III
Приведем краткое изложение различных точек зрения на нейроанализ д-ра Яегера применительно к гомеопатии.
Нейроанализ осуществляется с помощью прибора, известного физикам под названием хроноскоп, который регистрирует самые кратчайшие интервалы времени57: стрелка делает от 5 до 10 круговых вращений в секунду. Пяти оборотов достаточно для проведения нейроаналитического эксперимента. Стрелка мгновенно приводится в движение при подаче гальванического тока и также мгновенно останавливается при его прекращении. Так велика чувствительность этого прибора, что хроноскоп с разрешающей способностью 10 оборотов в секунду может подсчитать и зарегистрировать время, за которое движущаяся револьверная пуля проходит расстояние 30 см. Этот инструмент устроен следующим образом: во время своего прохождения пуля (шарик), воздействуя на провод, прерывает ток, а переместившись вперед на 30 см, размыкает другой провод и таким образом полностью прекращает течение тока. За этот неправдоподобно короткий промежуток времени стрелка приводится в движение и проходит определенную часть своего круга.
Нейроанализ используется для измерения пара метра, имеющего в астрономии58 свой термин, который д-р Яегер назвал «нервным временем».
Если, следя за моментом появления какого-либо сигнала, наблюдающий должен зафиксировать этот момент каким-то условным знаком, скажем, сги банием пальца руки, тогда между появлением упомянутого сигнала и сгибанием пальца пройдет определенный промежуток времени, за который раздражение нервной ткани глаза достигнет зрительного нерва головного мозга, а оттуда по двигательным нервам поступит в мышцы пальца. Именно этот временной промежуток называется нервным временем. Чтобы вычислить его с помощью хроноскопа, надо внимательно следить за положением стрелки и, не выпуская ее из виду, выключить медленным взмахом руки гальванический ток и таким образом привести стрелку в движение. Как только замечено это движение, экспериментатор быстро останавливает его, возобновляя подачу тока, и вновь отмечает положение стрелки. Разница между двумя положениями даст точное «нервное время» в долях секунды. Длительность «нервного времени» зависит, во-первых, от состояния нервной и мышечной проводи мости в данное время — это условие совершенно не зависит от нашей воли. И во-вторых, от степени интенсивности внимания и силы волевого импульса у экспериментатора; чем энергичнее воля и желание, чем больше внимание, тем короче будет «нервное время». Чтобы упростить второе условие, необходимо сделать упражнение для развития навыка, извест ного в психологии как закон скоординированных движений, или почти одновременного действия. Тогда одного-единственного волевого импульса будет достаточно для совершения двух движений: прерывания и возобновления гальванического тока. Из обоих этих действий, которые вначале совершаются осознанно, второе после тренировки и приобретения навыка становится непроизвольным, так сказать, инстинктивным и будет следовать за первым самостоятельно. После приобретения рефлекса «нервное время», определенное по хроноскопу, становится почти не зависящим от воли и показывает главным образом скорость распространения возбуждения по нер вам и мышцам.
До настоящего времени брали во внимание в основ ном только среднюю величину «нервного времени», но д-р Яегер заметил, что она подвержена значительным колебаниям, быстро сменяющим друг друга. Например, сделав сто последовательных хроноскопических измерений «нервного времени» с короткими интервалами, скажем, в 10 или 20 секунд, мы получим ряд цифр, существенно отличающихся друг от друга, причем изменения в величине этих показателей, то есть отклонения в длительности нерв ного времени, будут очень характерными. Их можно изобразить графически с помощью кривой линии, которую д-р Яегер назвал «детальной кривой», поскольку она показывает результаты всех измерений в их последовательности. Кроме того, он строит другой график, отражающий средние значения каждого последовательного десятка результатов (всего десять таких величин), которые он назвал «показателями десятков».
Таким образом, нейроаналитическая кривая показывает в цифрах общую картину состояния нашего нервного аппарата в плане проводимости возбуждения и характерных отклонений этой проводимости. Такая методика изучения состояния нервной системы легко позволяет судить о том, каким путем и в какой мере нервная система подвержена воздействию определенных внешних и внутренних причин, и, поскольку их влияние остается неизменным при одинаковых условиях, тогда, vice versa, при характерном состоянии нервной проводимости могут быть сделаны очень точные выводы относительно природы этих влияний на нервы во время упомянутых хроноскопических замеров.
Эксперименты Яегера и его учеников показывают, что нейроскопические кривые, которые он назвал «психограммами», изменяются, с одной стороны, при каждом внешнем влиянии на организм и, с другой стороны — под воздействием внутренних факторов, таких, например, как чувство удовлетворения, гнев, страх, голод или жажда и т.д. Более того, были построены специфические характеристические кривые по каждому такому влиянию, или воздействию. С другой стороны, у одного и того же участника эксперимента при одинаковых прочих условиях при введении определенного вещества в организм каждый раз возникает идентичная психограмма. Самой интересной и важной особенностью нейроанализа является то, что способ введения различных веществ в человеческий организм не имеет никакого значения: любое летучее вещество при приеме внутрь дает такой же результат, что и при обычном вдыхании, независимо от того, имеет ли оно запах или нет.
