Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 2.65 Mb.
|
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Обучение у Калу РинпочеПрибыв в Дарджилпнг, мы нарядились в наши единственные приличные костюмы и отправились за студенческими визами. Чиновников в канцелярии по делам иностранцев тошнило от хиппи уже тогда» и они были приятно поражены красотой Ханны, моими короткими волосами и белой рубашкой и позволили нам сделать запрос, Нсли принять во внимание долгоиграющий бюрократизм Дели, это означало почти шесть месяцев свободы, прежде чем на нас вообще обратят внимание. На то, чтобы выяснить, что мы живём с тибетцами в закрытых районах, а истратим деньги в одном из их университетов, тоже понадобится некоторое время. И наконец, мы знали как устроить ещё кое-какие отсрочки до того, как нас выкинут. Стало быть, мы заполучили достаточно времени и могли делать что хотим. Мы нашли комнату в маленькой аккуратной гостинице около почты, меньше чем доллар в день за жильё и завтрак. Вскоре, однако, выяснилось, что в низких деревянных строениях водятся духи. В домиках просто кишели странные энергии. В прежних изданиях этой книги мы не привели никаких подробностей, не желая мешать бизнесу радушной спиритуалистам — нашей старой хозяйки, которая жила за счёт сдачи комнат. Мы не считали также, что нужно отдавать привидения на растерзание туристам. но прошло уже 28 лет, многое изменилось, и мы позволим себе назвать это место: Шамрок Лодж. Тамошние духи пли какие-то другие энергии не казались нам особенно негативными — они были в основном запутанными, по, обладая недюжинной силой, иногда здорово надоедали. Перед носом у нескольких весьма добропорядочных знакомых они несколько раз кряду бесцеремонно сбрасывали со стола книги на пол, а остановившийся там однажды На педелю доктор Джигме из Румтека закончил тем, ч го вынужден был каждый вечер напиваться, чтобы заспхть. Он чувствовал, что духи носюянно толкают его в спину. Мы с Хаппоп тоже кое-что заметили, хотя в пашем случас воздействие было лишь косвенным. Призраки знают, что и не премину содрать простыню с первого же попавшегося мне на глаза, чтобы посмотреть, из чего он сделан. Вследствие их присутствия по утрам возникала какая-то опустошённость и потеря благословения, и я чувствовал над руками прохладный липкий ветерок. Кроме того, блаженное ощущение контакта с Кармапой ослабевало, когда эти энергии оказывались поблизости; это нас, конечно, настораживаю. И остальном же всё шло неплохо, ну а хозяйка, разговаривающая со своими чёрными кошками, это было шоу. Дожидаясь в таком сомнительном окружении денег и собирая сведения о Кармане, мы как-то раз решили посетить Калу Ринпоче. Вместе с приятелем-американцем, который бывал там раньше, мы отправились пешком, наслаждаясь на протяжении всего пути великолепной бодрящей погодой. На первых шести километрах пути до Гхума сзади и справа открывались невероятные горы Канченджанга, а следующие семь-восемь километров, по дороге на Силигури, прямо под нами виднелись равнины Индии. Мы нашли монастырь Калу Ринпоче перед самой Сонадой. На высоте около двух километров над уровнем моря, налево вверх по холму, стояло несколько убогих деревянных домов, покрашенных зелёной краской. Первым тибетцем, которого мы встретили, был Гьялцен, приятный молодой монах, он проводил нас к Калу Ринпоче и помог с переводом. В продолговатой комнате, куда он нас привёл, стены понизу были обиты деревянными панелями. В дальнем её конце, на ложе за низким деревянным столиком, сидел аскетического вида человек с лицом, которое невозможно забыть. Это был лама высокого уровня, Калу Ринпоче. Хотя казалось, что этот хрупкий старик едва присутствует на физическом плане, от него исходила мощная духовная сила. К тому же, первое впечатление о его физическом состоянии оказалось обманчивым. Позлее, поездив с ним по Европе, мы убедились в том, ч го он крепче своих молодых лам. Летом 1983 года, в возрасте восьмидесяти лет, Калу Ринпоче дал в Сопаде за пять месяцев две тысячи посвящений, и он не прекращал активную деятельность вплоть до своих последних дней в 1989 году. Мы продел ал и перед ним простирания, которым уже научились. Пусть это было для пас ещё не вполне естественно, но мы хотели сделать честь Румтеку и продемонстрировать хорошее воспитание. Калу Ринпоче принял нас с тонкой улыбкой и дал сильное благословение. Затем он достал школьный атлас мира, и, как всегда в тёплых странах, я гордо показам и Гренландию, и Данию, честно объяснив, правда, что люди