M. Штайнер Предисловие к первому изданию (1927)
Скачать 2.14 Mb.
|
Лекция четвертая Дорнах, 27 июня 1924 г. Отдельные звуки и их связь друг с другом Мои милые друзья! Кажется, мы дошли вчера до изображения R. Что касается остальной части звуков, которые сейчас нужно будет нам изобразить, то я уже развил перед вами их сущность. Главным же образом нам необходимо понять звук S [С]. Звук этот, как я указал вчера, считался чрезвычайно важным в мистериях. В нем, фактически, усматривали нечто волшебное. Его можно ощущать как нечто уверенно успокаивающее благодаря тому, что импульс звука S дает проникнуть в самые глубины существа. Поэтому я вам сказал, что когда какой-либо посторонний спрашивал ученика мистерий, чему он научился при помощи звука S, то тот отвечал, по обычаю, в юмористическом тоне: «кто овладевает звуком S, тот может читать в глубине мужских душ и женских сердец». Как известно, если посмотришь в их глубину, то в обоих случаях надо что-то успокаивать. И именно это успокаивание вызвало юмористическое сообщение ученика. Если в звуке F ощущается: «мудрость во мне, я создан из мудрости, мудрость, живущая во мне, — я ее выдыхаю, она здесь», то при звуке S ощущается нечто такое, за чем скрывается легкий страх, нечто, чего надо опасаться. Поэтому, как я вам говорил, шрифты, в которых как основа разных букв лежит S, змеящаяся линия, представляются чем-то жутким, таким, при помощи чего бросается свет в сокровенные глубины. И до сего времени народы, не умеющие писать (таких, правда, уже мало), видят в шрифте нечто жуткое. Когда европейцы, эти «лучшие» люди цивилизации, приехали к североамериканским индейцам, и индейцы весьма многое в этих «лучших» людях нашли неприятным для себя, то это неприятное чувство было у них и по отношению к начертанию букв. Они объясняли, что эти «бледнолицые», как они их называли, эти жуткие бледнолицые к тому же еще наколдовали на бумагу «маленьких демонов». Такое воззрение, что в печатных знаках заключаются маленькие демоны, держалось у некоторых индейских племен вплоть до XIX века. Теперь подумайте об этих двух звуках — F и S. В эвритмии они должны быть представлены таким образом, чтобы ясно усматривалась это громадное различие между ними. Когда делается F, то оно должно выражать спокойное господство (Beherrschung) над тем, что вчаровывается (волшебно вливается) в мир. Со спокойствием вчаровывается оно. Когда вы даете изображение F, то должны только несколько пригибать кисти к рукам, но пригибать активно, а не давать им висеть. Вы должны это делать так, как если бы вы хотели что-нибудь закрыть, защищая. А теперь S. Посмотрите, как звуком S что-то властно, господствующе (Beherrschung) отклоняется (делает S). Это особенно ярко выражается в движении, в том взаимоотношении между обеими руками, которое возникает при движении. Теперь переходим к Sch [Ш]. Тут едва ли кто-нибудь может ошибиться. Sch — это сдувающее прочь, дующее, веющее мимо. Я дал вам вчера наглядное объяснение этого звука, когда указал на ощущение, связанное с «huschhusch». Ветерок дует мимо и улетает: husch-husch. Во всех случаях, когда в словах включено междометие, вы воспринимаете, что Sch — нечто сдувающее прочь. Можно назвать слова, весьма характерные в этом отношении. Теперь обратите, пожалуйста, внимание, что глубокое значение имеет то, о чем я говорил на днях, а именно: словесные наименования, обозначения одних и тех же предметов в разных языках различны. Таким образом, если мы, как я указал, говорим по-немецки «Kopf», то это указывает на форму, на пластику головы; если же по-итальянски говорим «testa», то этим указываем на то, что голова делает, на ее подтверждающую работу. То, что по-немецки называется «Kopf», называлось бы «Kopf» и по-итальянски, если бы по-итальянски хотели обозначить то же, что обозначают по-немецки. В этом отношении языки чрезвычайно отличаются друг от друга. Относительно немецкого мы должны сказать, что это чрезвычайно пластический язык. Гений немецкого языка, собственно, скульптор. В этом лежит нечто чрезвычайно характерное: гений немецкого языка — скульптор. У гения романских языков есть что-то от адвокатуры, от юриспруденции, они утверждают, подтверждают, свидетельствуют. Это вовсе не критика с моей стороны, а только характеристика. Итак, в каждом языке сказывается темперамент и характер гения этого языка. Это доходит до того, что, например, при звуках венгерского, мадьярского или финского языков неизбежно возникает чувство, что чего-то не хватает. Нельзя слышать мадьярского языка без ощущения, что на каждом третьем слове что-то отсутствует. На каждом третьем слове, собственно, должен быть