Институт филологии и искусств кафедра истории русской литературы
Скачать 1.68 Mb.
|
| «Беру свою книгу для записывания хроники. Поразительно все идет «по писанному»»[4:46]. «Было бы бесполезно выписывать здесь упущенную хронику. В общем - «все на своих местах». Ничего неожиданного для такой Кассандры, как я» [4:70]. В данном случае историческое время переплетается с временем мифологическим. Обращает на себя внимание тот факт, что З.Гиппиус называет себя Кассандрой, то есть она видит себя прорицательницей. Кассандра — троянская царевна, дочь Приама и Гекубы. Влюбленный в Кассандру Аполлон наделил ее даром пророчества, но, отвергнутый ею, сделал так, что ее пророчествам никто не верил. З.Гиппиус не зря называет свои дневники хроникой. Хроника - это литературный жанр, содержащий изложение исторически достопамятных событий в их временной последовательности. В центре хроники — время как субъект исторического процесса. В хронике организующей силой сюжета предстаёт сам необратимый и всеподчиняющий ход времени, которому подвластны действия и судьбы персонажей. Так же и в дневниках З.Гиппиус: время не просто объект изображения, но и субъект исторического процесса, управляющий судьбами людей. Все книги «Петербургских дневников» следует рассматривать как хронологическое единство, так как каждая книга является продолжением предшествующей, и без фактических ссылок на первые тетради последующие записи будут непонятны даже внешне. Связующим компонентом в дневниках является автор. Говоря о художественном времени, в первую очередь следует сказать о календарном времени, которое, бесспорно, проявляется в дневниках З.Гиппиус. Календарь - это система счисления продолжительных промежутков времени, основанная на периодических явлениях окружающего мира, а также и устройство для учета времени. «Синяя книга», по утверждению самой писательницы, - «первая половина моего дневника, «Современной Записи», которая велась в Петербурге» в годы войны и революции. Она охватывает отрезок более 3-х лет (записи ведутся с 1 августа 1914г. по 6 ноября 1917 г.). Уже здесь З.Гиппиус осознает себя как неотъемлемую часть истории, тех событий, свидетелем которых она была: «Ведь он (дневник) — только запись одного из тысячи наблюдателей прошлого» [4:20]. «Синяя книга» - охватывает большой промежуток времени, отличается точной датировкой и целостностью. Каждая запись четко датирована, даты, в свою очередь, выведены заголовком. Интенсивность записей абсолютно разная. Если проследить частоту подневных записей, можно увидеть что порой З.Гиппиус не пишет месяцами, а иногда фиксирует события несколько раз в день. Большой промежуток отсутствия записей, к примеру, наблюдается в начале 1915 года. После 14-го декабря 1914 года Гиппиус не пишет вплоть до 1-го апреля 1915 года. Причину она объясняет так: «Не было сил писать. Да и теперь нет» [4:29]. Эта запись переводит «внешний» план повествования во внутренний, психологический, характеризуя эмоциональное состояние автора. Временами З.Гиппиус бывает абсолютно самостоятельна - событийный ряд постоянно находится под ее контролем, и в записях кроме точных дат, появляется точное время, фиксирующее стремительно происходящий процесс буквально по часам. Особенно это прослеживается в февральских и октябрьских записях, отражающих течение и последствия революций. Вот, к примеру, запись 27 февраля 1917 года: « 12ч.дня. вчера вечером в заседании фракции говорили, что у правительства существует колебание между диктатурой Протопопова и министерством якобы «доверия» с ген. Алексеевым во главе.<...> 1 1/2 ч.дня.Идут по Сергиевской мимо наших окон вооруженные рабочие, солдаты, народ. Все автомобили останавливаются, солдаты высаживают едущих, стреляют в воздух, садятся иуезжают.<...> 2 ч.дня. делегация от 25 тыс. восставших войск подоита к Думе, сняла охрану и заняла ее место. <...> 4 ч.дня. известия о телеграммах Родзянки к царю;первая - с мольбой о смене правительства, вторая - почти паническая — «последний час настал, династия в опасности».<...> 4 /4 часа. Стрельба продолжается, но вместе с тем о прав, войсках ничего не слышно.<...> 5 часов. В Думе образовался комитет «для водворения порядка и для сношения с учреждениями и лицами». <... > 5 % часов. Арестовали Щегловитого. Под революционной охраной привезли в Думу.<'...> 6 часов. В восставших полках, в некоторых, убиты офицеры, командиры и генералы. <...> 7 часов. На Литейной 46 хотят выпустить «Известия» от комитета журналистов, - там Земгор, союзы ит.д.<...> 9 часов. Есть тайные слухи, что министры засели в градоначальстве, и совещаются под председательством Протопопова.<...> 11 часов веч. Вышли какие-то «Известия». Общее подтверждается.<...> 12 час. У нас телефоны продолжаются, но верного ничего. От выводов и впечатлений хочется воздержатъся.<...