Для получения сопоставимых данных крайне необходимо обратить особое внимание на то, что ест и пьет испытуемый, на его умственное и физиче ское состояние, а также на чистоту воздуха в помещении, где проходит эксперимент. «Кривые» сразу же покажут, находится ли пациет в таком же нейроаналитическом состоянии, что и во время предыдущих опытов. Ни один другой инструмент в мире не регистрирует так точно необыкновенную чувствительность человеческого организма. Так, например, как установлено д-ром Яегером, достаточно одной капли винного спирта, пролитого на полированный стол, чтобы запах лака, распространяющийся по комнате, заметно изменил показания психограммы и помешал ходу эксперимента.
Существует несколько видов психограмм; реги стрирующие обонятельные процессы он назвал осмограммами, от греческого слова осмос, разновид ности молекулярного насоса. Осмограммы представлют большую ценность с точки зрения большой точно сти и определенности результатов. «Даже металлы, — говорит Яегер, — проявляют себя как летучие вещества, как показывают самые внушительные осмограммы». Кроме того, если невозможно волевым усилием прекратить действие вещества, попавшего в желудок, то действие вдыхаемого вещества можно легко остановить. Количество вещества, необходимое для получения осмограммы, просто ничтожно, если даже не принимать во внимание многократные гомеопатические разбавления, и не имеет реального значения. Так, например, если надо вдыхать алкоголь, то для получения результата неважно, была ли поверхность испарения равна 1 кв. дециметру или огромной тарелке.
В следующем номере журнала мы расскажем об огромном значении открытий Яегера, сделанных с помощью нового применения хроноскопа, для освещения гомеопатии в целом и особенно для выяс нения эффективности бесконечно малых доз при многократном разбавлении.
ВОЙНА НА ОЛИМПЕ
Над холодным и ясным горизонтом точной науки собираются черные тучи, предвещая грозу. Между жрецами науки уже формируются два лагеря. Они враждуют между собой, временами осыпая друг друга бранью. Яблоком раздора в данном случае является спиритуализм. Каждый год он соблазняет все больше и больше знаменитостей, которые отходят от не погрешимых столпов материалистического отрица ния и попадаются в ловушку исследований так назы ваемых спиритуалистических явлений. А мы все знаем, что, когда истинный ученый исследует их без предрассудков, он обычно заканчивает, как профессор Хэр, член Королевского общества м-р Уильям Крукс, еще один член Королевского общества, ве ликий Альфред Рассел Уоллес, а также многие дру гие известные ученые, то есть переходит на сторону врага...
Нам действительно любопытно узнать, какую тео рию выдвинут скептики в условиях современного кризиса науки и как они смогут объяснить недавнее отступничество нескольких знаменитых ученых. Из битые обвинения в non compos mentis и в «старческом слабоумии» уже больше не пройдут. Число выдающихся ренегатов растет столь стремительно, что ес ли обвинять в слабоумии всех, кто экспериментальным путем убеждается, что стол может разумно говорить, а медиумы — плыть по воздуху, то это может стать плохим предзнаменованием для науки, так как вскоре в научных обществах не останется никого, кроме умалишенных. Скептики, пытаясь объ яснить, каким образом это странное заблуждение так прочно засело в умах знаменитых ученых, найдут некоторое утешение в теории атавизма — мистическом законе о наследственности, столь яростно защищаемом современными школами дарвиновского эволюционизма, особенно в Германии, что ясно видно на примере бескомпромиссного апостола со временной «борьбы за культуру» Эрнста Геккеля, профессо ра Йенского университета. Они могут отнести веру своих коллег в необычайные феномены за счет некоторого движения молекулы клетки в нер вных узлах их некогда мощного мозга, который они получили в наследство от своих невежественных средневековых предков. Или же они могут расколоть свои ряды и, образовав imperium in imperio, продолжать следовать принципу «разделяй и властвуй». Все это возможно, но только время покажет, какая из двух сторон выйдет победительницей.
