Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации
Скачать 4.05 Mb.
|
СЛУЧАЙНОСТЬ И ЖИЗНЬ БУРЖУАЗИИ Когда в обществе распадаются феодальные связи, ведущим для общества классом становится буржуазия. В Париже и Лондоне XVII1 века ни коммерческая, ни бюрократическая деятельность не влекла за собой исполнение обязательств, существовавших с незапамятных времен. На протяжении XIX века именно эти два вида космополитических занятий буржуазии начали обретать новый контекст. Примем в качестве рабочей гипотезы, что буржуазный класс в Лондоне и Париже состоял из владельцев собственного "дела", имеющих в своем распоряжении хотя бы одного наемного служащего, а также из конторских рабочих, продавцов, бухгалтеров и т.п., и профессиональной и административной прослойки над ними. Это была поразительно большая группа людей; вместе с семьями составлявшая от 35 до 43% населения Лондона в 1870 г. и от 40 до 45% населения Парижа в том же году. Процент представителей среднего класса вобеих столицах был больше, чем во всей остальной стране; в Англии, в целом, в 1870г. средний класс составлял около 23% населения.'' Так как индустриальный капитализм в Англии означал нечто иное, чем во Франции, самосознание "респектабельного" лондонца имело оттенки и нюансы, отличные от самосознания парижского "буржуа". Однако, между обитателями столиц эти различия были не так резко выражены, как между нациями. Как и в столице старого режима, в Лондоне космополитизм преодолевал национальные различия, но говорить в XIX веке о таком сродстве - это означает говорить об интернациональных чертах только части населения города. Космополитическая буржуазия в течение прошлого столетия приобрела некоторые черты международного класса; однако, этого нельзя сказать о пролетариате индустриальных стран. "Утонченность" в XVIII столетии и во Франции, и в Англии была словом уничижительным, но в XIX столетии это слово для буржуазии стало комплиментом. Несмотря на барьеры языка, национальные обычаи и возрастные ограничения, оно характеризовало людей как "хорошо воспитанных" или имеющих "хорошие манеры". 151 Согласно одному из подсчетов, рост количества работающей буржуазии в Париже в период от 1770 г. до 1870 г. был невелик, составляя, возможно, одну треть. Но реальное изменение состояло в том, чем эти люди теперь торговал и и управляли -а именно, товарами машинной выработки и массового производства. Важно понять, как работники новой системы рассматривали ее. Они не понимали ее достаточно хорошо, частично потому, что для них многие социальные установки старого города сохранялись и в новом. Но важно именно их неправильное понимание промышленной системы, так как оно раскрывает основные взгляды на промышленную сторону жизни. Эти же взгляды обусловливали все отношения асоциальной сфере: а именно, буржуазная респектабельность была основана на случайности. Бизнесмены и бюрократы прошлого столетия имели смутное понятие о своем участии в упорядоченной системе. Более того, поскольку они управляли новой системой, может создастся впечатление, что они хотя бы разбирались в собственной работе. Однако, нет ничего более далекого от истины. Новые принципы накопления капитала и управления большими организациями были тайной даже для тех, кто добивался большого успеха. Работники крупных предприятий Парижа и Лондона в 1860-е и 1870-е годы обычно представляли свою деятельность азартной игрой, зависящей от удачи, и соответствующим местом действия была фондовая биржа. Чтобы понять новые экономические перспективы вызова, который приняли на себя состоятельные люди, необходимо понять смысл игры на бирже того времени. Действительно, можно было очень быстро выиграть или проиграть большие деньги. Семьи, имеющие капитал, старались вложить его в одно или, самое большее, в два-три предприятия. Стоило в такой ситуации вложить капитал неудачно и "приличная", респектабельная семья оказывалась разоренной; стоило вложить капитал удачно - и мир вокруг инвестора внезапно преображался. Какие же правила определяли, что такое хорошее или плохое капиталовложения? Век назад инвесторы располагали гораздо меньшей, чем их современные коллеги, информацией, на основании которой можно было принять решение. Например, очень немногие фирмы публиковали ежегодные отчеты о своих доходах и убытках. Большая часть "информации" существовала в виде слухов. Ни лондонская фондовая биржа, Сити, ни фондовая биржа и ее филиалы в Париже не имели реальных принципов управления, даже таких, как гарантии, что играющие на бирже компании действительно существуют; товарные биржи, однако, были еще в худшем положении. Аналогично этому и главные национальные инвестиции были делом случая, а 152 не основывались на реальном здравом смысле. Во Франции железные дороги строились в самой "глубинке", поскольку "предполагалось", что в один