М., 2010. С. 19-55. Основные тенденции и перспективы развития социологии как научной дисциплины
Скачать 0.63 Mb.
|
Социология как мировоззрение в современной России В отличие от советской эпохи, когда под видом социологии зачастую выступала специфическая политическая идеология, теперь, наоборот, социология, полностью сохраняя приверженность идее автономии, ценности и самоценности научного знания, может и должна стать своего рода идеологией, объединяющей разнообразные социальные силы и тенденции современной России. Сегодня представление о социологии в массовом сознании связано почти исключительно со всякого рода опросами, измерениями рейтингов и политтехнологиями. Она воспринимается, прежде всего, как орудие манипулирования сознанием людей в интересах политической и деловой элиты. Постепенно в обществе формируется мнение, что иной роль социологии не может и не должна быть. Отсюда, в частности, и снижение престижа этой науки. Задача социологического сообщества в том, чтобы изменить это положение. Необходимо радикально изменить взгляд на социологию как на дисциплину сугубо утилитарную и техническую, поскольку это фактически не так. Помимо развития прикладных и познавательных сторон и функций социологии, следует всячески развивать и пропагандировать её как мировоззрение, существенно влияющее на сознание и самосознание российского общества, как научную дисциплину, обосновывающую, проясняющую и формирующую его гражданскую религию.50 Остановимся лишь на трёх чертах или идеях, характерных для этого мировоззрения и непосредственно касающихся нашей темы. 1. Идея общества. Категория «общество», ключевая для социологии и, казалось бы, даже сверхбанальная для самого общества, тем не менее, в современной России нуждается в обосновании, возрождении и постоянном прояснении. Это тем более актуально, что и в некоторых зарубежных социологических теориях эта категория ставится под вопрос (см. об этом выше, о моде № 4). Речь идёт и об универсальных принципах и механизмах общества (социальности и т.п.), и о специфических видах социальности (в частности «гражданского общества»), и о таком уникальном образовании, как российское общество, и об обществах более частного масштаба. Это относится не только собственно к научному, но и символическому и ценностному значению понятия общества. В настоящее время эта идея в России либо вообще исчезла, либо находится на периферии общественного внимания. И это не удивительно, учитывая, что в стране на протяжении многих лет в социальной псевдонауке, выступавшей под именем марксизма-ленинизма, основным субъектом социально-исторического действия провозглашалось не общество, а классы. Само же общество трактовалось в социал-дарвинистском духе как арена беспощадной борьбы между классами, борьбы с врагами: внутренними и внешними, тайными и явными. В результате общество, даже российское, не говоря уже о более широких и глобальных, сверхнациональных и сверхгосударственных образованиях, а также более мелких социальных образованиях, стало восприниматься как своего рода иллюзия или фикция, используемая исключительно для достижения каких-то геополитических или военно-стратегических целей. При этом в классовых интерпретациях истории рядом сосуществовали две взаимоисключающие концепции. В одних случаях подлинными распорядителями исторического процесса объявлялись господствующие классы, навязывающие свою волю остальным классам и слоям; в других, наоборот, объявлялось, что подлинные творцы истории – народные массы. Таким образом, если в первых концепциях от роли полноправных субъектов истории отлучались низшие классы, то в последних, наоборот, высшие. Общество же как целостный субъект социально-исторического действия рассматривалось как либо своего рода эпифеномен, либо как сущность, объясняемая, прежде всего, борьбой классов как подлинных субъектов истории. Правда, с 1960-х – 1970-х годов в СССР разрабатывались и внедрялись тезисы об «общенародном государстве», о советском народе как «новой исторической общности» людей и о «морально-политическом единстве» этой новой общности. Однако искусственный характер этих идеологических конструкций, продолжавшаяся борьба с «чуждыми» элементами и, наконец, распад