1
В сердце лабиринта Мюллер размышлял над сложившейся ситуацией и взвешивал свои возможности. В молочно–зелёных впадинах телеэкранов были видны космический корабль, пластмассовые купола, вырастающие рядом с ним, суетящиеся маленькие фигурки. Как жалел он теперь, что так и не смог разобраться в аппаратуре видеоскопа, контролирующей качество изображения! Картинки были туманными и расплывчатыми. Но он и так должен считать за счастье, что ему удалось воспользоваться этим прибором.
Множество древних аппаратов, которыми изобиловал лабиринт, уже пришли в негодность в результате разрушения тех или иных важных деталей. Изумляло то, что какая–то часть оборудования пережила века и находилась в великолепном состоянии, свидетельствуя о фантастической технике тех, кто когда–то создал всё это. Мюллер сумел определить назначение лишь очень немногих устройств, но и в этих случаях его обращение с чужой аппаратурой было далеко от совершенства.
Он наблюдал за туманными фигурками своих ближних — людей, занятых строительством лагеря на равнине, — и размышлял о том, какие новые обиды они для него готовят.
Он сделал всё, чтобы замести за собой следы, когда улетал с Земли.
Нанимая космический корабль, он внес в формуляр полёта ложные данные, указав, что летит на Сигму Дракона. Во время путешествия на своём одноместном суденышке он, разумеется, пролетал мимо станций связи — их было три на его пути. Но своевременно меняя курс, он сумел добиться, что каждая из них зарегистрировала о нём ложную информацию, исходя из которой никто не смог бы догадаться, куда он держит путь.
Конечно, первая же сравнительная контрольная проверка мониторов должна была установить, что все три переданные им сообщения являются чистейшим вздором, но он рассчитывал на то, что до ближайшей контрольной ревизии успеет закончить свой полёт и исчезнет. Скорее всего, это ему удалось, так как никаких признаков погони он до сих пор не обнаружил.
Вблизи от планеты Лемнос он выполнил последние обманные маневры: свой корабль он оставил на стационарной орбите, а сам спустился на Лемнос в капсуле. Спустя некоторое время бомба с часовым механизмом распылила ракету и разбросала по миллиардам траекторий. В самом деле, понадобился бы некий фантастический компьютер, чтобы установить общий для всех её частиц источник. Бомба была спроектирована так, чтобы на каждый квадратный метр поверхности, подвергшейся действию взрыва, действовало минимум пятьдесят векторов; в результате задача обнаружения места взрыва становилась настолько сложной, что решение её за ограниченный отрезок времени было попросту невозможным. А Мюллеру требовалось не так уж много времени — повидимому, что–то около шестидесяти лет.
Когда он улетел с Земли, ему было почти шестьдесят; в норме он мог надеяться прожить в хорошей форме ещё не менее сотни лет, но на Лемносе, без врачей, вынужденный рассчитывать только на помощь диагностата, причём далёкого от совершенства, он должен будет считать, что ему повезло, если доживёт до ста десяти, максимум до ста двадцати лет. Шестьдесят лет одиночества и спокойная смерть в уединении — это было всё, что он теперь требовал от судьбы. Но именно теперь, спустя девять лет, в его пристанище вторглись незваные гости.
Действительно ли они каким–то образом выследили его?
Поразмыслив, он пришел к выводу, что выследить его они не могли. Во–первых, им были приняты все мыслимые меры предосторожности. Во–вторых, у них не было никакой причины преследовать его. Он не беглец, которого необходимо отправить обратно на Землю, чтобы передать в руки правосудия. Он просто человек, которого коснулась ужасная душевная болезнь: вид своих земных ближних вызывает у него отвращение — а потому можно с уверенностью сказать, что большая часть землян должна радоваться избавлению от него. Там он был позором, живым угрызением совести для них, сосредоточением вины и жалости, пятном на совести своей планеты. Он понимал, что наибольшим благодеянием, какое он только мог оказать людям, будет отстранение от них — и вот он полностью изолировал себя. Так зачем им было прилагать столько усилий, чтобы отыскать человека, столь им ненавистного?