прекрасный день там найдут железо; помимо громких скандалов, как, например, панамское дело, ежегодно наблюдались более мелкие фиаско, не такие театральные, но не менее мошеннические. Причиной подобного распространения мошенничества было почти полное отсутствие у инвесторов стандартных представлений о развитии промышленности и, следовательно, о сущности рациональных инвестиционных решений. Лишь к концу 1860-х гг. люди начали замечать закономерность в чередовании хороших и плохих периодов и пришли к пониманию того, что называется экономическим циклом. Но что служило причиной этих циклов? Сейчас легко можно объяснить это явление, опираясь на написанные в то время сочинения Маркса, но столетие назад его читали лишь немногие брокеры. Бизнесмены были скорее склонны объяснять циклы развития бизнеса с помощью мистики. Банкир из Манчестера Джон Миллз считал, что эти циклы обусловлены "наукой разума"; в 1870г. Вильям Перди выдвинул теорию, согласно которой циклы развития бизнеса существуют потому, что молодые инвесторы становятся пожилыми и у них не хватает физических сил поддерживать энергичный оборот капитала. Во Франции понимание циклов было таким же примитивным. Эта неудача попыток самоанализа оказывалась в те времена особенно опасной, поскольку экономические колебания в прошлом столетии были гораздо более резкими и внезапными, чем сейчас, так что в течение нескольких месяцев индустриальная Франция могла стремительно перейти от подъема к депрессии, а после периода стагнации, во время которого, казалось, ничто не способно улучшить ситуацию, внезапной необъяснимо начинался скачок вверх. Необъяснимая нестабильность, управлявшая инвестиционным сектором, управляла и бюрократией. Появлялись такие гигантские по масштабу операции, как Земельный Кредит (Cradit Foncier); будучи важнейшими и вроде долгосрочными проектами, они внезапно обрушивались; ими начинали заниматься другие организации с новым персоналом. Некоторые историки Франции поддавались искушению считать историю собственной бюрократии более благополучной, чем в Англии, утверждая, что более строгий государственный контроль над экономикой во Франции обеспечивал бюрократии большую безопасность. Этот аргумент справедлив для провинциальной жизни; в условиях же Лондона и Парижа все иначе, поскольку, как это ни парадоксально, несмотря, что все француз- 153 ские органы управления и находились в Париже, непосредственный контроль над экономикой самого города был гораздо меньше, чем в провинции или в сельской местности. Реконструкция Парижа Османом, причинившая колоссальные финансовые и коммерческие убытки, была бы невозможной в провинциальном городе потому, что железная рука бюрократии не допустила бы безумного (и беспорядочного) скопления капитала, рабочих и материалов. Респектабельность, основанная на случайности - вот экономический факт XIX века, связанный с демографией экспансии и изоляции. Вновь проявилось достоинство буржуазии: создать стабильное жилище в противовес экономике, подчинить семью как группу жестким жизненным правилам - это было волевым актом и имело известное влияние. Такие строгости кажутся сегодня невыносимыми; возможно, благодаря тому, что капиталистическая экономика стала относительно более упорядоченной и имеет над нами сильную власть, что позволяет нам относиться к "благопристойности" XIX века с некоторой долей презрения. Если представление людей о своем времени являлось непосредственным продуктом материальных условий их жизни, то буржуа-жители столиц ХIХ века - должны были считать, что живут во время непрерывного катаклизма. Глядя нате времена из сегодняшнего дня, можно видеть, насколько материальные условия города были укоренены в материальных структурах, существовавших до господства индустриального порядка и сами усиливали эти структуры. В то время, однако, ощущалось, что рост населения, изменения в экологии, флуктуации нового индустриального порядка были непомерно велики и травмировали людей. Поэтому городская жизнь, вероятно, представлялась чем-то таким, чего нужно избегать - из-за угрожающе огромного количества неприкаянных людей без корней, а также из-за того, что возможность обеспечить пристойную жизнь зависела в городе не от самого человека, а от воли случая. И все же, такие материальные условия наделе не вызывали подобного восприятия городской жизни. И жители больших городов, и провинциалы осознавали материальную ненадежность жизни в таких городах, однако, в действительности, многие люди стремились переехать в столицу, какие бы страхи ни внушала жизнь в ней. В целом, в течение столетия большинство мигрантов переехали в город добровольно, это были приехавшие поодиночке молодые люди, а не насильственно переселенные группы людей. Обитатели провинциальных городов различного типа в обеих странах ощущали себя погруженными в бездну в гораздо