>» [4:83-85]. Здесь наблюдается некая цикличность и процессуальность «течения жизни». Записи начинаются в 12 часов дня и завершаются в 12 часов ночи, Настолько быстро все происходит, что З.Гиппиус даже не успевает все записывать. Уже в записи следующего дня она отмечает: «Вчера не кончила и сегодня, очевидно, всего не напишу. Грозная страшная сказка». [4:85]. Ряд подневных записей выстраивается таким образом, что течение событий не подчиняют З.Гиппиус себе, а создают впечатление, будто бы З.Гиппиус сама контролирует их ход. Такой «мнимый контроль» жизненных фактов позволяет З.Гиппиус выделиться на фоне окружающей действительности и дает возможность фактам стать доступными многостороннему обзору. «Черная книжка», по словам самой З.Гиппиус, - «лишь сотая часть моего «Петербургского дневника» <...> написан несколько иначе, отрывочнее, короткими отметками, иногда без чисел. Но все-таки он - продолжение, и без фактических ссылок на первые тетради он будет непонятен даже внешне» [4:229]. Данный дневник охватывает события второй половины 1919 года (с июня по ноябрь). В отличие от «Синей книги» даты заголовком не выведены, они растворяются в тексте. Обращает на себя внимание обилие цифр в дневнике, обозначающих разные меры: время, вес, стоимость, количество: «Из казны дается на день 1/8 хлеба. Муку ржаную обещали нам принести тайком-200р. фунт» [4:253]. «Извозчика можно достать - от 500р. конец» [4:254]. «Сегодня прибавили еще 1/8 фунта хлеба на 2 дня»[4:256]. «Няня моя, чтобы получить парусиновые туфли за 117 р. (ей удалось добыть ордер казенный) стояла в очереди сегодня, вчера и третьего дня с 7 час. утра до 5. Десять часов подряд» [4:257]. «Платят 300 ленинок с громадного листа (ремингтон на счет переводчика), а за корректуру— 100 ленинок» [4:258]. «У Злобиных он уже купил гостиную — за 12 рублей (тысяч). Армянка-бриллиантщица поздно вечером принесла мне 6 тысяч за мою брошку (большой бриллиант). Шестьсот взяла себе. Показывала - в сумочке у нее великолепное бриллиантовое колье чье-то — 400 тысяч. Получит за комиссию 40 т. сразу» [4:262]. «Фунт чаю стоит 1200р.» [4:267]. В «Черной книге» размышлений и анализа меньше, записи носят в основном фрагментарный, отрывистый характер, в них превалируют факты: «Ночи стали темнее» [4:256]. «Надо продавать все до нитки. Но не умею, плохо идет продажа» [4:259]. «Лекарств нет. Соли нет»[4:264]. «Серый блокнот» - последняя запись, запечатлевшая события конца 1919 года. «Серый блокнот» так же как и «Черная книжка» записан отрывочно, иногда без чисел. Даты в отличие от «Синей книги» заголовком не выведены. Эта запись, меньшая по объему, содержит как и «Черная книжка» много цифр и фактическую информацию: «Коробка спичек - 75 рублей. Дрова - 30 тысяч. Масло - Зтысячи фунт. Одна свеча - 400-500р. Сахару уже нет ни за какие тысячи (равно и керосина)» [4:301]. «Фунт хлеба - 400 р., масла - 2300р., мяса ~ 610-650 р., соль - 380 р., коробка спичек - 80 р., свеча - 500 р., мука - 600 р. (мука и хлеб - черные, и почти суррогат)» [4:313]. Единицы веса, цены рассматриваются в соотношении тех дней и становятся также знаком времени, символом переходной эпохи. Время в дневниках З.Гиппиус многопланово и динамично. Здесь наличествуют образы времени не только календарного, но и, главным образом, социально-исторического, суточного, а также частного авторского. Особое место отведено историческому времени. В «Петербургских дневниках» историческое время выступает в нескольких проявлениях: -в виде исторического фона, основная функция которого - помочь ввести в действие, организовать внутренне пространство произведения; -в соотнесенности со временем личным и биографическим. Историческое время — есть время человеческого бытия, время человеческой деятельности. Только на социальном уровне время обретаетмаксимальную глубину и полноту своего содержания. Сознание Зинаиды Гиппиус позволяет расширить временные границы дневников. «Быть щепкой в потоке событий? Я и не имею права сама одуматься, для себя осмыслить, что происходит? Зачем же столько лет мы искали сознания и открытых глаз на жизнь?»[4:23]. «О, война! Тяжесть и утомление мира неописуемы. Такого в истории мы еще не видали»[4:30]. «К вопросам «по существу» я уже не буду возвращаться. Только о данном часе истории и о данном положении России и хочется говорить. Еще о том, как бессильно мы, русские сознательные люди, враждуем друг с другом... не умея даже сознательно определить свою позицию и найти для нее соответственное имя» [4:67]. З.Гиппиус осознает себя участником тех страшных и в то же время важных для истории дней. Она, как и окружавшие ее люди, выступает частью истории: «Мы отдали назад все Галицию (это ничего), эвакуирована Варшава. Взята Либава, Виндава, кажется, Митава, очищена Рига. Сильнейшее наступление на нас, а у нас...нет снарядов!» [4:40]. «Да я сейчас даже именно войной занята, и не решением принципиальных вопросов, нет: близким, узким, - сейчасной Россией» [4:55]. Значимым является местоимение «мы», отображающий кровную причастность З.