А потом, кем были эти пришельцы?
Он предполагал, что это археологи. Мертвый город на Лемносе всегда обладал для них опасным очарованием. До сих пор, однако, Мюллер надеялся, что ловушки лабиринта будут и впредь отбивать у археологов охоту исследовать Лемнос. Город был открыт более ста лет назад, но позже планету Лемнос старательно избегали по вполне понятной причине. Он сам много раз видел трупы тех, кто тщетно пытался пройти лабиринт.
Если он добился этого, то только потому, что в своём отчаянии был готов, чтобы его постигла любая смерть, и в то же время могущественное любопытство приказывало ему достичь центра лабиринта и раскрыть его тайны, не говоря уже о том, что именно лабиринт мог стать для него надежным укрытием. Он добился своего, он здесь... Но к нему вторглись непрошеные гости.
Они не пройдут, — решил он.
Удобно расположившись в центре лабиринта, он располагал достаточным количеством следящей аппаратуры, чтобы наблюдать, хотя и не очень качественно, за передвижением всех живых существ, находившихся снаружи. С помощью этих приборов он видел, как кочуют из пояса в пояс животные, на которых он охотился, а также крупные звери, которых он должен был опасаться. В определённой мере он мог контролировать ловушки лабиринта, которые хотя и носили пассивный характер, всё же могли, если надо, послужить в войне с любым врагом. Не раз, когда крупные хищники, превышающие размером слона, упорно устремлялись к центру лабиринта, он направлял их в скрытую пропасть в поясе С. Теперь он задал себе вопрос: сможет ли он использовать эти средства защиты против человеческих существ, если они проникнут столь глубоко? Ответа он не находил.
В сущности, люди не будили в нём ненависти; он только желал, чтобы они оставили его в покое одиночества.
Мюллер снова окинул взглядом экраны. Он находился в низкой шестиугольной комнате со встроенными в стены видеоскопами, расположенной в одном из зданий центра города. Почти год он выяснял, какие части лабиринта соответствуют картинам на экранах, и в конце концов, терпеливо размещая ориентационные знаки, привёл в соответствие эти матовые, туманные изображения с определёнными глянцевыми улицами и площадями.
Шесть экранов в самом нижнем ряду показывали территорию поясов от A до F. Камеры — или то, что их заменяло, — поворачивались на угол в сто восемьдесят градусов, что позволяло из укрытия контролировать окрестности входа в каждый пояс, так как только один вход в тот или иной пояс был доступен, а во всех остальных пришельца подстерегала гибель. Экраны эти позволяли ему с пользой для себя следить за приближением животных, разыскивающих пищу. Что происходило у других, «предательских» ворот, его не касалось: существа, пытающиеся воспользоваться ими, должны были в любом случае погибнуть.
Экраны, расположенные выше, — седьмой, восьмой, девятый и десятый, — повидимому, показывали картины поясов G и Н, — наиболее удалённых от центра, самых широких и самых опасных. Мюллер не желал рисковать, а потому не возвращался туда для детальной проверки этой гипотезы: ему достаточно было знать, что на этих четырёх экранах видны картины наиболее удалённых мест лабиринта, расположенных на его окраинах. Не было смысла, думал он, подвергать себя таким опасностям только для того, чтобы исследовать тамошние ловушки. Одиннадцатый и двенадцатый экраны показывали равнину перед лабиринтом — равнину, оккупированную теперь космическим кораблём с Земли.
Ни один из других приборов, оставленных древними строителями лабиринта, не имел такой информационной ценности, тем более, что назначение большинства из них оставалось Мюллеру неясным. Так, посреди центральной площади города стоял под защитным хрустальным колпаком двенадцатигранный камень рубинового цвета, внутри которого тикал и пульсировал таинственный механизм. Мюллер предполагал, что это нечто вроде атомных часов, отсчитывающих время в единицах, принятых теми, кем этот прибор был сконструирован. Камень этот подвергался периодическим изменениям: его поверхность мутнела, приобретала темно–синий, даже чёрный цвет, камень раскачивался на своём основании. Мюллер, хотя и регистрировал старательно эти изменения, так и не понимал их значения. Он не мог даже сориентироваться, каким закономерностям они следуют. Метаморфозы эти не происходили случайно, но уловить ритм, им отвечающий, он не сумел.