большей степе- 154 ни. Это было частично обусловлено тем, что провинциальные города сделались основной сценой развития нового промышленного капитализма. Фабрики были и в Лилле, и в Лионе, и в Манчестере или Бирмингеме; они творили экономику и демографию Манчестера, города нового типа. В других, более старых городах основа провинциальной жизни была слишком хрупкой и легко разрушалась при появлении фабрик и в результате вторжения капитализма в сельское хозяйство. На страницах романа Джорджа Элиота Миделмарч показан "приход великих перемен" в город; в Крошке Доррит аналогичные материальные нововведения внедряются в Лондон и их необходимо включить в контекст городской жизни. Миделмарч повествует о том, что происходило в провинциальном городе; Крошка Доррит - о событиях в Лондоне. Отчего же перемены в материальной жизни не внушали ощущение полного хаоса; что заставляло представителей среднего класса полагать, будто в городе можно выжить; почему космополитическая жизнь была важна и значима при всех ее ужасах? Именно потому, что городским жителям не приходилось изобретать новую культуру с представлениями о сущности городской жизни, о поступках в непредвиденных ситуациях, о поведении с незнакомцами. Можно было использовать уже существующую культуру - социальную сферу. Она возникла уже при старом режиме в ответ па материальные изменения населения и демографии и эта сохранившаяся социальная сфера дала возможность поддерживать упорядоченную жизнь нашим прадедам, жившим в городе и ощущавшим гораздо более существенные материальные сдвиги. Наши прадеды, как и любые наследники, со временем растратили дары, полученные ими в наследство. В конце концов, буржуазия до неузнаваемости исказила развитые в XVIII веке способы ведения осмысленной жизни, не зависящие от ненадежности личных обстоятельств. Однако импульс вести такую жизнь оставался сильным, даже когда средства для осуществления этого разрушались. Вот великий парадокс конца прошлого века: по мере того, как материальные условия стали в конце концов более понятными и постоянными, общественная жизнь делалась все менее и менее стабильной. Итак, как же протекала общественная жизнь - в этих новых материальных условиях, в ответ на них и в качестве защиты от них? ТОВАРЫ ШИРОКОГО ПОТРЕБЛЕНИЯ Не может быть лучшего введения в общественную жизнь, чем любопытная история того, как изменилась розничная торговля в столичных 155 городах XIX века. Рост универсальных магазинов может показаться весьма "прозаической" темой, - на самом же деле это краткая парадигма того, как с помощью активного обмена социальная сфера создала условия для нового опыта общественной жизни, более напряженной и менее располагающей к дружеским отношениям. В 1852 г. Аристид Бусико открыл в Париже небольшой розничный магазин под названием Дешевый (Вол Marche). В основе этого предприятия лежали три новаторских идеи. Наценка на каждый предмет должна была быть маленькой, а количество проданного товара - большим. Цены на товары должны были быть фиксированными и отчетливо указанными. Любой человек мог зайти в магазин и посмотреть, что продается, не чувствуя себя обязанным что-то купить. Принцип фиксированной цены на розничные товары впервые ввел не он. Фирма Париссо Прекрасная Садовница (Parissot's Belle Jardiniere) продавала лен на таких условиях еще в 1824г. Но Бусико был первым, кто применил эту идею к полному набору розничных товаров. Один из критериев новизны фиксированных цен - то, что вплоть до последних десятилетий старого режима розничным торговцам запрещалось законом раздавать рекламные листки, где были указаны фиксированные цены товаров. Другим, социальным по природе критерием было влияние фиксированных цен на привычки покупателя. На рынке, при "плавающих" розничных ценах, продавцы и покупатели прибегают к всевозможным трюкам и игре, чтобы поднять или понизить цену. На базарах Ближнего Востока неотъемлемой частью процесса продажи являются демонстрации оскорбленных чувств, страстные выражения боли и страданий, вызванные утратой или приобретением того или иного красивого ковра. На парижском мясном рынке XVIII века целые часы тратились на маневры с целью поднять цену на говяжью грудинку на несколько сантимов. Торговля из-за цен и сопутствующие ей ритуалы наиболее обычные примеры повседневного городского театра, где актер - горожанин. В обществе без фиксированных цен в цепь производства и распределения неминуемо входит конечное звено "торга": оно состоит в принятии определенной позы, маневрировании и занятии выгодного положения, способности использовать слабости оппонента. Такое стилизованное взаимодействие в социальном отношении объединяет покупателя и продавца; не принимать в нем активного участия - значит рисковать потерять деньги. Система фиксированных цен Бусико снизила риск от неучастия в ди- 156 