Советского Союза, довольно быстро разрушили эти слабые ростки идеологии единого общества. К тому же «российское общество» и «советское общество» – понятия хотя и близкие, но не тождественные. В целом же в условиях постоянных репрессий, беспрерывных разоблачений, борьбы с реальными и мнимыми врагами, внутренними и внешними, в СССР сложилась ситуация своего рода «институционализированной паранойи», сформировавшая соответствующий тип личности и сознания. Для этого типа общество всегда является ареной борьбы с некими «темными» силами, которые либо рвутся к власти, либо уже захватили её: само же по себе оно не составляет особой сущности и реально действующего субъекта. Неудивительно, что и сегодня этот тип параноидального сознания в России продолжает существовать и влиять на восприятие социальной действительности. В результате в обществе циркулирует множество всякого рода мифов и фантазмов относительно того, что есть общество вообще и российское общество в частности. В некоторых околонаучных и околохудожественных концепциях возрождается и повторяется старый миф расово-антропологической школы, согласно которому главные субъекты исторического процесса – уже не классы, а «этносы» и «нации», понимаемые не как социокультурные, а как природные, т.е. расово-антропологические образования, наделяемые некими изначально фиксированными и вечными наборами признаков. Нельзя забывать, что именно торжество подобных взглядов в Германии в своё время обернулось для страны национальной трагедией; лишь искоренение их позволило ей выйти на путь успешного развития. Сегодня же собственные этнические стереотипы, предрассудки и ничем не обуздываемая фантазия некоторых российских теоретиков «этноса» позволяет им смело рисовать «национальные картины мира», лихо приписывать тем или иным народам некие черты, нисколько не заботясь о том, чтобы эти «картины» имели хоть какое-то отношение к реальности. Подобные фантазии можно было бы оставить на совести этих мифотворцев, не придавая им особого значения или же рассматривая их лишь как объект для изучения серьезной науки, если бы не та реальная и потенциальная опасность для России, которую они в себе содержат. Как и старые теории расово-антропологической школы, они выступают в качестве обоснования идеологии межнациональной ненависти и ксенофобии, способствуют обострению этнических и национальных проблем внутри страны и её международной изоляции. Научное и гражданское призвание подлинной, серьёзной социологии в России состоит, в частности, в исследовании и демонстрации того, что главные субъекты социально-исторического действия – не этносы, не нации, отождествляемые с этносами, а общества, т.е. индивиды и группы, объединённые многообразными экономическими, политическими, культурными связями и интересами, общей историей, языком, общими традициями, ценностями, целями и волевыми усилиями. Единство и самотождественность любого общества – это не только и не столько начальный пункт, сколько результат его исторического развития. Познавая российское общество и его основания, пропагандируя истинное знание о нём, социология может эффективно способствовать реальному формированию общества граждан, которое можно было бы уважать, которому можно было бы верить, которое можно было бы любить. Весьма полезным в этой связи мог бы оказаться опыт французской социологии периода Третьей республики (с учетом, разумеется, всех особенностей, отличающих нынешнюю Россию и тогдашнюю Францию). Франция в то время, как и современная Россия, испытывала состояние ценностно-нормативного и институционального кризиса. Не случайно в то время и в том месте появляется понятие аномии.51 На рубеже XIX-XX веков Франция была охвачена тревожными и апокалиптическими настроениями. Само существование страны ставилось в это время под вопрос. И здесь важную роль в преодолении кризиса французского общества сыграла социология Дюркгейма и его школы. Дюркгейм видел истоки кризиса, прежде всего, в ценностно-нормативном вакууме: «…Прежние боги стареют или умирают, а новые не родились».52 Чрезвычайно важная роль социологии в его понимании была связана, прежде всего, с её объектом – обществом, в котором он видел реальный объект