Дмитрий Ахметшин
Скачать 2.8 Mb.
|
| Глава 8 С того самого вечера на крыше они с Катей часто бывали вместе. Кто-то за кем-то заходил, и шли куда-то, разгоняя по мокрым самарским улицам воду. Обменялись телефонами, но звонил Ислам редко. Только когда требовалось назначить встречу. Назначал, и быстренько прощался. Просто потому, что не любил разговаривать по телефону. И правда – какой в этом смысл? Поболтать, обменяться новостями можно и лично. При личной встрече ты видишь, как играют на лице тени, слышишь дыхание и можешь, умирая где-то внутри от восторга коснуться запястья или приобнять за талию. Она же не звонила совсем, но и это его совершенно не трогало. Возможно, у неё была аська, но Хасанов не спросил. Катя не похожа на девушку, которая зависает в аське. Такая, которая может извлечь чистые эмоции из каждого момента, из любой встречной мелочи, в электронном общении не нуждается. Бесцельные прогулки – всё равно бесцельные прогулки, даже если под рукой есть девушка. К ним Ислам так и не приспособился. Когда нет цели, идти куда-то он не может. Быстро начинает «вихлять» - залазать ногами на газон, лезть под ноги другим пешеходам. - Своди её куда-нибудь погулять, - говорит Паша, но для Ислама это звучит, как «поставь её красить забор и сделай так, чтобы ей было не скучно». Так же страшно. Метод Тома Сойера тут не сработает. Со временем Ислам пришёл к выводу, что он слишком молчаливый. Когда болтаешь без умолку, можно хоть круги вокруг лотка с мороженым нарезать. О да, слушать он умел. Умел вставлять замечания, иногда остроумные и в меру уместные, подтрунивать, стебаться и показывать интерес – тем более, если на самом деле интересно слушать. Но какая бы ни была разговорчивая девушка, рано или поздно потоки слов иссякают, она выдыхается и вот уже ты ощущаешь этот жалобный взгляд. Мол, поговори со мной теперь ты. Расскажи что-нибудь интересное… Ислам умел чувствовать молчание. Неизвестно, как его ощущала она, но для Ислама это молчание физически давило на макушку, где тут же просыпались и принимались копошиться, как злые бактерии из рекламы, мысли. А что если она подумает, что он скучен? Что значит «подумает»? Он ведь на самом деле скучен, молчалив и неловок. Забывчив и нетактичен. Катя тоже не больно разговорчива. Любит хранить все эти интересности внутри себя, выдавая собеседнику по крупицам. Любит заглядывать в глаза, и, похоже, любит, когда он по глазам читает эти мысли. Смеётся, когда Ислам говорит – ты подумала сейчас о том-то и о том-то. Или – я с тобой согласен, но считаю, что… Но иногда такое выдаст – ух! Один раз взяла и поцеловала его. Просто ни с того ни с сего - Ислам в силу понятных причин не помнит, о чём тогда шёл разговор. Ни с того ни с сего она обхватила его за шею, и чмокнула в щёку. И потом смущённо и слегка воровато наблюдала за тем, как краска всё сильней заливает лицо. Пока Ислам не стал себя чувствовать, как банка с томатным соком. За неимением прочих тем для разговора, Ислам рассказывал про посетителей в баре. Когда работаешь в кафе в старом городе, публика у тебя собирается самая разная. Как назло, все эти занимательные люди, стоило ему открыть рот, куда-то исчезали. Его раздражало до дрожи в руках. Как же так – вот он в голове, живой человек, интересный, по-своему забавный, а как пытаешься про него рассказать, больше пары слов сказать не можешь. Более того, мстительно хохоча, он тут же превращается у тебя в голове в безликую серую куклу, набитую пухом, и даже смех утрачивает выразительность, превращается в безнадёжный бумажный шелест. Сейчас осень, и Хасанов только выкатился на поле второго курса набитым воздухом мячиком. Две команды, одна из которых работа со всеми её завсегдатаями, другая из преподавателей, начнут футболить его друг другу, а он, подскакивая на неровностях, будет пытаться успеть туда и сюда. И задержаться посередине, где затерялась его личная жизнь и друзья. Чтобы не потерять работу, он не ездил домой на всё лето. Отпросился у Сонг на пару недель в июле, чтобы повидать родню, и обратно, в духоту большого