Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки





НазваниеУжасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки
страница2/6
Дата публикации25.04.2015
Размер0.81 Mb.
ТипРеферат
100-bal.ru > Культура > Реферат
1   2   3   4   5   6
Глава 2. О некоторых источниках творчества Гоголя и Кафки

2.1. Религиозные мотивы и сюжеты

О литературных, фольклорных, религиозных источниках творчества обоих писателей существует огромная литература; «корни» этого творчества находят на всем протяжении развития литературы вплоть до древности. Так, Д. Галлахер в своей работе «Метаморфозы: Телесные трансформации и влияние «Метаморфоз» Овидия на немецкую литературу XIX – XX вв.»58 в числе других немецких авторов, влияние Овидия на которых для него очевидно, разбирает и Кафку с его рассказом «Превращение»; а поскольку параллели исследователи находят в первую очередь как раз между «Превращением» и гоголевским «Носом», логичным и перспективным кажется и поиск истоков «Носа» начинать ab ovo59, в данном случае - ab Ovidio60. Однако параллели между «Носом» и «Превращением» исследованы достаточно глубоко и подробно; я же в своей работе хочу сосредоточить внимание на том, как Кафка развивает некоторые схемы и мотивы другого гоголевского произведения. Это произведение – вставная новелла из первого тома «Мертвых душ», которая называется «Повесть о капитане Копейкине» и которая, на наш взгляд, повлияла на Кафку гораздо сильнее, чем даже «Нос», «отразившись» уже не в отдельном рассказе, а в магистральной линии всего творчества Франца Кафки.

Соответственно, среди огромного множества мотивов и произведений, которые могут претендовать на роль источников творчества Гоголя и Кафки, я постараюсь очертить сравнительно небольшой круг. Представляется полезным рассмотреть некоторые религиозные источники, попытавшись классифицировать их по, так сказать, «лейтмотивам» - ведущим мотивам (если мотив понимать по А. Бему, как «предельную ступень художественного отвлечения от конкретного содержания произведения»61, или по А.Н.Веселовскому: «Простейший род мотива может быть выражен формулой a + b: злая старуха не любит красавицу – и задает ей опасную для жизни задачу. Каждая часть формулы способна видоизмениться, особенно подлежит приращению b; задач может быть две, три и более; по пути богатыря может быть встреча, но их может быть и несколько. Так мотив вырастал в сюжет... Сюжеты – это сложные схемы, в образности которых обобщились известные акты человеческой жизни и психики в чередующихся формах бытовой действительности»62), другими словами - по структурным и типологическим схемам, отражающим базовые образы, формулы и модели, т.н. «бродячие», или «кочующие» темы и сюжеты. Большей частью такие базовые образы соответствуют образам архетипическим – тем «первобытным формулам», которые, по убеждению американского исследователя архетипики в художественной литературе Н. Фрая, «постоянно встречаются в произведениях классиков, и более того, существует общая тенденция к воспроизведению этих формул»63.

Мотивы, выбранные мной для анализа, в основном восходят к библейским сюжетам или присутствуют в Библии. Ведь и Гоголь, и Кафка – не в последнюю очередь писатели религиозные, и библейская архетипика признана играющей большую роль в их произведениях.

Первым среди таких лейтмотивов назову сюжет «Поэт как профет64». Это очень общая формула, в которой под «поэтом» понимается далеко не только пишущий стихи, и даже не обязательно «пишущий»; ибо эта традиция старше даже Овидия, она идет из незапамятных времен – времен древних рапсодов и аэдов. Первым из европейцев ее «озвучил», видимо, Платон в диалоге «Ион», в котором Сократ, обращаясь к рапсоду Иону, говорит: «Муза сама делает вдохновенными одних, а от этих тянется цепь других восторженных… Говорят же нам поэты, что они летают, как пчелы, и приносят нам свои песни, собранные у медоносных источников в садах и рощах Муз… И они говорят правду: поэт – это существо легкое, крылатое и священное; он может творить не ранее, чем сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка потому-то бог и отнимает у них рассудок и делает их своими слугами, вещателями и божественными прорицателями, чтобы мы, слушатели, знали, что это не они, у кого и рассудка-то нет, говорят такие ценные вещи, а говорит сам бог и через них подает нам голос65