всех религиозных культов и которое в его интерпретации выступает не просто как специфическая реальность наряду с другими, а как высшая сакральная и трансцендентная сущность, достойная почитания и поклонения; он говорит о нём с пылом и страстью пророка. «Социологизация» Бога в его концепции сопровождается обожествлением общества: как когда-то верно заметил Толкотт Парсонс, реальное значение дюркгеймовского труда «Элементарные формы религиозной жизни» состоит не в том, что «религия есть социальное явление», а в том, что «общество есть религиозное явление».53 Именно общество, по Дюркгейму, в современных условиях выступает как высшая сущность, санкционирующая моральные нормы и ценности, как моральный авторитет, на который опирается выполнение морального долга. В этом качестве общество оказывается сущностью столь же сакральной и значимой, что и Бог: «Нужно выбирать между Богом и обществом. Я не стану рассматривать здесь доводы в пользу одного или другого решения, которые тесно связаны между собой. Добавлю, что для меня этот выбор не столь уж важен, ибо в божестве я вижу лишь общество, преображенное и осмысленное символически».54 Все эти идеи нашли выражение в том, что во Франции Третьей республики социология оказалась теснейшим образом связанной с проблемами морали и воспитания; это дало основание в своё время говорить о «морально-воспитательном прагматизме» французской социологии этого времени.55 Социология выступала, прежде всего, как научное обоснование морали, в том числе гражданской, и как орудие воспитания подрастающего поколения. Собственно социологические проблемы, как правило, дискутировались с учётом тех моральных и педагогических последствий, которые могут возникнуть в процессе их решения. Социология стала обязательным предметом преподавания в средней школе. В небольших по объёму курсах социологии, преподаваемых лицеистам, принципы морали тесно увязывались с идеей общества. В университетах преподавание социологии также соединялось с нравственно-педагогической тематикой. В программах подготовки студентов философских факультетов социология фигурировала вместе с этикой. Характерны в этом отношении названия кафедр, которые возглавлял Дюркгейм: в Бордоском университете это была кафедра «педагогики и социальной науки», а в Сорбонне – кафедра «науки о воспитании и социологии». Хотя вклад социологии в социальную идеологию Франции того времени не стоит преувеличивать, несомненно, он был весьма значительным, и без него кризис в стране носил бы гораздо более острый характер. На этом фоне состояние преподавания социологии в сегодняшней России выглядит особенно удручающим. В средней школе социология, а вместе с ней идея общества, почти отсутствуют. В высшей школе социология теперь вычеркнута из перечня обязательных учебных дисциплин, а это, учитывая её колоссальное мировоззренческое и нравственное значение, – драматическая ошибка с весьма серьёзными последствиями. Не показывая значения общества как фундаментальной основы священных ценностей, объединяющих людей, погружая подрастающее поколение в атмосферу беспрерывных межгрупповых конфликтов, скандалов, обличений, разоблачений (зачастую вполне обоснованных, но не имеющих никакого практического эффекта, так как репутация не имеет значения), мы рискуем вырастить поколение людей разочарованных, циничных, лишённых представления о гражданских правах и обязанностях. 2. Идея социальной солидарности. Социология – основная наука, обосновывающая реальность и необходимость социальной солидарности, взаимозависимости отдельных индивидов, социальных групп, категорий, регионов и т.