Проблема рациональности современной европейской философии

Скачать 0.67 Mb.

Название	Проблема рациональности современной европейской философии
страница	1/5
Дата публикации	11.04.2015
Размер	0.67 Mb.
Тип	Учебное пособие

100-bal.ru > Философия > Учебное пособие

1 2 3 4 5

ГОСУДАРСТВЕННАЯ АКАДЕМИЯ СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ

---------------------------------------------------------------------------------

Кафедра философии

М.В. Силантьева

ПРОБЛЕМА РАЦИОНАЛЬНОСТИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ

(экзистенциально-диалектический анализ)

Учебно-методическое пособие

для студентов и аспирантов

Москва

2004

ББК ??.?

П ??

Рекомендовано к печати Ученым Советом Государственной академии славянской культуры

Рецензенты:

кандидат философских наук Ю.И. Аверьянов

кандидат философских наук С.Г. Гладышева

П ?? Силантьева М.В. Проблема рациональности

современной европейской философии: Учебное

пособие / М.В. Силантьева. – М.: Изд-во ??????,

2004. – 46 с.

ISBN ???????

Учебное пособие посвящено актуальным проблемам

диалектики выдающегося русского философа

Н.А. Бердяева. Предназначено для студентов и аспирантов.
ББК ??.?

© Государственная академия

славянской культуры

ISBN ??????? © Силантьева М.В.

1.Поиски метода в европейской философии
Экзистенциальная диалектика Николая Бердяева – философский метод, разработанный им «в ответ» на основной вопрос современности о методе – способе и пути – развития культуры.

Попытка применить метод Бердяева к исследованию актуальных проблем культуры требует проследить историю человеческой мысли как «суперпозицию» двух основных векторов аналитического движения. С одной стороны, «история» рассмотрена сквозь призму идей, которые повлияли на творчество Николая Бердяева. Другой призмой рассмотрения явилась позиция самого Бердяева, фокусирующая в себе предшествующий процесс и задающая структуру его возможных интерпретаций. Таким образом, задача философской рефлексии – «увидеть зрение» (Платон) - решается при помощи своеобразного «двойного экрана». Он позволяет выявить в процессе философского поиска его «фокус» (философия Бердяева), «проекцию» (история философии) и их взаимодействие. В конечном итоге, подобный подход помогает реконструировать учение о методе Бердяева как попытку выделить квинтэссенцию предшествующих поисков европейской философии с целью преодоления кризиса «классической рациональности». При этом демонстрируется актуальность и жизнеспособность самой экзистенциальной диалектики.

Рассуждения Бердяева о методе как о способе философствования базируются, прежде всего, на анализе генезиса и современного состояния западной мысли – той «европейской философии», к магистральной линии развития которой мыслитель относил философию русскую. Идеи Хомякова и Киреевского, - славянофилов, и, в то же время, знатоков западной философии, - побудили Бердяева согласиться, что развитый язык православной церковности глубоко связан с греческой культурой. Для автора «Философии свободы» очевидно, что общие – древнегреческие – истоки роднят культуру России и Западной Европы; а большинство проблем, воспринимаемых как религиозно-философские, получены в наследие обеими культурами совместно от первых веков христианства с его непростым – и, одновременно, весьма тесным, - отношением к античности.

В античности усматривает русский философ исток отношения к философии как принципиально проблемной сфере^¹. Ее проблемность изменялась во времени, зависела от регионального контекста, - но первые античные формулировки всегда питали европейскую мысль, оставаясь для нее, с одной стороны, образцом рассуждений, с другой, – источником выявившихся позднее несоответствий и искажений.

По мысли Бердяева, философ никогда не может оторваться от общефилософского контекста, с легкой руки Гегеля названного историей философии. Данный контекст есть ни что иное, как постановка вопросов, актуальность, насущность которых для жизни человека не меняется из века в век. Это, если можно так выразиться, высший слой «прагматизма», состоящий в извечном поиске человека ответа на вопрос: «кто я есть, откуда я пришел и куда иду?».