Гиппиус к событиям и тем самым выражающий ее боль, отчаяние за судьбу России. С первых же страниц дневника поражают духовное одиночество, недоумение, презрение к насилию, отчаяние. Часто записи дня кончаются риторическими вопросами, мольбой, восклицаниями: «Бедная Россия. Да опомнись же!» [4:75]. «Бедная земля моя. Очнись!» [4:76]. «Бедная Россия. Откроешь ли глаза!» [4:77]. «Господи, господи! Дай нам разум!» [4:99]. Будучи непосредственным свидетелем исторических событий, З.Гиппиус высказывает свое отношение к событиям: «Да, что война - снижение, это для меня теперь ясно. Я ее отрицаю не только метафизически, но и исторически... т.е. моя метафизика истории ее, как таковую, отрицает... и лишь практически я ее признаю» [4:28]. Она понимает, что современная ей эпоха несет изменения и станет значимой в истории России. Не зря в предисловии к «Черной книге» она называет свой дневник «записью общественно-политической» [4:231]. Будучи коренными жителями Петербурга и принадлежа к широкому кругу русской интеллигенции, супруги Мережковские были вовлечены почти во все общественно-политические дела. Важен Петербург как общий центр событий. Но по словам З.Гиппиус, «в самом Петербурге еще был частный центр: революция с самого начала сосредоточилась около Думы, т.е около Таврического Дворца» [4:232]. Обращает на себя внимание метафоричность З.Гиппиус, которая сравнивает улицы, ведущие к дворцу, с артериями, а сам Дворец екатерининских времен сердцем. Здесь происходит постепенное сужение пространства от Петербурга в целом к его центру, а также к отдельным петербургским домам. Каждый исторический отрезок получает доминирующий символический знак. Примечательным является образ «республики торгово-продажной». Так называли Мережковские РСФСР. Время явилось для З.Гиппиус своеобразным испытанием, и не только для нее, но и для всех, кто ее окружал в те дни. По признанию самой писательницы, ее, как писателя-беллетриста занимали не одни исторические события, а главным образом люди в них. «Занимал каждый человек, его образ, его личность, его роль в этой громадной трагедии, его сила, его падения, - его путь, его жизнь. Да, историю делают не люди., но и люди тоже, в какой-то мере» [4:234]. «Я не фаталистка. Я думаю, что люди (воля) что-то весят в истории. Оттого так нужно, чтобы видели жизнь те, кто может действовать» [4:69], Запись З.Гиппиус постоянно изменялась, пока не превратилась к концу 1919 года в чисто фактические заметки. Все меньше и меньше в ее дневниках появлялись отдельные личности, так как с воцарением большевиков, стал исчезать «человек как единица». Суточное время в дневниках также имеет символическое значение. В «Черной книге» доминируют образы вечера или ночи. Они несут негативную семантику. Ночи ассоциируются с обысками: «Если ночью горит электричество - значит в этом районе обыски. У нас уже было два» [4:253]. «Сегодня опять всю ночь горело электричество — обыски. Верно для принудительных работ» [4:259]. «Всю ночь ходили по квартирам, всю ночь с ними НИ. (Поразительно, в эту ночь почти все дома громадного района были обысканы. В одну ночь! По всей нашей улице, бесконечно длинной, - часовые)» [4:280]. «Ночи стали темнее. Да, и очень темнее» [4:256]. Утро ассоциируется с детьми: «Утрами по зеленой уличной траве, извиваются змеями приютские дети, -«пролетарские» дети, - это их ведут в Таврический сад» [4:252]. В «Синей книге» появляется образ белой ночи: «Белая ночь глядит мне в глаза. Небо розовое над деревьями Таврического сада, тихими, острыми. Вот-вот солнце взойдет. Есть на что солнцу глядеть. <...> Все время видит оно — кровь» [4:34]. «Светлое утро сегодня. И темный вечер»[4:94]. Здесь же ночное и вечернее время суток ассоциируется с какими-либо известиями, а утро с тишиной. «Вечером разные вести о подходящих, будто бы, правительственных войсках. Здешние не трусят: «придут - будут наши». Да какие, в самом деле, войска? Отрекся уже царь или не отрекся?» [4:96]. «Поздно ночью - такие, наконец, вести, определенные: Николай подписан отречение на станции Дно в пользу Алексея, регентом Мих. Ал. <... > Утром ~ тишина. Никаких даже листков. <...> Пенье. Затем все опять тихо» [4:96-97]. Название дневников также символично. В «Синей книге» появляется образ аспидного неба, который в «Черной книжке» окончательно превратится в темное, мрачное небо. «Вернувшись под аспидное небо, к моей синей книжке, к слепой твердости «приявших войну» - не ослепну ли я?» [4:69]. «Аспидные тучи стали еще аспиднее — если можно» [4:58]. Важную роль в дневнике играет частное время, то есть время самого автора. Оно крайне субъективно, и связано это с психологическим восприятием времени. Иногда З.