«…поэты же – не что иное, как передатчики богов, одержимые каждый тем богом, который им овладеет66

За века до того, как Платон написал эти строки, в степях Палестины кочевал народ, тоже имевший своих пророков – наби. Этот термин «по-видимому, происходит от аккадского слова «набу»
(призывать), и, очевидно, «наби» нужно переводить как «призванный» (Богом). В то же время греческое слово
prophetes67 буквально означает того, кто говорит нечто от лица другого…»68 (Иногда их также называли шомер, «стражи»: «И поставил Я стражей над вами…»69, «Я поставил тебя стражем дому Израилеву, и ты будешь слушать слово из уст Моих и будешь вразумлять их от Меня»70.) А ведь эти люди, помимо исполнения ими чисто религиозной функции, создавали и одно из прекраснейших и совершеннейших в истории художественных творений, чье грандиозное влияние на дальнейшее развитие литературы и искусства, всей человеческой культуры просто невозможно переоценить, - Библии… Одним из этих творцов был Исайя, которого называли «царем пророков». Вот как звучит знаменитое «видение Исайи»: «видел я Господа, сидящего на престоле… Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл… И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами,- и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня…»71

Мотив этот был очень популярен в русской литературе, особенно в поэзии; о «пророческой» миссии поэта писали, в частности, Ф.И. Глинка, К.И. Рылеев, Д.В. Веневитинов («Поэт») и особенно часто - В. Кюхельбекер («К Пушкину», «Поэты», «Пророчество», «К богу», «Жребий поэта»). А знаменитый пушкинский «Пророк» воспроизводит «видение Исайи» почти буквально:

Духовной жаждою томим, 
В пустыне мрачной я влачился
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился; 
Перстами легкими, как сон,
Моих зенниц коснулся он…
И внял я неба содроганье, 
И горний ангелов полет, 
И гад морский подводный ход, 
И дольней лозы прозябанье. 
И он к устам моим приник, 
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый, 
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой. 
И он мне грудь рассек мечом, 
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем, 
Во грудь отверстую водвинул. 
Как труп в пустыне я лежал, 
И Бога глас ко мне воззвал: 
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!»

Хорошо известен и «ответ» Лермонтова:

С тех пор как вечный судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я.

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья…

Второй мотив, который я хочу здесь рассмотреть, - мотив обращения, или нравственного возрождения. Этот мотив тесно связан с уже рассмотренным: прежде чем обрести свой дар, «профет» (будь то поэт или библейский пророк) – обычный человек, обремененный множеством грехов и неспособный видеть Истину. (Исайя: «ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами»; Пушкин: «И вырвал грешный мой язык, /
И празднословный, и лукавый
…») Ярчайший пример такого «возрождения» – это евангельское «возвращение блудного сына». Иисус в Новом Завете говорит: «кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее?
А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью
и, придя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу.
Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии…»72 В том же ряду стоит и обращение апостола Павла (бывшего Саула, или Савла) в новозаветных Деяниях апостолов. Савлу, яростному гонителю христиан, по дороге в Дамаск было видение: «Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Он сказал: кто ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! Что повелишь мне делать?» Позднее, уже в городе, ученик Иисуса Анания, «возложив на него руки, сказал: брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святаго Духа. И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его и вдруг он прозрел и, встав, крестился... И тотчас стал проповедовать в синагогах об Иисусе, что он есть сын Божий. И все слышавшие дивились и говорили: не тот ли это самый, который гнал в Иерусалиме призывающих имя сие?..»73Здесь важно учитывать, что стержневая тема апостольских посланий Павла - тема «воскрешения мертвых», утверждающая торжество жизни над смертью и призывающая к духовному воскресению.