города, облизанную влажным языком Волги. Почему-то все города кроме родного казались Хасанову огромными мегаполисами. Хотя Уфа, мягко говоря, не намного меньше. Миллион жителей, как-никак. Самара первое время ошеломила его своими размерами. А друзья-самарцы рассказали потом, какими большими им кажутся другие города - даже соседний Тольятти. Когда ты здесь живёшь, и можешь по кратчайшему пути проехать из точки А в точку Б, всё кажется твоим личным, и с лёгкостью умещается в кармане. Неизвестность же не умещается нигде. Катя редко задавала вопросы. А когда спрашивала, это могло быть что-то необычное. Что-то, что ни за что бы не догадался спросить кто-то другой. - А что тебе больше нравилось в детстве? Яблоки или орехи? - Наверное, и то и другое. - Я вот например терпеть не могла грецкие орехи, - со значительным видом сообщает Катя. - Особенно в скорлупе. Пытаешься расколоть, а они – ни в какую. У тебя такое было? Ислам говорит с улыбкой: - Похоже на какие-то психологические тесты. Словно, знаешь, ты спрашиваешь, что я больше любил, яблоки или орехи, а сама проверяешь, упорный ли я человек, или нет. Умею ли я добиваться цели, «разгрызать орешки». И всё такое. - Звучит очень по-дурацки, - серьёзно отвечает Катя. - Мне просто интересно, что тебе нравится. Ненавижу подтексты. - Ладно, ладно, извини. Ислам выставляет перед собой руки, и тут же начинает злиться на себя. Чуть что, сразу лезет извиняться. Ну куда это годится? Но она, похоже, всё равно не слушает. Откопала в себе очередную головоломку, и бросилась её разгадывать. - Или всё-таки люблю… нет, я обожаю подтексты. Когда между строчек что-то ещё написано, это ведь втройне занятно. Правда? Пожалуй, я не люблю такие явные подтексты. Жуткая фальшь на самом деле. Растеряно смеётся, глядя на Ислама снизу вверх. Напоминает почему-то раскраску, которую раскрасили не теми цветами. Ислам вздыхает. Похоже, она не только для него такая вся загадка. Но и для себя. - Я люблю танцевать, - рассказывает она, - Обожаю. Даже не так… как бы тебе попонятнее сказать… танцы – это вся моя жизнь. Танцами можно сказать всё, выразить любые эмоции, донести до зрителя то, что не всегда можешь донести словами. Слова вообще довольно дурацкая вещь. Кто их только придумал?.. А вот танцами можно всё. - Это ты так думаешь, - говорит Хасанов. – Потому что этим занимаешься. Для меня танцы – тёмный лес. Если бы кто-то хотел до меня что-то донести танцами, я бы нифига не понял. Я вот например уверен, что смогу донести что угодно до человека жестами, когда вокруг шумно - играет музыка все орут и за спиной над тобой нависает босс. Смогу рассказать, сколько стоит коктейль и как пройти к туалету. И то ни черта не понимают. - Это не то, - говорит сердито. – Ты не понимаешь. Ну вот. Обиделась. Ислам обругал себя последними словами. Сколько раз зарекался спорить с девушкой, всё равно, что-нибудь да проскочит. Да и прозвучало это, должно быть, довольно глупо. - Извини. Разглядывает вялые листья на ветке тополя. Заключает один между пальцами, он хрустит и ломается, словно песочное печенье. - Просто ты не понимаешь очевидные вещи. - Да, - покорно соглашается Ислам, - пожалуй, не понимаю. - У тебя есть что-нибудь, чего ты бы хотел в жизни добиться, - спрашивает она после долгого молчания. Ислам дёргает плечами. Есть что-то, что ещё не сформировалось до конца в голове, но что это, и как облечь это в слова?.. А Катя уже что-то говорит. У неё на всё есть своё мнение, и спрашивает тебя о чём-то она только для того, чтобы рассказать, что об этом думает она. - Я не люблю людей, смыслом жизни которых является сиюминутное существование. Таких спросишь, а они говорят – хотим квартиру собственную. Или машину. Или открыть фирму. - Кто же их любит. - Тем не менее, их вокруг полно. Это мужики. И ещё, представляешь, предъявляют: ты, мол, баба, красивая притом, тебе замуж выскочить раз плюнуть. - А ты их, конечно, разоблачала, - с сомнением говорит Ислам. - Конечно! Ну, в принципе, они не совсем виноваты. Девушкам вообще лишь бы замуж за кого побогаче выскочить. Какие-то