Гиппиус подвергает временные рамки произведения разного рода трансформациям (временное течение может замедляться, ускоряться, сжиматься или растягиваться). Иногда, повествуя, З.Гиппиус обгоняет время: «Но я забегаю вперед. Я лишь хочу сказать, что и это внешнее обстоятельство — случайное наше положение вблизи центра событий благоприятствовало ясности моих записей»[4:232]. Ощущение времени у З.Гиппиус крайне субъективно. Нередко оно «тянется», стынет: «Собственно все, даже мелкие течения жизни сейчас важны, и вся упущенная мною хронология» [4:186]. «Мы следили за событиями по минутам <...> Все шесть лет, - шесть веков, - я смотрела из окна, или с балкона, то налево, как закатывается солнце в туманном далеке прямой улицы, то направо, как опушаются и обнажаются деревья Таврического сада. Я следила, как умирал старый дворец, на краткое время воскресший для новой жизни, - я видела, как умирал город» [4:232]. «Дни — как день один, громадный, только мигающий — ночью. Текучее неподвижное время» [4:260]. «Жизнь все суживалась, суживалась, все стыла, каменела - даже самое время точно каменело» [4:235]. «Честное слово, не «заячьим сердцем и огненным любопытством», как Карташев, следила я за революцией» [4:109]. «Проходили, проползали месяцы. Уже давно была у нас не жизнь, а воистину «житие»» [4:235]. А «житие» всегда предполагает испытание, преодоление препятствий. Ритм записей в дневниках часто определяется темпом событий. Иногда время у Гиппиус «бежит»: «События развертываются с невиданной быстротой. Написанное здесь, выше, две недели тому назад -уже старо. Но совершенно верно» [4:44]. «Петербургские дневники» - организованы как художественное целое, с чертами лирического самовыражения и эпического мировосприятия. Лирическое самовыражение проявляется в личных рассуждениях, высказываниях относительно происходящих событий или конкретных лиц. «Господи, да и как передать сознательное ощущение волоска, на котором все висит? Сознательное, но не доказуемое. Видишь, - а другой не видит» [4:54]. «Будет еще борьба. Господи! Спаси Россию. Спаси, спаси, спаси. Внутренне спаси, по Твоему веди» [4:87]. «И чего только нет в России! Мы сами даже не знаем. Страна великих и пугающих нелепостей» [4:66]. Эти «молитвы» за Россию определили также настоящий момент реакции на события. С другой стороны, эпическое мировосприятие, благодаря которому, З.Гиппиус точно и подробно описывает внешние события, порой используя метод «стоп-кадра»: «Потом пришел сам Чертков. Сидел (вдвоем с Шорохом) целый вечер. Поразительно «не нравится» этот человек. Смиренно-иронический. Сдержанная усмешка, недобрая, кривит губы. В нем точно его «изюминка» задеревенела, большая и ненужная. В небросающейся в глаза косоворотке» [4:38]. «Кафедра была за нашими спинами, а за кафедрой, на стене, висел громадный, во весь рост портрета Николая II. В мое ручное зеркало попало лицо Керенского и, совсем рядом, - лицо Николая. Портрет очень недурной, видно похожий (не Серовский ли?). Эти два лица рядом, казавшиеся даже на одной плоскости, т.к. я смотрела в один глаз, - до такой степени заинтересовали меня своим гармоничным контрастом, своим интересным «аккордом», что я уже и не слышала речи Керенского. В самом деле, смотреть на эти два лица рядом — очень поучительно. Являются самые неожиданные мысли, - именно благодаря «аккорду», в котором, однако, все — вопящий диссонанс. Не умею этого объяснить, когда-нибудь просто вернусь к детальному описанию обоих лиц - вместе» [4:66]. «И не случайно, а благодаря незабвенному другу нашему, удивительнейшему человеку, И. И. На нем я должна остановиться. Он постоянно упоминается в моем Дневнике. Он, - и жена его, - люди, с которыми мы действительно вместе, почти не разлучаясь физически и душевно, переживали годы петербургской трагедии» [4:238]. «Бывают счастливые исключения. Например, в доме одного писателя -«очень хороший комитет, младший дворник, председатель, такой добрый... он нас не притесняет, он понимает, что все это рано или поздно кончится...» А вот другой, очень известный мне дом: вечные доносы, вечноеврывание в квартиры, вечное преследование «буржуазии» - такой, например, как три барышни, жившие вместе, две учительницы в большевистских (других нет) школах и третья — врач в большевистской (других нет) больнице» [4:238]. Это указывает не только на актуальность происходящего, но и на стремление Гиппиус раскрыть глубину, философский смысл события, рассматривая не просто как событие дня, а в пространственно-временном измерении. Такое «остановочное» рассмотрение события позволяет автору доискаться до сути, понять причину происходящего: «У лавок стоят молчаливые хвосты. Морозно и светло. На ближайших улицах как будто даже тихо. Но Невский оцеплен. Появились «старые» казаки и стали нагайками скакать вдоль тротуаров, хлеща женщин и студентов» [4:79]. В дневниках 3. Н. Гиппиус несколько временных измерений. Прежде всего, используется свободный переход от