На каждом из восьми углов той же площади стоял чёрный металлический столб высотой около шести метров. Эти столбы медленно вращались на скрытых основаниях; вероятно, это были календари. Мюллер знал, что полный оборот они совершают за двадцать месяцев, то есть за время, требуемое для одного оборота Лемноса вокруг своего унылого оранжевого солнца, но подозревал, что эти блестящие пилоны связаны с какими–то более серьёзными целями. Цели эти он давно пытался расшифровать, но безрезультатно.
На улицах пояса A стояли на равных расстояниях одна от другой клетки, прутья которых были как бы вытесаны из некоего камня, напоминающего алебастр. Он пытался отворить их, но не преуспел в этом. А ведь дважды за проведённые здесь годы он обнаруживал, причём всегда по утрам, что прутья втянуты в каменный пол и клетки открыты. В первый раз они стояли открытыми три дня, а потом, ночью, когда он спал, прутья вернулись на свои места, и он тщетно исследовал их стыковку с полом. Через несколько недель клетки снова открылись. На этот раз он наблюдал за ними неустанно, желая познакомиться с секретом этого механизма. Но на четвёртую ночь он задремал так крепко, что не заметил, как они замкнулись.
Не менее таинственным сооружением был акведук. Вокруг всего пояса B тянулся жёлоб, сделанный из материала, цветом похожего на оникс. От этого жёлоба через каждые пятьдесят метров отходил гранёный кран. Достаточно было подставить под любой из этих кранов какой–нибудь сосуд, пусть даже сложенные ладони, как начинала течь чистая вода. Когда он попытался сунуть в кран палец, оказалось, что там нет отверстия; даже когда из крана текла вода, обнаружить отверстие было невозможно. Совершенно так, как если бы она протекала через непроницаемую, но сплошную, как камень, пробку. Такое он считал невозможным, но утешался тем, что имеет в достаточном количестве чистую и вкусную воду.
И всё это время его не переставал изумлять тот факт, что в этом древнем городе столь многое сохранилось. Археологи на основании результатов исследования артефактов и скелетов на равнинах Лемноса за пределами лабиринта пришли к выводу, что разумные существа покинули здешние места по крайней мере миллион лет назад. Или даже пять или шесть миллионов лет. Хотя сам он в археологии был дилетант, за девять лет он успел собрать интереснейший материал. Ископаемые останки на равнине были исключительно древними, а внешние стены своими наслоениями свидетельствовали, что лабиринт происходит из тех же древнейших времён.
И при этом большая часть города, построенного предположительно до того, как на Земле началась эволюция человека, выглядела так, словно минувшие тысячелетия не коснулись этого сооружения.
Отчасти, возможно, причиной тому был сухой климат — здесь не случалось сильных бурь, а дождь не выпадал ни разу за те девять лет, которые Мюллер провел на Лемносе. Только ветер и приносимый ветром песок могли бы выщербить стены и мостовые, но и таких следов здесь не было. Песок не собирался даже на открытых улицах города. И Мюллер знал причину. Скрытые насосы поддерживали повсюду безупречную чистоту, всасывая всевозможный мусор. Для эксперимента он собрал несколько горстей почвы в одном из садов и разбросал её в разных местах. Уже через две минуты почва принялась ползти по полированной мостовой и вскоре исчезла в отверстиях, неожиданно открывшихся у оснований домов. Минуту спустя отверстия снова стали невидимыми.