они недальновидные все. Глупышки. Ну представь, выскочит она замуж, и что дальше? Допустим, повезёт, и будет жить на всём готовом. Ездить на жёлтеньком матизе. А тут долбанёт две тысячи двенадцать, и останемся мы все без света. Машины никому нафиг не будут нужны, стоят без горючего на дорогах, глупые жестянки. Роскошная квартира на двенадцатом этаже окажется тюрьмой. Вокруг все склеивают ласты. И все, побросав своё барахло, бегут из города прочь по деревням. И там придётся доить коров и отбиваться от мародёров. Я им всё это объясняю, а они не поймут. - А у тебя есть цель? – спрашивает он. - Моя цель - это поиски цели в жизни, - отвечает с готовностью. - Мне кажется, осознать, что вся эта материальная чушь лишь ступеньки к чему-то большему, это уже огромный шаг. И другой шаг то, что эти ступеньки и не нужны вовсе, если у тебя за плечами есть крылья. - Не подумай, что я тупой. Но я не очень понимаю. - Откровенно говоря, я и сама не больно-то понимаю. Поэтому и ковыряюсь во всей этой психологии и философии. Иногда в религию заносит. Иногда сама себе напоминаю червя в земле, - она грустно улыбается. – Ты молодец. Хотя бы выслушал и сразу не бросаешься с кулаками – защищать барахло у себя в голове. Мне кажется, чем больше людей к этому придут, тем легче будет жить на свете. Если хотя бы часть людей поднимется в воздух, на земле будет легче дышать. А за первыми потянуться и остальные. Кроме того, одной там, в небесах, очень скучно. Ты не представляешь, какие они большие и пустые. Представляю, - думает Ислам, вдруг содрогаясь от нежности и от одиночества. - Ты ведь был у неё дома? – спрашивает как-то Паша, и Ислам кивает. Был, и не раз. В последний, например, они сидели за чашкой лимонного чая и обсуждали прочитанные книги. Её комната – это нечто особенное. Количеством вещей напоминает комнату Яно – может быть, количеством, но, конечно же, не идеальным порядком. Всё, что у первого валяется на полу и колышется под ногами многомесячным культурным слоем, здесь знает своё место. А между тем вещей много, очень много, и диву даёшься, как они все могли здесь поместиться, не нарушив кристального порядка. Словно кусочки паззла складываются в единую картинку. Пахнет апельсиновой цедрой, в солнечные дни из окон извергается водопад света. Шторы всегда отдёрнуты, по столу гуляет декоративная китайская чашка из тонкого стекла и разноцветные фломастеры. Больше там ничего нет – кроме карандашницы и аккуратной стопки тетрадок. А, ещё пузатый и серый, как большой тюлень, дремлет в его углу старинный ноутбук. Зато на полках множество самых разных мелочей, выстроенных в строгом порядке. Книги корешок к корешку, диски ровными рядами. Картины и пачка открыток. Чёрные колонки, как два больших камня, хранят значительное молчание, и тихо сопит их брат чайник, похожий на чёрного пингвина. Здесь есть место несовершенству, и это цепляет. По полу нет-нет, да и прокатится, как перекати-поле, пылинка, на подоконнике забытая с утра чашка с остатками кофе. - Я не очень люблю готовить, - говорит Катя, - поэтому придётся перебиваться чаем. - Чем же ты питаешься? Надеюсь, не дошираками? Ислам косится в мусорную корзину у двери, боясь разглядеть там ненавистные жёлтые пачки. Какая бы еда не была у него дома, какой бы восхитительный запах не томился над кастрюлей на плите, обязательно придёт Мишаня, и заварит доширак. Всё испортит этим противным химическим запахом. Будет есть, чавкая и горящими глазами зыркая по сторонам. - А есть майонез? – обязательно спросит он с набитым ртом. - А есть мозги? – непременно ядовитым голосом парирует Ислам. Некоторые вещи не меняются. Кажется, будет Миша постарше, станет сотрудником какой-нибудь солидной фирмы, он и в ресторанах будет пытаться заказать китайскую лапшу. Катя рассеяно переставляет маркеры на столе. - Йогуртами. И покупаю различные булочки в супермаркете напротив. С черникой – просто прелесть! Откровенно говоря, у меня получаются только пирожки. Но самой для себя их готовить… знаешь, как-то странно. Как будто ты единственная осталась на планете, и