сегодняшнего времени к прошедшему: «Сегодня в нашей квартире (в столовой) дежурит домовой комитет,, в 3 часа будет другая смена. Вчера две фатальные фигуры X. и 2. Отправились, было, соглашателъной «делегацией» к войскам Керенского — «во избежание кровопролития»» [4:203]. «Что бы ни было далее - мы не забудем этого «союзникам». Англичанам, -ибо французы без них вряд ли что могут. Да что—мы? Им не забудет этого и жизнь сама. Вчера видела на улице, как маленькая, 4-х летняя девочка колотила рученьками упавшую с разрушенного дома старую вывеску» [4:268]. «Теперь для большинства видна горящая точка русского самодержавия. Жизнь кричит во все горло: без революционной воли, без акта хотя бывнутренно революционного, эта точка даже не потускнеет, не то что не погаснет. Разве вместе с Россией. Вчера, 2-го сентября, разогнали Думу» [4:44]. Порой З.Гиппиус, наоборот, от прошлого переходит к настоящему, «от вчерашнего к сегодняшнему»: «Вчера была К. ушла, опять пришла и дожидалась у меня Ел. и Зензинова с заседания своего ЦК в одном из дворцов <... > Сегодня утром приехал Д. В. с дачи. Затем всякие звонки. Пришел Карташев - вчера вернулся из Москвы» [4:156]. «Вчера доктор X. утешал И. И., что у них теперь хорошо устроилось, несмотря на недостаток мяса <...> Надо помнить, что сейчас в СПБ-ге, при абсолютном отсутствии одних вегцей и скудости других, есть нечто в изобилии: трупы» [4:265]. Иногда записи начинаются с описания не сегодняшних, а вчерашних событий: 1 Октября. (Синяя книга) «Вчера у нас был свящ. Агеев, - «Земпоп», как он себя называет. Один из уполномоченных Земск. Союза (единственный поп). Перекочевал в Киев, оттуда действует. Большой жизненный инстинкт. Рассказывал голосом надежды вещи странные и безнадежные. Впрочем, - надежда всегда есть, если есть мужество глядеть данному в глаза» [4:56]. 22 Октября. «Вчера была премьера «Романтиков» в Александринке. Мы сидели в оркестре. Вызывать стали после второго действия, вызывали яро и много, причем не кричали «автора», но все время «Мережковского». Зал переполнен» [4:60]. Очень часто фактологический план повествования прерывается эмоциональным планом. В дневниках З.Гиппиус сплетены перспективное и ретроспективное начала. Тем самым расширяются хронологические рамки и текущие события воссоздают целостную картину потока жизни. Нередко З.Гиппиус обращается к прошлому: «Когда после 1905 года появился призрак общегосударственной работы, -создалась Дума, - и народились так называемые «политические деятели», -эта специализация в сущности ничего не изменила. Только усилилась партийность» [4:230]. «Керенского мы знали давно. Он бывал у нас и до войны. Во время войны мы, кроме того, встречались с ним и в бесчисленных левых кружках интеллигенции. Мы любили Керенского» [4:233]. «...Будет, да, несомненно, - писала я в 16-м году.- Но что будет?» [4:233]. А также делает попытки предугадать будущее: «А события будут. Неумолимо будут, если Россия не пересидела свое время, не перегноилась, не перепрела в крепостничестве» [4:51]. «Через год, через два (?), но будет что-то, после чего: или мы победим войну, или война победит нас» [4:69]. «Вот мое соображение, сегодняшнее (26 августа), некий мой прогноз: если в течение ближайших недель не произойдет резко положительных фактов, указующих на вмешательство ~ дело можно считать конченным» [4:273]. «Сегодня, 2 сентября нов. ст., во вторник, записываю прогноз Дмитрия, его «пророчества», притом с его согласия — так он в них уверен. Никакого наступления ни со стороны англичан, ни с других сторон Финляндии, Эстляндии и т. п. — не будет ни в ближайшие, ни в дальнейшие дни. Где-нибудь, кто-нибудь возможно, еще постреляет — но и только» №17]. «Петербургские дневники» - один из самых волнующих и поистине страшных, кровоточащих документов эпохи первой мировой и гражданскойвойн. Что же помогло З.Гиппиус воссоздать великую эпоху перемен и потрясений? Во-первых то, что З.Гиппиус сама была свидетелем этих страшных событий. Их с Мережковским жизнь, среда, положение были благоприятны для ведения подобных записей. Будучи коренными жителями Петербурга, они принадлежали к тому широкому кругу русской интеллигенции, которую называли «совестью и разумом» России. Сама З.Гиппиус писала об этом в «Истории моего Дневника»: «Вся скудная политическая жизнь России, сконцентрированная в русской интеллигенции, в нелегальных и легальных партиях, около вырождающегося правительства и около призрачного парламента, - около Думы, - вся эта жизнь лежала перед нашими глазами» [4:231]. Следует сказать, что даже внешнее, географическое положение Мережковских оказалось очень благоприятным для ведения записей. Они жили у самой решетки парка в бельэтаже последнего дома одной из улиц, ведущих ко дворцу и «следили за событиями по минутам» [4:232]. Поэтому, можно говорить о том, что в дневниках есть доля правды, ведь многое из всего З.