Диалог философов, полагает русский мыслитель, ведется непрерывно и «на равных» на протяжении всей истории культуры. Основание данного допущения – признание философствования особым духовным процессом, выходящим за рамки временного (в историческом и космическом смыслах) существования. В этом смысле рассуждать о Платоне – значит рассуждать с Платоном, «подтягиваясь» до его уровня^². Говоря современным языком, «восстановление» действительного присутствия такого диалога - сверхзадача рассуждений Бердяева. Она заключается в попытке обнаружить «точку бифуркации», за которой последовало развитие Европы в сторону современного кризиса. Примечательно, что автор «Экзистенциальной диалектики божественного и человеческого» находит искомый переломный момент вовсе не в философии Ф. Ницше, и даже не в возрожденческом антропоцентризме, - как это принято делать в наши дни. «Проводником» «кризисности» оказывается вся человеческая культура, возникшая как «буфер между человеком и Богом». Последнее утверждение, правда, не равно отказу от «культурности» - путь варваризации есть путь одичания человека, а не его спасения. Соответственно, методологическая рефлексия философии представляет собой работу по прослеживанию сложных, противоречивых взаимозависимостей в рамках культурогенеза, призванных не только сберечь содержательную специфику путей развития человеческого сообщества, - но и не утратить «знание о тайне рождения» культуры.

Экзистенциально-диалектический анализ «метода греков» позволяет, помимо прочего, заключить, что русскую религиозную философию конца 19 – начала 20 веков не случайно называли «русским ренессансом». В это время, в том числе в трудах Бердяева, возрождается сознательный интерес к античности как целостному культурному типу, давшему образец культуры как таковой. В способе рассуждения древних греков усматривают «чистоту» философского видения, пытаясь через уяснение его основных черт восстановить рецепт спасения западной культуры, «гибнущей» перед лицом тотального кризиса.

Русский философ полагает, что основанием античности была ориентация культуры на особую способность человека, именуемую логосом, разумом. Он утверждает, что истоки кризиса современной культуры нужно искать не в непонятно откуда взявшемся «безбожии» и «аморализме», а в самоизменении логоса, который постепенно трансформировался в ratio современного позитивизма. Путь такого «самоизменения» и есть путь европейской философии в последние 2.5 тысячи лет. Это - те «методологические круги», по которым двигалось самосознание европейской культуры все это время. Среди особенностей античного логоса Бердяев выделяет следующие.