тебе некого позвать в гости. А если есть кого – то выходит, будто я заманиваю их пирожками. И так плохо, и так. Поэтому они у меня только по большим дням – когда собирается компания, или когда сама хожу в гости. Живёт она одна. Так уж получилось, что при равнозначных размерах общаг в женской проживает куда меньше народу, поэтому во многих комнатах по одному постояльцу. - Если девушка приглашает тебя к себе, значит, она уже готова, - говорит Паша. – Она полностью тебе доверяет. Знаешь, что это значит? Что ты должен включить мужика. Не упусти свой шанс, приятель. Но Ислам ничего подобного не чувствовал. Смотрел, как кружится долька лимона в кружке, да слушал запах апельсинов. Почему-то здесь молчать было куда легче. Когда темы для разговора исчерпывались и оставался только чай, молчание как-то само собой нисходило на них. Оно было очень естественным, как пейзаж за окном, как звук радио из соседней комнаты. Здесь никогда не играла музыка, но, откровенно говоря, она была не нужна. Музыка формировалась из окружающих звуков, из волн света через незадёрнутые шторы, своеобразным амбиентом, музыкой окружения, радиостанцией помех. Не было ритма – всё вокруг просто происходило. Ничего подобного Ислам не чувствовал больше нигде. Катя молчала с удовольствием. Пила свой чай, тихо звякая ложечкой, и улыбалась глазами. - Наверное, тебе здесь хорошо спать, - сказал как-то Хасанов. - Прекрасно, - говорит она. – Знаешь, тут спится куда лучше, чем где-то ещё. Чем дома. Я очень люблю бывать дома, но, откровенно говоря, только из-за братика и немного из-за мамы. Ночевать я там не люблю, максимум одну ночь выдерживаю. Комната размером со стадион, представляешь? А здесь всё маленькое. Наверное, потому здесь так уютно. Когда я закончу учиться, не буду туда возвращаться. Перееду куда-нибудь в однокомнатную квартиру, чтобы комната была крошеная. Вроде этой. Обставлю её по своему вкусу. Она опускает руки, смеётся. - Наверное, я жуткая эгоистка. - Совсем нет. - Эгоистка. Что-то я всё о мебели. О том, где лучше спать… смех, да и только. - Давай тогда о чём-нибудь другом. - Предлагай. - У тебя есть брат? Расскажи о нём. - Да! – завелась мгновенно, так от искорки вспыхивает пропитанная бензином бумага. - Он настоящий лапочка. Младше меня на два года, очень умный. Учится, правда, из рук вон плохо, одни тройки, но всё равно, он у меня умница. Когда мне было семь лет кто-то меня спрашивал – кого ты больше любишь, маму или папу? А я отвечала – братика. - А мой старше. На четыре. Стажируется в Японии. Отношения между братьями немного не такие, как между братом и сестрой. Но в общем, я им горжусь. Он классный. - Так вот, - смеётся. - Мы оба, получается, братофилы. Один раз он попытался её поцеловать. Они вдвоём снова у неё, и вот уже две минуты снизу доносится шум – словно мимо топает рота солдат с обязательным сержантом-запевалой. И песня - что-то отдалённо знакомое. Эти звуки вторгаются в сонный будничный мир здания постепенно, завоевывая комнату за комнатой. За стенкой приглушили радио. Этажом ниже покатывались со смеху и что-то кричали. Ислам и Катя подскочили к окну; позади грохнулся стул. С десятка два парней, выстроившись перед окнами в шеренгу, орали песню Псоя Короленко. Да, ту самую, которую этот колоритный еврей исполняет с Наташей Беленькой. - Что это? Голос её вот-вот готов сорваться на смех. - А, это флэшмоб, - говорит Ислам. – У нас в форуме темка ходила. А я и забыл. Чёрт, - он сам не может сдержать смеха, больно уж забавно выглядят обращённые вверх лица, слишком нестройно, и в то же время душевно выкрикивают слова. - Мог бы стоять с теми внизу и так же потрясающе лажать. Вон, кстати, Лёня. - Это потрясающе. Ты можешь им сказать, что они молодцы? Всем. Если я сейчас побегу туда, вниз, их всех обнимать, боюсь, не все оценят. - Всех я вряд ли поймаю. Поцеловать девушку очень трудно, если вы не на одной волне. Всегда найдётся тысяча отговорок для самого себя, вроде – момент не очень подходящий, или – а вдруг она меня отошьёт? Во всяком случае, для простого паренька вроде Ислама. Но