К этим размышлениям нас подтолкнул спор, разгоревшийся сегодня между немецкими и русскими профессорами — выдающимися и прославленными savants. Тевтонцы и славяне в рассматриваемом случае враждуют не столько из-за национальной розни, сколько отстаивая то, во что они верят или не верят. Заключив на время наступательный и оборонительный союзы, независимо от расовой принадлежности, ученые разбились на два лагеря: один представляет спиритуалистов, другой — скептиков. И в настоящее время они объявили друг другу беспо щадную войну. Одну сторону возглавля ют профессора Цёльнер, Ульричи, Фихте, Бутлеров и Ваг нер из Лейпцигского, Галльского и Санкт-Петербургского университетов, а другую — профессора Вундт, Менделеев и ряд других немецких и русских знаменитостей. Едва профессор Цёльнер, знаменитый астроном и физик, признал в печати медиумические способности д-ра Слейда, повергнув этим в ужас своих ученых коллег, как профессор Ульричи из Галль ского университета, навлекая на себя гнев научного Олимпа, публикует памфлет «Так называемый спиритуализм, научное исследование», где опровергает доводы профессора Вундта из Лейпцигского университета, которые тот выдвигает против спиритуализма в своем памфлете «Спиритуализм — так назы ваемое научное исследование». А теперь на арену выступает и другой активный участник этой борьбы — г-н Бутлеров, профессор химии и естественных наук из Санкт-Петербурга, чьи рассказы о собственных экспериментах в Лондоне с медиумом Вильямсом поднимают острейшую полемику. Газета «Kladdera datsch» помещает на своих страницах юмористиче ский рисунок танца войны и потешается по этому поводу, тогда как более серьезные консервативные газеты выражают негодование.
Прижатые к последним своим траншеям холод ными и неопровержимыми доводами знаменитого есте ст воиспытателя, критики, возглавляемые санкт-петербургским светилом г-ном Бурениным59, похоже, впали в отчаяние и явно испытывают недостаток в боеприпасах, ибо, устремившись к сокрушению противника, они начали использовать самые замечательные парадоксы. Доводы за и против в этом споре настолько интересны, что наши потомки могут даже обидеться, если этот спор останется лишь на страницах русских и немецких газет, не став достоянием гласности английских и американских читателей, интересующихся спиритуализмом. Итак, подобно Гомеру, последуем за спорщиками, сократив, к удовольствию наших друзей, эту современную Илиаду.
Проведя несколько лет в неустанных исследованиях феноменов, г-да Вагнер и Бутлеров, выдающие ся savants и профессора Санкт-Петербургского универ ситета, пришли к выводу, что сверхъестественные феномены — не вымысел, а реальность. И, как следствие этого, оба ученых публикуют в ведущих периодических изданиях многочисленные и убедительные статьи в защиту «вредной эпидемии», как д-р Карпентер называет спиритуализм в минуты «бессо зна тельной работы своего мозга» и «предрасположения» к своему хобби. Оба вышеупомянутых джентльмена обладают очень ценными качествами, которые вызывают тем больше уважения, чем реже их можно встретить среди мужей науки. Эти качества, по признанию их критика, самого г-на Буренина, таковы: 1) серьезное и глубокое убеждение, что за щищае мое ими — не вымысел; 2) непоколебимое мужество доказывать предубежденной и враждебной пуб лике при каждой возможности, что это — их убеждение; 3) ясность и логичность высказываний; 4) безмятежное спокойствие и беспристрастное отношение к мнению оппонентов; 5) полное и глубокое знание предмета дис куссии. Совокупность всех перечисленных качеств, добавляет критик,
... позволяет нам рассматривать недавнюю статью про фессора Бутлерова «Эмпиризм и догматизм в обла сти медиумизма» как одно из самых значительных эссе, которое, несомненно, окажет сильное воздействие на читателя. Такие статьи — большая редкость в нашей печати, поскольку они изобилуют оригинальностью выводов автора и отличаются ясным, четким и серьезным изложением фактов...
Эту хвалебную статью можно изложить несколь ки ми словами. Мы не будем останавливаться на перечислении всех чудес спиритуалистических феноменов, которые наблюдал профессор Цёльнер в опытах с д-ром Слэйдом и которые так защищает профессор Бутлеров, поскольку они не более уди ви тельны, чем опыты в этой же области самого г-на Бутлерова и м-ра Вильямса (медиума из Лондона) в 1876 году. Сеансы проходили в одном из Лондонских отелей, в комнате, занимаемой достопо ч тенным Александром Аксаковым, русским действительным статским советником, где помимо него присутствовали еще двое — профессор Бутлеров и медиум. Таким образом, сговор был полностью исключен. Итак, что же произошло в этой комнате, что так сильно взволновало одного из первых ученых России? А вот что: м-р Вильямс, медиум, си дел, привязанный ногами, руками и всем телом к стулу, стоявшему в углу глухой стены и отгороженному от присутствующих пледом г-на Бутлерова; этот плед выступал неким подобием экрана. Вскоре Вильямс впал в некое летаргическое состояние, известное спиритуалистам как транс, и перед глазами исследователей начали появляться «духи». Со всех сторон стали доноситься голоса и громкие предложения «невидимок», вещи, туалетные принадлежности и тому подобное, полетели в разные стороны комнаты, и наконец «Джон Кинг», некто вроде известного короля призраков, предстал перед ними лично. Но мы предоставляем профессору Бут лерову самому рассказать об этой феноменальной истории:
...Сначала мы увидели несколько ярких огней, плывущих в воздухе, а вскоре и самого «Джона Кинга», представ шего пред нами в полный рост. Его появлению предшествовал зеленоватый фосфорический свет, который разрастался все больше и больше, пока наконец бюст «Джона Кинга» не осветился целиком. Все на ходив шиеся в комнате начали ощущать, что свет исходит из какого-то светящегося предмета в руке «духа». Отчетливо различалось лицо человека с густой черной бородой и белым тюрбаном на голове. Его фигура появилась как бы из кабинета (то есть из-за отгороженного угла комнаты, где сидел медиум) и затем приблизилась к нам. Каждый раз видение это длилось всего несколько секунд, потом его фигура внезапно исчезала, свет потухал и фи гура становилась абсолютно невидимой, но через мгновение появлялась вновь; затем из окружающей темноты доносился голос «Джона», с того самого места, где он появлялся чаще всего, после того как исчезал, хотя и не всегда. «Джон» спросил: «Что я могу сделать для вас?», — и г-н Аксаков попросил его подняться до потолка и побеседовать с нами оттуда. В соответствии с выраженным желанием, «Джон» неожиданно появился над нашим столом и стал величественно подниматься к потолку, который сразу же озарился светом от блестящего предмета в его руке, и, когда «Джон» почти поравнялся с потолком, он крикнул нам сверху: «До вольно?»