д. В этом утверждении нет никакого прекраснодушного или утопического вúдения действительности. Собственно, социология и родилась исторически как научное средство преодоления эгоизма: индивидуального, классового, национального, – и вместе с тем утверждения солидарности между индивидами, социальными группами и обществами. Есть все основания полагать, что социальная солидарность относится к числу наиболее достоверно установленных социологией общих фактов социальной жизни. Во всяком случае, важно осознать, что это не менее «естественный», «нормальный» и распространённый феномен, чем социальный конфликт. Слишком очевидная реальность последнего зачастую скрывает и от специалистов, и от публики не менее фундаментальную реальность солидарности и согласия в обществе. Отчасти подобная аберрация связана с тем, что общественное внимание гораздо больше сосредоточено на социальных конфликтах, чем на солидарности, что выражается, помимо прочего, и в том, что число исследований первых в социологии неизмеримо больше, чем последней.56 И это вполне объяснимо, так как конфликты обычно тесно связаны с разного рода проблемами, требующими решения и активного вмешательства. Что же касается солидарности и согласия, то зачем их, собственно, исследовать, если с ними и так всё хорошо: ведь «от добра добра не ищут»? В результате, однако, и в исследовательском, и в обыденном сознании образуется перекос, имеющий весьма серьёзные мировоззренческие последствия. В силу ряда более или менее известных причин, сегодня в России сформировался социальный тип человека, в глазах которого вражда – явление нормальное и естественное, вечное и неизбежное, тогда как согласие – своего рода патология, отклонение от нормы. Торжество принципа «Человек человеку волк» в сознании довольно быстро приводит к его реализации в практике, что мы сегодня постоянно и наблюдаем.57 Между тем, ещё раз следует подчеркнуть, подлинная социальная наука, признавая и изучая всякого рода конфликты, в целом совсем не считает их фактором доминирующим в сравнении с солидарностью. В известном смысле солидарность – условие sine qua non социальной жизни; в конце концов, прежде чем конфликтовать, люди так или иначе объединяются. «Ни одно общество – отмечал Парсонс – не может поддерживать стабильность, имея в виду потенциально возможные конфликты и кризисы, если интересы его граждан не определяются солидарностью, внутренней лояльностью и взаимными обязательствами».58 Конечно, существует теоретическая традиция, идущая от марксизма и некоторых вариантов социального дарвинизма и обосновывающая конфликтную модель социального развития. Но даже в этих теориях конфликт иногда рассматривается как средство достижения солидарности, и последняя занимает в них определённое место: и в качестве внутригруппового, внутриклассового явления, и в качестве первобытного и будущего состояния всеобщей гармонии (в марксистской утопии) и т.д. Главное же в том, что такого рода представления, во-первых, далеко не бесспорны в своих общетеоретических притязаниях, во-вторых, составляют лишь одну и отнюдь не доминирующую теоретическую тенденцию в социологии. Существует и другая базовая тенденция, которая в значительной мере, явно и неявно, пронизывает всё социологическое мировоззрение. С этой точки зрения, и теоретически и фактически неверно признавать социальную и групповую вражду «нормальной», т.е. непрерывной и повсеместной. Кооперация, взаимообмен и сплочённость – во всяком случае, не менее фундаментальные и универсальные явления социальной жизни, чем конфликт. То же самое относится к конкуренции, которая отнюдь не тождественна последнему. Да и сам конфликт, эффективно, мирно и вовремя разрешаемый, нередко играет социально функциональную роль, выступая как симптом социальных проблем и средство восстановления социального равновесия и согласия. Социальная солидарность в любом случае – исходный и первичный социальный факт; в значительной мере это синоним общественного состояния, внутри и на фоне которого могут разворачиваться социальные конфликты. Необходимо иметь также в виду эффект так называемого «самосбывающегося пророчества», о котором уже упоминалось: провозглашение социальной вражды «нормальным», повсеместным и неизбежным явлением, будучи фактически неверным, в то же время может служить и служит средством её обоснования, оправдания и практического внедрения. И наоборот, признание солидарности нормой социальной жизни влечёт за собой активный поиск путей её осуществления и может реально способствовать этому осуществлению. Итак, социальная солидарность – это факт: российское общество, как и любое другое, поскольку оно существует и продолжает существовать, базируется не только на принуждении, не только на экономической взаимозависимости, интересе и договорных отношениях, но