убит олень, потому что гений венгерского языка — охотник. Все слова мадьярского языка, не относящиеся к охотничеству, являются, строго говоря, заимствованными. Мадьярский язык заимствовал ужасно много, и когда приезжаешь в Будапешт, то на каждой улице встречаешь удивительные названия, как, например, Kaveha'z (по немецки «Kaffeehaus» — кофейня). Естественно, есть мадьярские слова, которые не таковы, как я это охарактеризовал. Мадьярский язык, как таковой, имеет ужасно много заимствованных слов. Но когда вы слышите мадьярский язык, то ясно, что в нем нечто охотничье. В этом нет ничего плохого. Земледелие, охотничество, пастушество — это ведь вообще элементы, из которых вышло все человечество. В таком языке, как мадьярский, сильно еще сказываются изначальные силы. Гений мадьярского языка — охотник или, скажем, охотница, если хотите — Диана. Мы можем, таким образом, сказать, что именно в немецком языке проявляется пластика, образование форм. Это в нем особенно сильно выражено. Поэтому мы в нем встречаем очень много слов, связанных с междометиями, что весьма характерно. Разберем слово «rascheln» (шелестеть, журчать). Да, совершенно нет необходимости, чтобы это была змея. Даже если под листвой находится мышь и беспокойно бегает взад-вперед, то слышится: что-то с шумом вертящееся (R), тогда становится не по себе, удивляешься (Б-A), тут оно сдувается прочь (Sch). Дело не кончается на этом. Шум нас затрагивает, но мы его стойко выдерживаем (E). Оно, однако, прижимается, льнет, протискивается, прижимаясь. Где только есть пустое пространство, там проскальзывает, то глубже, то выше (L). И, когда все кончилось, тогда мы понимаем: (N). Ну вот, я вам показал пластику слова «rascheln». Итак, вы можете найти очень многое, что отвечает пластике языка, пластичности языка, и в этом состоит удивительная особенность немецкого языка. Что эвритмия с наибольшей легкостью могла возникнуть именно в немецком языке — для этого, пожалуй, имеет значение то обстоятельство, что эвритмия является пластикой в движении и что еще до сего времени пластика в движении может быть создана с наибольшей легкостью именно из немецкого языка. Первоначально все языки обладали подвижной пластикой. Некоторые языки имеют, конечно, сильно музыкальный характер, как, например, мадьярский. В немецком же языке музыкального немного, но зато гораздо больше пластического. И именно в этом слове «rascheln», как и в «husch-husch» вы можете получить отчетливое ощущение сдувающего, свевающего характера звука Sch. Древние евреи ощущали веяние Иеговы в ветре: Seh. Это вызывается, конечно, и тем, что возникает пластика звука Sch. Делать это надо быстрым темпом, тогда это настоящее «rascheln», и вы тогда в точности чувствуете то, что заключается в словах; слышится форменное шуршание. Я так же говорил вам вчера, как надо понимать звук Z. Я говорил, что в переживании Ж лежит ощущение чего-то, как легкость подступающего к вам. И в этом переживании — в подступающем, в берущем cвое начало из легкости — лежит пластика Ж. Если мы присмотримся к Ж, то оно нам представится, как если бы перед нами был ребенок, который потерял только что купленную ему вещь, чувствует себя поэтому ужасно несчастным и плачет. А мы вместо наказания хотим его успокоить. Положим, например, что перед ребенком стоит не отец или мать, а тетка или бабушка и пробует, как это обычно делают тетки или бабушки, занять определенное отношение к ребенку (который просто без ума!) Жест, особенно правой, рукой: «деточка, ну ничего!». Хорошо, если вы запомните эти маленькие истории. Вы должны ощущать Z, главным образом, в руке (in Arm), не в кисти, а именно в нижней части руки. Ну, мои милые друзья, на этом мы, по сути, закончили рассмотрение отдельных звуков, как таковых. Дальнейшая наша задача заключается в том, чтобы правильным путем проникнуть в то, каким образом можно представить взаимосвязи звуков между собой. При этом мне хотелось бы касаться время от времени и других областей. В соответствующих местах я буду переходить от художественной к педагогической и лечебной эвритмии. Вы увидите тогда, что педагогическое вытекает из существа звуков, которые мы только что прошли. Совершенно очевидно, что для педагогических целей надо использовать те слова, которые, по возможности, несут еще в себе ощущения, исполнены чувством. Действительно, реально войти в эту наполненность чувством, и благодаря этому вызывать то, что должно быть пережито: ведь эвритмия — это язык, который можно понять в совершенстве, только если отдаться непосредственному ощущению. Если вы это сделаете по возможности отчетливее, окончательней, то встретите