если вы оба находитесь на одной волне, что-то происходит. Какой-то переключатель щёлкает в голове, и всё твои отговорки становятся несущественными. Профессионалы, вроде бы, умеют несколькими приёмами создавать эту волну – Ислам совсем в этом не силён. С такими вопросами нужно к Паше. Их волны совпадали чаще всего именно здесь, в этой комнате. Так, во всяком случае, казалось Хасанову. Его от самых пяток до макушки заполнял некий пьянящий туман, словно графин красным вином, и стоило щёлкнуть тумблером, убрать заслонку, как этот туман бил в мозг с мощностью парового молота. - Включи самца, - звучал откуда-то из глубин черепа Пашин голос. - Иди в жопу, - отвечал про себя Ислам. Ладонь у неё на талии, тело слушается с трудом, неловкое, как будто набитый ватой манекен. Она замечает прикосновение, и поднимает на него глаза. И Ислам, вдыхая запах апельсина, целует её в губы. Точнее, пытается. Промахивается, губы обжигает кожа. Почему-то она хохочет, губы её в последний момент исчезают, снова и снова попадает в щёку или подбородок. Тело под руками напрягается, становится как кусок резины. Выворачивается из пальцев, не переставая хохотать, и в этом смехе ему чудится нечто неестественное, как будто щёлкает плохо отлаженный механизм. Ислам останавливает себя. Щёки пылают, в горле горит комок, а из груди рвётся дыхание, запертое там с десяток секунд назад. Скребётся и царапается, как закрытая в чулане кошка. Нет сил даже, чтобы извиниться. Да и не хочется извиняться, это слово всё корявое, в сучках и задоринках. Она всё ещё смеётся, но уже беззвучно, весь смех валяется под ногами, звенит при каждом движении, как будто вокруг разбросаны серебряные монетки. А глаза абсолютно серьёзны. Песня за окном смолкает, парни ещё что-то орут выглядывающим из окон мордашкам и расходятся восвояси. Наверное, другой человек после такого случая послал бы всё к чертям, стёр номер из телефона и намылился бы в выходные гулять с приятелями и какими-нибудь подругами. Но Ислам только разозлился на себя. Так уж выходило, что что-то незначительное (пусть даже для прочих это было довольно важным делом) само как-то ускользало между пальцами, Ислам об этом нисколько не жалел. Вспоминал с иронией, думал - а, обойдусь. Но когда не по плану шло нечто, что он держал рядом со своей душой, когда путеводная нить в руках вдруг истончалась и рвалась, вспыхивала чёрная ярость на себя. Не смог, не добился, не получил!.. Сам виноват! – брызгал слюной Хасанов. И, засучив рукава, брался по новой. Поэтому через три дня, отработав своё в кафе, он ловит её утром возле кабинета социологии. - Привет, - говорит Катя. Заглядывает в глаза, как всегда, и Ислам, разглядывая зажатую меж зубами жвачку в уголке улыбки, чувствует, как натянутая где-то под сердцем струна страха ослабевает, и сердце снова бьётся ровнее, чище. - Хочешь сегодня сходить в кино? На «Черничные ночи». - Обожаю этот фильм. - Значит, в пять за тобой захожу? - Конечно. Я свободна. Буду ждать. Всё вернулось на круги своя, точно этого порыва и не было. Неожиданно в середине ноября пришла зима, за два дня снега выпало, как в январе, и стало ясно, что он уже не сойдёт до весны. Температура держалась в минус пять, а отдельные ошалевшие личности всё ещё ходили без шапок и в осенних куртках. С Катей они ходили кормить белок в загородный парк, и мерялись следами на безлюдных потемневших дорожках. Вместе, покатываясь со смеху, раскачивали люльку колеса обозрения, пытаясь заставить его снова поехать. Всё оставалось по прежнему, вот только Ислам выстроил внутри себя кирпичную стену, чтобы не позволить больше чувствам за неё прорваться. Кормил их, как голодных зверей, бросая за загородку вырванные из контекста образы, запахи, ломти её голоса и мандраж от случайных соприкосновений рук. Он очень боялся её потерять. Не отдавал себе в этом отчёта, но боялся до одури. Таким образом пришёл наконец-то декабрь, подивился снежной осени, и степенно проследовал за горизонт. Перед новым годом общага выглядела, словно почерневшее от старости лицо. Свет горел только в