и на более или менее высокой степени солидарности. Но необходимо ещё, чтобы реальное единство было осознано, а это, как уже отмечалось, дело совсем не простое и само собой не возникающее. Нужна длительная и упорная работа по формированию чувства социальной солидарности, объединяющего реально взаимосвязанных индивидов и группы. И в этом процессе опять-таки важнейшая роль принадлежит социологии. Именно эта наука проясняет солидарность как факт, а отсюда – и солидарность как долг. Социология призвана показать, что поскольку в качестве членов общества мы связаны между собой бесчисленными узами, поскольку мы реально обязаны друг другу (не случайна этимологическая связь этого слова со словом «обвязаны»), постольку мы обязаны быть обязанными друг другу. Без понимания реальности и священности социальных связей, заключённых в идее солидарности, выполнение моральных и гражданских обязанностей становится проблематичным, выступая как чисто принудительная, навязываемая извне процедура. В связи с изложенным, политика толерантности, которую сейчас стремятся осуществлять различные, в том числе властные, институты российского общества, представляется, по меньшей мере, недостаточной. Толерантность – лишь один из аспектов, или крайняя точка шкалы «нормальных» взаимоотношений в обществе. Хорошо, если представители различных групп и слоев терпят друг друга, но этого явно недостаточно. Толерантность, чтобы быть реальной и эффективной, должна быть включена в более широкую гамму связей и отношений, охватываемых социальной солидарностью; этот континуум солидарных связей должен включать в себя и любовь и симпатию и т.п. Без такого континуума, как и без ощущения общей идентичности, толерантность всегда будет существованием на грани конфликта и вражды. Солидарность – одно из главных понятий социологии. Мы находим его и у Огюста Конта, и у Эмиля Дюркгейма, и у многих других классиков. В данной связи уместно вновь сослаться на исторический опыт Третьей республики во Франции. «Солидаризм» для неё стал одним из основных идеологических символов и ценностных принципов. Произошло это в значительной мере благодаря усилиям социологов, особенно таких, как Дюркгейм, сделавший социальную солидарность основной идеей своей социологии, и его последователи, в частности, Селестен Бугле. По словам последнего, солидаризм в Третьей республике стал чем-то вроде официальной философии.59 Идея солидарности находила обоснование у экономистов (Шарль Жид), у юристов (Леон Дюги), философов, моралистов, политических деятелей. Своего рода манифестом солидаризма стала многократно переиздававшаяся книга известного политического деятеля, лауреата Нобелевской премии мира 1920 года, Леона Буржуа «Солидарность» (1897), в которой он обосновывал необходимость морально-политического единства французского общества, опираясь и на научные, и на этические аргументы.60 В целом идеология солидаризма во Франции того времени явилась существенным вкладом в снижение социальной напряжённости и сохранение республиканского режима в стране. Она, в конечном счёте, смогла успешно противостоять, с одной стороны, реакционным монархистам, клерикалам и националистам, с другой – леворадикальному коммунистическому движению. В истории российской социологии идея социальной солидарности занимает центральное место. Мы находим её в трудах П.Л. Лаврова, Л.И. Мечникова, Н.Д. Ножина, Н.К. Михайловского, Я.А. Новикова, П.А. Кропоткина, М.М. Ковалевского и других мыслителей и ученых.61 Но и «солидаризм» как идеология также имеет корни в российской, прежде всего, в эмигрантской мысли ХХ века, в частности, в трудах С.А. Левицкого, Р.Н. Редлиха и других теоретиков. Эта идейная традиция также может и должна быть продолжена и использована в современной России. 