Гиппиус видела своими глазами. Примечательно ее высказывание: «А частица правды в Дневнике моем есть; о ней только я и думаю, и верю: кому-нибудь она нужна» [4:21]. События, увиденные собственными глазами нашли отражение в ее «Современной записи»: «У лавок стоят молчаливые хвосты. Морозно и светло. На ближайших улицах как будто даже тихо. Но Невский оцеплен. Появились «старые» казаки и стали нагайками скакать вдоль тротуаров, хлеща женщин и студентов. (Это я видела также и здесь, на Сергиевской, своими глазами)» [4:79]. «Я следила, как умирал старый дворец, на краткое время воскресший для новой жизни, - я видела, как умирал город... Да, целый город, Петербург, созданный Петром и воспетый Пушкиным, милый, строгий и страшный город — он умирал... »[4:232]. «Не от легкомыслия ли не хочу я ужасаться всем этим до темноты? Но ведь я все вижу» [4:109]. «Не раз и не два мне собственными ушами приходилось слышать, как ждут освободителей: «хоть сам черт, хоть дьявол, - только бы прийти! И чего они там, союзники эти самые!»» [4:243]. З.Гиппиус - истовый фактограф. Она добывает факты из первых рук: многие участники событий «наверху» - ее знакомцы, ее квартира - напротив Думы, у нее не смолкает телефон, она не только читает газеты, но и участвует в них. «Сидим в столовой — звонок. Три полусолдата, мальчишки. Сильно в подпитии <...> Звонит Рetit. В посольствах интересуются отношением «временного правительства к войне<...> Еще звонок. Сообщают, что «позиция Родзянко очень шаткая» Еще звонок (позднее вечером). Из хорошего источника» [4:88]. «Очень трудно писать при огарке. Телефоны еще действуют, лишь некоторые выключены. Позже, если узнаю что-либо достоверное (не слухи, коих все время - тьма), опять запишу» [4:196]. «Петербургские дневники» невероятно откровенны. Они психологически необыкновенно достоверны, ибо ярко и точно характеризуют страшный, опрокинувшийся, фантастический петербургский быт 1914-1919гг., захватив его в живой пульсации, в биении бешеного ритма, в непредставимом состоянии разброда и разрухи. В этом смысле чрезвычайно показательно признание, которое сделала З.Гиппиус в предисловии к «Петербургским дневникам»: «Многое теперь, по воспоминанию, я просто не могла бы написать: я уж сама в это почти не верю, оно мне кажется слишком фантастичным. Если бы у меня не было этих листиков, черных по белому, если б я в последнюю минуту не решилась на вполне безумный поступок -схватить их и спрятать в чемодан, с которым мы бежали, - мне все казалось бы, что я преувеличиваю, что я лгу. Но вот они, эти строки. Я помню, как я их писала. Я помню, как я, из осторожности, преуменьшала, скользила по фактам, - а не преувеличивала. Я вспоминаю недописанные слова, вижу нарочные буквы. Для меня эти скользящие строки - налиты кровью и живут, - ибо я знаю воздух, в котором они рождались. Увы, как мало они значат для тех, кто никогда не дышал этим густым, совсем особенным, по тяжести, воздухом» [4:236]. Действительно, в дневниках З.Гиппиус много недосказанности, умолчания: «Я все-таки не свободна, и не пишу все, что думаю» [4:55]. «И вижу больше, чем умею сказать» [4:89]. «Но молчу, молчу» [4:112]. «Но это грех теперь — писать стихи. Вообще, хочется молчать. Я выхожу из молчания, лишь выведенная из него другими»[4:28). «Но боюсь говорить. Помолчим» [4:78]. Несмотря на некоторую недосказанность, З.Гиппиус все же максимально пыталась изобразить и описать ту атмосферу, в которой они с Мережковским находились: «Я буду, конечно, писать... Так, потому что я летописец» [4:212]. Почему же она вела эти записи на протяжении стольких лет? Для того ли, чтобы через некоторое время открыть, перечитать и вспомнить, а может и не забывать об этих страшных днях никогда? Что касается самой 3, Гиппиус, то она одинаково видит обе возможности - «путь опоминанья - и путь всезабвенья» [4:106]. «Время старое-я не забываю. Время страшное, я не забываю» [4:109]. На эти вопросы она сама же дает ответ в предисловии к дневникам: «Читать собственный отчет о событиях (и каких) собственный, но десятьлет не виденный - это не часто доводится. И хорошо, пожалуй, что не часто. «Если ничего не забывать, так и жить было бы нельзя», сказал мне друг, в виде утешения, застав меня за первым перечитыванъем этого длинного, скучного и ... страшного отчета. Да, забвенье нам послано как милосердие. Но все ли мы, всегда ли, имеем право стремиться к нему и пользоваться им? А что, если зачеркивая, изменяя, посредством забвенья, прошлое, отвертываясь от него и от себя в нем - мы лишаемся и своего будущего?» [4:20]. 3. Гиппиус подчеркивает, что записывает все, хоть и кратко «для памяти, для себя» [4:111]. Для нее важно не только то, что происходит наяву, но и то, что ей представлялось во сне, в недавних ожиданиях или воображении: «Какие-то сны... О большевиках... Что их хвалили... Кто? Новые, странные люди. Когда? Сорок седьмого февраля...» [4:297]. Немаловажными свидетельствами того времени явились газеты, которым 3. Гиппиус, однако, редко доверяла. «Глупо здесь писать о войне, о том, что пишут газеты. А газеты притом, врут отчаянно» [4:30]. «Газетное. Как бы не так. Газеты...