Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 3.57 Mb.
|
| Глава 1. Война кончилась в 1945 году. Рассинье писал в 50-60-х годах. Теперь мы дожили до восьмидесятых. Никто больше не верит, что мировая война приведет ко всеобщему миру. Все державы активно готовятся к следующей, которая обещает быть еще более кровавой. В то время, как образ нацизма становился все более черным, мы наблюдали все больше ужасов колониальных войн, в том числе и наших, но также английских, португальских, американских; мы видели Корею, Вьетнам, Камбоджу, Кипр, Биафру, Родезию, Бангладеш, Африканский рог, Тимор, вереницу кровавых диктатур, благословляемых на всех континентах, расцвет апартеида, Будапешт и Познань в 1956 году, почти немедленное приостановление десталинизации, т. н. культурную революцию в Китае, массовые убийства Пол Пота, голод в Сахеле и других местах, вызванный, главным образом, вторжением наших способов производства и наемного труда в самые отдаленные уголки планеты. Мы не пережили войну в Испании и Сопротивление, но, когда нас захотели послать в Алжир, чтобы мы делали там то же самое, что и немцы в Европе, т. е. оккупировали страну, мы отказались. Но нам надо было знать, что делается там и в других местах. Как и многие другие из моего поколения, я хотел сунуть свой нос в кое-какие из этих колдовских котлов от Пань Мынь Чжона до Иоганнесбурга, от Бейрута до Пномпеня, от Дакки до Могадишо, от Аммана до Сайгона, от Мапуту до Борнео, от Алжира до Луанг Прабанга, посетив по дороге, если повезет, Москву, Токио и Вашингтон. И везде мы видели одно и то же: шпиков, палачей, концлагеря, официальную ложь, войны, как пропагандистские, так и с использованием тяжелой артиллерии, удушающую бюрократию, периодические массовые убийства, ужасы и скорбь. Но жизнь повсюду в конце концов оказывалась сильней. Путешествия воспитывают молодежь. Воспитали они и нас. Мы узнали все о человеческой природе, о дикости во всех ее формах, включая государственно-бюрократический капитализм, именуемый социализмом. Как же мы могли обойти вниманием нацизм, сделав его явлением без прецедентов и последствий, не впадая в метафизический взгляд на политику? Такая метофизика может быть частью догматики, например, в иудаизме, который выдает за историю отношения еврейского "народа" с земным божеством, которое избрало его и карает за его пороки. Часто прослеживаемая преемственность между другими формами тирании и нацизмом проистекает из идеи, будто преследование евреев это совершенно особое явление. Эта уникальность жертвы распространяется и на палача. Но это утверждение опровергается фактами. Во-первых, нацисты обращались как с низшими и со многими другими категориями людей: славянами, цыганами, неграми, азиатами и т. д. В числе жертв Освенцима были даже буддисты. С другой стороны, обращение тоталитарных тираний с религиозными, культурными и лингвистическими меньшинствами различно, но часто имеет целью их более или менее полное уничтожение. Такова судьба армян, курдов, крымских татар, немцев Поволжья, чамов Камбоджи, не говоря о бесчисленных малых народах, которые исчезли за последние два-три века, в период становления современных государств. Их перечень занял бы несколько страниц и заставил бы читателей лазить по словарям, но и там не найти названия всех этих народов - они исчезли из памяти. Возьмем хотя бы рубрику "Гуанчи". Систематическое истребление вручную этих бербероязычных коренных обитателей Канарских островов, прелюдия к такому же истреблению ароваков и караибов, открыло эру великих открытий мореплавателей и колониальной экспансии (см. "Краткое донесение об уничтожении индейцев" Бартоломе де лас Касаса. В 1552 г. он оценивал число истребленных американских индейцев в 12-15 миллионов). Но кто сегодня оплакивает трагическую судьбу гуанчей? Освенцим был всего лишь одним из этапов. Индонезийская армия совсем недавно "занималась методическим истреблением восставшего населения захваченной ею бывшей португальской колонии, Восточного Тимора. Половина населения, оцениваемого в 360000 человек, гнила в концлагерях. Жертвами военных действий с 1975 г. стали более 100000 человек, в основном, гражданские лица" ("Ле Монд", 3 ноября 1979 г.). Оружие Индонезии поставляли американцы, а Франция - тяжелые вертолеты. Ни в публикациях еврейской прессы, ни в сообщениях из Израиля не было ни слова об этом геноциде. Запад снова покрыл