алоге. А его принцип свободного входа превратил пассивность в норму. В соответствии с установками розничной продажи в Париже старого режима и начала XIX века войти в магазин означало собираться что-нибудь купить, все равно что. Посетитель, просто смотрящий по сторонам, был нормой на открытом рынке, а не в магазине. Это "имплицитное обязательство" что-то купить совершенно закономерно с точки зрения эффективных усилий, каких требует система открытых цен. Если продавец собирается посвятить свое время пылким речам о собственных товарах, заявлениям, что он на краю банкротства и не может снизить цену ни на пенни, то ему необходимо знать, что его усилия не будут потрачены зря. Эта драматургия отнимает время и поэтому, как правило, не способствует быстрой продаже товара. Поскольку Бусико имел в виду низкие цены и высокие объемы продажи, ему пришлось покончить с театральными манерами. Почему Бусико и его подражатели (Берт в Лондоне, Поттер Пал мер в Чикаго) начали продавать большие объемы продукции по низким ценам? Самый простой ответсвязан с системой производства. Товары машинной выработки можно произвести гораздо быстрее и в гораздо большем объеме, чем товары, изготовленные вручную. Поэтому появление универсальных магазинов - следствие работы фабрик. Другое, дополняющее это, объяснение дал Ч. Райт Миллс в терминах промышленной бюрократии. В Белом воротничке (White Collar) он по-своему объясняет систему фиксированных цен: в магазине с большим объемом торговли должно быть много служащих и поэтому "если предприниматель не продает сам, он должен иметь одну цену; он не добьется успеха, доверив заключать сделки продавцам. Только в качестве дополнения к фабрике, продукта безличной бюрократии, универсальный магазин не смог бы успешно функционировать в отсутствие толпы покупателей. Именно здесь становится важным приток населения в столицу. Однако экономика развития недвижимости все более привязывала потенциальных покупателей к одному месту. Сама крайняя запутанность улиц в старом городе также препятствовала сбору большого количества покупателей. По оценкам, из-за кривых и узких улиц Парижа начала XIX века прогулка пешком, на которую сейчас бы ушло 15 минут, в то время занимала полтора часа. Выйти за пределы своего квартала уже требовало немало времени, адля реализации объема продажи универсальным магазинам приходилось стягивать покупателей со всего города. Строительство Больших Бульваров (grands boulevards) в Париже в 157 1860-е гг. стало шагом в обеспечении такой возможности. Создание транспортной системы в Париже и Лондоне способствовало более удобному осуществлению этого. Омнибусы на конной тяге были внедрены в Париже в 1838 г., но стали бурно развиваться лишь в 1850-е гг.; в 1855 г они перевезли 36 миллионов пассажиров, а в 1856 г. - 107 миллионов. Такая же комбинация хорошо развитого транспорта с розничной торговлей была характерна для развития Чикаго после Великого Пожара 1871 г. Общественный транспорт создавался не для удовольствия него маршруты не способствовали общению социальных классов. Он существовал для перевозки рабочих на работу и в магазины. И товары массового производства, которыми манипулировала многочисленная бюрократия, и масса покупателей - все эти факторы могли заставить продавца отказаться от старых форм розничной торговли ради получения большей прибыли. Однако они не объясняют, почему парижский покупатель захотел измениться. Прибыль для продавца не объясняет, прежде всего, почему покупатель охотно становился пассивной фигурой, когда ему надо было раскошеливаться. Давайте сначала исключим самое простое и очевидное объяснение, почему покупатель мог захотеть отказаться от активного участия в розничной торговле. Цены в универсальных магазинах были в общем не ниже, чем в магазинах старого образца. Уровень цен на небольшое количество товаров упал, но эта экономия была более чем скомпенсирована, поскольку даже люди скромного достатка теперь покупали вещи, об обладании которыми они не мечтали ни когда прежде. Уровень потребления средних классов и верхушки рабочего класса возрос. Вот один пример: с появлением универсальных магазинов стало обычным иметь несколько одинаковых комплектов одежды машинного производства для ношения на улице. Другой пример: в этих магазинах люди стали покупать специальные кастрюли и сковородки, предназначенные для определенных целей, а универсальные кастрюли и сковородки казались теперь недостаточными. Существовало определенное соотношение между новой, пассивной ролью покупателя и тем, что можно назвать новыми стимулами потребления. Д'Аванель (D'Avanel) дает сжатое описание качества товаров в новых универсальных магазинах: "Вместо того, чтобы продавать первоклассные товары по завышенной розничной цене или товары низкого качества по заниженной цене, они [универсальные магазины] продавали