Русская литература начиная с XVII в. активно обращается к сюжету о блудном сыне. Этот сюжет разрабатывается, напр., в «Повести о Горе и Злосчастии» или в «Комидии притчи о блуднем сыне» «отца русского барокко» Симеона Полоцкого, в которой действие библейской притчи перенесено в современную автору Россию.

Тема духовного «возрождения» как «возвращения» к истинным ценностям станет когда-то одной из основных тем в творчестве Достоевского; до Гоголя в русской литературы к ней вплотную приблизился Пушкин. Реминисценции притчи о блудном сыне видят исследователи в «Станционном смотрителе», однако «блудная дочь» смотрителя Дуня приезжает к отцу слишком поздно – когда он уже мертв; как известно, в планах поэта было также привести своего демонически-байронического Онегина к нравственному обновлению, пусть не религиозному, а вполне светскому.

Следующий мотив – уже не библейский, а скорее фольклорный и литературный: это – продажа души дьяволу. Не считая даже гениального «Фауста» Гете, эта тема была представлена во множестве источников (в том числе послуживших источниками для Гете). Самой ранней легендой о подобных сделках считают легенду о Феофиле из Аданы – священнике, подписавшем кровью договор с дьяволом. В русской литературе сюжет был весьма популярен начиная с XVII в.; в той же «Повести о Горе и Злосчастии», например, Зло, «излукавившись», заявляется к герою во сне в облике Архангела Гавриила и уговаривает его совершать подлости. Особую известность заслужила «Повесть о Савве Грудцыне». Вот ее сюжет: Савва Грудцын, купеческий сын, соблазнен замужней женщиной; сначала она «присушила» Савву любовным зельем, а потом отвергла. Страдающий Савва готов на все, чтобы ее вернуть, — готов даже погубить душу. «Аз бы послужил диаволу», — думает он. Тут подле него и появляется «мнимый брат», бес, затем всюду его сопровождающий, которому Савве пришлось дать «рукописание»— договор о продаже души.74

Судя по всему, эта тема сильно привлекала Пушкина, лелеявшего замысел о создании «нового «Фауста», соизмеримого по масштабам с «Фаустом» Гете (о котором Пушкин писал: «"Фауст" есть величайшее создание поэтического духа, он служит представителем новейшей поэзии, точно как “Илиада” служит памятником классической древности»75; а вот слова Пушкина, которыми он характеризовал свой собственный замысел: это «надежда открыть новые миры, стремясь по следам гения, - или чувство, в смирении своем еще более возвышенное: желание изучить свой образец»76.) Пушкин вновь и вновь возвращается к этой теме, но реальным результатом осталась только написанная им сцена из «Фауста» («Мне скучно, бес…») Зато осуществлен был другой замысел – «Каменный гость», основанный на многочисленных легендах о любвеобильном доне Хуане (Гуане, Жуане). Между тем «изначальный» герой испанских легенд, дон Хуан де Маранья, согласно этим легендам тоже продал душу дьяволу, чтобы добиться власти над женщинами. Эту легенду пересказывает, в частности, Проспер Мериме в новелле «Духи чистилища», и Пушкин, всегда очень тщательно работавший со своими источниками, тоже должен был ее знать.

