Рецепция и реконструкция художественного опыта экзистенциализма в творчестве патрика зюскинда

РЕЦЕПЦИЯ И РЕКОНСТРУКЦИЯ

ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОПЫТА ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМА

В ТВОРЧЕСТВЕ ПАТРИКА ЗЮСКИНДА

• 
  осветить проблему границ в литературной ситуации ХХ века: соотношение постмодернистской и модернистской парадигм;
  
• 
  рассмотреть принципы восприятия и реконструкции экзистенциалистских традиций, вариаций и параллелей в контексте постмодернизма;
  
• 
  охарактеризовать принципы интертекстуальности в поэтике произведений Патрика Зюскинда;
  
• 
  представить анализ тематических, композиционных, стилистических и других аспектов романа «Парфюмер» с точки зрения обнаружения примет экзистенциалистского дискурса в постмодерне; рассмотрение романа в контексте магистральных тенденций современной европейской прозы;
  
• 
  через анализ драмы и малой прозы Зюскинда обнаружить соотнесение постэкзистенциалистской картины мира с проблемой универсального одиночества индивида, его феноменальной отчужденности.
  

1. 
   Связи художественной системы постмодернизма с экзистенциализмом не допускают линейного толкования: эпоха постмодерна с ее фундаментальным представлением о неисчерпаемости форм знания, о его «многослойности» обнаруживает широкое поле референций с экзистенциализмом, выступает преемницей некоторых экзистенциалистских установок идейного, этического и эстетического характера.
   
2. 
   Реконструкция экзистенциализма предполагает, прежде всего, его идейное обновление, включение совокупности экзистенциалистских философских и художественных принципов в иную парадигму мышления. Таким образом, фикциональная постмодернистская реальность, сфантазированное литературное пространство, в котором атрибуты некогда экзистенциалистской художественной системы «проходят проверку», оказывается поглощена универсальным Абсурдом и Хаосом.
   
3. 
   Поэтика романа Патрика Зюскинда «Парфюмер. История одного убийцы», построенная на интертекстуальности, отличается неоднозначностью использования художественного знака, при которой происходит соединение в рамках одного текста большого числа кодов различных жанров и культурных традиций. Не на последнем месте здесь оказывается экзистенциалистская традиция с ее трактовкой человека и мира, противоречивой диалектики их взаимоотношений.
   
4. 
   Роман «Парфюмер», рассмотренный в контексте современной европейской литературы, оказывается включенным в уникальный диалог, в котором постмодернистский модус мышления порождает новый подъем интереса к пограничной морали и периферийной нравственности в области искусства. В постмодернистских романах маргинальность как сознательная установка, после уроков экзистенциализма, дополняется теоретической рефлексией и претендует на статус своеобразного духа времени.
   
5. 
   Драма и малая проза Зюскинда проникнуты мироощущением человека второй половины ХХ века, в экзистенциальном лабиринте пытающегося найти свое место в мире. Одиночество не воспринимается Зюскиндом как норма, напротив как трагический симптом внутреннего распада, разрыва с обществом, с «другим» миром, который живет по своим «другим» законам. Удаление героев малой прозы от мира – это, как правило, добровольное отстранение от причастности к обыденности бытия, попытка выйти за указанные ему пределы, навязанного герою против его воли, все новые попытки преодолеть страх перед миром, полным лживой успокоенности.
   
6. 
   Общей приметой героев малой прозы и монодрамы писателя оказывается их отчуждение, возведенное в абсолютную степень, универсальное «европейское одиночество» (П. Эстерхази), порожденное вакуумом, занявшим место культурных доминант, этических и/или христианских норм, к которым традиционно апеллировал индивид. Зюскинд описывает ситуацию, когда «ощущение беспомощности из интеллектуальной сферы проникло в сферу обыденной жизни» и когда трагедия «маленького человека» разыгрывается в декорациях сегодняшнего мира – мира «без гарантий».
   
7. 
   Литературное перефункционирование примет экзистенциалистского сознания в творчестве Патрика Зюскинда оборачивается не попыткой разрешить драму в новом временном контексте, но реконструкцией ситуации хайдеггеровского отчуждения, когда человек «бежит» не от отчужденности (неподлинности), а в отчужденность. Пост-экзистенциалистская картина мира не допускает никакого выхода из ситуации универсального абсурда. Трагедия здесь предельно усугублена в силу особенностей литературы постмодернизма, провоцирующей процесс восприятия культурных артефактов (в данном случае экзистенциалистских) в ситуации тотальной игры, травестирующей саму форму художественного целого, что неизбежно влечет за собой содержательные, этические и эстетические «сдвиги».