самом низу, окна там светились через одно, как редкие зубы. В курилке пооткрывали окна, и на лестничных пролётах хозяйничал пробирающий до костей сквозняк. Исламу не хотелось домой на праздники. Хотелось повидать Петра, но брат пропал на востоке. Не приедет ни на новый год, ни на рождество. Говорит, много работы. Спелся там с хорошими людьми и будет работать все праздники. Что же хорошего в этих людях, размышляет Ислам, если они заставляют тебя работать даже в новый год, когда все едят мандарины. Или что они там едят, в Японии?.. Может быть, сливы?.. Ты не понимаешь, - ответил брат. Это реальный шанс устроиться на нормальную работу. В солидной фирме. Не в представительстве солидной фирмы в российском мухосранске, нет, это и правда фирма с мировым именем. Осталось только чуть-чуть подучить язык, и контракт в кармане. И если ради этого придётся пропустить один новый год на родине, что ж, так тому и быть. Похоже, один только Ислам понимал, что это только начало. Пропустишь ты один новый год – и следом полетят все остальные. Обещал прислать на электронку фотографии. Но пользы от них… Ислам никогда не любил фото. Даже прекрасные моменты, запечатлённые на них, быстро покрывались пылью и обрастали, как затонувшие корабли, ржавчиной и морскими звёздами. Куда лучше, если бы от этих моментов оставалось что-то в голове, а не в трёх тысячах пикселей на флэшке. Хасанов хотел спросить мнение у Кати, но она уже уехала на родину. Оставила ему записку на проходной всего с одним словом – Пока! И со смешной рожицей, нарисованной одним из тех маркеров, что валялся на столе. В столе покоился билет на самый конец декабря. И обратно, на второе января. |
Похожие:
 | Ахметшин Рифнур Фаилевич Субаш урта мәктәбе 10 нчы сыйныф Вооружение должно было включать в себя ракеты воздушного базирования (Х-45, х-2000 и др.), а также свободнопадающие и корректируемые... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Максименко Дмитрий в костюме, за ним флаг рф, в общем как президент на сцене раздвижные ширмы от квна, закрытые, за ними парта, стул,... |
 | Также Дмитрий Викторович отметил, что подведомственное ему Министерство извлекло урок По словам министра образования и науки рф, данная мера затруднит «слив» ответов в Интернет. При этом Дмитрий Ливанов не раскрыл новые... | | Дмитрий Васильевич Шаманский, соиск канд филол н. СпбГУ, редактор... Дмитрий Васильевич Шаманский, соиск канд филол н. СпбГУ, редактор издательства «Златоуст» |
| Глызин Дмитрий Сергеевич Ярославский государственный университет имени П. Г. Демидова, 150000, г. Ярославль, ул. Советская, 14 | | 03. 10. 06 Дмитрий Соколов-Митрич Полное наименование Общества в соответствии с Уставом: Закрытое акционерное общество «Морстрой» |
| Корнев Дмитрий Геннадиевич В 1983 году окончила среднюю школу и поступила в Сочинское педагогическое училище | | Темы Вашего учебного проекта Бурин Дмитрий Александрович, Чубин Григорий Владимирович, Евстафьев Евгений Игоревич |
| Дмитрий Юрьевич Суслин Тайна золотой медали, или Как стать отличником в школе, в вузе и в жизни | | Информационный бюллетень 20 апреля 2012 года Дмитрий Медведев встретился с министрами иностранных дел и обороны России и Италии |
| Мир, в котором я живу… Пупышев Дмитрий Геннадьевич «областной центр информационного и материально-технического обеспечения образовательных учреждений» | | Обзор сми и блогосферы по теме Дмитрий Медведев провел 29-е заседание комиссии по модернизации и технологическому развитию экономики России |
| Мурманский государственный технический университет ... | | Темы рефератов по философии Болдинов Дмитрий Владиславович Материалистическая теория познания. Критика современной феноменологической концепции человеческого знания |
| «Наследие Игр. Стратегия для Сочи после 2014 года» Дмитрий Николаевич Козак, заместитель Председателя Правительства Российской Федерации | | Кулигин Дмитрий Сергеевич студент группы ау-1-м-11 Московский государственный горный университет Система автоматического управления двухвальным газотурбинным двигателем с селектором |