Скорее всего под городом простиралась гигантская сеть механизмов, которые обеспечивали сохранность системы во времени. У Мюллера не было соответствующего оборудования, чтобы пробить уличное покрытие, прочное и, как ему казалось, готовое сопротивляться любому воздействию. Соорудив кое–какие примитивные устройства, Мюллер начал было копать в садах, надеясь таким путём достичь подземелий лабиринта, но даже выкопав одну шахту глубиной в треть километра, а другую ещё глубже, он не обнаружил ничего, кроме обыкновенной глины. Тем не менее скрытые механизмы где–то были — именно они следили за тем, чтобы действовали камеры дальновидения, чтобы улицы оставались чистыми, стены не обрушивались, а в отдалённых поясах лабиринта всегда были наготове смертоносные ловушки, поджидающие свою добычу.
Какая раса могла построить город, просуществовавший миллионы лет? Ещё труднее было представить, что подобные существа вымерли. Если предположить, что окаменелости, найденные при раскопках кладбищ, лежащих вне лабиринта, являются останками этих строителей, город построили существа гуманоидного типа: около полутора метров ростом, с очень широкими плечами и грудными клетками, с длинными ловкими пальцами и ногами со сдвоенными суставами. Однако никаких следов такой расы не было обнаружено на планетах солнечной системы, да и в других мирах человечество не встречало ничего подобного. Возможно, эта раса вернулась в какую–то невообразимо далекую галактику, ещё не известную человечеству. Или, что тоже было возможно, раса эта не совершала космических полетов. Она возникла, развилась и вымерла здесь, на Лемносе, оставив после себя город–лабиринт — единственный памятник своего существования.
Кроме того, ничто на этой планете не свидетельствовало о том, что она когда–то была заселена, хотя кладбища — тем меньшие, чем дальше находились они от лабиринта, — были обнаружены в радиусе почти тысячи километров. Может, за протекшие тысячелетия другие города исчезли с поверхности Лемноса и сохранился только один этот? А может, он всегда был единственным городом Лемноса. Ведь ничто не указывало на существование других поселений.
Конструкция лабиринта свидетельствовала, что на закате своего существования это племя вернулось в свою хитроумно сооружённую твердыню, чтобы защититься от какого–то неприятеля, его преследующего.
Но Мюллер понимал, что всё это не более чем домыслы. В глубине души он питал убеждение, что лабиринт возник в результате какой–то душевной болезни цивилизации, без каких–либо связей с конкретной угрозой извне. Или сюда некогда вторглись чужие существа, для которых проникновение в лабиринт не составило никаких трудностей. Они уничтожили жителей города на месте, после чего автоматические чистильщики очистили город от костей.
Не было способа проверить это. Вторгшись в город, Мюллер застал его беззвучным, мёртвым, словно в нём никогда не билась жизнь — город автоматический, бесплодный, безупречный Только животные населяли его. У них были миллионы лет на то, чтобы найти верные пути через лабиринт и обжиться в нём. Мюллер насчитал здесь двадцать с лишним родов млекопитающих разной величины, начиная со зверьков, соответствующих земной крысе, и кончая тварями размером с земного слона. Растительноядные животные паслись в здешних садах, плотоядные нападали на них, так что экологическое равновесие не нарушалось. Этот город–лабиринт напоминал Вавилон Исайи: «Но будут там прятаться звери, и заполнят драконы дома их. И совы будут перекликаться в домах его, а сирены в хлебах тучных...»
Таинственный огромный город теперь безраздельно принадлежал Мюллеру. До конца жизни будет он изучать его тайны.
И другие пробовали до него делать это. Причем не только люди Земли. В лабиринте он видел останки всех тех, кто заблудился в нём. В поясах Н, G и F лежало, по меньшей мере двадцать человеческих скелетов. Три человека дошли до пояса Е, а один до пояса D. К таким открытиям Мюллер был подготовлен. Куда больше изумился он, убедившись, что в лабиринте много костей неизвестного происхождения. В поясах H и G он наткнулся на скелеты огромных существ, напоминающих драконов, в сохранившихся обрывках космических комбинезонов. Не раз помышлял он о том, что, когда любопытство в нём возьмет верх над страхом, он возвратится туда, чтобы детально осмотреть их. Он не сумел установить, как давно эти существа прибыли; но ведь скелеты, подвергающиеся воздействию атмосферы пусть даже в сухом климате, вряд ли продержались бы более нескольких сотен лет.