Логос – «разумное слово». Мифологическая «смутность» восприятия сменяется четко поставленным вопросом: «с чего все началось и из чего все состоит?».
Логос обладает определенностью. Собственно, в ней и состоит его разумность. Определенность, согласно представлениям древних греков, - то, что противостоит хаосу. Хаос – не только бесформенность, неопределенность, - но и безобразие^³.
Слово – не просто разговорная единица, «лексема». Оно в первую очередь - единица понимания. Можно сказать, что слово – это та реальность, в которой живет человек, «видящий не пресечения кривых, а ветки дерева»^⁴.
Логос – «отчет», способность зафиксировать в памяти событие встречи со «смысловым ядром». Человек не может долго «удержаться» в смысловом поле, - настолько велико его напряжение. Однако давать отчет об этой встрече необходимо, иначе понимание ускользает бесследно
Логос – «счет», исчисление. Разум основан на усмотрении структурности (числовых соотношений), Причем античное соотнесение логоса с исчислением не столько отсылает к позитивистской установке «все прокалькулировать» (даже то, что не калькулируется без самоуничтожения), сколько задает в качестве основы принципа разумности требование «смотреть в корень», видеть сущность, многомерную смысловую и вещественную структуру явления.
Разум, логос локализуется, согласно представлениям древних греков, «выше диафрагмы»: он противостоит не всякому чувству, а лишь деятельности органов восприятия, принадлежащих «нижним отделам» души.
Логос, как и космос в природе, противостоит хаосу, - но уже не в природном, а в человеческом (или, если угодно, духовном, «логическом») измерении: логос - не только определенность в противовес неопределенности и красота в противовес безобразию, - но добро в отличие от зла.
Логос есть реализация свободы: безумный или неразумный (даже временно – например, гераклитовский пьяный) человек зависит от природы («влаги»), он лишен собственно человеческого измерения, способности принимать разумные решения, - т.е. быть свободным.
Свойство человека быть человеком, таким образом, совпадает с его разумностью – наличием логоса как самотождественного (т.е., с формально-логической точки зрения, истинностного) индикатора, способствующего индивидуальному самоопределению. Причем путь познания есть одновременно путь самоизменения человека^⁵: понимая истину, нельзя жить, не согласовывая с ней свою жизнь.
Логос не противопоставляет себя тому, что познает, отдавая дань внутренним противоречиям существующего.^⁶ В космическую красоту и упорядоченность входит тождество противоположностей. Таким образом, наряду с континуальностью мышления, не разделяющего субъект и объект^⁷, в античности имплицитно присутствует (несмотря на все заверения античных авторов об обратном) установка на принципиальную парадоксальность рассуждений об истинно сущем.
логос не совпадает с языческим миросозерцанием. Античность, согласно Бердяеву, шла к пониманию, содержательно обретенному лишь средневековой христианской философией (отсюда – идея «нового средневековья» как результата работы метода экзистенциальной диалектики). Это значит, что истина «была всегда», и прикоснуться к ней можно было и до Христа. Однако после Его прихода нельзя просто вернуться к предшествовавшим формам религиозности – это будет уже не приближение к истине, а удаление от нее. Следовательно, в самом логосе имеется смысловое ядро, не связанное с язычеством.
Особая черта античного логоса – его открытость и целостность в поиске истины. Отсюда - не только структурное, но и методическое единство науки и философии^⁸.

Итак, главная особенность древнегреческой философии (напомним: для Бердяева - философии вообще) – ее установка на логичность как упорядоченность не стихийного происхождения.

Однако сам факт трансляции античной философской парадигмы на протяжении двух с половиной тысяч лет не оставляет сомнений в том, что за истекшее время она не только значительно трансформировалась, но и получила серьезные деформации.
Учитывая степень смещения акцентов, в результате чего античность перестала функционировать как живой культурный тип (оставаясь лишь «конкретным идеалом» для – по крайней мере - некоторых этапов западноевропейской культуры), можно сделать вывод: влияние античной парадигмы на философствование последующих веков является не прямым, хотя и существенным. В соответствии с этим есть смысл говорить об особенностях преломления античной парадигмы в средневековой и новоевропейской философии. Среди таких особенностей - рост рефлективной составляющей философского метода, усиление его подчинения исходной интуиции о совершенном первоначале бытия (средневековье), постепенно сменившееся антропоцентрической установкой (Новое время).