себя позором. Может быть, это будет жестоко, но следует сказать истребляемым тиморцам: жаль, что вы не евреи? Вот к чему приводит тезис об уникальности нацизма: люди закрывают глаза и уши на столь же бесчеловечные акты, на такое же презрение к другим. Такое добровольное молчание и добровольная слепота приносят Западу политические, дипломатические, экономические, военные и нефтяные дивиденды. Лучше спутаться с военной хунтой в Джакарте, которая уже ответственна за минимум 500000 политических убийств в 1965-66 гг. (главным образом, коммунистов), за антикитайские погромы, за тысячи смертей в захваченной западной части Новой Гвинеи, за геноцид на Тиморе, потому что это окупится. И Сухарто, не очень рьяный мусульманин, не произносит антисемитских речей. Клод Шейсон, тогда посол в Джакарте, прикрывал в 1969 г. своими сообщениями видимость консультаций, благодаря которым индонезийцы могли беспрепятственно грабить Западный Ириан. Позор и еще раз позор! Я знаю, что могу исписать тысячи страниц подробностями о мошенничествах, экспроприациях, убийствах и пытках, совершаемых многими политическими режимами, в частности, французским государством (эти страницы уже написаны), но в них не усмотрят ничего общего с нацизмом. Я мог бы часами доказывать с фактами в руках, что культурные и религиозные меньшинства, более или менее подвижные и склонные к торговле, такие как китайцы в Юго-Восточной Азии, греки и ливанцы в Африке, индийцы в Восточной и Южной Африке временами подвергались и подвергаются преследованиям, сравнимым с теми, жертвами которых были еврейские общины в Европе в 30-40-х годах. Мне ответят, что это разные вещи. Тогда я мог бы обрисовать проблему, строго ограничиться действиями нацистов на оккупированных территориях, отметить, что они интернировали и депортировали огромное количество разных людей, своих политических и религиозных противников, штатских и военных, русских, поляков и югославов, причем евреи, несомненно, составляли среди них меньшинство (хотя точных цифр мы не имеем), и что главной задачей зондеркоманд была охота за партизанами на советской территории. Но мне не разрешат сравнивать судьбу евреев с судьбой других жертв нацизма. Линией разделения станут газовые камеры. Это бельмо находится в центре всех оценок и суждений. Поэтому необходимо поставить вопрос об историческом статусе этих орудий человекоубийства. Мы знаем гильотину и ее историю. Я видел один образец в музее в Сайгоне. Это законный предмет исторических и философских рассуждений. Почему не газовые камеры? Редактирование книги "Историческая правда или политическая правда?" я закончил в ноябре 1979 г., вышла она в конце апреля 1980 г. Зимой, пользуясь моим отсутствием, г-жа Надин Фреско сняла копию с моей рукописи и распространила ее в благомыслящих кругах, светочами мысли которых являются "Нувель Обсерватер" и "Ле Тан Модерн". За два месяца до выхода книги, в мартовском номере "Тан Модерн" за 1980 г. появилось такое доносительское "Предостережение читателям": В нашем январском номере, посвященном Индокитаю, мы опубликовали две статьи бывшего непостоянного сотрудника нашего журнала Сержа Тиона. Когда этот номер уже поступил в продажу, мы узнали, что, избрав на этот раз своей темой истребление евреев, тот же Тион защищает тезисы зловещего Фориссона, который отрицает, как известно, реальность этого истребления и существование газовых камер. Это побуждает нас посоветовать нашим читателям отнестись с оговорками к той информации, которую Тион сообщает об Индокитае. Следует сказать, что редколлегия (хотя она еще ничего не знала тогда о позиции Тиона по еврейскому вопросу) раскололась еще тогда, когда речь зашла о публикации одной из его прежних статей ("Деспот на продажу"), и она была опубликована лишь в результате хитрости. Под сомнение поставлена наша добросовестность. "Ле Тан Модерн" никогда не давал слова антисемитам, ни правым, ни левым, и фальсификатором. Как редактор журнала, я считаю своим долгом предостеречь читателей и принести им наши личные извинения. Жан-Поль Сартр. Тон и метод были заданы. Я привожу этот текст, потому что в нем уже содержатся все пружины реакции на дело Фориссона. То, что люди могли понять, читая мою книгу 1980 года, освещало прутья той идеологической клетки, в которой мы живем. Во-первых, следует отдавать себе отчет в том, что этот текст писал не Сартр. Слепой, больной, измученный, агонизирующий, он