товары хорошего или удовлетворительного качества по цене, какая раньше использовалась 158 только для товаров низкого качества." Предметы среднего качества по цене, когда-то свойственной только предметам низкого качества, и покупатели, тратящие больше, чтобы иметь больше, - вот что представляла собою "стандартизация" физических товаров. Розничные торговцы того времени, во всяком случае Бусико и Палмер, понимали, что стимулирование людей покупать такие недифференцированные товары составляло для них проблему. Они пытались решить ее, оформляя сам магазин как своего рода зрелище, которое по ассоциации вызвало бы у покупателя тот интерес к товарам, какового сами товары, возможно, не обеспечивали. Первым методом, использовавшимся розничными торговцами, было неожиданное сопоставление. Посетитель мебельного зала в нью-йоркском магазине Блумингдейл мог бы получить наилучшее представление о таких попытках магазинов XIX века. В зале можно было скорее увидеть горшочки разной формы стоящие рядом по одному, нежели сто горшочков одного и того же размера и одной и той же формы. Золя писал, что "могущество универсальных магазинов десятикратно укрепилось, благодаря скоплению товаров разных видов, которые поддерживают друг друга и выдвигают друг друга вперед". Д'Аванель отметил то же самое: "Кажется, ...что совершенно несхожие предметы представляют друг друга в выгодном свете, когда они расположены рядом". Почему? Потребительские свойства предмета временно отстранялись. Он приобретал "стимулирующее" значение, его хотели купить, поскольку он временно стал неожиданной, необычной вещью. Стимулы, созданные благодаря смешению непохожих товаров, владельцы розничной торговли усиливали путем непрерывных поисков экзотических "новинок" ("nouveautMs"), чтобы выставить их для продажи среди самых что ни на есть прозаических товаров. "Необычные товары, экспортируемые из колоний, полезны, - говорит Бертран Жилль, - не только сами по себе как предмет торговли". Они приучают покупателя к мысли, что он найдет в магазине нечто неожиданное и поэтому ему захочется уйти из магазина с товаром, которого он вовсе не искал. Это значит, что необходимый объем продаж в розничной торговле достигался благодаря акту дезориентации: стимул купить обусловливался временным источником необычности, мистификации, которую обретал и объекты. Процесс стимулирования приводил к логическому завершению. Высокий товарооборот означал, что предметы в магазине быстро появлялись и исчезали. Розничные торговцы ухватились за этот факт, чтобы создать 159 иллюзию недостаточной поставки тех товаров, которые в действительности были товарами массового производства. На покупателя воздействовали, представляя ему товары так, что их существование казалось ему мимолетным, а их настоящая природа была затуманена ассоциациями, не имеющими отношения к обычному употреблению. В последние десятилетия XIX века владельцы универсальных магазинов начали сознательно и много работать над рекламной стороной своих предприятий. На первых этажах магазинов были устроены окна с толстыми стеклами и за ними располагалась композиция из наиболее экзотических в магазине товаров, а не самых обычных. Оформление самих окон становилось все более фантастическим, детально разработанным и сложным. Благодаря стимуляции покупателя вкладывать деньги в предметы, помимо их практической ценности как бы лично к нему обращенные, возник кодекс доверия, сделавший массовую розничную торговлю прибыльной. Новый кодекс доверия в торговле был признаком весьма существенных изменений в отношении социальной сферы: проявление личного чувства и пассивное наблюдение соединились, участие в общественных отношениях стало одновременно личным и пассивным опытом. У Карла Маркса есть подходящее выражение для самой психологии потребления: он назвал ее "товарным фетишизмом". В Капиталеон писал, что каждый произведенный предмет при современном капитализме становится "социально-иероглифическим"; под этим он подразумевал, что неравноправие в отношениях владельца и производящего этот предмет рабочего могло быть замаскированным. При этом, если товары приобретали таинственность, некое значение, набор ассоциаций, не имеющие никакого отношения к их применению, то можно было перенести внимание от социальных условий, в которых был произведен данный предмет, на сам предмет. Бусико и другие владельцы универсальных магазинов создавали это значение. Торговцы окружали назначение вещей таинственной аурой, снабжали платье "статусом", показывая на картине некую известную герцогиню в этом платье или делая кастрюлю "привлекательной", поместив ее в уменьшенную копию мавританского гарема в витрине магазина, и таким образом отвлекали покупателей, во-первых, от мыслей о том, как или даже как хорошо предмет изготовлен, и, во-вторых, от мыслей об их собственной