Во время другого сеанса г-н Бутлеров попросил «Джона» приблизиться к нему, что «дух» и исполнил; это позволило г-ну Бутлерову отчетливо разглядеть «сверкающие, ясные глаза Джона». Другой дух, «Питер», хотя никогда и не принимал видимую форму во время сеансов, но все же беседовал с госпо дами Бутлеровым и Аксаковым, писал для них на бумаге, за благовременно приготовленной ими, и так далее.
Хотя ученый профессор и перечисляет подробно все меры предосторожности, которые он предпринял против возможного обмана, его критик все же чувствует себя неудовлетворенным и уместно во про шает:
...Почему же уважаемый savant не поймал «Джона» за руку, когда тот был на расстоянии всего одного фута от него? Опять же почему господа Аксаков и Бутлеров не схватили «Джона» за ноги, когда тот поднимался к потолку? Конечно, они все это должны были бы сделать в интересах науки и своих собственных, если бы они так стремились проникнуть в область «потустороннего ми ра». И справься они с таким простым и в то же время таким незначительным научным опытом, им бы не пришлось, возможно... больше объяснять научное значение спиритуалистических феноменов.
О том, что это значение не преувеличено и так же важно для мира науки, как и для религиозной мысли, свидетельствуют многочисленные философские размышления о современном «жульничестве». Вот что об этом говорит Фихте, известный немецкий ученый:
...Современный спиритуализм главным образом доказывает существование того, что в простонародье очень туманно и неумело называют «привидениями». Если мы допустим реальное существование этих привидений, тогда они станут неопровержимым и практическим доказательством продолжения нашего собственного сознательного существования (за вратами смерти). И такой осязаемый, наглядный факт не может не оказать благотворного влияния на нашу эпоху, которая, скатившись до мрачного отрицания бессмертия, гордится своим об ширным интеллектом и думает, что она давно оставила позади себя все предрассудки подобного рода.
Если сие осязаемое доказательство будет действительно найдено и продемонстрировано нам честно и непредубежденно, то, рассуждает дальше Фихте:
...если бы реальность продолжения жизни после смерти была убедительно доказана, в строгом соответствии с логикой экспериментальной естественной науки, то с этим фактом, вследствие его особой природы и значения для человечества, не мог бы сравниться ни один другой факт во всей истории цивилизации. Извечный вопрос о предназначении человека на Земле был бы таким образом решен, и сознание человечества поднялось бы на одну ступеньку выше. То, что до сих пор открывалось человеку в пределах слепой веры, предчувствия и страстной надежды, стало бы для него реальным знанием; он обрел бы уверенность, что является частичкою вечного, духовного мира, в котором он продолжит свое существование, и что его временное пребывание на этой Земле лишь только прелюдия к будущей вечной жизни, и что только здесь он сможет почувствовать и полностью осознать свое предназначение. А убедившись в этом, человечество было бы потрясено новым, воодушевляющим значением жизни, и его интеллектуальные восприятия впитали бы в себя идеализм, подкрепленный неоспоримыми фактами. Это привело бы к полному переосмыслению жизни человека и его миссии на Земле, это было бы, если можно так выразиться, «новым рождением». Тот, кто утратил веру в вечное предназначение и вечную жизнь, будь то отдельный человек, целая нация или представитель определенной эпохи, может нами рассматриваться как человек, вы рвавший с корнем чувство той жизненной силы, которая только и вызывает в нас стремление к самопо жертвованию и ведет к совершенствованию. Такой человек неизбежно становится эгоистичным, себялюбивым и чув ственным созданием, которого волнует лишь собственное самосохранение. Культура, просвещенность и цивилизованность становятся для него лишь украшением на пути к чувственной жизни или, в лучшем случае, защитой от возможных напастей.