Согласно Бердяеву, «бытие», «Бог», «трансценденция» в средневековой философии постепенно утрачивали свою подлинно «мистическую» (т.е. «связанную со знанием о тайне») составляющую. Поэтому они постепенно «превратились в понятие», утратившее признаки живой жизни. Понятие – не просто разновидность «понимания», элемент человеческой интерпретации, искажающей исходное существование. Понятие становится элементом логики, т.е. схемы правильности, постепенно вытесняющей и подменяющей собой истину. Логика как наука о формах правильного мышления, начав с Аристотелевского варианта, где «чистой формой» и «мышлением» был сам Бог, трансформируется в формальную логику схоластики, где форма мышления становится Богом (или, по крайней мере, Его гласом, доступным простому смертному). Желание выявить степень аберрации и, соответственно, «величину ошибки», связанную с погрешностями человеческого рассуждения, привело схоластику не только к величайшим логическим открытиям, на много веков определившим пути развития европейской культуры и, в конце концов, давшей миру символическую логику 19–20 веков, - вместе с основанным на ней компьютере. Особый интерес к логике уже в рамках самой схоластики спровоцировал антропоцентризм: интерес к разуму «как инструменту познания» истины и «участнику» диалога с Богом неизбежно привел к тому, что цель такого диалога со временем скрылась из виду, «потерялась». Таким образом, переход к антропоцентрической (и секулярной) модели культуры Нового времени явился закономерным результатом «зацикленности» средневековья на проблемах логики (точнее, на форме-схеме правильного познания). Как следствие, экзистенциальное присутствие настолько растворяется в понимании, что, в конце концов, скрывается за абстрактными понятиями. Логика становиться подобием акушерских щипцов, с помощью которых сократ Нового времени надеется извлечь из ученика не родившуюся идею. «Искусственность» культуры, о которой так много размышляет Бердяев, все больше начинает проявляться как ее «противоестественность». Своеобразный онтологический номинализм, заданный подобным подходом, трактует экзистенциальный центр – Бога – как подобие объективированного (тварного и падшего^⁹) мира. Отсюда – аберрации в отношении к Нему, выстраивающие перспективу манипулятивных усилий, создающих возможность допущения реального, не эсхатологического, построения Царствия Божия на земле.

В то же время, анализируя особенности философского метода средневековья, Бердяев констатирует усугубление процесса противопоставления таких абстракций, как «первоначало» и «человек». Данное противопоставление «разрывает» конкретное существование личности и его метафизический источник.

Контрольные вопросы.

Каковы, с точки зрения экзистенциальной диалектики Н. Бердяева, особенности античной философии?
Каково место русской философии в европейской культуре?
На каких русских авторов опирается Н.А. Бердяев в разработке своей версии философии культуры?
Почему античная модель культуры продолжает оказывать влияние на современную философию?
Каковы особенности средневекового философского метода? Чем он отличается от античного рационализма?

2. Переходные эпохи и их роль в развитии европейской философии культуры

Особый интерес Бердяева направлен на выявление характерных черт так называемых «переходных эпох» (к которым современные исследователи относят, помимо эллинизма и Возрождения, эпоху переживаемого в наше время всестороннего кризиса культуры, часто обозначаемую как «эпоха постмодернизма»).

С точки зрения русского мыслителя, особо значимым показателем «кризисности» современного образца выступает кризис классической рациональности 19-20 в.в.. В центре внимания здесь оказывается философский иррационализм 19 - начала 20 в.в., одинаково захвативший как западноевропейскую, так и русскую почву.

«Западный» философский модернизм этого времени может быть представлен экзистенциально-диалектическим анализом философии культуры таких авторов, как С. Керкегор, К. Маркс, Ф. Ницше, З. Фрейд. Исследование показывает, что «переключение» европейской философии на рефлексию по поводу кризисного состояния культуры пронизывает творчество этих мыслителей. Лейтмотив «кризиса», в свою очередь, оказывает обратное (хотя и неоднозначное) воздействие на культуру и философию. При этом обнаруживается тематическое и содержательное пересечение позиции Бердяева и европейских «буревестников», отчетливо осознанное русским философом как один из источников его позиции. Поэтому весьма плодотворным предстает сравнение основных линий методологической концепции Бердяева с их аналогами в творчестве названных выше деятелей. Такое сравнение неожиданно демонстрирует почти полный их изоморфизм – при значительной разнице оценок в суждении о конкретных истоках и перспективах развития культуры. Оказывается, что с сугубо формальной точки зрения Бердяев достаточно «вольно» оперирует основными положениями ницшеанского нигилизма, керкегоровского экзистенциализма, марксистского позитивизма и фрейдистского психоанализа. Фактически, он использует эти философские «форматы» как своеобразные «маркеры», позволяющее уточнять собственную позицию. Эта особенность философского метода экзистенциальной диалектики, однако, парадоксальным образом сохраняет, а не перечеркивает наследие указанных мыслителей: оно раскрывает свой креативный потенциал в живой дискуссии, оказавшейся возможной «через время и через расстояние».