роли как покупателей. Товары стали всем. Отчего же товарный фетишизм имел такой успех? С этого вопроса 160 начинается проблема соотношения между капитализмом и социальной культурой. Капиталистический порядок умел искусно представлять видимость в постоянно загадочном и, как говорил Маркс, "мистифицирующем" виде. Представим, что у Бусико появилась для продажи новая кастрюля: он знал, что способ продвинуть ее с полки в торговый оборот состоит не в точном указании, для чего ее можно использовать и как хозяйка должна это сделать; он знал, что вместо этого он должен представить возможности ее употребления как бесконечные и неопределяемые, поместить ее в витрине, изображающей декорацию мавританского гарема, и внушить покупателю мысль, что она вот-вот исчезнет с полки и скоро превратится в предмет антиквариата. В производстве одежды мы увидим мистификацию видимости товаров гораздо более простыми средствами: наиболее дешевой одеждой машинного производства была та, при изготовлении которой использовалось лишь несколько материалов и которая была скроена по небольшому числу основных образцов, так что многие люди стали выглядеть очень похоже. Кем они были? Теперь это трудно определить по их внешнему виду. Почему же и как население больших городов восприняло мистифицирующую, трудную для разгадки видимость так серьезно; как покупатели в магазине поверили, что носить 10-франковое платье, которое носила известная герцогиня, значит стать немного более "аристократичной", или что новая чугунная кастрюля имеет некое личное значение для покупателя, связанное с его фантазиями о наслаждениях мавританского гарема -новая экономика не объяснит этих парадоксов городской культуры XIX века. Если один из главных признаков времени - увеличение количества одинаковых предметов машинного производства, то другой - возрастающее значение, придаваемое жителями Лондона Карлейля и Парижа Бальзака этой видимости - якобы выражающей характер человека, личное чувство и индивидуальность. На самого Маркса в течение его жизни постоянно нападали за его утверждение, согласно которому потребление товаров зависит от их ценности как предметов престижа или предметов, выражающих индивидуальность покупателя. Сейчас эти идеи стали настолько простыми, что трудно понять критиков Маркса с позиций утилитаризма, считавших, будто каждый мужчина и каждая женщина настойчиво преследуют рациональный экономический интерес, покупают лишь то, что им нужно или полезно. В этом была великая двойственность мышления XIX века: в теории настаивали на полезности и голых фактах, а в практическом восприятии мир 161 выглядел психоморфным. Аналогично тому, как Маркс осознал, что товары становятся "видимостью вещей, которая выражает личность покупателя", другие, воспринимавшие мир не так сознательно, интерпретировали подобные мимолетные явления как внутренние и постоянные признаки вещей. Джон Стюарт Милль создал науку "этологии", науку распознавания характера на основании мелких деталей поведения; ее популярный вариант состоит в определении характера по видимым деталям, таким, как форма черепа или наклон почерка. Карлейль написал книгу Перекроенный Портной (Sartor Resartus), излагающую теорию одежды через "символы души"; Дарвин опубликовал большую работу по психологии Выражение эмоций у человека и животных, в которой обсуждалась сущность человеческого горя, исходя из признаков такого внешнего проявления горя, как плач или чувство гнева на примере его видимых проявлений, то есть его отражения на лице с помощью лицевых мышц. Криминологические методы вроде измерений черепов "криминального типа" Бертильона были лишь одним из популярных проявлений новой науки этологии. Мир Филдинга, где маски не выражали сущности актеров, отошел в прошлое; маски становились лицами. Здесь, в мире розничной торговли, впервые проявилось влияние перемены в социальной сфере прошлого века и вместе с тем обнаружилась проблема, которую это влияние не может объяснить. Одним из двух главных изменений в социальной сфере, вызванных капитализмом, была мистификация общественных явлений, но эта мистификация могла иметь успех, только если бы люди поверили, что предметы наделены свойствами человеческого характера; прибыль продавца не была показателем, почему люди так желали верить в это. Чтобы понять причины подобного верования, нам придется рассмотреть новую идею самой личности в ее становлении. Кстати, первым появлением одного из психических симптомов этой новой общественной жизни можно назвать совмещение образов из сфер, разделенных при старом режиме. Платье в 1750 г. не выражало того, что вы чувствовали; это был изысканный, хотя и произвольный индикатор вашего места в обществе и чем выше было это место, тем свободнее вы могли обращаться с этим предметом, вашей внешностью, в соответствии с изощренными и беспристрастными