через три недели умер. Одобрил ли он устно этот текст, я не знаю. За подписью Сартра скрывался неустрашимый Клод Ланцман, один из парижских запевал холокостной истерии. (См. его статью "От холокоста к "Холокосту" или как от этого избавиться", "Ле Тан Модерн", июнь 1979. Он выражает свое огорчение по поводу американского телефильма, потому что сам годами готовил фильм на ту же тему. Забавно привести фразу из этой статьи о газовых камерах: "Никто из тех, кто входил в них, не смог потом рассказать об этом". Тогда еще не вылупилась такая редкая птица, как бесподобный Филип Мюллер, о котором мы поговорим позже). В качестве вклада в этографию парижской интеллигенции, я хотел бы рассказать здесь об обстоятельствах, которые предшествовали составлению этой смехотворной буллы об отлучении от церкви. Через созвездие Сартра "Будущее опровергнет многие из моих утверждений" (Ж.-П. Сартр) В марте 1979 г. меня посетил некий молодой человек, один из тех, когда старая сартровская гвардия набирала время от времени в редакцию "Тан Модерн" для обновления кадров и, прежде всего, чтобы найти рабочую силу, способную заполнять номера. Сама эта старая гвардия давно уже ничего не писала. Кажется, этого молодого человека звали Ригуло, но он был полной противоположностью своему однофамильцу, которого газеты времен моего детства величали "самым сильным человеком в мире". Речь шла о подготовке специального номера по Индокитаю. В "Тан Модерн" мог писать кто угодно - и сейчас может. Я сам несколько раз печатался в этом журнале. Поэтому я согласился и предложил подобрать несколько статей моих друзей и специалистов - означенный молодой человек ни к одной из этих категорий не относился. Я быстро проделал эту работу и передал Ригуло материал объемом 120 страниц (при общем объеме номера 220 страниц), который включил в себя, в частности, перевод отличной статьи американского историка Камбоджи Майкла Виккери, который жил в этой стране в 60-х годах, дал анализ внутренней политики этой эпохи и возложил на авторитаризм Сианука большую часть ответственности за последовавший крах, переросший в катастрофу. Подготовка номера длилась несколько месяцев. На протяжении этого времени я занимался делом Фориссона. В конце ноября 1979 г. меня призвали сторожа склепа, Жан Пуйон и Клод Ланцман. "Кастор", т. е. Симона де Бовуар за шесть месяцев вроде бы прочла статью Виккери и была против ее напечатания. Пуйон и Ланцман должны были убедить меня взять эту статью обратно. Поскольку они были слишком трусливы, чтобы вступать в политическую дискуссию о содержании этой статьи на экзотическую для них тему, и не сказали, что на их взгляд неправильно критиковать принца Сианука в тот момент, когда его поддерживает, ориентируясь на Вашингтон и Пекин, социалистическая партия, они воспользовались только тем предлогом, что либо статья Виккери сама написана плохо, либо перевод плохой. Все эти аргументы не выдерживали критики. Я согласился в конце концов взять назад статью Виккери при том условии, что могу заменить ее другой, выражающей ту же точку зрения, но "хорошо написанной". Поскольку оставалось четыре дня до сдачи номера, эти двое думали, что выиграли партию. Но за три дня я быстро написал небольшую статью "Деспот на продажу". Поскольку редакция не могла позволить себе глупость вступить в дискуссию по вопросам интерпретации истории Камбоджи, мне дали "добро", и статья была опубликована. Вот в чем заключалась "хитрость". Этот номер содержал в изобилии посредственные тексты, один из которых был посвящен "газовой войне" в Лаосе, вульгарном субпродукте американской пропаганды. Я изучал на месте это дело о т. н. "желтых дождях" и легко мог разоблачить эту историю. Я лично расспрашивал на камбоджийской границе американских гражданских лиц, посланных в зону красных кхмеров агентом ЦРУ, врачом американского посольства в Бангкоке (а позже в Москве), чтобы найти там с помощью красных кхмеров образцы микротоксинов, этой последней аватары мифа о бактериологической войне. В научном плане это был подлинный фарс, и американские лаборатории, которым был поручен анализ, отказались от мер безопасности, что говорило о том, что речь идет о чистой кампании дезинформации. Целью операции была подготовка американского общественного мнения к возобновлению производства химического оружия, новых т. н. бинарных газов. После этого о пресловутых "желтых