Вот такое огромное значение немецкий ученый Фихте и русский профессор Бутлеров придают спиритуалистическим феноменам, и мы можем добавить, что их взгляды находят искренних сторонников в Англии, в лице м-ра А.Р.Уоллеса (см. его «Чудеса и современный спиритуализм»).
Один из влиятельных американских научных жур налов использует точно такой же высокий стиль, когда говорит о том великом значении, какое будет иметь для всего мира научное доказательство посмерт ного существования души. Если окажется, что спиритуализм прав, утверждает журнал, то:
...это станет огромным событием для всего человечества; оно покроет неувядаемой славой весь девятнадцатый век; тот, кто докажет реальность духовного мира, прославится в веках, и имя его будут чтить превыше всех других... Если утверждения спиритуализма не лишены здравого смысла, то перед учеными встает важнейшая задача: доказать состоятельность этих утверждений.
А теперь посмотрим, что же упрямый русский критик (который, похоже, является рупором европейской материалистической науки) может предложить в ответ на неопровержимые доводы и логику г-д Фихте и Бутлерова. Если скептицизм, кроме сле дующего оригинального парадокса, не найдет бо лее веских доводов против спиритуализма, то нам придется объявить, что в этом споре он потерпел поражение. В случае окончательной победы спиритуализма вместо положительных результатов, о ко торых нам поведал Фихте, критик предсказывает совсем противоположное:
...Как только, к обоюдному согласию всех, наука выдвинет убедительные и обоснованные доказательства того, что наш мир переполнен душами живших до нас людей, к которым мы со временем и сами присоединимся; как только будет доказано, что эти «души покойных» могут общаться с нами, простыми смертными, вся земная естественная наука лопнет, как мыльный пузырь, и потеряет для нас, живущих, весь интерес. Зачем людям заботиться о своей быстротечной жизни на земле, если смерть совсем не препятствует сознательному общению с миром живых или даже post mortem участию в их делах? Как только с помощью науки, опирающейся на данные экспериментов с медиумами и на открытия спиритуа лизма, такие отношения будут установлены, с каждым днем они будут становиться все более и более тесными; удивительная дружба вспыхнет между этим и «другим» миром; тот, другой, станет раскрывать этому миру наиболее оккультные секреты жизни и смерти, а также ранее недоступные законы Вселенной, те, над которыми сейчас бьются лучшие умы человечества. В итоге нам вскоре будет нечего делать в этом временном пристанище, у нас не останется ни одного желания, кроме как желания побыстрее перейти в мир вечности. Не нужно будет больше ни изобретений, ни наблюдений, ни науки! Зачем нужно напрягать мозги над усовершенствованием, например, телеграфа, если единственное, что нужно, — это установить хорошие отношения с духами, дабы пользоваться их услугами для мгновенной пере дачи мыслей или предметов, и не только из Европы в Америку, но, если захотите, даже на Луну? Установление общения между двумя мирами de facto, к которому так стремятся некоторые ученые, неизбежно приведет нас к следующему результату: полному уничтожению всей науки и даже человеческой расы, которая будет мечтать только о том, как бы скорее попасть в иной, лучший мир. Ученые phantasists, которым так не терпится продвинуть вперед спиритуализм и установить тесный контакт между двумя мирами, всегда должны помнить об этом.
На что «ученые phantasists» могут вполне обос нованно ответить, что, прежде чем рассматривать подобную теорию, нужно сначала привести свои мозги в соответствие с той микроскопически малой дозой ума, которая требуется для ее изобре тения. Предна значено ли вышеупомянутое выска зывание в качестве серьезного возражения против данного вопроса? Странная логика! Нас пытаются уверить, что поскольку эти мужи науки, которые не верят ни во что кроме материи и пытаются каждый феномен, даже ментального и духовного свойства, вогнать в прокрустово ложе собственных предвзятых идей и представлений и которые в силу обстоятельств вы нуждены будут приспосабливать эти представления к истине, хотя и не желанной, и к фактам, откуда бы их ни извлекали, то уже только поэтому наука потеряет все свое очаро вание для человечества. Бо лее того, сама жизнь станет тяжким грузом! На свете миллионы людей, которые, совсем не веря в спиритуализм, тем не менее верят в другой, лучший мир. И если бы эта слепая вера стала реальным знанием, то она сделала бы человека только лучше.