правилами. К 1891 г. обладание соответствующим платьем, независимо от того, что оно массового производства и не очень привлекательно, могло заставить вас почувствовать се- 162 бя целомудренным или повышенно сексуальным, поскольку ваша одежда "выражала" вас. В 1860 г. вас заставляют купить черную чугунную кастрюлю диаметром в 10 дюймов потому, что она выставлена в витрине магазина как символ "таинственной соблазнительной кухни Востока". Промышленная реклама работает, используя дезориентацию, которая возможна благодаря совмещению образных систем, а оно, в свою очередь, обусловлено как отличительными признаками продукции, так и отчетливой уверенностью в универсальном присутствии человеческой личности. Кроме изменений, вызванных мистификацией, промышленный капитализм обусловил и другое изменение в социальной сфере. Он изменил природу частной жизни; то есть повлиял на сферу, которая уравновешивала общественную. Признаки этого влияния можно заметить в городской торговле, в изменениях, произошедших в маленьких магазинах и на рынках, которым бросили вызов универсальные магазины. Вплоть до конца XVII века центральный рынок города служил для парижан источником всей сельскохозяйственной продукции и товаров ручного производства. Приблизительно в период после смерти Людовика XIV Лез Аль стал превращаться в более специализированный рынок пищевых продуктов. Задолго до начала промышленного века Лез Аль утратил прежний характер ярмарки; по мере специализации торговли наступил упадок пышных зрелищ и фестивалей позднего средневековья, этих празднеств рыночной жизни. Промышленный век завершил специализацию Лез Аля, а не вызвал ее. В XIX веке изменились социальные установления, регулирующие продажу и покупку пищевых продуктов. В период жестких рыночных условий в 1740-е гг. законы обходились с продавцом Лез Аля как с потенциальным правонарушителем и действия, которые он мог предпринять, подвергались жестким ограничениям: определенные формы рекламы были запрещены, покупателю были гарантированы известные права возмещения убытков; что именно можно продавать, было фиксировано законом.25 Эти ограничения для продавцов Лез Аля были упразднены в XIX веке. Говорить о свободном рынке как о Евангелии прошлого века, как это делает Карл Поланьи, значит говорить о рыночных отношениях, при которых личность продавца стоит вне закона. В то же время сама торговля, в отличие от торговцев, не стала "вольноотпущенницей". Ведь именно в XIX веке, в канун массового распространения универсальных магазинов, фиксированная цена вторглась в розничные торговые сделки на Лез Аль. " Торговля по свободным ценам не исчезла в XIX веке на рынке Лез Аль; 163 она сохранилась в области заключения оптовых торговых сделок. Но эта торговля рассматривалась вначале как бизнес, который нужно держать в секрете. Если "публика", покупающая в розницу, узнает, каковы свободные цены, она может запротестовать против цен фиксированных, тем самым ввергнуть в хаос огромный по объему розничный рынок. Таким образом, с социальной точки зрения ситуация в оптовой торговле определяется тем, что оптовая торговля является "частной" в новом смысле: люди могут конфиденциально вступать именно в те отношения, которые столетие назад были характерны для публичной торговли. И здесь экономическая практика Парижа XIX века тоже дает ключ к пониманию больших изменений. В сфере общественного человек высказывал, выражал себя посредством покупки чего-либо, обдумывания или одобрения, являвшихся не результатом длительного взаимодействия, а совершавшихся по истечении периода пассивного, безмолвного, сосредоточенного внимания. Сфера частного, напротив, означала мир, где каждый может самовыражаться непосредственно при контакте с другой личностью; сфера частного означала мир, управляемый общением, но это надо было держать в секрете. В конце XIX века Энгельс назвал семейную жизнь выражением этоса капитализма, хотя он мог бы выразиться и поточнее. Семья похожа не на публичный мир капитализма, а на мир оптовой торговли; в обоих случаях секретность - это цена непрерывного контакта людей. Однако, здесь есть проблемы, объяснить которые не так уж просто. Этот кодекс секретности XIX века совершенно сбивает с толку. Семья, особенно семья среднего класса, должна была быть полностью защищена от потрясений во внешнем мире. Кажется нелогичным, что в общественной жизни города видимость совершенно серьезно считалась связанной с человеческим характером и одновременно семья несомненно считалась тем местом, где именно прочная защита от внешнего мира позволяет людям свободно самовыражаться. Отсюда логически следует, что видимость может иметь психологический характер только в кругу семьи или в частном секторе оптовой торговли. Тем не менее, практика этой логике не соответствовала. Частная жизнь была реальным миром, где