ОЛАФ ЭСТЕСОН
ВЫСТУПЛЕНИЕ
Ганновер, 1 января 1912 г. , Новый год
Так называемая "Сновидческая песнь", речь о которой пойдёт в сегодняшнем докладе, потребует некоторых предварительных замечаний.
На эту "Сновидческую песнь" мне уже доводилось указывать в своём Рождественском обращении несколько дней тому назад. Тогда я говорил, что установление праздника Рождества ни в коей мере не является чем-то надуманным, возникшим лишь из мыслей. Напротив, установление праздника Рождества в ходе года обусловлено определёнными внутренними процессами, которые могут осуществляться в человеческой душе, если эта человеческая душа достигает ясновидения как высшего душевного плода, полученного или благодаря заложенным от природы силам, или достигнутого посредством обучения. На чём это может быть основано в человеческой душе, лучше всего можно уяснить, проведя перед своей душой следующие мысли.
Все те растения, все те пробивающиеся, прорастающие побеги, которые как бы расколдовывает солнечный свет, солнечное тепло, чтобы затем, летом, они могли достигнуть полного расцвета, – всё это впадает в зимний сон, вступает в зимнем мраке на своего рода зимнюю тропу, и это происходит в то время года, к которому по мановению исторического сознания человечества был приурочен праздник Рождества. Время, на которое приходится праздник Рождества, соответствует сонному, помрачённому состоянию природных существ. Но с человеческой душой дело обстоит как раз наоборот, нежели с внешней природой. В то время, когда существа природы погружаются во мрак, и человеческая душа имеет с ними дело в царстве внешне сошедшего во мрак солнца, в самой человеческой душе становится, или, по крайней мере, может становиться светлее. Благодаря некоторому природному процессу, что мы чаще называем унаследованным ясновидением, или вследствие ясновидения, полученного путём обучения, душа погружается в наиболее светлый духовный мир, где ей раскрываются духовные тайны, обычно сокрытые за внешне-чувственными вещами. И подобно тому, как это нисхождение растительного мира вниз, на зимний путь, носит регулярный, закономерный характер, так и спиритуальный расцвет у людей также подчиняется закону, в соответствии с которым достижение светлой ясности происходит в период природного мрака, когда и празднуется Рождество.
Может показаться, что подобные вещи высказываются, опираясь только на современное, полученное путём обучения ясновидение, или, как сказали бы наши современники, исходя из чистой фантастики. Однако живые, убедительные свидетельства того, что внешним образом переживают люди, переживает народ, показывают, что это не так. Вот почему мне было крайне интересно, – когда я несколько лет тому назад говорил в нашем кругу об этом рождественском ясновидении, которое приводит нас к пониманию значения Существа Христа, к объяснению Существа Христа именно в тот период, когда человеческая душа становится ясновидящей в наибольшей степени, а также когда я позднее, в одном цикле докладов, снова затронул тему столь благодатной в спиритуальном отношении Норвегии, – мне было крайне интересно познакомиться с одним замечательным видением-сказанием, сохраняющимся там, в верхних широтах. И, будучи знакомым с подобного рода вещами, нельзя не отметить, сколь многое в нём созвучно с теми германскими сказаниями о ясновидческих переживаниях во время тринадцати ночей, начиная с Рождественской ночи вплоть до христианского праздника Богоявления шестого января. – Тогда человеческие души могли вглядываться в духовный мир и видеть там судьбу человеческой души в развоплощённом состоянии, как она проходит через Камалоку. Им становилось ясно, как формируется отношение высшего духовного мира к земным поступкам человека. Интересно, что человек, о котором рассказывает эта "Сновидческая песнь" и которому она в этой северной области приписывает вышеназванные видения, этот человек носит имя Олаф Эстесон. О нём говорится, что во время этих тринадцати ночей он приобрёл ясновидческий опыт, который мог получить северный человек как своего рода видение. Прежде всего, он испытал, как переформируются человеческие поступки, когда человек минует врата смерти; он испытал также, как в управление и тканье развоплощённой души вступает Существо Христа, испытал, как в северном духовном распорядке жизни души после смерти появляется в качестве судьи Иисус Христос, Который выступает здесь на стороне древнего мирового судьи, Архангела Михаила, называемого также ликом Иеговы. Так, помимо всего прочего, что обнаруживает ясновидение Олафа Эстесона, здесь находит свой отклик проникновение христианства на север. Всё это раскрывается его ясновидению во время празднования Рождества Иисуса, в те тринадцать ночей, когда он спал не просыпаясь.