Интересно, однако, что и этот мотив очень часто оказывается связан с предыдущим – с мотивом духовного и нравственного возрождения. Так, Феофил из Аданы потому и зовется Феофилом Раскаявшимся (а католической церковью даже канонизирован как святой), что в конце жизни покаялся в своем страшном грехе и испросил прощение. «Повесть о Горе и Злосчастии» имеет весьма многозначительный подзаголовок: «Как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин», и действительно: ее злополучный герой в итоге обращается к Богу и становится монахом. Савва Грудцын, герой одноименной повести, «кается, дает обет стать монахом и вымаливает у богородицы прощение: в церкви, куда принесли больного Савву, роковое «богоотметное писание» падает сверху. Оно «заглажено», это чистая бумага. Значит, договор не действителен, и дьявол теряет власть над душой Саввы. Герой выздоравливает и постригается в Чудовом монастыре77 У пантеиста Гете душа Фауста похищена у Мефистофеля ангелами и унесена на небо. Пушкинского дона Гуана обращает к добродетели обретенная любовь: «Вас полюбя, люблю я добродетель», - признается он донне Анне. Герой Пушкина погибает – но в момент, когда должно совершиться чудо преображения: «Мне кажется, я весь переродился…»

Выводы:

В параграфе были рассмотрены некоторые религиозные источники, отразившиеся в творчестве Гоголя (и, возможно, - как «отраженное отражение», далеко не всегда явное, - Кафки), типологизированные по следующим «лейтмотивам»:

- Профетическая миссия поэта.

- Духовно-нравственное «перерождение» героя.

- Сделка с дьяволом.

2.2. «Ужасное» и инфернальное в эстетической традиции предромантизма и романтизма как источнике творчества Гоголя и Кафки

Еще один важный источник, который следует рассмотреть, - западноевропейская и российская романтическая традиция. Предромантизм в литературе Западной Европы второй половины XVIII – начала XIX веков образовался как комплекс стилевых и идейных тенденций, сохранивших некоторые черты предшествующего сентиментализма, но, в отличие от него, ставшего в резкую оппозицию и проповедовавшего отрицание просветительских идей. Особенно полно предромантизм развился в Англии, где кризис просветительских идей породил целый пласт литературных произведений с характерно новым эстетическим звучанием – готический роман.

Главным мотивом оппозиционного послания предромантизма стало разочарование в идеях Просвещения: в научно-техническом, социальном, политическом прогрессе. Доминантными темами в литературе этого жанра стало неприятие буржуазного образа жизни, духовной опустошенности, пошлости, прозаичности и эгоизма в межличностных отношениях внутри самого общества Просвещения.

Тенденции, наметившиеся еще в сентиментализме и раскрывшиеся в предромантизме, обрели особо резкие очертания и выражение в эпоху романтизма. Романтики видели реальность как непознаваемую, иррациональную и полную противоречий, а современное устройство мира воспринималось ими как враждебное по отношению к человеческой личности. Разочарование в обществе, которое предвещали, описывали и обещали как наиболее рациональное и естественное самые светлые умы европейского мира, было настолько велико, что достигло своего апогея в настроениях отчаяния и скорби, ощущения ужаса от распада общества в общечеловеческих, даже космических масштабах. Эти настроения с нарастающим напряжением прошли через всю эпоху романтической литературы Европы XVIII-XIX столетий, наиболее ярко воплотившись в картинах «страшного мира» предромантического готического романа А. Радклиф и Х. Уолпола, в «трагедиях рока» Генриха фон Клейста, в произведениях Джорджа Гордона Байрона, Эдгара По, Э.-Т.А. Гофмана и многих других. Важно еще и то, что именно в эпоху предромантизма, благодаря готической литературе, в которой уделялось особое внимание разработке темы страха, романтизим смог воспринять и в полной мере заявить глубокий психологизм в повествовании.

Романтизму в целом присуще чувство сопричастности к глобальному мировому историческому процессу, вовлеченности в стихийный поток жизни. Эта основательность и монументальность вчувствования в мир проявляется у романтиков в том числе и в отклике на существующий процесс преобразования общества, в протесте и противопоставлении буржуазному, обыденному и пресному бытованию стремления к абсолютным и универсальным идеалам, которые лежат по ту сторону видимого мира. Тонко ощущая противоречие между действительностью (объективной реальностью) и «идеальным», романтики создали концепцию так называемого двоемирия, где это противоречие выразилось в столкновении полярных эстетических категорий и художественных модусов. Новое мироощущение требовало теоретического обоснования, также как и изобретения новой методической базы. Предромантики Англии в своем стремлении разрушить концепцию просветительского мировоззрения вводили новые эстетические категории, которые должны были оправдать их видение мира как Вселенской катастрофы. Такими новыми категориями стали для предромантики категории «готического», «ужасного», «живописного» и «романтического» в значении героической любовной истории, пришедшей из рыцарских романов.