человек самовыражался в активном общении и все же в этой среде незнакомец мог судить о вашем характере по внешнему виду или одежде; город же был лихорадочной "комедией" ("coimdie") - однако активную роль в этом спектакле играли лишь несколько персонажей. Вера в то, что секретность необходима для настоящего общения, дает 164 ключ к пониманию второго индикатора психического расстройства в обществе: желания воздержаться от эмоций, чтобы невольно не показать свои чувства другим. Ваши чувства в безопасности, только если они засекречены; вы вольны показывать их лишь тайком. Однако именно это ужасное ; воздержание от выражения чувств возбуждает у других желание приблизиться к вам, чтобы узнать, что вы чувствуете, чего хотите и что знаете. Такое бегство и источник насильственно вызванной близости, связаны самым непосредственным образом: само выражение эмоции, любой эмоции, становится тем важнее, чем больше усилий приходится затратить, чтобы пробить самооборону другого человека настолько, чтобы он захотел по-настоящему общаться. Свидетельства таких противоречий в публичной и частной сферах приводили в замешательство людей, испытывавших их на практике не меньше, чем они удивляют и пугают нас сейчас в ситуации ретроспекции. В мире розничной торговли обозначены характерные черты самой основной из этих проблем. Она состоит в воздействии капитализма на публичную жизнь и выражается в мистификации и обособлении частной жизни от публичной. Чтобы глубже исследовать указанные проблемы, мы займемся вопросом о том, как личность стала социальной категорией и таким образом вторглась в публичную сферу. На мой взгляд, важно заметить, что в самой путанице и серьезности этого искаженного мира есть что-то героическое. Если Париж Бальзака менее цивилизован и привлекателен, чем у Мариво, то он и более неотразим. В нем есть зародыши современной жизни, однако есть и борьба; и ничего нельзя принимать на веру. Сеннет Р. Падение публичного человека. Пер. сангл. / Перевод О. Исаева, Е. Рудницкая, Вл. Софронов, К. Чухрукидзе. М.: "Логос", 2002. 424 с. |
Похожие:
 | Министерство Министерство Экономического развития образования и торговли... Прослушав курс «Экономической теории», студенты должны знать основные понятия экономической теории и уметь их применять для решения... | | Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации Современное психологическое образование. Разработка учебных курсов по психологии |
| Российской Федерации Министерство образования и науки Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации Министерство образования и науки Российской Федерации | | Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации Автономная некоммерческая организация среднего профессионального образования «Ставропольский колледж экономики и дизайна» |
| Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации... Определение прецедентности в лексико-графическом материале | | Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации... Критерий оценки транспортно-распределительной системы обслуживания товародвижения |
| Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации Цель урока: Организация деятельности учащихся по формированию представления об ip-адресации компьютера и системе доменных имен |  | Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации... Социальная геронтология: Учебная программа дисциплины / Сост. Т. В. Коробицина; сфу, 2009 |
| Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации ... | | Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации... Гринев В. П. Правовое регулирование градостроительной деятельности – – М.: ГроссМедиа, 2006 – 448с |
| Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации Рабочая программа предназначена для преподавания дисциплины «Основы электронной коммерции» студентам очной полной формы обучения... | | Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации Охватывает рыбу и дикую фауну; "растение" леса и дикую флору; "вредители" сорняки; и "загрязняющие вещества" пестициды и остатки... |
| Министерство экономического развития российской федерации Указом Президента Российской Федерации от 01. 02. 2005 n 112 "О конкурсе на замещение вакантной должности государственной гражданской... | | Программа «Методы принятия решений». Гу-вшэ, 2010 г. Министерство... Методы принятия решений для направления 010500. 62 "Прикладная математика и информатика" подготовки бакалавра |
| Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации... Федерального компонента государственного стандарта и авторской программы по физике под редакцией Е. М. Гутник, А. В. Перышкина из... | | Министерство экономического развития и торговли Российской Федерации Мжд/СП, Положением об итоговой государственной аттестации выпускников высших учебных заведений, утвержденным Министерством образования... |