С какого же рода сознанием имеем мы тут дело? Стоит отметить, что указание на это содержится уже в имени: на севере оно с очевидностью указывало на человеческое сознание, унаследованное от праотцов, от пращуров. Олаф становился настоящим Олафом только в то время, когда на него находило древнее ясновидческое сознание пращуров. Тот, кто своё сознание, своё внутреннее существо унаследовал от предков – вот что выражалось в имени Олаф. А Эсте означало любовь, любовь, которая взращивалась в крови от поколения к поколению. Этот сын любви, Эсте-сон, и есть Олаф, и есть то сознание, которое в древние ясновидческие времена взращивалось от поколения к поколению, и есть как бы заново восставшее пращурство. Олаф, родившийся с этим ясновидческим сознанием, познаёт судьбу человеческой души и в то же время созерцает приход Того Существа, вхождение Которого в земное развитие мы празднуем в день Рождества Иисуса. Знаменательно и то, что в то время как подобные видения переживались в германских странах всё снова и снова, эта "Сновидческая песнь" была, казалось бы, совсем забыта. В 1850 г. священник Ландстад занялся собиранием народных песен в Телемарке, уединённой горной долине, где тогда жило совсем немного людей. И среди разных народных песен жила – он не знал, с каких пор и как долго – песня об Олафе Эстесоне, который тринадцать ночей созерцал и судьбу человеческой души, прошедшей через врата смерти, и вступление Христа Иисуса в мировую историю. Ландстад не знал, когда прижилась эта песнь посвящения человеческой души, песнь инициации. Она жила в устах народа, она постоянно рецитировалась в соответствующем музыкальном переложении. Она была популярна среди этих немногочисленных жителей уединённой горной долины и понравилась священнику Ландстаду тем, что она, как бы исходя от самого народного духа, рассказывала ему о тайнах, возвещавшихся при древнем посвящении. Она сохранялась в устах народа до тех пор, пока не была найдена Ландстагом. Многие люди полагают, что здесь имеется в виду Святой Олаф, который в 1030г. по Рождестве Христовом ввёл христианство; его мать звали Эста, любовь. Тем самым эта песнь приобретает характер как исторической, так и спиритуальной.
Интересно и то, что в последующем эта "Сновидческая песнь" была быстро усвоена большинством северных народов. Она живет в сердце норвежского народа. Ведь в Норвегии существует большое движение, которое хотело бы оживить древние времена, оживить древний язык, весьма близкий к прагерманскому, хотело бы дать ожить древнему норвежскому языку вопреки позднее укоренившейся датской речи. Язык этой песни созвучен древнейшему языку, который там сохранялся, и те люди, которые хотели бы восстановить свои древности, принимают эту песнь близко к сердцу. За последние десять, пятнадцать лет она проникла не только в народное сердце, но даже в школы. Её повсюду поют, рецитируют, повсюду слышно, можно сказать, то, в чем душа обращается к древней народности – это "Сновидческая песнь" Олафа Эстесона, который, так сказать, естественным образом был в течении тринадцати ночей от Рождества до шестого января посвящен в священные тайны человечества. Вот по этой причине мы и хотим сегодня исполнить вам эту "Сновидческую Песнь" Олафа Эстесона. Фройляйн фон Сиверс будет её рецитировать. После того как фрау Линдхольм перевела её на немецкий с того первоначального языка, на котором песня жила и теперь оживает всё больше и больше, становясь своего рода народной песней, я попытался пока подготовить всё это так, чтобы можно было рецитировать по-немецки. Сейчас мы услышим её в той временной обработке, которую мне удалось сделать за несколько дней.
СНОВИДЧЕСКАЯ ПЕСНЬ
I.
Послушай песнь мою!
Тебе хочу я спеть
О храбреце одном,
Он звался Олаф Эстесон,
Который долго спал,
О нём тебе пою я.
II.
Прилёг он раз под Рождество
И вдруг уснул так крепко,
Не мог проснуться он, пока
Через тринадцать долгих дней
Народ пошёл ко храму.
Он звался Олаф Эстесон,
Который долго спал,
О нём тебе пою я.
Прилёг он раз под Рождество
И вдруг заснул так крепко,
Не мог проснуться он, пока
Через тринадцать долгих дней
Не встрепенулись птицы.
Он звался Олаф Эстесон,
Который долго спал,
О нём тебе пою я.
Не мог проснуться он, пока
Через тринадцать долгих дней
В горах сверкнуло солнце,
Тогда вскочил он на коня
И поскакал ко храму.
Он звался Олаф Эстесон,
Который долго спал,
О нём тебе пою я.