В поисках выхода из обыденности повседневной жизни романтики обращались ко всему необычному. Средством выражения противостояния повседневного и необычного романтики выбрали фантастический метод повествования. В это же время фантастическое как категория эстетики было осмыслено теоретически. Наибольшее влияние на развитие фантастического в литературе оказали романтики Франции (Ш.Нодье), Германии (Э.-Т.А. Гофман и И.Ф.К. Розенкранц) и Англии (Э. Бёрк), сформулировавшие основные принципы реализации эстетической категории фантастического в художественной литературе как метода повествования и построения конфликта произведения.

В 1853 году немецкий философ Иоганн Карл Фридрих Розенкранц сформулировал эстетику ужасного как позицию, стимулированную вещами прямо противоположными понятию Прекрасного; это положение как нельзя лучше характеризует поэтику романтизма. «Гротеск, карикатура, сатанинский ужас прекрасны как комедия, которая определяется деформацией юмора»78. Розенкранц резюмирует Гегеля, открывающего родство комедии и безобразия: «Комедия демонстрирует не разложение ценностей и правды как эпического и божественного, а обобщает деформацию этих понятий. Комическое и безобразное (трагикомическое) - обязательный элемент романтичности79

И у предромантиков–готиков, и у романтиков эпохи Просвещения объективная реальность, видимая героями их произведений, ставится под сомнение. Мир раскалывается надвое и порождает несоответствие объективно воспринимаемого воспринятому субектом.

У первых (готиков) этот раскол бытия сталкивает героя с необъяснимыми сущностями, порождая тем самым сомнение в действительности, которое усиливается страхом непонимания невиданных прежде вещей. Столкновение с невозможным в физическом мире с точки зрения физических законов, с загадочным и непознаваемым заставляет героев испытывать «неестественное напряжение нервов» (Э. Бёрк). Согласно Эдмунду Бёрку, сформулировавшему принципы готической эстетики, ужас и страх могут быть источником Возвышенного, то есть стимулировать крайне сильные эмоции души, совершать переворот в сознании.

В немецкой эстетической традиции категории Прекрасного и Ужасного строго противопоставлены, так как немцы представляли прекрасное младшей сестрой возвышенного. Английская же традиция подводила под понятия возвышенного и прекрасного кардинально различные основания, под первым подразумевая то же «неестественное напряжение чувств» по Бёрку, а под вторым лишь «определенное качество тел, механически воздействующим на душу посредством внешних чувств» (Э. Бёрк). Из этого размышления английский эстетик сделал логический вывод, что категории ужасного и прекрасного стоит понимать скорее как соотношение завершенных формы и содержания, а не как противоположностей.

В. Жирмунский писал о романтической литературе как о «литературе тайны и ужаса», цитируя одного из исследователей немецкого романтизма: «Маги и волшебники, тайные мистические ордена, в темноте крадущиеся силы раскрывали здесь свою загадочную игру80 Романтизм противопоставляет ночь дню, свету и жизни, воспевая все темно-загадочное, бессознательное, инстинктивное, стихийное, безотчетное. Ночь и день приобретают у романтиков значение философских символов. Просветительскому культу разума, вере в торжество света над тьмой, жизни над смертью они противопоставляют тьму, иррациональное, смерть. В романтической драматургии появился термин «драма судьбы», или «трагедия рока» - так говорят о произведениях, в центре сюжета которых – вмешательство в человеческую жизнь невидимых иррациональных сил, порабощающих сознание, волю, само существование людей. Первыми такими драмами были «Праматерь» Грильпарцера (которого, правда, не все признают романтиком, поскольку в его творчестве причудливо смешались элементы классицизма, романтизма и реализма) и «Семейство Шроффенштейн» Генриха фон Клейста.