там живут лишь на маленькой зелёной части, а большая белая часть покрыта льдом. Конечно, и На этот раз я не упустил случая воспеть оду геройству датчан. Он много спрашивал о наших ламах в Непале и Сиккиме, и особенно о новостях от Карманы. На его вопрос, как долго мы намерены пробыть, мы, подумав, ответили: "Пока Кармана не вернётся из Путана". "Хорошо, сказал он. Вы можете остановиться здесь и учиться вместе с другими. Это мой племянник Гьялцен". И, указав на молодого человека, переводившего разговор, продолжил: "Он поможет вам найти жильё". Когда мы вышли, Гьялцен сказал, что в большом старом доме, расположенном На сотню метров вверх и справа по холму, живут американцы Сью и Ричард: там, конечно, нашлась бы незанятая комната. Поначалу нам не хотелось задерживаться в Сопаде. И само место, и монастырь мало чем привлекали; вокруг никаких культурных достопримечательностей, только единственная разбитая дорога между обветшавшими от дождей деревянными домами и стойлами, и очень шумно из-за неизменных свистков проходившего там миниатюрного поезда. В этой заброшенной деревне всё казалось покрытым угольной пылью. Ещё там не хватало манящего вида на гряду Канченджанги из Дарджилинга и, так как рядом находился перевал, там было больше дождей и облаков. Хуже всего было то, что мы лишались мистера Сингха и единственной на Востоке почты, которой мы доверяли, да и полиция не любила, когда европейцы слишком сближались с ламами. Власти хотели, чтобы туристы вели себя как положено туристам, сами втайне подражая при этом выходцам с Запада, и чиновники отказывали в продлении виз тем, кто не соответствовал их представлениям о мире. Но предложение Калу Ринпоче запало в сознание, и когда нам, наконец, надоело почти полное отсутствие какого бы то ни было познания нового в Дарджилинге, мы перешли на южную сторону от перевала. Ради спокойствия властей мы решили оставаться зарегистрированными в Шамроке. Присоединившись к небольшой компании, состоявшей в основном из американцев, канадцев и французов (шестеро из них там жили, остальные находились транзитом), мы пришли в комнату Калу Ринпоче на первую лекцию. Было удивительно, что кроме Гьялцена, который переводил, там не было ни тибетцев из монастыря Калу Ринпоче или соседнего лагеря беженцев, ни местных шерпов и тамангов, тоже способных понимать то, что он говорил. Мы не успели привыкнуть к тому, что полное доверие к Дхарме сочеталось в этих людях с поразительным отсутствием интереса к самостоятельному совершенствованию в ней. Мы пообещали себе сделать всё, чтобы такой тенденции не развилось на Западе. Калу Ринпоче учил об аде, о целой веренице адов. Этого мы ожидали от него в последнюю очередь. Кроме уроков но христианству в школе (которые мы либо прогуливали, либо отводили для выполнения домашних заданий), у нас не было никакого религиозного образования. Мы воспитывались в гуманистической среде и были счастливы не иметь дела с забавными богами и не опасаться ада, в котором существ жгли после смерти. Мы считали это поучение низким трюком, предназначенным для того, чтобы управлять слабыми людьми и опустошать их карманы. Мы-тo ждали oт Калу Ринпоче глубоких психологических поучений, чудес или знаков подобного молнии просветления, и не знали, что теперь думать Вот он сидит перед нами и показывает большой свиток с детскими рисунками, изображающими фигуры, горящие в огне, разрезанные на куски, раздавленные между горами и мёрзнущие среди огромных глыб льда. Он говорит об ужасах восьми "горячих" и восьми "холодных" адов, об "аде по соседству" и "аде иногда". Они там были всех сортов: в одном из них обитатели, поубивав по-разному друг друга, оживали вновь под действием холодного ветра, опять убивали, и этот цирк продолжался у них без конца. В других адах существа сидел л в больших котлах с расплавленным металлом, или их пожирали черви. Одна боль ужаснее другой, один ад отвратительнее другого, и Калу Ринпоче провозгласил, что всякий легко попадет туда, если не будет осторожен. Грузил он плотно, и - это было слишком! Западная духовная литература была единодушна в том, что никто не падёт до состояния животного или духа и не очутится в аду, если уже достиг человеческого уровня, и ч го отрицательные поступки могут только "заморозить" движение вперёд. Я сказал об лом Калу Ринпоче, добавив, чю всевозможные спиритуалисты, теософы, антропософы и все остальные На Западе согласны с таком точкой зрении, по он лишь oi ветил: "Это учение Будды". Тогда мы еще жили в Дарджилинге, и по дороге домой (трясущимся, наплоенном одноокисью углерода джипом через перевал у Гхума) обсуждали этого старого ламу. Мы были едины в том, что все эти средневековые истории, больше подходящие для трактата по народным сказаниям или манипулирования при помощи страха, чем для высоких поучении просветлённого Будды, были довольно экзотичны. Хотя мы уже знали, что он способен читать наши мысли как открытую книгу, и предполагали, что он в курсе наших сомнении, нам всё же думалось: "Может быть, это у него возрастное". На следующий день переводчиком был Шераб Тхарчин. Родом из неимоверно богатой американской семьи банкиров, он великолепно говорил по-тибетски. Очевидно, они с Гьялценом работали по очереди. После первого занятия мы ещё раз просмотрели примечания в серии книг Эванс-Венца, нашего главного источника информации, и снова убедились, что обращать внимание на все эти истории об аде совсем не обязательно. Мы готовы были простить старику его ошибку, если только он предложит в следующий раз что-нибудь поинтереснее. Но Калу Ринпоче снова начат рассказ об адах; на этот раз он говорил о переживаниях существ и о том, сколько лет они проводят в разного рода страданиях. К концу лекция превратилась в сухое перечисление астрономических цифр. Американцам, канадцам и французам, которые явно не отличались мятежным характером, это досаждало не так, как нам с Ханной. Напротив, они в высшей степени послушно сидели и записывали всё, что говорилось, а мы уже начинали выходить из себя. Хотя нам и нравился этот старый воин — он был родом из Кхама в восточном Тибете, — и хотя он успел покорить нас своей обаятельной улыбкой и фантастическим лицом, всё же мы сильно сомневались в том, что его поучения могут нам пригодиться. Решив дать ему ещё один шанс, мы опять приехали в Сонаду на следующий день. И не поверили своим ушам: рассказ об адах всё ещё не был закопчен. Теперь он описывал разные виды злости и всевозможные вредные поступки, мысли и слова, которые приводят существ в разные преисподние. Когда на четвёртый день он начач то же самое, моё терпение лопнуло. Мы и в самом деле приезжали сюда не ради такого развлечения. Каждый день мы совершали часовое путешествие из Дарджалинга в Сонаду и обратно очень неприятное, в открытых джипах, где скорчившись сидело пли вывешивалось наружу человек пятнадцать. Это были вековой давности джипы "лэндровер" и "уиллис", собранные по лицензии из материалов не лучшего качества. Ужасные выхлопы из их изношенных моторов и третьесортное масло у всех вызывали тошноту, и каждый раз по дороге что-нибудь ломалось. За такие муки и особенно за ежедневные расходы, которые мы несли, чтобы услышать его поучения, мы чувствовали себя вправе услышать что-то привлекательное или, по крайней мере, глубокомысленное. "Мы уже слышали это раньше", – прервал я его. Он посмотрел на меня с тонкой ироничной улыбкой и ответил: "Это так, но вы поняли?" И внезапно мы осознали, что мы и не стремились понять, чего он добивается. Он не призыва.'! мириться с тем, что существа страдают, и в его словах не было осуждения, моралистичных указующих перстов или желания, чтобы всем воздалось за их грехи. И он не хотел никого контролировать. Он рассказывал невероятные истории о страдании с самыми лучшими намерениями: он действительно верил в то, что говорил, и рассказывал всё это своим слушателям для того, чтобы избавить их от неприятностей. Мы же вместо сочувствия к его попыткам ощущали бездушное раздражение и хотели слышать только приятные вещи. Это не было путём к прогрессу, и к нам пришло осознание того, что период путешествий в увлекательные места и случайных инициации закончился и настало время кропотливого усвоения учения, в постоянной и упорной работе с умом. С нашей Привычкой к постоянному передвижению, нам слишком легко было просто впитывать то, что хочешь услышать, лелеять собственную ложную духовность л доморощенные идеи, избегая работы по выкапыванию корней эго. В нас возникло сильное доверие к Калу Ринпоче: к учителю, который не старается угодить, но предпочитает давать то, что, на сто взгляд, наиболее эффективно и полезно. Мы безотлагательно решили перебраться в Сонаду и как следует вникать в его поучения. Теперь, избавившись от своих блоков по отношению к нему, мы начали также понимать, что это за преисподние, о которых он говорит. Это были не наказания от злонамеренных богов, но нежелательные, болезненные состояниями ума — результат вредных поступков в прошлом. Разве мы не видели раньше на примере всех тех люден, которым сами