В конце этой уничтожающей критики «легковерных мужей науки» наш рецензент бросает в них еще одну бомбу, которая, к несчастью, подобно другим снарядам, пролетает мимо главных виновников и ранит их ученых коллег. Мы переводим этот снаряд дословно, на этот раз ради всех европейских и американских академиков. Говоря о Бутлерове и его статье, он добавляет:
...Выдающийся профессор, в частности, приводит до вольно странный факт, что каждый день у спиритуализма становится все больше и больше сторонников среди новообращенных великих ученых. Он перечисляет длинный список имен знаменитых ученых Англии и Германии, которые в той ли иной степени признали спиритуа листические доктрины. Среди этих имен мы находим вполне авторитетные имена величайших светил науки. Такой факт, говоря без преувеличений, поражает и при да ет спиритуализму огромный вес. Но стоит нам только спокойно поразмышлять над ним, как мы легко приходим к заключению, что именно среди таких величайших мужей науки спиритуализм быстрее всего распространяется и находит готовых сторонников. Несмотря на весь их могучий интеллект и огромные знания, наши великие ученые, во-первых, домоседы, а во-вторых, за небольшим исключением, люди с больной и расшатанной нервной системой, чей утомленный мозг все время отклоняется от нормального развития. Таких домоседов легче всего одурачить; умный шарлатан с большей легкостью надует и поймает в свои сети ученого, чем необразованного, но практичного человека. Галлюцинации скорее овладевают людьми с тонкой психикой, особенно если их внимание сосредоточено на определенной идее или лю бимом занятии. Это, я думаю, вполне объясняет, почему так много мужей науки вступают в армию спиритуалистов.
Мы не станем спрашивать у г-д Тиндаля, Гексли, Дарвина, Герберта Спенсера, Льюиса и других скептиков от науки и философии, как им нравится перспектива расшатанных нервных центров, коллективного размягчения мозгов и, как следствие, галлюцинаций. Этот довод представляет собой не только глупую naivete, но и литературное уродство.
Мы далеко не во всем согласны со взглядами профессора Бутлерова или даже м-ра Уоллеса в отношении сил, вызывающих эти феномены; тем не менее между крайностями духовного отрицания и утверждения должна быть некая середина; только чистая философия, опираясь на твердые принципы, способна установить истину, и ни одна философия не может считаться полной, если она не включает в себя физику и метафизику. М-р Тиндаль, который в работе «Наука и люди» утверждает, что «метафизику можно будет признать лишь тогда, когда она отбросит всякие претензии на научные открытия и согласится, чтобы на нее смотрели как на вид поэ зии», подставляет себя под град критики потомков. Между тем он не должен считать грубым ответ спиритуалистов, что «физику можно принять, когда она отбросит свои претензии на исследования в области психологии». В недалеком будущем физикам при дется согласиться на роль простых наблюдателей и аналитиков физических результатов, предоставляя рассматривать духовные причины тем, кто в них верит. Каким бы ни был предмет настоящего спора, мы полагаем, однако, что со своим появлением спиритуализм запоздал на целое столетие. Наше столетие — век крайностей. Честных философов-скептиков немного, а тем, кто бросается к другой крайности, имя легион. Мы — дети нашего века. Благодаря все тому же закону атавизма, он, похоже, унаследовал от своего родителя — восемнадцатого века, века Вольтера и Джонатана Эдвардса — свой чрезмерный скептицизм и в то же время рели гиозное легковерие и фанатичную нетерпимость. Спиритуализм — анормальный и преждевременный отпрыск, стоящий между этими двумя веками, и, хотя он находится на пути к истине, его нечеткие убеждения заставляют его блуждать уединенными тропами, которые ведут к чему угодно, но только не к философии. Его будущее целиком зависит от своевременной помощи, которую он может получить от честной науки — той науки, которая не отметает с презрением истину. И возможно, думая об оппонентах этой истины, Альфред де Мюссе написал следующие замечательные строки:
Вольтер! Спокойно ли почиешь ты в могиле,
В усмешке пакостной скривив истлевший рот?
Твои писания твой век опередили,
Зато уж в наши дни настал и твой черед.
Ты за подкопом вел подкоп трудолюбиво,
Чтоб нам на головы великий рухнул храм...60
ФАКИРЫ
[Редактору «The Sun»]
Сэр! Каким бы профаном я ни была в отно ше нии законов солнечной системы, но я настолько твердо верю в гелиоцентрическую журналистику, что подписываюсь на «The Sun». Следовательно, я видела ваши замечания по поводу моего «иконоборства» в сегодняшнем выпуске.
Бесспорно, для скромной иностранки большая честь быть распятой между двумя выдающимися личностями вашей великодушной страны — несомненно добрым дьяконом Ричардом Смитом в синих марлевых брюках и соловьем ивы и кипа риса Дж.Вашингтоном Чайлдзом, магистром гуманитарных наук. Но я не индусский факир и, следовательно, не могу сказать, что наслаждаюсь распятием, особенно незаслуженным. Я даже и представить себе не могла, что буду раскачиваться на дыбе, пронзенная стрелами вашей сатиры. Я не приглашала журналистов на представление. Я не искала дурной славы. Я лишь поселилась в тихом уголке вашей свободной страны и, поскольку много путешествовала, стараюсь рассказать западной публике, какие необычные вещи наблюдала на Востоке. Если бы я могла воспользоваться этой привилегией у себя на родине, то меня бы, разумеется, здесь не было. Но поскольку я здесь, то «скажу всю правду и посрамлю дьявола», как гласит ваша старинная английская поговорка.