Неизбывному ужасу существования романтическая традиция противопоставляет то самое «профетическое поэтическое», о котором говорилось выше. (Кстати говоря, и мотив сделки с дьяволом в готике и романтизме был весьма популярен. «Чаще всего данный мотив обыгрывался в эпоху предромантизма, в произведениях, объединенных жанром готического романа. В готической традиции основным сюжетообразующим конфликтом является конфликт между человеком и инфернальными силами. В его основе чаще всего лежит мотив продажи души дьяволу. В качестве примера хотелось бы привести готический роман Ч.Р. Метьюрина «Мельмот-скиталец», где ярко представлен данный мотив.»81) С особой образностью выражает «профетическую» тенденцию Новалис: «Самым произвольным предрассудком является мнение, что человеку не дано выходить за пределы своего Я и сознательно пребывать в сверхчувственном. Человек может, когда угодно, сделаться существом сверхчувственным… Чем более мы осознаем в себе такое состояние, тем живее, сильнее, необходимее возникающая отсюда уверенность: вера в истинные откровения Духа…»82«Но носителями мистического чувства, - пишет Жирмунский, - прежде всего и главным образом являются, по мнению романтиков, поэты и художники. Природа, больная и совестливая с ученым, на руках поэта [Новалиса] “поднимается над каждодневной жизнью в далекое небо, танцует и пророчествует…”»83

«Итак, в искусстве перед нами святые прозрения людей, более чутких и глубоких, чем обыкновенные люди. Ваккенродер, первый из романтиков посвятивший восторженные страницы философии искусства, называет его чудесным языком, “на котором смертные выражают божественное во всей его силе”». «Слава преходящему человеку за то, что он творит непреходящее, слава слабому и нечистому за то, что он порождает великое и святое, перед которым он сам стоит на коленях… Люди – только двери: через них божественные силы достигают земли84

Российсские романтики вполне разделяли эти взгляды. «Отец русского романтизма» В.А. Жуковский писал:

Ведая прошлое, видя грядущее, скальд вдохновенный
Сладкие песни поет в вечнозеленом венце,
Он раздает лишь достойным награды рукой неподкупной -
Славный великий удел выпал ему на земле.
Силе волшебной возвышенных песней покорствуют гробы,
В самом прахе могил ими герои живут…

Ему вторит поэт Д.В. Веневитинов, один из организаторов «Общества любомудров», созданного с целью изучения романтической эстетики, в своем программном произведении «Поэт»: «Тебе знаком ли сын богов, / Любимец муз и вдохновенья? / Узнал ли б меж земных сынов / Ты речь его, его движенья?..»

Внимание русских романтиков, как и их зарубежных коллег, привлекала тема сношений с нечистой силой. Веневитинов сделал несколько переводов из «Фауста» Гете. Перу Жуковского принадлежит двухчастная баллада «Двенадцать спящих дев», основой для которой тоже послужил «Фауст». (В первой ее части, «Громобой», Громобой продает душу дьяволу и получает за это богатство и славу. Чтобы продлить срок «контракта», он предлагает дьяволу души двенадцати своих дочерей – но вскоре, опомнившись, сам приходит в ужас от этой сделки, начинает каяться и резко изменяет свою жизнь: молится Богу, плачет о своих грехах, творит милостыню, строит храм Божий и вместе со своими двенадцатью дочерьми ходит молиться перед иконою святого. Когда дьявол является за душами Громобоя и его дочерей, святитель Николай встает на их защиту: Громобой должен умереть, но двенадцать девушек погрузятся лишь в глубокий сон… Вторая часть, «Вадим», посвящена спасению девушек «светлым юношей» Вадимом.) Сюда же относятся «Кумова постеля» В. Олина — о крестьянском парне, которого мать во время трудных родов продала черту, а великодушный работник — кум Вельзевула — впоследствии спас, сведя в ад и уничтожив «рукописание» (договор с чертом); «Лафертовская маковница» Погорельского, восхитившая Пушкина, - рассказ о том, как к невинной племяннице старой ведьмы пришел после смерти ведьмы свататься ее черный кот (дьявол) в образе титулярного советника, и как она счастливо избежала союза с адом; «Уединенный домик на Васильевском» Титова — с фабулой, как известно, внушенной Пушкиным, и той же темой дьявола в человеческом образе; «Русалка» Сомова.85

