то изменений в крепостном праве, наиболее дальновидные помещики спешили подсказать правительству меры, наиболее отвечающие интересам господствующего класса. И как свидетельствует материал, несмотря на многообразие мнений среди помещиков, согласившихся с необходимостью преобразования крепостного быта и даже расхождений по ряду частных вопросов, в них намечалось общее: требование вознаграждения помещиков и организации выкупной операции, личного освобождения помещичьих крестьян с наделением их небольшими участками земли для оседлости, стремление освободиться от мелочной и отягощающей их опеки над крестьянами и, наконец, постепенность проведения всех мер при организующем начале правительства. Вместе с тем, помещики понимали, что освобождение крестьян для разных областей России не может производиться на равных основаниях. Учет местных особенностей при составлении планов преобразования крепостного права частными указаниями или общими законами — это также немаловажное предварительное условие, предъявляемое дворянами. Поэтому среди помещиков-практиков в 40-х годах XIX века развивается потребность в совместном обсуждении этих вопросов, рождается идея образования местных уездных или губернских дворянских комитетов. Первыми с предложением образования комитета для определения прав освобождаемых крестьян выступили 43 помещика Динабурского уезда Витебской губернии. По разрешению правительства комитет этот был учрежден в 1846 году. Интересно, что ход обсуждения вопроса развивался по линии определения правил, «на основании коих помещичьим крестьянам сего уезда может быть представлена личная свобода на правах обязанных».(85) Вслед за ними с этой же просьбой образования комитетов для обсуждения крестьянского вопроса выступают в 1847 году тульские помещики, часть помещиков Витебской губернии и особо уездный предводитель Режицкого ее уезда. Последние высказывали желание вместо введения в своих имениях инвентарей, уволить крепостных в обязанные и для «совокупного исследования» этого вопроса хотели созвать губернский дворянский комитет.(87) В том же 1847 году с предложением созыва комитета в правительство обратился рязанский помещик А.И. Кошелев, представивший одновременно проект обращения к дворянам Рязанской губернии, в котором указывал, что «теперь именно теперь должно заняться» крестьянским вопросом .(88) Позже, в 1848 году о целесообразности учреждения комитета для определения прав владельцев и обязанных крестьян, писал смоленский помещик А. Кононов,(89) а еще раньше в 1844 году с подобной просьбой выступил московский помещик Муравьев, разработавший даже правила предлагаемого «Московского Договорного собрания».(90) Однако все эти просьбы были отклонены правительством под тем предлогом, что исходили они от незначительной части дворян губерний, а в действительности в связи с тем, что составление помещиками записок и гласное обсуждение вопроса о крепостном праве выходило за пределы правительственной программы тех лет. (86. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 740, 1844 г., л. 157. О динабургском комитете см Н. Варадинов. Указ соч.. т. III, кн. 3, стр. 305 С. М. Середонин. Указ, соч., т. 2, стр. 364—365. См. там же, ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 836, 1847 л. 7.) (87. См. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 819, 1847 г., лл. 5—7; д. 820, 1847 г., л. 1—1 об.) (88. «Записки Александра Ивановича Кошелева», Берлин, 1844 год. приложение 1-ое, стр. 3—8.) (89. А. А. Кононов. Указ., соч. «Чтения, в обществе истории...» М., 1863, кн. 1, приложение 1-ое, стр. 224-225.) (90. См. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 730, 1844 г., лл. 1—8.) Вместе с тем, сам указ 1842 года по-прежнему лежал без движения. Эти две причины и обусловили, вероятно, обращение Николая I в 1847 году к содействию смоленских дворян.(91) Целью его явилось, во-первых, — попытаться еще раз возбудить у помещиков желание реализовать указ 1842 года, а во-вторых, ввести обсуждение вопроса о мерах по скорейшему водворению разряда обязанных крестьян в желаемое русло. Но Николай I обманулся в своих надеждах на смоленских дворян. Прежде всего, они не соблюли приказ царя сохранять полнейшую секретность и по губернии, как сообщал ее начальник, стали распространяться слухи «что, будто бы в скором времени последует высочайшее повеление, обратить помещичьих крестьян тамошней губернии в обязанные».