Этот галактический сор был отрезвляющим напоминанием о том, что Мюллер знал как никто другой. Тот факт, что человечество за двести лет своих путешествий в космос за пределы солнечной системы ещё ни разу не встретило никаких разумных существ, вовсе не означал, что их нет вообще. Во вселенной множество различных форм жизни, которые рано или поздно дадут о себе знать.
Кладбище костей на Лемносе свидетельствовало о существовании по меньшей мере двадцати разумных рас. Мюллеру льстило, что, по всей вероятности, только он один добрался до центра лабиринта. Тогда как мысль о разнообразии рас, населяющих вселенную, его совершенно не радовала. Достаточно натерпелся он и в своей галактике.
Первые годы он как–то не удивлялся тому, что многочисленные эти останки разбросаны по лабиринту, пока не начал наблюдения за безжалостным механизмом устранения всякого сора — в равной мере и пыли, и костей животных, ставших уже его собственной добычей. Но скелеты предполагаемых агрессоров оставались.
Почему? Почему исчезал мёртвый слоноподобный зверь, едва его поражал электрический разряд, а останки «дракона», попавшего в ту же ловушку, лежали столетия, нарушая чистоту полированной мостовой улицы? Может, потому, что на этом драконе был защитный комбинезон и, следовательно, он являлся разумным сущством?
В конце концов Мюллер пришёл к заключению, что механизм, убирающий улицы, не случайно минует трупы разумных существ.
Это предостережение: «Оставь надежду, всяк сюда входящий...»
Скелеты эти один из видов оружия в психологической войне, которую ведёт с каждым пришельцем бездушный, бессмертный, сатанинский город. Незваные гости должны понять, что смерть здесь таится всюду.
Но откуда механические устройства могут «знать», какие трупы следует убирать, а к каким нельзя притрагиваться? Мюллер напрасно ломал голову над этим вопросом. Однако он не сомневался, что подобная дифференциация каким–то образом осуществлялась.
Сейчас, сидя перед экранами, он наблюдал за суетой маленьких фигурок возле космического корабля, стоявшего за пределами лабиринта.
— Пусть они только войдут сюда! — пробормотал он. — Город уже несколько лет никого не убивал. Он займется ими. Я в безопасности.
Он был убежден, что если даже они каким–то чудом сумеют добраться до него, то долго это не продлится. Его единственная в своём роде болезнь отгонит их. Может, им хватит ловкости покорить лабиринт, но они не выдержат того, что делало Ричарда Мюллера омерзительным для его собственных сородичей.
— Прочь отсюда! — произнес Мюллер громко.
Услышав внезапно характерный шум воздушного винта, он выглянул из своего жилища и увидел, как наискосок по площади перемещается мрачная тень. Значит, они решили исследовать лабиринт с воздуха. Он быстро вышел, усмехаясь: его развеселил древний рефлекс, приказывающий ему спрятаться. Но они, разумеется, могут найти его, где бы он ни находился. Приборы скажут им, что в лабиринте живёт человек, и они, изумлённые и потрясённые, разумеется, начнут стараться установить с ним связь, ещё не зная, кто он. А позже...
И вдруг он ощутил всепобеждающую тоску, заставившую одеревенеть тело. Пусть придут к нему! Он снова сможет говорить с людьми. Покончить с одиночеством...
Но этого он желал всего лишь минуту. Мимолётное желание вырваться из изоляции было подавлено логикой. Он вспомнил, что будет, если он снова окажется в окружении себе подобных. «Нет, — подумал он. — Не приближайтесь! Или пусть вас постигнет смерть в лабиринте. Не приближайтесь! Не приближайтесь!»
|