Примечательно: все перечисленные выше направления трактуются Бердяевым как иррационализм, т.е. фундаментальное переосмысление базовых особенностей античного логоса. Одна из причин выявленного «засилья» анти- и вне разионализма этого времени – в том, что определенность разума трактуется западноевропейской философией 19 - начала 20 века исключительно как его ограниченность. Ограниченность, в свою очередь, предстает как схематичность и нежизнеспособность.

Бердяев показывает «относительную правду» иррационализма, которая состоит в том, что выведение «бывания», жизни, «за скобки» смысла не может считаться оправданным. С другой стороны, как было отмечено ранее, усиление значения «исчисляющей» роли разума в эпоху средневековья и Нового времени подвело культуру к предельной формализации понимания смысла и своих отношений с ним. Но такое усиление в пределе – абсурд. Оно не разумно, иррационально, по самому своему существу. Парадокс иррационализма, таким образом, состоит в усилении – до абсурда – установки на «исчислимость» как основное свойство разума (не важно, принималось ли оно «положительно», как это делал позитивизм; или признавалось негативным свойством, как в случае «философией жизни», экзистенциализмом или психоанализом).

«Прививка иррационализма», полученная культурой благодаря указанной философии, привела к осознанию невозможности свести феномен смысла ни к содержательному, ни к формальному набору параметров, ни к какому алгоритму, способному раз навсегда удержать фиксированные отношения с ним.

Кризис, переживаемый культурой в настоящее время, осмысливается русским философом в терминах кантовского «трансцендентального поворота» философии. С точки зрения Бердяева, именно Кант, с его предельной схематизацией рациональности, открыл дорогу иррационализму. Но именно Кант заложил фундамент иного понимания самого разума, - по сравнению с теми «среднестатистическими» подходами к рациональности, которые существовали (и существуют по сей день) как симптомы «кризисного» ее состояния.

В русской философии 19 - начала 20 в.в. лейтмотив «кризиса» присутствует едва ли не с более раннего времени, чем в философии западноевропейской. Философский модернизм «серебряного века» подробно фиксирует проблематику кризиса культуры. Ее развивают: русские экзистенциалисты – Ф.М. Достоевский и Л. Шестов, а также теософы и представители «нового религиозного сознания» (Д.С. Мережковский, А. Белый и др.).

Особенность «русского» видения проблемы состоит в том, что именно представители религиозной философии (и прежде всего, «открытый» Бердяевым как незаурядный философ, - а не просто публицист и проповедник, – А.С. Хомяков^¹⁰) настоятельно отмежевывались от «стандартного» сведения разума к нежизнеспособной схематизации. Причем ссылаясь на традицию отечественной мысли, уходящую корнями в святоотеческую литературу и ее философскую «пролегомину» - философию Древней Греции^¹¹.

Именно благодаря неоднородности подходов к проблеме античного образца культуры и его влияния на современность, русская религиозная философия задала целый спектр возможных подходов к данной тематике. Этот спектр разворачивается между крайними позициями. Одна из них может быть представлена как указание неизбежности и «корректности» отказа от логоса в пользу признания базовой природы языческой «дионисийской стихии» в культуре (антропософы, «новое религиозное сознание» Д.С. Мережковского и З. Гиппиус). Другая раскрывает сакральную природу разума как особой формы связи с сакральной же основой космичности, - порядка, - в природе, обществе и мышлении (экзистенциалисты и славянофилы).

Русский иррационализм в значительно большей степени, чем иррационализм западный, тяготеет не к отказу от разума вообще, а к попытке переосмыслить его структуру и отношение человека к ней. При этом выясняется, что тайна «оправдания разума» кроется в тайне соотношения в личности (и, соответственно, в культуре) уникального, неповторимого, - и универсального, всеобщего. Именно здесь, по мысли автора метода экзистенциальной диалектики, кроется загадка трансформаций и модификаций, которые претерпевала человеческая мысль в рамках ориентированной на античный образец культуры.