В. Гиппиус пишет: Гоголь «воспитывался в традициях романтической литературы, воспитывался на балладах Жуковского, повестях Тика, Вашингтона Ирвинга, отчасти Гофмана… Гоголь примыкает к этому жанру; больше того — в его повестях можно предполагать реминисценции из повестей его предшественников — алая свеча и кровавый свет в комнате ведьмы у Погорельского отзывается в Басаврюке и его кровавых цветовых эффектах, путешествие героя «Пропавшей грамоты» в ад восходит к путешествию в ад героя Олина, поиски клада в Иванову ночь с тем же страшным эффектом — таинственным «хохотом» — изобразил Сомов; в «Кикиморе» того же Сомова есть кошка с железными когтями («Майская ночь»), даже начальная фраза «Вечеров» близка к началу сомовского «Оборотня».86

Добавим, что, напр., цикл В. Одоевского (еще одного создателя и лидера «Общества любомудрия») «Дом сумасшедших» послужил непосредственной причиной появления «Портрета» и «Записок сумасшедшего» Гоголя… Словом, сложно не согласиться с Г.А. Гуковским: «Подобно молодому Пушкину, как и Лермонтову, и Гоголь вышел из романтизма…»87

Влияние романтиков на Кафку также можно признать бесспорным, хотя Клод Давид и писал о его чуждости «ложному романтизму»88 (имея в виду знаменитый «мистический ореол» его родной Праги). Мы уже говорили, что, например, Гофмана некоторые считают «начальным звеном» традиции, связавшей его имя с именами Гоголя и Кафки (Гофман – Гоголь – Кафка). Сам же Кафка наиболее близкими себе по духу авторами называл, помимо Достоевского, Франца Грильпарцера и Генриха фон Клейста – тех самых, что написали первые романтические «трагедии рока».

«Поразительно, - пишет А.С. Дежуров, - что между Францем Кафкой и Генрихом фон Клейстом существуют совершенно очевидное типологическое сходство. Кафка, видимо, боготворил Клейста. Когда семейство Клейст устроило юбилейные торжества в память безвременной кончины Клейста в 1911 году, Франц Кафка даже выступал с публичными чтениями фрагментов повести Клейста… Между ними было много общего. И тот, и другой вносят в немецкую литературу такую категорию как абсурд, и замечены будут оба в одно и то же время: Клейст спустя сто лет после своей смерти, а Кафка - раньше, чем буду опубликованы его произведения. Кафку заметили раньше и стали писать о нем как о великом немецкоязычном писателе Чехии прежде, чем он впервые был опубликован. Так что, и Клейст, и Кафка одновременно входят в литературу немецкоязычного пространства…»89

Выводы:

- Романтики видели реальность как непознаваемую, иррациональную и полную противоречий, а современное устройство мира воспринималось ими как враждебное по отношению к человеческой личности. Эти настроения особенно ярко воплотились в картинах «страшного мира» предромантического готического романа.

- Тонко ощущая противоречие между реальным и «идеальным», романтики создали концепцию так называемого двоемирия, где это противоречие выразилось в столкновении полярных эстетических категорий и художественных модусов. Средством выражения противостояния повседневного и необычного романтики выбрали фантастический метод повествования. Романтическая литература – «литература тайны и ужаса» с усиленным вниманием к мистической тематике.