(92) Когда же в Министерство внутренних дел из Смоленской губернии поступила просьба об учреждении комитета для рассмотрения вопроса об уничтожении «звания и значения крепостных людей», составленная в январе 1848 года и подписанная 13-ю помещиками,(93) Николай I согласился с мнением Перовского, что подобные совещания помещиков, составление новых предположений, не согласованных с указом 1842 года, и отобрание от общества дворян подписок, легко могут подавать повод к значительным недоразумениям и беспокойствам». На этом заключении Перовского на проект смоленских помещиков Николай I написал: «совершенно справедливо: путь указан, и каждый следовать по оному обязан, ежели чувствует потребность к сей перемене; иначе не допущу, отнюдь...» А на соответствующем предписании министра смоленскому губернатору написал: «совершенно так».(94) А.П. Заболоцкий-Десятовский высказывает предложение, что в 1848 году интерес Николая I к крестьянскому вопросу пропадает и объясняет это, во-первых, поглощением внимания событиями в Западной Европе, возбудившими в нем боязнь всяких сколько-нибудь либеральных мер», и, во-вторых, — неудачей попыток предпринятых для ослабления крепостного права, которая «не могла не навести его на мысль, что время к разрешению крестьянского вопроса еще не наступило»(95) (91. См. В.И.Семевский, Указ соч., т. II, стр. 175-184, А.А. Кононов. Указ. соч. «Чтения в обществе истории. М., 1863. кн I, стр. 217-258, В.Н. Майнов, Указ. соч. «Русская старина», 1873, т. VIII, стр. 915-928) (92. ЦГИА, ф.1284, оп. 234, д.827, 1847 г., л. 1) (93. А.А. Кононов. Указ. соч. «Чтения в обществе истории. М., 1863. кн.I, прилож. 2,стр. 228-230) (94. ЦГИА, ф. 1284, оп. 234, д. 827, 1847 г., лл. 16, 18-19) К этим предложениям А.П. Заблоцкого-Десятовского следует добавить, что на Николая I сильно подействовали волнения самих крестьян, особенно в западных губерниях, и не малое воздействие оказали русские помещики, предложения которых выходили за рамки, намеченной для того времени правительственной программы по крестьянскому вопросу. Поддержанное крепостнически настроенным дворянством, царское правительство в бурный 1848 год не охладело к крестьянскому вопросу, как утверждает А.П. Заблоцкий-Десятовский, а меняет свою крестьянскую политику. При сохранении указа 1803 года о свободных хлебопашцах и указа 1842 года об обязанных крестьянах, правительство занимает позицию невмешательства в их существование, ориентируясь на те мнения помещиков, в которых подобно Друцкому-Соколинскому заявлялось, что «нынешняя» система «заключает в себе гораздо больше превосходных сторон, нежели недостатков».(96) Л.А. Перовский, который еще в 1846 году был убежден, что указ 1842 года только пробудил «в крестьянах какие-то темные надежды, ропот и притязания, а в прочих сословиях недоумевания и опасения»,(97) с особым удовольствием написал на этой записке Друцкого-Соколинского, присланной в феврале 1849 года на имя Николая I, «внесть это мнение в особый Комитет для рассмотрения».(98) Даже весьма безобидное намерение, помещиков Ямбурского уезда, оформленное в особом положении от 8 марта 1848 года, подписанное 30-ю помещиками, составить комитет для «начертания проекта, которым должны быть определены взаимные отношения крестьян и владельческих хозяйств», вызвало сильное недовольство Перовского. Ямбургские дворяне видели свою цель, как пояснял уездный предводитель Фредфикс, в составлении только «примерного управления» имением, в результате обмена мнений, инструкции для помещиков. Говорить же об освобождении крестьян и даже о переводе их в обязанные не предполагалось. Тем не менее Перовский приказал принять меры «к решительному прекращению» всяких действий и «наблюдать, чтобы этого и на будущее время так же допускаемо не было».(100) (95. А. П. 3аблоцкий-Десятовский. Указ, соч., т. II, стр. 290.) (96. В. Н. Майнов. Указ. соч. «Русская старина», 1873, т. 8, стр. 938) (97. ЦГИА. ф. 1180, оп. 15, д. 110, л. 149 об.) (98. Там же, д. 827, 1847 г., л. 24 об.) (99. Там же, д. 853, 1848, г., лл 1—22.) (100. Там же, л. 20, 22.) Казалось, вновь в правительстве одеражало верх консервативное дворянство. Но остановить обсуждение крестьянской проблемы в дворянской среде уже было невозможно. И то, что было заложено в 40-х годах XIX века в некоторых записках помещиков-практиков, находит развитие в последующее десятилетие в губернских комитетах. |