Репортер из «The World», посетивший меня, написал статью, в которой перемешал свои воспоминания о моих чучелах обезьян, канареек, тигровых голов и пальм с эфирной музыкой и бесшумно проносящимися двойниками адептов. Это была очень интересная статья, и, конечно, автор не хотел показаться предвзятым. Если в ней усмотрят, что я отрицаю непреложность законов природы или предполагаю возможность чудес, то виноват либо мой плохой английский, либо легкомыслие самих читателей.
Нет никого, кто бы так непреклонно верил в непреложность и универсальность законов природы, как оккультисты. Так пусть же прах великого Ньютона покоится с миром. Отрицается не принцип закона гравитации или необходимость тяготения цент ральной силы к солнцу, но предположение, будто помимо закона притяжения тел к центру земли, являющегося самым наглядным примером гравитации, не существует никакого другого, равно непрелож ного, закона, который при некоторых условиях не мог бы опрокинуть первый. Если даже раз в сто лет видят, как стол или факир поднимается в воздух без всякой видимой механической причины, то это свидетельствует о проявлении естественного закона, о котором наши ученые еще не имеют ни малейшего представления. Христиане верят в чудеса; оккультисты же чтят их даже меньше, чем набожные ученые, как например, сэр Давид Брюстер. Продемонстри руйте оккультисту неизвестный ему феномен, и он никогда не будет утверждать a priori, что это фокус или чудо. Он будет искать причину в области причин.
В 1854 году по Парижу ходил анекдот про астронома Бабинэ; в то время шла настоящая война между Академией и «вальсирующими столами». Этот скептик науки заявил в «Revue des Deux Mondes», что левитация мебели без физического контакта «так же невозможна, как и вечный двигатель». Спустя несколько дней, во время эксперимента на спиритическом сеансе, в его присутствии в воздух поднялся стол, без всякого физического контакта, после чего Бабинэ сразу же отправился к зубному врачу и удалил коренной зуб, который ему сильно повредил иконоборческий стол во время своего воздушного полета. Но отзывать статью было уже слишком поздно.
Думаю, девять человек из десяти, включая ре дакторов, будут утверждать, что волновая теория света — одна из наиболее твердо доказанных. И тем не менее, если вы откроете статью в «The New Chemistry» (Нью-Йорк, 1876), написанную профессором Джосайем П.Куком-младшим из Гарвардского университета, то вот что вы прочитаете: «Я не согласен с теми, кто считает волновую теорию света окончательно доказанным принципом науки... [она] требует сочетания таких свойств в эфире пространства, которые, как я полагаю, едва ли еще осознаны». Что же это, как не иконоборство?
Надо помнить и то, что сам Ньютон заимствовал корпускулярную теорию у Пифагора и его пред шественников, от которых он ее узнал, и только позднее en desespoir de cause ученые приняли волновую теорию Декарта и Гюйгенса. Кеплер настаивал на магнитной природе Cолнца. Лейбниц приписывал движение планет возмущениям эфира. Борелли же пред восхитил открытие Ньютона, хотя он и не смог доказать его столь убедительно. Гюйгенс и Бойль, Хоррокс и Гук, Галлей и Рен — все имели представление о тяготении к Солнцу и об истинном принципе уменьшения действия этой силы, пропорционально обратному квадрату расстояния.
О гравитации последнее слово еще не сказано; ее ограничения останутся непознанными до тех пор, по ка природа Солнца не будет лучше понята. Только сегодня начинают осознавать (смотри лекцию «Солнце и Земля» профессора Балфура Стюарта, прочитанную в Манчестере, а также лекцию профессора Мейера «Земля как огромный магнит») внутреннюю взаимосвязь между пятнами на солнце и по ложением небесных тел. Только сегодня начинают говорить о межпланетных магнитных притяжениях. Пока под гравитацией будут понимать лишь магнитное притяжение и отталкивание, лишь одно из проявлений магнетизма в бесконечных корреляциях сил в эфире пространства — «этом гипотетическом посреднике», как называет его Вебстер, я смело говорю, что немудро и несправедливо отрицать факты левитации факиров или столов. Тела с противоположной полярностью притягивают друг друга; тела с одинаковой полярностью отталкивают друг друга. Итак, допустим, что любое тело, имеющее вес, будь то человек или неодушевленный предмет, может под воздействием какой-то причины, внутренней или внешней, изменить свою полярность на полярность того места, на котором оно стоит, — и что же тогда помешает ему подняться в воздух?