- Влияние романтизма на Гоголя и Кафку было весьма значительным: на Гоголя – в первую очередь через русских романтиков, на Кафку – через очень любимого им Г. фон Клейста, а также, видимо, на обоих как «последователей» Гофмана.

1   2   3   4   5   6

Похожие:

Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки icon«Творчество Франца Кафки» (Роман Кафки как одна из трех основных...
Союза Писателей Санкт-Петербурга, почетный работник среднего профессионального образования. С
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconВестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского
Протагонист как наблюдатель: структурирующая роль взгляда в романе франца кафки «замок»
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconПеревод изд.: Uber Kafka / Benjamin. Suhrkamp Verl. В прил.: Из переписки...
Произведения Франца Кафки, литературные исследования его творчества, зарегистрированные в Российской книжной палате с 1917 г по март...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconПоэтика сна в творчестве франца кафки нуждова Д. А. научный руководитель...
До тех пор, пока он дается легко, ни у кого не возникает повода о нем задумываться. Но миллионам людей хороший ночной сон дается...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconБиография Гоголя (на этой странице Вы можете узнать различные интересные...
Вы можете узнать различные интересные моменты из жизни Гоголя.) Данный проект был создан на базе журнала “Искры” (художественно-литературный...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки icon«Процесс» Ф. Кафки: проблема вины и особенности построения сюжета
«Процесс» («П») Кафка писал в период с августа 1914 по январь 1915 года. Роман не был завершен. Опубликован Максом Бродеом, его близким...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconУрок литературы по произведению Николая Васильевича Гоголя «Правило жития в мире» 9 класс Работу
В соответствии со статьей 179 Бюджетного кодекса Российской Федерации Правительство Челябинской области
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconТема реферата: «Маленький человек» в повести Н. В. Гоголя «Шинель»...
«Маленький человек» в повести Н. В. Гоголя «Шинель» развитие или закономерность?»
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconКонспект урока по литературе «Этапы биографии и творчества Н. В. Гоголя» (10 класс)
Изучение творчества Н. В. Гоголя в школе начинается с 5 класса, в 10-м классе мы будем изучать литературное наследие Н. В. Гоголя...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconОтзыв на реферат «Россия в произведениях Н. В. Гоголя»
«Россия в произведениях Н. В. Гоголя» (по поэме Н. В. Гоголя «Мёртвые души»), написанный Ларионовой Дарьей Олеговной, ученицей 10...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconН. В. Гоголь сотрудник пушкинского Современника
На 30-е годы, как известно, приходятся замыслы и осуществление почти всех основных произведений Гоголя. Показательно, что самый плодотворный...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconВыбрать 1 ответ из 4 – Х. Внутренняя политика Николая 1
Реформа системы государственного управления привела к росту чиновничества, которое увеличилось к концу царствования Николая I до
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconРеферат Н. В. Гоголь и М. А. Булгаков: Разные грани общей судьбы....
М. А. Булгаков настойчиво в течение всей своей жизни обращался к личности Н. В. Гоголя и его произведениям; как связаны между собой...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconРеферат проблемно поискового характера» Тема: «Платовская лесная...
Можно и нужно сохранить систему заповедных уголков как частицу нашего культурного национального достояния, как образцы гармонии в...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
И студентам высших педагогических учебных заведений. Конспект занятия направлен на ознакомление учеников с основными фактами биографии...
Ужасное как эстетическая категория в поэтиках Николая Гоголя и Франца Кафки iconНиколая Рубцова «Звезда полей»
Мир поэзии Николая Рубцова просторен и светел, холодноват и чуть прозрачен – таким обычно бывают дни бабьего лета


Школьные материалы


При копировании материала укажите ссылку © 2013
контакты
100-bal.ru
Поиск