дождях" ничего больше не было слышно. То, что идиоты из "Тан Модерн" влезли в это дело, неудивительно. Мое введение к книге о деле Фориссона "Почему и как" ходило по рукам с сентября 1979 г. Многие из окружения "Тан Модерн" и даже один член редакции были полностью в курсе. Мне нечего было скрывать и я распространял текст, чтобы вызвать реакцию. Эти люди не говорили о моем тексте Ланцману, который уже несколько лет был занят производством своего фильма "Шоа". Я предложил им так поступить, зная, что взрывчатая ярость Ланцмана может скомпрометировать публикацию статей об Индокитае, которые казались мне весьма своевременными и не имеющими прямого отношения к делу Фориссона. Индокитайский номер вышел, рукопись книги о деле Фориссона находилась в типографии, а я уехал на другой конец света и занялся другими делами. Однако экспансивная Надин Фреско, принадлежавшая к числу моих друзей, а также друзей Клода Ланцмана и многих других малопочтенных лиц, отправилась к Эдгару Морену, которому я оставил рукопись книги для его личного образования, забрала ее и принесла в горячем виде в редакцию "Тан Модерн". Можете вообразить себе сцену... Отдыхая под пальмами Таити, я получил уведомление о том, что не достоин более вдыхать ароматы святости в сартровском святилище. Впав в лирику под влиянием тропиков, я ответил на эти пять строчек гораздо более длинным письмом от 3 марта 1980 года: "Я был весьма удивлен, когда получил датированную 21 февраля цедулку со следующим текстом: "Правление журнала считает нежелательным ваше дальнейшее присутствие в кабинетах редакции" со штампом и неразборчивой подписью. По-моему, я в моей жизни провел совсем немного времени в кабинетах этой редакции, за исключением недавнего периода подготовки специального номера по Индокитаю по причине большой задержки его выпуска, задержки, понятной лишь тем, кто знает, что требуется минимум шесть месяцев для того, чтобы некоторые члены редакции прочли те или иные рукописи. Хочу сказать, пользуясь случаем, что разочарован низким общим уровнем этого номера и жалкой бессвязностью небольшого вступительного текста. И это еще не сильно сказано. Я пропускаю мелкие колкости в адрес двух моих статей. Должен ли я считать позором совершение столь посредственного подвига, заставившего вас пожелать исчезнуть из моей жизни? Увы! Я до сих пор не чувствую, что в этом унизительного. Насколько я помню, у меня не было других дел с "Тан Модерн". Конечно, я прибежал бы в кабинеты редакции, чтобы узнать причины этого смехотворного остракизма, но сейчас я занят кое-чем другим в краях антиподов. У меня есть о чем подумать, читая о путешествиях Бугенвиля. Как гласит местная поговорка, "о теи тапои те рира ра, э ваха хааваре тона" (лживые губы сеют ненависть). И в самом деле, декрет правления говорит много или слишком мало. Если меня в чем-то упрекают, то элементарная вежливость требует уточнить, в чем именно. Но если вы считаете, что возможно анонимное отлучение без огласки, то вы обратились не по тому адресу. Поговорим откровенно, если это возможно. За последние месяцы я написал несколько небольших статей, имеющих критические и даже полемические аспекты. Вы сами опубликовали две из них в январе. Другие ходят по рукам в ожидании публикации. Я ставлю в них некоторые вопросы по ряду аспектов современной политической истории и объясняю, почему я считаю своим долгом их поставить. Их объединяет один общий вопрос: важно ли установление фактов для формулировки суждения о них? Я не сомневаюсь, что их чтение вызовет беспокойство, но такова основная роль любой критики, пробуждающей от "догматического сна". Если редакция "Тан Модерн" даст комментарии на это письмо, я буду рад их прочесть. Если же она, наоборот, займет по отношению ко мне страусиную позицию, это будет свидетельствовать о ее неспособности принять участие в начинающейся дискуссии". Я закончил это письмо замечанием, что в журнале публикуется список редколлегии, но нет никакого упоминания о "правлении". За этим призрачным органом, как позже выяснилось, скрывался один Ланцман. Номер 404 за март 1980 заканчивался на стр. 1765 вышеупомянутым "Предостережением читателям". Сартр умер через несколько дней. В тот момент, когда он якобы писал этот текст, он был, как известно, слепым и тяжело больным. Для него было физически невозможно составить этот текст. Поэтому весьма вероятно, что его писал этот фанатик