помогали выбираться из кошмаров, что ум может наделять реальностью самые странные вещи? Что он может страдать даже в своём нормальном состоянии, когда его отвлекает масса чувственных впечатлений человеческого тела? Ады — это разве не длительное психическое заболевание? Хоть мы сами и редко встречали таких, — разве не живут многие люди уже сейчас в аду своих страхов и сомнений? В состояниях, которые — как и все обусловленные переживания непросветлённого ума — не имеют ни основания, ни прочности, которые суть только проекции, и, тем не менее, по ощущению совершенно реальны и потому приносят страдание? Теперь стали понятны и различия во взглядах. Западная вера в неуклонное развитие существ, очевидно, путает два разных понятия. Первое— это генетическое развитие тела, которое, вероятно, действительно имело место до начала двадцатого столетия; но естественный отбор перестая существовать с изобретением пенициллина и автоматического оружия. А второй момент здесь — это ощущаемый рост способностей ума. На самом деле, начинать эту тему нужно ещё раньше: с процесса принятия нового рождения, обусловленного иллюзией отдельного "я" каждого индивидуума. Она должна включать происходящее в момент зачатия соединение ума с тем телом и средой, которые соответствуют его подсознательному содержимому. А максимально полной эту картину сделает понимание того, что и в будущих жизнях непросветлённый ум будет ощущать реальным тот мир, который ему позволяют в том или ином случае воспринимать его привычные тенденции и сенсорный аппарат. Понятно, почему Будда так настоятельно не рекомендует заниматься неуместными выдумками но поводу кармы. Это, впрочем, не означает, что ум, истинная сущность которого — пространство и осознаваиие, имеет "форму" этого тела и после отделения от одного тела соединяется с другим очень похожим, как полагают материалистически настроенные сторонники теории перерождения. На самом деле, как объяснено и в "Тибетской книге мёртвых", всё это больше напоминает русскую рулетку. После смерти, когда прекращается поступление новых впечатлений через органы чувств, оживает подсознательное содержимое ума. Тогда самые сильные отпечатки и побуждения приобретают постепенно форму главенствующей грёзы, и она, в соответствии со своим содержанием, вовлекает ум в один из шести видов существования. Этот процесс не имеет начала но времени, как и пространство, и вплоть до просветления воспринимается как принудительный и полный страдания. Нел и в уме преобладают впечатления гордости, созревание их ведёт к перерождению в мире богов, если доминирует зависть перерождение происходит в мире полубогов; привязанность и та пли иная степень накопления хорошей кармы формируют человеческую жизнь; глупость приводит в мир животных, жадность — в мир духов, а ненависть и злость в те разновидности ада, рассказами о которых так долго "восхищал" нас Калу Ринпоче. Для Будды все эти процессы сон. Они — "пусты" в плане отсутствия у них сколько-нибудь реапь-пой сути, и выражают свободную игру бесконечных возможностей ума. С точки зрения чистоты любое явление — это нечто спонтанно совершенное, но для тех, кто захвачен всеми этими состояниями, они никогда не бывают без боли. Даже величайшая радость, возникающая из обусловленных причин, является слабой тенью того блаженства, которое есть постоянная и истинная природа ума. Более того; большинство существ регулярно испытывают недостаток даже своих обусловленных радостей. Нам досталась комната в так называемом Криз-хаусе, огромном деревянном здании в стиле эпохи Тюдоров, которое располагалось на холме выше Сонады. Строил его итальянский миллионер, пожелавший лечить своп туберкулёз высокогорным воздухом. Но он умер, так и не увидев спой дом. Теперь здесь, в окружении двух пли трёх миров, жила молодая непальская вдова английского пастора. На нижнем этаже и в хижинах вокруг обитали бесчисленные родственники вдовы, жившие в традиционном непальском стиле. В этих огромных семьях, где каждый, кто вышел из грудного возраста, называет другого братом пли сестрой, непросто определить, какой из матерей принадлежит тот пли иной ребёнок. Что касается отцов (часто - солдат-гуркхов, приезжающих в отпуск), то мы так и не смогли понять, различают ли их дети. Так или иначе, На первом этаже создавали шум все и всюду. Кроме того, там жил ещё сын священника, рок-музыкант, в своей манере одеваться и мыслить следовавший, с неизбежным для Индии опозданием, европейским причудам. И наконец, большую часть верхнего этажа занимала