Как следствие вопроса о кризисе рациональности возникает вопрос о возможности его преодоления. Поэтому особым пунктом рассмотрения становится проблема «новой рациональности» - осуществленная в рамках кризисного периода попытка «спасти» философский логос от напора иррациональной стихии. Первенство формулировок здесь, видимо, стоит все же оставить за представителями феноменологической школы (многие идеи которой, по понятным причинам, оказываются созвучны идеям неокантианства). Показательными фигурами в контексте критики рационализма, стремящейся все же сохранить, а не уничтожить его, являются Э. Гуссерль и его ученик, экзистенциалист М. Хайдеггер – философские «соработники» Бердяева по цеху «новой рациональности».

Центральная интуиция «новой рациональности» очевидна. Это попытка «спасения» классики путем ее трансформации за счет введения элементов иррационализма. В числе таких элементов оказывается необходимость признания фактом сознания запредельной ему очевидности, непознавательной по своему происхождению (вера). Эта очевидность предстает как «знак вопроса» неокантианцев, отрицающих существование «вещи самой по себе»; «жизненный мир» «позднего» Э. Гуссерля; Da-sein М. Хайдеггера…

Известны сходные попытки, предпринятые в рамках философии, отнесенной ранее к иррационализму. Так, для обозначения реальности, значительно более широкой, чем сознание (и, следовательно, являющейся более фундаментальным пластом существования), марксизм использовал понятие «деятельность», «философия жизни» - понятие «жизнь», экзистенциализм С. Керкегора – понятие «существование». Все они, так или иначе, опираются на введенное А. Шопенгауэром понятие воли – спонтанной активности, слепой и бессодержательной по своей природе и заранее противопоставленной разуму как его антагонист и в то же время предвечный безосновный источник.

В отличие от перечисленных направлений иррационализма, «новая рациональность» не отказывают «запредельной» сознанию очевидности в праве на упорядоченность, т.е. разумность. Однако эта разумность интерпретируется не как индивидуально сконструированная схема, согласно которой должен работать мир. Отнюдь не всегда доступная индивидуальной рефлексии, упорядоченность существования проявляет себя прямо и непосредственно только в факте существования метода, т.е. способе и пути, общения человека с этой космо-логичностью бытия. Бог сверх-разумен; мир – до-разумен. Но мир – место встречи Бога и человека, место их сотрудничества, одним из орудий которого является человеческий разум. Таким образом, «новая рациональность» призывает отказаться от ущербного «разумоцентризма» в пользу выяснения его места в иерархии существования.

К «западным» рецептам «спасения рациональности» примыкает идея русского пути, предложенная Николаем Бердяевым, - его экзистенциальная диалектика.

Важно, что Бердяев не растворяет свой философский метод ни в одном из близких ему по времени идеолого-социокультурных направлений в самой России. Он одинаково далек и от славянофильства с его утверждениями, легко соскальзывающими к переводу идеи о мессианской роли Руси в этнографо-историческую плоскость; и от западничества, так болезненно «не к месту» откликающегося на «убожество русской жизни»; и от евразийства, убеждающего общественность в том, что под «мессианский проект» России, «сплавившей» Запад и Восток, надо бы ей помочь устроится, укорениться в новом советском режиме.

Что позволяет Бердяеву оставаться в роли «независимого эксперта»? Видимо, здесь стоит вспомнить принципиальную установку его философии на свободу в сочетании с религиозным (а именно, православным) характером рассуждения. Это позволяет связать философию культуры с философией истории, выявляя духовную «систему координат», связанных с поляризацией на добро и зло. И в космическом, и во всемирно-историческом планах подобная «поправка» дает возможность оценить «знак», а следовательно, и направление, духовного процесса, который определяет развитие конкретно-исторических событий в ту или иную сторону.