3. Рационализм – ещё одно достоинство социологического мировоззрения, которого нам часто не хватает и которое чрезвычайно необходимо в России. Нашу страну можно упрекнуть в чём угодно, но только не в избытке рационализма; избытка этого у нас никогда не было. Не было мощных традиций картезианского рационализма и сциентизма, как во Франции; панлогизма, как в Германии; утилитаризма, как в Великобритании; прагматизма, как в США или специфического прагматизма, как в Китае. В этих странах, возможно, рационального начала могло бы быть и поменьше. В России же оно, разумеется, всегда также присутствовало, но его удельный вес всегда был сравнительно невелик; напротив, влияние иррационалистических тенденций в культуре было и остается весьма значительным. Из зарубежных теорий именно иррационалистические пользовались в стране наибольшим успехом и влиянием. Это относится и к марксизму, в котором была воспринята не его позитивистско-научная, а романтико-утопическая и мессианистская сторона.62 Научное познание человека и общества, как правило, занимало подчинённое положение по отношению к таким жанрам, как беллетристика, литературная критика и публицистика. Именно писатели, а не учёные, считались в России «инженерами человеческих душ».63 В сочетании со множеством социальных мифов и сказок, постоянно воспроизводящихся на российском социокультурном и политическом пространстве (о светлом будущем, светлом прошлом, о кознях многочисленных внутренних и внешних врагов, о разного рода чудесах и т.п.) это составляет мощный слой иррационализма, затрудняющий понимание социальных процессов и порождающий огромный разрыв между идеалом и действительностью. Конечно, со сказками бывает жить интереснее, но плата за них в нашей стране всегда была и остаётся слишком высокой. Необходимо, напротив, побольше рациональности, рассудочности, реализма, утилитарности, трезвости, позволяющих смотреть прямо в лицо суровой действительности. Несомненно, социология призвана практически усовершенствовать общество и его институты. Вместе с тем, она может и должна, с одной стороны, приблизить идеал к действительности, очистив его от множества фантазмов и сделав его более рациональным и реалистичным; с другой – наоборот, наполнить реальность подлинно священными ценностями, привить людям уважение к другим, к обществу и его институтам. Только тогда у нас будет общество не «государственников», а граждан, отвечающих за самих себя, за своё общество и за своё государство. Таким образом, социологическое просвещение в России окажется также и существенной частью проповеди гражданской религии. Ведь гражданское общество можно построить только при условии признания священности тех ценностей и институтов, на которых оно базируется. В заключение и во избежание возможных недоразумений необходимо подчеркнуть, что, разумеется, главные проблемы современного российского общества сосредоточены и могут быть решены, главным образом, не в сфере идей, а в сфере социальных институтов. Я имею в виду, в частности, такие хорошо известные хронические болезни российского общества, как монополизм и отсутствие конкуренции в экономике, политике и других областях; бюрократический произвол, коррупция и неэффективное управление; отсутствие реальных инноваций, под видом которых иногда выступают лишь новая символика или традиционное бюрократическое прожектерство; архаическая структура экспорта; разрыв между словом, мыслью и делом на всех уровнях и т.д. Все это требует изменения и обновления институтов российского общества, ориентированных на долгосрочную перспективу. Данная задача сегодня остается столь же актуальной, как и двадцать лет назад. Все это требует основательной рефлексии в социологической теории. Но сами эти трансформации в свою очередь могут произойти только при наличии определенной рациональной идеологии, коллективной воли и социальной солидарности. И в данном отношении вклад социологической теории также может и должен быть очень значительным, гораздо более значительным, чем сегодня. 1 В статье частично использованы материалы некоторых предыдущих работ автора. См.: Социология и гражданская религия в современной России // Социология и современная Россия / Под ред. А.Б. Гофмана. – М.: ГУ ВШЭ, 2003. – С. 84–107; Теоретическая социология в России: Возможности и перспективы развития / Резник Ю.М., Тощенко Ж.Т., Гофман А.Б., Москвичев Л.Н., Щербина В.В., Перепелкин Л.С. // Личность. Культура. Общество. – М., 2007. – Т. 9, вып. 4. – С. 112–129; Социология как мировоззрение и российское общество сегодня: Доклад на III Всероссийском социологическом конгрессе. – Москва, 21–24 октября 2008 г.: Сессия 1. Проблемы теории в мировой и российской социологии. – Режим доступа: http://www.isras.ru/abstract_bank/1208174977.pdf 2 Об атрибутивных ценностях моды см.: Гофман А.