странная группа западных бормотателей мантр. В это время пришли первые 150 долларов от моих родителей. Банк давал только шесть рупий за доллар, рынок в Дарджи-линге — девять, а вот в Калькутте можно было получить все двенадцать. Поэтому мы предприняли наше первое короткое путешествие в Калькутту и обратно. В целях экономии времени мы использовали надёжные ночные поезда. Эти однодневные поездки, превратившиеся в регулярное событие на много месяцев, стали для нас важным практическим дополнением к обучению. Покидая умиротворённое окружение Калу Ринпоче и тут же попадая в атмосферу всеобъемлющих проблем этого бесконечного города-трущобы, мы особенно хорошо замечали боль обусловленного мира. Возвращаясь к учению, мы были в состоянии признать: "Это действительно так. Это всё происходит. Мы только что сами видели эти условия". Тщательно спланировав время поездки, мы уехали в конце "адов", пропустили несколько церемоний и вернулись, когда начались "голодные духи" и "животные". Голодные духи - это существа в состоянии крайней жадности и привязанности. Их умственные процессы всецело захвачены алчностью: они постоянно пытаются что-то схватить и удержать. Л так как ничего нельзя "иметь" или "сохранить" окончательно, они пребывают в постоянном расстройстве. В крайней степени скованные нуждами, они, со своим искажённым восприятием, фокусируются на еде и питье. Некоторые из них, едва приблизившись к пище, видят, как она превращается в грязь или пламя; у других создаётся иллюзия, что они пытаются наполнить желудок размером с город через горло и рот величиной с игольное ушко. Многие описания напоминали о картинах Боша и Брёгеля. Поучения Ринпоче о духах оказались весьма эффективными. Мы до сих пор ко всем возникающим материальным желаниям автоматически добавляем: "А нужно ли?" В животном мире рождается тот, кто отличался невежеством, сознательно что-то искажал и не использовал возможности ума. Главные страдания домашних животных — порабощение и убиение людьми. Дикие животные охотятся друг на друга, убивают и пожирают себе подобных. Большинство живёт под землёй или в воде. Они неспособны контролировать ум и лишены возможности сознательно идти к освобождению. Эти три состояния — ад, духи и царство животных — называются "нижними" мирами. Они являются результатом естественного созревания негативных впечатлений ума. И достаточно здравого смысла, чтобы отказаться растить в себе семена, которые приведут к таким плачевным последствиям. Право же, нет ничего достойного внимания в этих состояниях, — они полностью связывают того, кто в них попадает, и там нет возможности помогать ни себе, ни другим. "В верхних мирах "хороших" перерождений тоже есть страдание, — продолжал Ринпоче. — Там нет надёжного прибежища". Когда преобладание желаний и добрые поступки предыдущих жизней приводят нас к человеческому рождению, здесь автоматически появляются восемь источников страдания: четыре явных — рождение, старость, болезнь и смерть, и четыре "подленьких" — боль от разлуки с тем, что мы любим; неприятная необходимость терпеть рядом с собой то, что мы не любим; расстройство, если мы не можем получить то, что хотим; и, наконец, неизбежная проблема с защитой того, что нам принадлежит! Ринпоче описал всё в мельчайших деталях, показав, что столь многое из того, что считается "естественным", на самом деле неудовлетворительно и представляет собой замаскированное страдание. "Богам и полубогам также не позавидуешь", — говорил он. Полубоги рождаются с красивыми телами и наделены могуществом вследствие хороших поступков в прошлом, но сильная ревность наполняет их жизнь борьбой и интригами. Они никогда не удовлетворяются, и поскольку, как правило, умирают в состоянии великой злобы и ненависти, их следующее рождение в высшей степени болезненно. Даже наиболее радостные состояния в обусловленном мире, состояния богов, не приносят окончательного удовлетворения, поскольку иллюзия отдельного "я" всё ещё есть и в их случае. Хотя на протяжении необычайно долгого времени они испытывают крайнее наслаждение, пребывая либо в мире, где все желания автоматически исполняются, либо в сфере чистых форм, либо в свободе полной абстракции, — всё же в конце концов ничто не может предотвратить их падение в другие состояния, поскольку накопленная хорошая карма, которая вызвала эти приятные переживания, рано или поздно исчерпывается. Так обстоит дело во всех мирах. Пока высшая радостная Будда-мудрость не удалила двойственную модель мышления, из-за свойстввенного ему