При таком прочтении философия истории неизбежно представляется как реализация свободы человека, имеющая глубокий экзистенциальный смысл. А именно, дар свободы был в определенный момент «повернут» человечеством в определенную сторону, в сторону зла. Этот «поворот» не отменяет «координаты добра»; однако он делает движение к ней весьма проблематичным. Таким образом, философия истории – не просто набор флуктуаций спонтанной активности (как это представляется «социальным материалистам»). Оставаясь на поверхности именно таким, по существу он есть не что иное, как попытка культуры пробиться «назад к Богу», некогда оставленному человеком. Попытка обрести утраченную непосредственность видения и действия, невозможную как былое «нерасчлененное единство», но настойчиво требующуюся как его восстановление, спасающее то, что можно спасти.

В таком контексте удачно выявляется духовное основание того пути, по которому идет христианская культура и которое не отменено ни кризисами, ни их отсутствием: все, что можно «переработать», отделяя зло от добра «внутри» каждого явления, - должно быть сохранено. То самое «рациональное зерно», «момент истины», как называл его Гегель, - есть действительное присутствие истины, даже «в модусе отсутствия». Именно поэтому, между прочим, (не смотря на все теоретические издержки, так внятно обозначенные Бердяевым) в европейской философской мысли оказался так силен онтологизм: он требует признания Истины как существующей - вне зависимости от способности ее воспринимать. Только такой подход может обеспечить человеку возможность восстановления утраченных связей с ней.

Онтологизм, собственно, и есть вера в философском аспекте. Причем все попытки «сбрить» его как «умножение сущностей», столь распространенные до сих пор в таких парадоксальных дисциплинах, как, например, теоретическая социология или теоретическая политология, терпят крах. При всей, казалось бы, обеспеченности конкретных исследований в этих областях – и практической незначительности философии как онтологии.
Выводы

1. Проблема метода – одна из центральных в европейской философии. При всем разнообразии подходов, эта тема «всплывала» в истории западноевропейской философии с неумолимым постоянством. Нет сомнения в том, что она прямым образом связана базовыми особенностями «западного» типа мышления. Экзистенциальная диалектика Н.А. Бердяева, таким образом, оказывается в русле фундаментальных философских исканий, представляя собой значительный этап их современного развития.

Постановка проблемы метода косвенно указывает: названному подходу изначально свойственно противопоставление человека и истины, парадоксальным образом не только разделяющее, но и связывающее их. Архетипическая модель, заложенная в основу представлений о познании, видится, таким образом, как встреча путника, идущего по дороге, с неким встречным движением, манифестирующим свое существование. «Встречное», с одной стороны, раскрывается навстречу «интересующемуся» человеку; с другой, это раскрытие остается для человека неполным в силу его собственных возможностей, и (возможно в силу этого) загадочным и влекущим.

2. Общим «прототипом» описанного архетипа является античность. Опять же, при всех «колебаниях» тех или иных деталей подхода к методу (в рамках тех или иных философских концепций), общей остается сама модель «пути». Трактуется этот путь достаточно разнообразно.

3. «Колебания» предпочтений того или иного содержания пути, видимо, сопровождали данную архетипическую модель на протяжении всего времени ее присутствия в философии и культуре. По существу, устойчивое предпочтение какой-то одной (причем не всегда однородной, - как, например, в случае с «борьбой» эмпиризма и рационализма в начале Нового времени) содержательной установки – неизменно сменялось ее отторжением (опять же содержательным) в рамках периода «смены эпох». Именно в такое время шла речь о «кризисе культуры» и о возможностях ее выживания, связанных, в том числе, с активизацией миграционных процессов, острее провоцировавшей философию на решение «проблемы иного» (присутствующую, понятно, в философии изначально), и т.д.

Таковы, на наш взгляд, эпоха эллинизма и эпоха Возрождения. Сюда же примыкает эпоха, условно обозначенная нами как эпоха постмодернизма, берущая свое начало в философии Канта и получающая «крайнее» воплощение в концепциях Шопенгауэра, Ницше и Достоевского.