это уже в слове «rascheln». Вы должны все время помнить и представлять, что это не просто объективный процесс, но процесс, пронизанный чувством. Я в дальнейшем скажу еще, что заключается в этом слове «rascheln», когда его эвритмизируют. Вы тогда ощутите, как много в нем заключается. (Эвритмический показ этого слова). Обратите внимание на нос, который между Sch и E поворачивается к шелесту! Вы видите, таким образом, что включая субъективные ощущения, вы можете в эвритмии проникнуть во все. Возьмем другое слово, характерное оказываемым действием. Я говорил вам, не правда ли, что в С [ц] — а еще сильнее в R — заключается власть над материей, идущая из духовного. Представьте себе, что перед вами какой-нибудь крикун, ну, положим, настоящий негодник, который представляется вам весьма материальным и вы чувствуете по отношению к нему некоторую боязнь. Вы не очень хорошо справляетесь с ним, хотя и стараетесь устоять против него, но хотели бы убрать — сдуть его прочь; вы говорите ему эвритмически: «rusch»! Это всегда возможно — почувствовать такие вещи: вам противно, вы стараетесь напряженно уйти в себя от того, кому вы говорите «Rusch!», но, вместе с тем, вы чувствуете, что у него известная власть над вами. Надо это проделывать так, чтобы было ясно видно Sch на конце. Вы видите, успокоение заключается в «rusch!», именно в том, что вы хотите это сдуть прочь. Если вы хотите поступать педагогически, то должны стараться выбирать те слова, в которых, безусловно, можно еще ощутить пластику формообразования, с одной стороны, и внутреннюю жизнь, которую при этом ощущают, — с другой. Но звуки являются ведь отдельными элементарными составными частями эвритмического. Из них должны быть затем составлены слова. Если вы в каком-нибудь слове, скажем, в слове «rascheln» (шуршать), или в каком-либо ином соедините одну за другой эти элементарные составные части, эти звуки всего лишь рассудочно, то из этого еще не получится слова. Слово является ведь в значительно большей степени единым целым, чем это себе представляют. И если бы слово не представляло собой нечто целостное, то не могло бы произойти того, что мы стали такими засохшими в отношении существа языка, какими являемся в настоящее время. Когда мы читаем, то читаем отдельные звуки совершенно неотчетливо, мы скорее скользим по словам, и звуки звучат у нас слабо, так что один сливается с другим, один звук в обычной речи переходит в другой. И надо поэтому обращать внимание не только на изображение отдельных звуков, но главным образом, на изображение перехода от одного звука к другому. И надо поэтому обращать внимание на способ и вид того, каким образом один звук возникает из другого. Хорошо было бы прослеживать, как один звук выходит из другого. Для этого надо было бы, например, брать характерные, часто повторяющиеся слова, которые обязательно заставляли бы чувствовать себя как единое целое, потому что их нельзя было бы разлагать на элементарные составные части. Возьмем, например, такое слово, как «und» (русский союз «и»), просто «und», и попробуем теперь непрерывным, продолжающимся переходом изобразить его; попробуйте прежде, чем вы закончите U начать уже N. Это можно прекрасно сделать в эвритмии: прежде чем закончат U, перейти к N и тотчас же перейти к D: «und». Теперь вы можете изучать эвритмически, как творит внутренняя сущность намерений гения языка. Я вам говорил, что D обозначает указывающее движение. Что вообще обозначает слово «und», когда его употребляют? Допустим: «Sonne und Mond» (солнце и луна). Мы имеем с одной стороны солнце, и с солнца — указывается на луну. Таким образом эвритмия открывает вам изначальные жесты, лежащие в языке. Вот это и должно ощущаться. Посмотрим с этой точки зрения на одно слово, оно и в немецком языке давно утратило свою пластичность, которой оно некогда обладало в высшей степени. Если я говорю «некогда» (einstmals), то это значит не «за несколько столетий», а «в совсем недавнее время». У него была пластичность. Слово это, конечно, относительно новое в современной его форме, но когда оно возникло впервые, оно обладало пластикой. Но и теперь еще, как жаргонное слово, оно сохранило свою пластичность. Надо, конечно, сказать, что мы не должны в наших ощущениях этих вещей чувствовать себя стесненными (совершенно, впрочем, правомерными, обоснованными) указаниями филологии. Итак, возьмем это слово «Mensch» (человек), представим его эвритмически и несколько сократим Sch, так, чтобы оно звучало коротко: «Mensch». Тут у нас отчетливо слышится сдувающее в конце. На что указывает нам такое изображение человека? Оно затрагивает мимолетность, непрочность