Б. Мода и люди: Новая теория моды и модного поведения. – 3-е изд. – СПб.: Питер, 2004. – С. 17–18, 21–31. 3 Ранее мне приходилось уже высказываться об этом. См.: Gofman A. A vague but suggestive concept: The «total social fact» // Marcel Mauss: A centenary tribute / Ed. by W. James and N.J. Allen. – N.Y.; Oxford: Berghahn, 1998. – P. 63–65. 4 Об этой тенденции мне также приходилось ранее высказываться. См., в частности: Гофман А.Б. История социологии и история социальной мысли: Общее и особенное // Гофман А.Б. Классическое и современное: Этюды по истории и теории социологии. – М.: Наука, 2003. – С. 360–361; А.Б.Гофман: «Социальная реальность… – это сфера свободы»: Интервью Б. Докторова с А. Гофманом // Телескоп: Журнал социологических и маркетинговых исследований. – СПб, 2007. – № 2. – С. 2–3. 5 Подробней об этом см. ниже. 6 См. об этом: Гофман А.Б. Существует ли общество? От психологического редукционизма к эпифеноменализму в интерпретации социальной реальности // Социс. – М., 2005. – № 1. – С. 18–25. 7 Touraine A. Production de la société. – P.: Seuil, l973. 8 На это, в частности, справедливо обратил внимание Ален Кайе. См.: Caillé A. Note sur l’idée de société // Caillé A. Théorie anti-utilitariste de l’action. – P.: Découverte, 2009. – P. 180–182. 9 Так, упомянутый Йон Элстер в своей известной книге «Цемент общества» приходит к категоричному выводу: «Не существует никаких обществ; существуют только индивиды, взаимодействующие между собой». См.: Elster J. The cement of society: A study of social order. – Cambridge: Cambridge univ. press, 1990. – P. 248. Таким образом, получается, что книга посвящена цементу того, что не существует. Подробнее об этом см.: Гофман А.Б. Существует ли общество? Указ. соч. 10 Филиппов А. Теоретическая социология // Теория общества: Фундаментальные проблемы / Под ред. А.Ф. Филиппова. – М.: Канон-пресс-Ц: Кучково поле, 1999. – С.7. 11 С его точки зрения, ее «можно рассматривать либо как результат приложения усилий тех ученых, которые ориентированы преимущественно на эмпирию и теоретизируют, так сказать, ad hoc, либо – в редких случаях – как реализацию собственно теоретического интереса». См.: Филиппов А. Теоретическая социология. Указ. соч. – С. 8. Остается неясным, почему «теоретическая деятельность», в отличие от «теоретической социологии», не может быть систематической и ориентированной на целенаправленную разработку теорий различного масштаба, а «теоретическая социология», наоборот, не может квалифицироваться как теоретизирование ad hoc. 12 Она понимается в данном случае как устойчивая совокупность «взаимосвязанных коммуникаций определенного рода». Филиппов А. Теоретическая социология. Указ. соч. – С. 8. 13 Уместно спросить в таком случае: а что, собственно, в России существует в том же смысле и виде? 14 Гудков Л. Есть ли основания у теоретической социологии в России? // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. – М., 2009. – № 1. – С. 101–116. 15 Там же. – С. 105. 16 Там же. – С. 104, 112 и др. 17 Там же. – С. 116. 18 Там же. 19 Там же. – С. 106. 20 Там же. 21 Там же. – С. 113. 22 Замечу, что как раз собственно постмодернисты выступают против этого принципа. 23 Вебер М. Наука как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. – М.: Прогресс, 1990. – С. 707–735. 24 Radkau J. Max Weber: Die Leidenschaft des Denkens. – München: Hanser, 2005. 25 Михайловский Н.К. Записки профана // Михайловский Н.К. Соч. – СПб.: Русское богатство, 1896. – Т. 3. – С. 404. 26 Подробней об этом см.: Гофман А.Б. Эмиль Дюркгейм в России: Рецепция дюркгеймовской социологии в российской социальной жизни. – М.: ГУ ВШЭ, 2001. – С. 70 и дал. 27 См.: Риккерт Г. Философия истории. – СПб.: Жуковский, 1908. – С. xiii–xiv. 28 Франк С.Л. Этика нигилизма // Вехи. – М.: Новости, 1990. – С. 153. 29 Вебер М. Наука как призвание и профессия. Указ. соч. – С. 734. 