Ланцман, единственный, для кого выход моей книги был прямым ударом, поскольку затрагивал его фильм, выпуск которого задержался на несколько лет. Ланцману пришлось обойти все вопросы, поставленные в работе Фориссона. В конце концов он отказался от какого бы то ни было анализа исторических документов кроме одного. Он ограничился более или менее сфабрикованными интервью. Надин Фреско, которая украла мою рукопись, а позже для успокоения собственных тревог написала статью, которую Ланцман опубликовал в "Тан Модерн" в июне 1980 г. под намеренно зловещим заголовком "Бухгалтеры смерти" [полный текст на французском сайте AAARGH], не простили ее прошлые компрометирующие знакомства: ее имени нет в титрах фильма "Шоа", несмотря на ее личный вклад в съемки фильма в Польше. Она меланхолически мстила за себя, публикуя время от времени небольшие, пустые статьи, выдавая себя за историка, хотя по профессии она психолог. Все это мелочи. Возьмем одну из этих статей, написанную вместе с Байнаком "Как от этого избавиться" (Ле Монд, 18 июня 1987)[полный текст на французском сайте AAARGH]. В ней ставится вопрос: Почему идеи ревизионистов распространяются во французском обществе? Ответ ясен: причина - антисемитизм. Но, по моему мнению, этот вопрос работает как психоаналитический оператор. Подсознание Фреско написало далее: "Когда мертвые евреи насчитываются миллионами, они становятся порой более многочисленными, чем когда они были живыми". Это их численное увеличение представляет собой уже не скорбь, а символическое гипертрофирование, настоящую мифологизацию этих трагических событий. Издательство "Ла Вьей Топ" опубликовало текст подписанный Сартром, чтобы все его знали, под заголовком: "Политическое завещание короля дураков". По возвращении в Париж я написал Жану Пуйону 14 мая 1980 г.: "Я знаю, что такое политические нападки. Я не удивляюсь, когда противник, будучи в панике, прибегает к преувеличениям и искажению истины. Но прискорбно, когда он докатывается до клеветы. Вы могли хотя бы отказаться от лжи. Моя статья "Деспот на продажу" была опубликована не в результате "хитрости", а вследствие устного соглашения, заключенного с вами в присутствии Ригуло, Ланцмана и Эчерелли. То, что редакция разделилась по этому вопросу, ничего не меняет. Вы взяли на себя обязательство, поскольку статья Виккери была отвергнута Симоной де Бовуар, принять мою статью, в которой, по сути, говорилось то же самое (кстати, от имени Бовуар вещал Ланцман...). Вы обещали тогда же написать Виккери и объясниться с ним. Вы не сдержали слова, Виккери сообщил мне, что он доволен моей статьей, а от вас он ничего не получил". Не только храбрый Пуйон не напечатал ничего в свое оправдание, но и антропологический журнал "Ль'Омм", в котором я был чем-то вроде генерального секретаря, перестал, как по волшебству, заказывать мне статьи по этнологии Южной Африки, что раньше регулярно делал. Знатоков Южной Африки не так много, но мелочная месть со стороны клана важней всего. В то же время я написал "Ответ журналу "Тан Модерн", начав его с того, что читатели журнала имеют право знать, что за Сартром прячется Ланцман: "Г-н Ланцман выражает свое мнение о "Холокосте" (ТМ № 395), которое я не разделяю. Я утверждаю, со своей стороны, что это событие и этот период еще мало известны, поэтому историческая критика абсолютно необходима. Эта история на данный момент закрыта табу, роковыми, на мой взгляд, для всего мира. Для защиты своих идей г-н Ланцман не останавливается перед искажением истины. Неверно, что я "защищаю" тезисы Фориссона: я считаю, что они заслуживают изучения, и что историки должны ответить Фориссону, а не игнорировать его и не оскорблять. Кстати, я никогда не занимал никакой позиции по "еврейскому вопросу", но займу, если меня попросят. Читателей приглашают к тому же "отнестись с оговорками" к моим работам об Индокитае и свалить на меня вину за небрежную работу редакции, которая не читает публикуемых ею статей на темы, в которых она явно не разбирается. И в конце самая грубая клевета, которая давно используется для того, чтобы запугать жертву и заставить ее замолчать: "Изыди, антисемит!". Так Ланцман смешит людей за свой счет. Эта запутанная смесь полуправды, полулжи, приправленная угрозами в адрес еретиков, покрывает густым слоем ужасные события гитлеровского периода. Попытки панического устрашения в стиле Ланцмана оправдывают все