человеческой жизни; человека как существо преходящее. Далее, человек — фигурально — незначительное существо. Вот что нам говорит эвритмический жест, изображающий слово «Mensch». Есть, однако, и в уличном жаргоне слово «Mensch». Оно означает «простая девка", не в худом смысле слова, а просто не имеющую никакого значения женщину: «das Mensch». Тут незначительность выражена очень сильно, и тут трагическое ощущение, которое испытывается при слове «der Mensch», соскальзывает в презрительное значение, когда говорят «das Mensch». Отсюда вытекает остроумная игра слов прекрасного классического изречения, относящегося к некоей женщине: «Nehmt alles nur im allem, sie ist ein Mensch gewesen». (Если вы возьмете все в целом, то она была лишь человеком (девкой). «Ein Mensch» можно в данном случае понимать или «человек», или «девка». Благодаря эвритмической пластике мы имеем, таким образом, возможность при помощи жеста глубоко ощутить смысл и существо, которые лежат в слове. Но мы должны себе уяснить, как эвритмия в состоящем из звуков слове заставляет переходить к внутреннему существу того, к чему это слово относится, и вновь переходить к слову. Проявляющееся в эвритмии различие характера языков вы можете лучше всего воспринять, если посмотрите поставленные рядом изображения, по-видимому, одного и того же явления. (Фрейлен Б. и фрейлейн В., станьте рядом друг с другом и проэвритмизируйте нам: сначала фр. Б. слово «Kopf», затем фр. В. «testa»). Вы видите, что при эвритмизировании «Kopf» у вас возникает чувство, что она хочет передать что-то круглое, что она хочет ваять; при «testa» вы видите, что она желает остаться непременно, безусловно правой! Так вы воспринимаете глубочайший характер того, что хочет выразить существо каждого слова. И надо придерживаться этой линии. Тогда вы увидите, в сколь грандиозной степени интимно выступает в эвритмическом выражении, непосредственно перед вашими глазами, характер различных языков. Вы всегда при этом можете чувствовать, что перед вашим взором выступает характер различных языков. Для наглядного выражения мы можем коротко исполнить эвритмически одно за другим стихотворения на немецком, английском, французском, может быть, также на венгерском и русском, выделяя по возможности все звуки так, чтобы мог обнаружиться их характер. (Выполняются представительницами соответствующих национальностей). Вы заметили, что, например, в английском языке сразу видно его отношение к бушующему морю. Вот это господство над бушующим морем, столь сильно выраженное в характере английского языка, вы с наибольшей отчетливостью усматриваете в эвритмическом изображении. В мадьярском языке выражено то, что мадьяра нельзя представить себе иначе, как твердо поставленным в мир, и, кроме того, в мадьярском языке вы можете выразить рыскание по лесам и рощам. Русский является языком, дающим только намек на внутреннее существо слова, дающим лишь отзвук внутренней сущности слова. Это язык, который еще не достиг существа вещи, который лишь следует чувству этого существа, повсеместно указывая на будущее. И мне хотелось бы, чтобы вы сравнили две вещи, показывающие, сколь сильно проявляется характер языка. Все это надо ощутить, иначе нельзя разобраться в эвритмии. То, что вводится в эвритмию, не может быть только теоретическим, интеллектуальным, оно должно ощущаться, выражаться в чувстве. Сравните эвритмизированное русское стихотворение с французским. Попытайтесь ощутить, насколько они различны (изображается русское стихотворение). Вы видите, что русский язык идет лишь по следам существа слова. Попытайтесь воспринять, как у другого, французского, языка происходит точно пританцовывание спереди — перед существом слова (изображается французское стихотворение). Вы видите, что характеры этих языков относятся друг к другу, как день к ночи, как два противоположных полюса. Если вы обдумаете все, что столь ярко выступает наружу, то должны будете сказать себе: эвритмия вполне обладает тем свойством, которое направлено на совершенно ясное выражение существа, воплощенного в языке и вообще в характере речи. Поэтому она лучше всего выражает то, что лежит за речью и должно выявиться. Возьмем в качестве основной точки этого положения что-нибудь совершенно определенное. Скажем, вы хотите выразить утверждение и отрицание. Вы хотите эвритмизировать и при этом особенно сильно выразить утверждение (das Bejahung). Предположим, что сын покидает родительский дом. Вы уверены, что он возвратится, вернется обратно. «Ты возвратишься ко мне!» — говорит отец. Сделайте-ка «ты ко мне возвратишься!» и выразите отчетливо утверждение. В чем выразите вы утверждение? В