30 В частности, мнение о том, что в европейских или американских университетах разработка теорий, преподавание и исследовательская работа «более или менее соединены в одно целое» (См.: Гудков Л. Есть ли основания у теоретической социологии в России? Указ. соч. – С. 111), мне представляется не соответствующим действительности. Конечно, разрыв между этими сферами в российской социологии слишком велик, но в определенной степени он неизбежен и нормален. 31 Левада Ю.А. Лекции по социологии // Левада Ю.А. Лекции по социологии; Семенов Ю.Н. Киноискусство и массовая аудитория. – М.: Вече, 2008. – С. 13. 32 Это относится главным образом к так называемым постмодернистским теориям, но не только. Характерны в данном отношении заголовки некоторых книг известного и модного социолога Брюно Латура: «Мы никогда не были модерными» и «Сменить общество / Заняться социологией вновь». См.: Latour B. Nous n’avons jamais été modernes: Essai d’anthropologie symétrique. – P.: Découverte, 1997; Latour B. Changer de société / Refaire de la sociologie. – P.: Découverte, 2006. 33 Александр Филиппов в указанной выше статье утверждает, что теоретическая социология в России может возникнуть только как «ряд претенциозных теорий». Филиппов А. Теоретическая социология // Теория общества: Фундаментальные проблемы / Под ред. А.Ф.Филиппова. – М.: Канон-пресс-Ц: Кучково поле, 1999. – С. 34. Судя по всему, это утверждение не осталось не услышанным, и за прошедшие десять лет претенциозность в некоторых работах российских теоретиков появилась. К сожалению, она далеко не всегда сочетается с другими достоинствами научной теории. 34 Смит А |
Похожие:
 | Итоги социально-экономического развития Республики Татарстан Основные... Тенденции социально-экономического развития республики в 2010 году свидетельствовали об улучшении общеэкономической ситуации. Позитивную... | | Кол-во Социология как наука. Место социологии среди других наук. Структура социологического знания. Основные вехи развития социологии |
| Общеобразовательных учреждений Социология как наука. Место социологии среди других наук. Структура социологического знания. Основные вехи развития социологии | | Кандидат политических наук Китай во внешней политике суверенного Кыргызстана: основные тенденции и перспективы |
| Основные итоги деятельности Основные макроэкономические показатели развития городского округа «Город Лесной» отражают положительные тенденции развития города... |  | Календарно-тематическое планирование. 11 класс Основные тенденции развития мировой литературы на рубеже 19-20 веков. Общественно историческая обстановка в мире. Новые эстетические... |
| Программа по развитию бадминтона на период 2010-2013 Анализ состояния развития бадминтона в Московской области, России и в мире, основные тенденции | | Заседание секций: 16. 00-18. 00 Тенденции и перспективы развития начального филологического образования и подготовки учителя |
| Зачёт по социологии и политологии Международные отношения в современном мире. Тенденции развития международных отношений | | Рефератов по дисциплине «Логистика» Тенденции и перспективы развития логистики и управления цепями поставок в отечественной экономике |
| Лекция как основная форма организации обучения в высшей школе Зарождение и основные тенденции развития высшего педагогического образования в России (ХVII начало XX вв.) | | Программа дисциплины Глобальные сети. Путеводители (навигаторы). Глобальные и локальные сетевые технологии. Элементы системной интеграции. Тенденции и... |
| Статья Основные понятия, используемые в Законе Современное состояние и тенденции развития фармацевтической технологии. Государственное нормирование производства лекарственных препаратов... | | Тенденции развития современного общества: настоящее и перспективы Ответственные за выпуск: Г. В. Никитина, В. В. Трофимова, Е. П. Копейчук. – Братск: огбоу спо «Братский педагогический колледж».... |
| Некоторые тенденции развития международного туризма в посткризисный период Аннотация. В статье показан выход мирового международного туризма из кризиса 2007-2009 годов, обозначены основные тенденции в развитии... | | Примерной программы наименование дисциплины: История зарубежной социологии... Целью дисциплины является ознакомление с историей социологии как науки, основными фигурами и направлениями в социологической мысли... |