Прежде чем уличить меня во лжи, когда я утверж даю, что наблюдала левитацию как людей, так и предметов, сначала нужно отвергнуть многочисленные свидетельства лиц более известных, нежели моя скромная персона. Мистер Крукс, профессор Tю ри из Женевы, Луи Жаколио, ваш д-р Грей и д-р Уорнер и сотни других — могут, от первого до по следнего, подтвердить феномен левитации.
Я удивлена, как мало даже редакторы вашего эрудированного издания «The World» знакомы с восточной метафизикой вообще и с брюками индусских факиров в частности. Недопустимо писать о том, что эти святые нищенствующие монахи, исповедующие религию Брахмы, вышли из буддийских монастырей Тибета; но еще более непозволительно одевать их в широкие шаровары при совершении религиозных обрядов. Это так же недопустимо, как если бы индусский журналист изобразил преподобного мистера Бичера входящим на кафедру в скудном облачении факира — дхоти, набедренной повязке, «и ничего больше». Следовательно, объяснять часто наблюдаемые на открытом воздухе левитации свами и гуру куском железа, спрятанным под одеждой, настолько же разумно, насколько объяснять «бессознательным чревовещанием» постукивания и наклоны стола, как это делает месье Бабинэ.
Вы можете возражать против возможности акта вынимания внутренностей из человека, но я заявляю, что сама видела, как это делается. Это, как вы говорите, «замечательно», но все же не удивительно. Ваше предложение, что д-ру Хаммонду следует посмотреть на это самому, заслуживает внимания. Наука от этого только выиграет, а ваш скромный корреспондент будет оправдан. Однако можете ли вы дать гарантию, что он представит миру скептиков пример «достоверного сообщения», если его наблюдения опрокинут излюбленные теории того, что мы условно называем наукой?
Дополнение
Среди многочисленных наук, изучаемых весьма дисциплинированной армией ревностных исследователей нашего века, ни одна не удостоивалась меньшего почитания и больших насмешек, нежели старейшая из них — наука наук, почтенная прародительница всех современных пигмеев. Стремясь в мелком тще славии набросить покров забвения на свое неоспоримое происхождение, самоуверенные ученые-самозванцы, будучи всегда настороже, возводят серьезные препятствия на пути отважного ученика, пытающегося отклониться от проторенного пу ти, проложенного его догматическими предшественниками.
Много тысяч лет назад мудрый царь Соломон заявил, что «ничто не ново под солнцем», и слова этого мудреца следует повторять до скончания времен. Нет ни одной науки, ни одного новейшего открытия в любой ее области, неизвестных каббалистам тысячелетия тому назад. Знаю, это может показаться смелым и нелепым утверждением, явно не подкрепленным ни одним авторитетом. Но я отвечу, что там, где истина смотрит прямо в глаза, не может быть никаких других авторитетов, кроме собственных чувств. Единственный авторитет, о котором мне известно, сокрыт, рассредоточенный по всему Востоку. К тому же кто осмелится, кто рискнет объявить себя авторитетом в постоянно изменяющейся, постоянно что-то открывающей Европе или юной Америке? Ученый, еще вчера слывший авторитетом, благодаря счастливой случайности становится современным открывателем, уставшим от собственных гипотез. Как легко современные астрономы забывают, что вся их наука не что иное, как крохи, оставленные халдейскими астрологами. Чего бы только современные врачи, практики своей слепой и хромой медицины, не отдали за частичку знаний по ботанике и растениям — я не скажу, халдеев, но даже позднейших ессеев. Простая история восточных народов, их при вычек и обычаев свидетельствует, что они не могли полностью забыть все, что когда-то знали. В то время как Европа двадцать раз поменяла свой облик, была перевернута вверх дном религиозными и политическими революциями и социальными ката клизмами, Азия не изменилась. Существовавшее там две тысячи лет назад существует и поныне, с незначительными видоизменениями. Практические знания, ко торыми обладали древние, не могли так быстро исчезнуть из памяти этого народа. Надежда найти хотя бы остатки той мудрости древней Азии должна подтолкнуть нашу тщеславную современную на уку к исследованию ее территории.
Итак, все, что мы признаем, все, чем мы живем, пришло к нам от осмеянного и презираемого оккультизма Востока. Религия и наука, законы и обычаи — все они тесно связаны с оккультизмом и являются всего лишь его порождениями, его непосредственными продуктами, замаскированными ру кою времени и преподнесенными нам под новыми псевдонимами. Если меня попросят привести доказательства, я отвечу, что в мою обязанность не входит учить других тому, чему они сами без особого труда могут научиться при условии, что будут читать и задумываться над тем, что читают. Кроме того, близится время, когда все закоренелые предрассудки и ошибки веков сметутся ураганом Истины.
«Оккультизм, или Магия»
|