шаге. Шаги вперед вправо выражают утверждение, представляя его — уверение — как своего рода I. Итак, утверждение: идут вперед от заднего. Отрицание. Предположим, что ребенку хотят запретить что-то делать: «Ты больше не будешь этого делать!». Если вы хотите, чтобы отрицание было выражено сильно, то должны это выразить, отходя назад влево. Это такие простые вещи. Так можно перейти от того откровения сущности, что лежит в отдельных словах, к лежащей в языке, хотелось бы сказать, внутренней логике. Характер языка обнаруживается при этом еще сильнее. Если обращать внимание на отдельные звуки, то при эвритмизировании стихотворения на каком-нибудь языке выявляется больше характер языка; если же перейти, с другой стороны, к логике, которая выражается в языке (с чем мы еще познакомимся ближе), то больше выявляется характер народа. Перейдем к логике языка; возьмем удивление. Если где-либо встречается связь, выражающая удивление, то вы делаете жест удивления А и должны слить его с другими звуками так, чтобы он находился в них. Это уже дает хорошую основу для изучения того, какова связь звуков с этой характеристикой логически-языкового чувственного содержания (sprachlogisches Gefuehlsinhalt): «Ax, как прекрасно!». Итак, соедините обе эти вещи — то, что вы проделали в виде жеста удивления и звуковое сочетание «ах, как прекрасно! » — так, чтобы и то, и другое было здесь вместе. (В зависимости от чувства, определяюще и окрашивающе в звуковые сочетания могли бы влиться и другие гласные.) Жест удивления, безусловно, должен быть связан с отдельными звуками. Удивление должно входить в образование звуков. Подобные же движения мы будем анализировать завтра. |
Похожие:
 | Предисловие к первому изданию [1901] Культурология разработан для студентов факультета философии и социальных наук Белгосуниверситета. Главная задача курса состоит в... | | Предисловие редакторов к 3-му изданию со времени теософского конгресса... Основания для разработки программы, дата принятия решения о разработке программы, дата утверждения программы (реквизиты... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... ... | | Предисловие марии штайнер Омский институт водного транспорта (филиал) фбоу впо «Новосибирская государственная академия водного транспорта» |
| Станислав Гроф За пределами мозга Предисловие к русскому изданию Участие в экскурсии по г. Тамбов (вариант «да» может быть выбран только для докладов с оплатой оргвзноса) | | Системы видеоконференций в образовательном учреждении Русинов Андрей Сергеевич, Учреждение Российской академии образования «Институт содержания и методов обучения» г. Москва (урао «исмо»),... |
| Текст печатается по изданию: Красный архив. 1927. №1—3; 1928. №2,... Публичный доклад подготовлен отделом образования администрации Северного района с целью обеспечения информационной открытости муниципальной... | | Предисловие ко второму изданию «Рабочей концепции одаренности» Разработка и издание Концепции осуществлены по заказу Министерства образования Российской Федерации в рамках и на средства федеральной... |
 | Предисловие к электронному изданию Буквально за десять дней прошел первый этап сверки, еще за два месяца – второй. После третьего этапа корректуры тома и отдельные... | | Эриел Уорик Музыкальная терапия для детей с аутизмом Предисловие ко второму английскому изданию Уже несколько лет музыкальные терапевты: Службы здравоохранения имеют свою структуру ставок и тарифную сетку зарплаты |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Урок – презентация 140 лет со дня рождения путешественника, натуралиста, писателя В. К. Арсеньева, автора книг «Дерсу Узала», «По... | | «Левиафан»: Мысль; Москва; 2001 isbn 5 244 00966 4 Левиафан` впервые в Новое время разработал систематическое учение о государстве и праве. Оно оказало серьезное влияние на развитие... |
| Предисловие к русскому изданию 3 благодарности 6 Министерства образования и науки РФ и Министерства спорта, туризма и молодежной политики рф, регламентирующих работу спортивных школ... | | Вильгельм Райх сексуальная революция предисловие к IV изданию (1949 г.) Михаил Александрович Шолохов — русский советский писатель, автор романов «Тихий Дон», «Поднятая целина», неоконченной эпопеи «Они... |
| Предисловие к новому изданию 1918 г Он может быть представлен в виде графического материала (плакаты, таблицы, графики, диаграммы и т д.) или в виде другого материала... | | Международные экономические отношения предисловие к шестому изданию «Мировая экономика». Этот курс входит в цикл общепрофессиональных экономических дисциплин и опирается на освоенную ранее «Экономическую... |