4.Экзистенциальная диалектика, предложенная Николаем Бердяевым, есть попытка продолжить дело философии в условиях современной ситуации. Этот метод стремится обозначить узловые точки европейской ментальности и, опираясь на них, привести в действие собственную работу ума человека, вовлеченного в философскую процедуру. Строго говоря, эта попытка не претендует (как и вся философия) на открытие чего-то такого, чего «нет». Этим она отличается от фантазий, - работы сознания, родственной ей по виду, но противоположной по результатам. Экзистенциальная диалектика побуждает человека все время приближаться к тому, что «есть». В этом – ее родство с наукой. Но здесь же оно заканчивается, поскольку наука предполагает возможность «зеркальных» отношений между «есть» и человеческим существованием. Экзистенциальная же диалектика строится на презумпции не-зеркального, а, если можно так выразиться, вертикально-проекционного отношения между «есть» и человеком.

5.Экзистенциальная диалектика не претендует на роль «панацеи» от всех бед, постигших человечество в нынешнее время. Однако она претендует на роль путеводной нити, которую «прядет» духовно-душевная сфера человеческого существования по мере своего движения по пути истины, по ходу своего пути.
Контрольные вопросы.

Что такое «переходные эпохи»? Какие переходные эпохи выделены в философии культуры Н.А. Бердяева?
Почему в экзистенциальной диалектике кризис философского рационализма считается существенной чертой современного кризиса культуры?
Что такое «новая рациональность»? Кто из западных и русских авторов развивал ее основные положения?
Противоречат ли, с точки зрения Бердяева, вера и разум? Почему?
Возможна ли «православная философия»? Почему?
Что такое свобода?

3. Экзистенциальная диалектика как направление и метод современной философии
Экзистенциальная диалектика Н. Бердяева, стремясь преодолеть односторонности крайности «абстрактного рационализма» и «расплывчатого иррационализма», формируется как особое направление современной философии, выходящее далеко за временные рамки жизни мыслителя. Претендуя на единство «содержательной» и «формальной» составляющих, реализуемое как определенный способ рассуждения, это направление предстает также как метод, путь мышления. Он соединяет в себе уникальность философского поиска в новейшее время – с общезначимостью магистральной установки культуры на поиск истины.В совю очередь, данный метод предстает как новая парадигма философского мышления^¹², соединяя методическую установку с конкретной содержательностью определенного направления современной философии.

Анализируя экзистенциальную диалектику как направление современной философии, необходимо остановиться на двух основных вопросах. Во-первых, в чем состоит феномен экзистенциальной диалектики «сам по себе», в максимально возможном отрыве от исторического контекста, рассмотренного ранее? Для выяснения данного вопроса уместно вначале определить, что такое экзистенциальная диалектика, каковы ее духовные основания, существенные черты и особенности применения. Во-вторых, необходимо проследить, насколько возможно, «структурные параметры» интересующего нас явления. Здесь нельзя обойти вопрос об антиномичности мышления, столь живо обсуждавшийся и предшественниками, и современниками Бердяева. Особенности его собственной позиции по данному вопросу помогут подойти к теме экзистенциального уточнения понятий как своеобразном способе раскрытия смысла внутри человеческого существования. Это, в свою очередь, поможет прояснить роль «странного» способа мышления русского философа, часто ошибочно отождествляемого с признанной им самим «не академичностью» стиля.

Все это, в свою очередь, должно помочь понять исследуемый метод как многослойное явление, определенным образом «работающее» в поле современной культуры.

Разбор феномена экзистенциальной диалектики необходимо начать с выяснения духовных оснований этого явления. Нельзя забывать, что, согласно главной своей интуиции^¹³, этот метод не претендует на статус нового всеобъемлющего метода в философии, - по типу, скажем, «индукции» Ф. Бэкона или «дедукции» Р. Декарта. У Н. Бердяева нет стремления «обобщить» данные наук или попытаться «свести» все знания в единый компендиум, способный вооружить человечество гарантированным средством достижения истины. Нет у него и цели прояснения предельно общей картины мира, позволяющей выводить частные законы из общетеоретической концепции.