подозрения". Излишне говорить, что этот ответ не был опубликован. Я еще верил, как дурак, что право на ответ существует. После того, как в июне была опубликована статья Фреско, я опять, в последний раз, написал 10 июля г-же де Бовуар: "Тан Модерн", редактором которого вы отныне являетесь, не опубликовал мой ответ на оскорбительные выпады в мой адрес в мартовском номере вашего журнала, несмотря на то, что это обязательно и по закону, и согласно принципам морали. В июньском номере вашего журнала помещена длинная статья, полная возвышенных идей и странным образом крутящаяся вокруг моей недавно опубликованной книги. Все это в свою очередь налагает на меня обязанность, что согласуется и с законом, изложить мою точку зрения, что необходимо, поскольку я вижу, до какой степени мои взгляды искажены в вашем журнале". Напрасный труд! Мне еще не приходилось иметь дела с клеветой, для меня это было нечто новое. Я еще плохо понимал, как она может исходить от людей, которые очень давно и очень хорошо меня знали. Но жизнь меня быстро научила. Благодарить за это я должен "Нувель Обсерватер", о почти родственных связях многих вдохновителей которого с Сартром и его окружением хорошо известно. Первый номер этого "Обсерватера", которые назывался "новым", прежде всего, потому, что выкинул нескольких левых журналистов, сделавших из этого драчливого еженедельника довольно почтенную газету в самый мрачный период войны в Алжире, и перекупил с финансовой помощью одного фабриканта биде команду из "Экспресса", так вот, этот первый номер вышел под символическим знаком Сартра, кумира послевоенного поколения, которое послушно следовало за всеми политическими зигзагами этого человека, которому Селин посвятил свою бессмертную статью "Возбужденный бокалом" (напомним, что эта короткая статья необыкновенной силы была ответом на клевету, типичную для Сартра, который утверждал, будто немцы платили Селину деньги). Сегодня, много лет спустя, трудно вообразить, какой любовью и каким поклонением пользовались в своем окружении эта самая знаменитая чета французской интеллигенции. Следует вспомнить также о каскадах исключений и отлучений, провозглашаемых тем, кого только парни из кафе имели право считать "мэтром", образуя вокруг него окружение, терроризировавшее благомыслящих граждан как в свое время сюрреалисты. Я знал одного из них, Марселя Пежю. Прием в окружение и исключение из него производились по причинам, далеким от философии. Клод Ланцман, один из закулисных издателей "Франс-Диманш", преуспел тогда, поразив Симону де Бовуар рассказами об ужасах, тоже не имевших отношения к философии. Этого было достаточно, чтобы быстро забыли о его прежних выходках, таких как одобрение книг Люсьена Бодара, посвященных войне, которую французы вели в Индокитае, и отличавшихся ностальгией по колониальным временам. Ланцман в "Нувель Обсерватер", своего рода еженедельном приложении к "Тан Модерн", реабилитировал Бодара, в чем тот не нуждался. Я не хочу сказать, что книги Бодара плохи и их чтение не приносит удовольствия, но есть нечто гротескное в том, что добродетельное окружение Сартра путалось с этим старым осколком империи. Столь же гротескно предисловие Ланцмана к книге некоего Филипа Мюллера, опубликованное как "документ недели" в "Нувель Обсерватер" от 28 апреля 1980 г. Оно полно нападок на ревизионистов, но без указания имен и ссылок на тексты. Это произведение заслуживало комментария, хотя бы для того, чтобы точно определить его место в потоке современной продукции. Я и мой друг Габи Кон-Бендит написали рецензию на книгу, предисловие к которой написал Ланцман. Я и Пьер Гийом имели долгую беседу с Жаном-Франсуа Каном, который редактировал тогда "Нувель литерер" и вроде бы признавал, что могут быть и иные точки зрения, кроме его собственной. Он имел отношение, правда, отдаленное, к переизданию работ Рассинье [для тех, кто читает на французском языке, все книги и статьи Рассиньера находятся на французской странице AAARGHa], в его редакции был один ученик Фориссона, который не верил небылицам о своем профессоре. Кан резко выступал против цензуры и за настоящую свободу слова, поэтому мы и послали ему нашу рецензию на Ланцмана-Мюллера. Излишне говорить, что этот великий защитник свободы бросил эту рецензию в корзину, показав тем самым свою истинную сущность. Я извлек эту рецензию из своих архивов и вот ее текст, написанный в 1980 году: |