пишут о театре <...> Большею частью газеты белы, как полотно»[4:52]. «Не пишется о фактах, о слухах, о делах нашего «тыла». Мы верного ничего не знаем»[4:74]. «Газеты завтра не выйдут, разве «Новое время», которое долгом почтет наплевать на «мятежников»» [4:78]. «Все теперь, все без исключения, - носители слухов. Носят их соответственно своей психологии: оптимисты - оптимистические, пессимисты — пессимистические. Так что каждый день есть всякие слухи, обыкновенно друг-друга уничтожающие. Фактов же нет почти никаких. Газета — наш обрывок газеты, - если факты имеет, то не сообщает, тоже несет слухи, лишь определенно подтасованные» [4:266]. Но иногда газеты выступали объективным источником информации: «Через неделю, вероятно уедем. Положение тяжелое. Знаем это из кучи газет, из петербургских писем, из атмосферного ощущения» [4:133]. «Сегодня почти все, записанное вчера, подтверждается. В чисто-большевистских газетах трактуется с подробностями «бегство» Керенского» [4:207]. Создавая летопись эпохи, 3. Гиппиус опиралась и на слухи, да она и не скрывала этого. Курганов Е.Я. пишет, что Гиппиус очень скоро поняла и оценила по достоинству то, что «сама задушенность тогдашней прессы буквально бросила ее к ценнейшему историческому источнику, который в любопытнейшем ракурсе поможет увидеть и осмыслить то, что не дадут никакие факты» [31:7]. Не случайно в «Петербургских дневниках» содержится следующее в высшей степени характерное признание: «...Южные слухи упорны относительно Киева: он, будто бы, взят Петлюрои — в соединении с поляками и Деникиным. Вот что я заметила относительно природы «слуха» вообще. Во всяком слухе есть смешение данного с должным. Бывают слухи очень неверные, - с громадным преобладанием должного над данным, - не верны они, значит, фактически, тем не менее очень поучительны» [4:270]. Если перевести широко развернутую мысль З.Гиппиус на язык формулы, то она будет выглядеть примерно так: у слуха есть своя историческая реальность, только особая, внутренняя, подспудная, так сказать реальность потенции. Но тут еще надо иметь в виду, что их основной материал – не просто слухи, а невероятные реальные происшествия, в которых сцеплены, неразрывно спаяны нелепость и действительность. Причем чем нелепее и невозможнее выглядит событие, тем сильнее оно подается как предельно жизненное. «Но все уже сошли с ума. Двинулась Сонина семья с детьми и старой теткой Олей. Неистовствовал Вася-депутат»[4:23]. «Я почти не выхожу на улицу, мне жалки эти, уже подстроенные, «патриотические» демонстрации с хоругвями, флагами и «патретами» »[4:27]. «Выступление без повода, без предлогов, без лозунгов, без смысла,., Что за чепуха? Против французских гостей они чтоли? Ничуть. Ни один не мог объяснить в чем дело. И чего он хочет» [4:22]. Внутренняя логика здесь такова: национальная катастрофа, в которую оказалась ввергнута страна, перевернула азбучные, естественные понятия, и в результата невероятное, немыслимое стало реальным. Максимально сжатые, упругие, динамичные микротексты, наполняющие мир «Петербургских дневников», почти всегда основаны на логическом парадоксе, нонсенсе. Это своего рода трагические анекдоты, черный юмор истории. «Вчера (28-го июня) дежурила у ворот. Ведь у нас со времени весенней большевистской паники установлено бессменное дежурство на тротуаре, день и ночь. Дежурят все, без изъятья, жильцы дома по очереди, по три часа каждый. Для чего это нужно сидеть на пустынной, всегда светлой улице — не знает никто. Но сидят» [4:252]. Н. Берберова указывает на слабость писательницы - «податливость» и доверительность 3. Гиппиус каждому непроверенному слуху (например - о «китайском мясе»), на то, что 3. Гиппиус «видела все в преувеличенном объеме» [4:16]. Однако, это скорее не податливость, а тщательный отбор фактов, слухов, подтверждающих и соответствовавших миропониманию З.Гиппиус. Нередко 3. Гиппиус спешила с оценками событий и слухов и не всегда могла преодолеть своего пристрастного отношения к ним. Но обвинять ее в сознательном искажении фактов - оснований нет: изученные материалы газет 1917-1918 гг., в том числе цитируемые и пересказанные по-своему в дневнике для подтверждения и уточнения фактов, воссоздаютобразы России и Петербурга подчас еще с более безжалостной и фантастической интонацией. «Газеты почти все - панические. И так чрезмерно говорят за войну (без нового голоса, главное), что вредно действуют» [4:121]. Таким образом, в изображении действительности 3. Гиппиус опиралась на слухи. Она признавалась, что ведет запись не только для сводки фактов, но и для посильной передачи атмосферы, в которой живет. Поэтому записывала и слухи по мере их поступления [4:207]. . Ею используются «слухи» - как характерная черта жизни и массового сознания того времени. З.