неведения ум ощущает свою пустоту или природу пространства как "я". Тогда то, что проявляется в нём, его "ясность", это — объект или "ты". Из иллюзии того, что воспринимаемое и воспринимающий разделены, появляется желание по отношению к тому, что нам нравится, и недоброжелательность по отношению к тому, что не нравится. Желание естественно влечёт за собой жадность, ибо мы хотим сохранить то, что приятно; отвращение вызывает зависть, ибо мы не хотим, чтобы наши враги процветали. Наконец, глупость вызывает бесполезный вид гордости, который заставляет нас думать, что мы лучше других, и делает одинокими и чопорными. Самоотождествление с преходящим — мыслями, телом и богатством — не позволяет уму ощущать своё бескрайнее лучезарное пространство. И вот — проблемы. Когда присутствуют эти метающие чувства, то вредные мысли, слова и действия появляются сами собой и приводят к неизбежным результатам: страданию и неудовлетворённости существ. Это тот хаос, который большинство не может контролировать или отбросить, который воспринимается как "жизнь", на каком бы уровне существования она ни происходила. Используя практические примеры, Калу Ринпоче показывал, что двойственность даёт о себе знать на каждом из шести обусловленных уровней, даже на уровне высших богов. "Только одно состояние, — настойчиво повторял он, — вечно и совершенно: Состояние Будд". Только одна цель, учил он нас, действительно стоит усилий! Это достижение такого уровня, на котором собственная омрачённость исчезает и желание и сила работать для других достигают полной зрелости. Завершив этот недельный экскурс в тупики обусловленного существования, Калу Ринпоче переключился на объяснение того, какую редкую удачу представляет собой наше теперешнее рождение, если среди бесчисленных существ, наполняющих вселенные, мы получили драгоценную возможность практиковать учение Будды и достичь освобождения. "Восемнадцать условий сложились вместе, чтобы возникла эта ситуация, — говорил он. — Нужно было избежать восьми "беспокойных" видов существования, получить пять условий от других и пять — от самих себя". Он перечислил их все и продолжил: "Все они действуют здесь и сейчас и дают вам уникальную благоприятную возможность". Удаление завес неведения и мешающих чувств стало чем-то очень близким и нужным под его руководством, чем-то, что мы реально могли осуществить. Совершенство, которое он описывал, не было какой-то мечтой, но — истинной, неизменной сутью ума, неотделимой от нас. Подчёркивая реальность совершенства, он вдохновлял даже самых ленивых членов группы. Следующие поучения, о непостоянстве, показали неотложность практики. Ринпоче объяснял преходящую природу всех вещей, неизбежность смерти и краткость жизни, напоминая нам о многих знаках изменения и увядания повсюду. "В этой жизни вы имеете возможность найти то, что не исчезает и не умирает, — вашу собственную Будда-природу, — говорил он. — Это драгоценная возможность, но жизнь коротка. Если вы не воспользуетесь ею теперь, сколько ещё жизней вы проведёте в боли и запутанности, не будучи в состоянии помочь другим и себе, пока снова не встретитесь с условиями, которые дают шанс освобождения?" Даже с нашим возобновившимся доверием к поучениям, нам с Ханной поистине трудно было найти правильное отношение к феномену страдания. Мой ум обозначает боль и расстройство как ошибочные программы и отфильтровывает их, и похоже, что никто их сонадской группы не понимал, что преподносимый взгляд основывался на уровне Будды. Поскольку этот взгляд преподносился в традиционной манере, мы мало задумывались об этом. Мы с Ханной были самыми счастливыми из всех, кого знали; всё виделось нам значительным и волнующим, и на практику нас подвигал не кнут сзади, но неизменно увеличивающаяся в размерах морковка впереди. Намного более эффективным стимулом для нас послужила бы информация о том, что даже высшие и наиболее радостные состояния, известные нам, являются лишь слабой тенью безграничного блаженства, связанного с полным просветлением. Но с таким преподнесением нужно было подождать до того времени, когда я сам начал давать эти поучения. Калу Ринпоче закончил тему следующим образом: "Обусловленному существованию присущи три вида страдания: 1. Страдание страдания — состояние, когда накопившаяся боль становится невыносимой. 2. Страдание перемен: всё, что появляется, когда-нибудь исчезнет. 3. Неуловимое страдание неведения — незнание того, что происходит на самом деле. Только Состояние Будды совершенно свободно от этих изъянов". |