Служил священник в алтаре,
Когда подъехал Олаф
И в воротах церковных он
Свои виденья рассказал,
Что в долгих снах предстали.
Он звался Олаф Эстесон,
Который долго спал,
О нём тебе пою я.
И тот, кто стар, и тот, кто млад
Словам его внимали
Про этот долгий сон.
Он звался Олаф Эстесон,
Который долго спал,
О нём тебе пою я.
III.
Прилёг я раз под Рождество
И вдруг уснул так крепко,
Не мог проснуться я, пока
Через тринадцать долгих дней
Народ пошёл ко храму.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Я был взнесён под облака,
Я был на дне морском,
Но кто последует за мной,
Навек невесел станет.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Я был взнесён под облака,
Упал я в грязь болота,
Весь ужас ада я познал,
Познал и свет небесный.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
И вглубь земли спускался я,
Где плещут Божьи реки,
И, хоть я видеть их не мог,
Но слышал страшный плеск.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Мой вороной в пути не ржал.
Не лаял там мой пёс,
Не пели птицы по утрам,
Всё было очень странно.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Я шёл в духовную страну
По полю из шипов,
Я изорвал свой красный плащ
И ногти на ногах.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Вступил я на Гьялларский мост,
На высоту ветров,
Окован он златой бронёй
Из игл и из шипов.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Там бил меня духовный змей
И рвал духовный пёс,
Там бык поднялся на дыбы,
Три твари, яростны и злы
Загородили мост.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Кусает пёс и ранит змей,
Бодает мощный бык,
Не перейти тот мост тому,
Кто истину не чтил.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Прошёл я этот узкий мост,
Где голову кружит,
В трясинах заблудился я,
Но одолел и их.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
В бездонных топях я тонул,
Пробившись на мосту,
И вкус земли, как труп в гробу
Я ощущал во рту.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
И вот я к водам подошёл,
Сверкал там синий лёд,
Но умудрил меня Господь,
И я прошёл вперёд.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Так я вступил на млечный путь,
На правый путь я встал,
И тут увидел чудный свет:
Там рай вдали сиял.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
Но Божья Матерь в вышине
Велела мне тогда
Идти не медля в Броксвалин,
Где души ждут суда.
Луна сияла,
И был мой путь далёк и долог...
IV.
И долго, ночь за ночью
Блуждал я в иных мирах.
И знает только сам Господь,
Как много горя я видел...
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Там юношу увидел я –
Он мальчика убил:
В трясине вечно он тонул,
А труп держал на руках.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Там старика увидел я –
Был лихоимцем он:
За это здесь он был одет
В одежды из свинца.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Мужчин я видел, что несли
По раскалённой глыбе:
Нечестно камень межевой
Они передвигали.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Детей я видел, что стоят
На углях раскалённых:
За зло родителям своим
Их души так страдали.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Ещё я видел страшный дом
И близко подходил:
Там ведьмы трудятся в крови,
Что портили они.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Злых духов дикая толпа
Там с севера скакала,
Князь ада впереди.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Скакали с севера все те,
Что были злее всех,
Скакал князь ада впереди
На вороном коне.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Но с юга двигались полки
В спокойствии священном,
Их вёл Архангел Михаил
За Господа Христа.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
И души грешников в слезах
Дрожали, полны страха,
И по следам их злобных дел
Текла река из слёз.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
Стоял в высотах Михаил
С весами для грехов:
Он души взвешивал у всех,
И, стоя рядом, их судил
Судья – Иисус Христос.
В Броксвалине, где души
Сошлись на Страшный Суд.
V.
О, как блажен, кто на земле
Дал обувь бедняку!
Не побредёт он босиком
По полю из шипов.
Так говорит язык весов,
Вещает правда мира
В духовной стороне.
О, как блажен, кто на земле
Дал хлеба бедняку!
Когда придёт он на тот свет
Псы грызть его не станут.
Так говорит язык весов,
Вещает правда мира
В духовной стороне.
О, как блажен, кто на земле
Дал бедняку зерна!
Гьялларский мост минует он,
Но бык его не тронет.
Так говорит язык весов,
Вещает правда мира
В духовной стороне.
О, как блажен, кто на земле
Дал платье бедняку!
Он не замёрзнет никогда
Во льдах на Броксвалине.
Так говорит язык весов,
Вещает правда мира
В духовной стороне.
VI.
И тот, кто стар, и тот, кто млад
Словам его внимали
Про этот долгий сон.
Проспал ты слишком долго...
Олаф Эстесон, восстань!
(Перевод: А. Демидов) |