Гиппиус старается отделить «слухи» от сообщений осведомленных лиц. Что касается слухов - они были широко распространены и приняты на страницах периодической печати того времени. «Я не была в городе, но к нам на дачу приезжали самые разнообразные люди и рассказывали, очень подробно, сочувственно... Однако, я ровно ничего не понимала, и чувствовалось, что рассказывающий тоже ничего не понимает» [4:22]. «К сожалению, я сейчас не знаю, что сейчас делается в подпольных партийных кругах. Но по некоторым признакам видно, что ничего замечательного »\4:5Ъ]. «В самом деле, темные слухи никого не волнуют, хотя всем им вяло верят»[4:60]. «Приходят люди, люди... Записать всего нельзя. Они приходят с разных концов города и рассказывают все разное, и получается одна грандиозная картина» [4:87]. «Много мелких вестей и глупых слухов. Например, слух, что «Вильгельм, убит»»[4:98]. «Нам посчастливилось узнать правду, помимо «Правды» - от очевидцев, присутствовавших на собрании (имен, конечно, не назову)» [4:263]. По словам Н. Берберовой, история о «китайском мясе» тоже основана на слухах: «А знаете, что такое «китайское мясо?» Это вот что такое: трупы расстрелянных, как известно, «Чрезвычайка» отдает зверям Зоологического Сада. И у нас, и в Москве. Расстреливают же китайцы. Но при убивании, как и при отправке трупов зверям, китайцы мародерничают. Не все трупы отдают, а какой помоложе — утаивают и продают под видом телятины» [4:301]. Таким образом, в «Петербургских дневниках» можно выделить несколько временных пластов, каждый из которых помогает раскрыть суть происходящего, а также является своеобразным ключом к личности автора. Что же касается частного времени, оно свободно меняется, трансформируется по воле 3. Гиппиус. Для воссоздания же колорита времени 3. Гиппиус активно использует личные свидетельства, информации из газет и слухи, которые образуют единство всех частей дневников. |
Похожие:
 | Казанский (приволжский) федеральный университет институт филологии... Самостоятельные занятия (работа над коллективными и индивидуальными проектами, курсовые работы) | | Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского Факультет... Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Республики Татарстан Казанский (Приволжский) федеральный университет... Несмелова Ольга Олеговна, зав кафедрой зарубежной литературы кфу, профессор, д ф н | | Программа дисциплины «Теория и история русской литературы» для направления:... С учетом особого статуса литературы в истории русской культуры особое внимание уделяется отражению в литературе общественно-политических... |
| Программа по истории зарубежной литературы мпгу под редакцией В.... Автор программы: кандидат филологических наук, доцент кафедры русской филологии Наумлюк М. В |  | Календарно-тематическое планирование по литературе в 9 классе Общее понятие об истории русской литературы Основные этапы развития русской литературы: древнерусская, литература |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Общее понятие об истории русской литературы. Основные этапы развития русской литературы | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... ... |
| Программа дисциплины дпп. Ф. 12 История русской литературы (ч. 3: 1/2 XIX в.) В истории русской литературы особую эстетическую и этическую значимость имеет литература начала и середины ХIХ века. При ее изучении... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Факультет русской филологии и журналистики. Факультет истории и юриспруденции. Факультет татарской и сопоставительной филологии.... |
| Сложноподчиненное предложение с каузальной семантикой в русском,... Казанский (Приволжский) федеральный университет, Институт филологии и искусств, г. Казань | | Методические указания к курсу История русской литературы XIX века... Методические указания разработаны на кафедре истории русской литературы заведующим кафедрой доктором филологических наук профессором... |
| Культуры, искусств и социальных технологий институт аритектуры, дизайна и визуальных искусств Этот тип исследований основывается на изучении учебной и периодической литературы. Главным условием работы над темой является полная... | | Фгбоу впо «Марийский государственный университет» Факультет филологии и журналистики утверждаю Учебная дисциплина: б 17 актуальные проблемы русской литературы второй половины ХХ века |
| Учебно-методическое пособие по французскому языку Казань 2012 удк: 811. 133. 1 Ббк: 81. 2 Фр А13 ... | | Учебной дисциплины (модуля) Наименование дисциплины (модуля) История... Пооп подготовки бакалавра филологии, как «История», «Философия», «Культурология», «Введение в литературоведение», «История русской... |
